Снежный горизонт

      Когда солнце приклонило голову над луной, он продолжал бежать. Продолжал, даже в момент, когда дыхание спирало в груди и от длительного бега подгибались лапы, мышцы немели. Он не мог позволить себе остановиться, не мог проявить слабость и позволить своему волку сдаться, держался за него из последних сил, слыша лишь отголоски его урчания, ручьём лились слёзы, но он упорно смотрел вперёд, не смея повернуть голову назад.       Он волк, доминантная омега, младший сын вожака стаи из Южных краёв, что рвётся прочь из своей родины, как можно дальше в направлении Севера, пока по щекам катятся слёзы, а голову терзают воспоминания, которые подталкивают его вперёд и не дают остановиться: он знает, что может ждать его в случае неудачи.       Папа умер несколько лет назад, тяжело заболел, а сердце просто не выдержало недуга, и Чонгук лишился своего укромного места в его объятьях, в которые его всегда пускали; лишился голоса, который мог его вразумить, когда волк возвышался и не слушал человека; лишился того, кто, когда было тяжело, шептал о том, что нет ничего, с чем бы он не справился. Чонгук родился сильным омегой, его чтили в стае, с детства оберегали, прятали от чужих глаз, хотя он и не понимал причину такой опеки со стороны отца, который всегда смотрел на него с особой строгостью и не прикасался к белой, несвойственной этим местам, шерсти.       Когда ему исполнилось двадцать три, случилось то самое страшное, отчего холод под жаркими лучами пронзил тело и волк моляще завыл во всё горло, пока человек стоял в оцепенении перед своим отцом и страшим братом.       Вожак стаи ясно дал понять, кем Чонгук был в стае и какое предназначение имел. Не стыдясь своих слов, перед самым закатом он поставил младшего сына перед фактом, что для того, чтобы сохранить силу и чистоту их и так испорченной крови, он должен скрепить союз со своим старшим братом, Хосоком, и понести от него здоровых волчат, чтобы укрепить величие стаи. У Чонгука была необычная кровь, об этом с самого рождения свидетельствовали его внешний вид и стальной дух доминантной омеги, которая являлась венцом и украшением всей стаи, за которое захотят побороться, чего его отцу совершенно не хотелось. Альфа хотел своими руками создать идеальный союз. Смотря на то, как с каждым годом хорошел Чонгук и как на него смотрели члены стаи, он решил действовать незамедлительно, и его совершенно не волновали чувства его младшего сына. Хосок же голодно облизывался, его доминантному альфе несомненно хотелось получить такую же сильную омегу, и он согласен в убеждениях отца, как будущий вожак Южной стаи. Вся стая и слова не смела возразить.       От чувства безысходности, он навзничь упал на землю, дрожа всем телом вместе с бьющимся в груди волком. Тот брыкался, как сумасшедший, скалил клыки, но Чонгук понимал головой, что если дёрнется, попытается убежать, ему причинят ещё большую боль. То, какими глазами на него смотрели, не предвещало ничего хорошего.       Когда его с земли подняли на руки, он смиренно лежал, не смея дёрнуться и проронить хоть слово, отклонялся лишь как можно дальше от груди брата, чтобы не чувствовать тепло его тела, превратившегося в колкий холод, от которого хотелось укрыться где-нибудь далеко.       Когда Хосок занёс его в дом и положил на кровать, он вздрогнул всем телом, упав на мягкую перину, покрылся животным страхом перед тем, кто в детстве всегда клялся его защищать. Сейчас же он брата не узнавал, таким диким взглядом альфа не смотрел на него никогда, никогда он не придавливал его сущность такой силой, что тело немело. Под тяжестью ауры — не подчинялся, но боялся лишний раз сделать вдох. Его пытались изнасиловать, взять силой, омега это прекрасно понимал. Он чувствовал ставшие чужими руки, чьи прикосновения отражались разрядами тока и вонзались в сердце, которое обливалось кровью, осознавая, что его семья собирается сделать с ним.       Мириться Чонгук с этим не собирался. Убивать брата не хотел, не смог бы, исходя из моральных соображений, да и сил сейчас бы точно не хватило, но и соглашаться на такое тоже не был намерен. Он зажмурил глаза, под которыми собрались горькие слёзы, и расслабил напряжённое тело, насколько это было возможно, будто принял свою участь в этом мире. Под родным братом раздвинул ноги, не опуская взгляда на его лицо, когда тот томно вздохнул и наклонился к нему ближе, очевидно, чтобы стянуть одежду и закончить начатое. В этот момент волк Чонгука блеснул яростью в глазах, и он обратился за долю секунды, ударив со всей силы задней лапой Хосока по голове и оттолкнув этим в противоположную стену, отчего тот потерял ориентацию в пространстве, а после и сознание, скатившись по стене. Эти секунды стали спасением. Чонгук сбежал.       И продолжает бежать уже вторые сутки, содрогая землю мощными лапами, чувствуя, как Южное солнце больше не греет спину, как ветра становятся холоднее, и воздух начинает пахнуть совсем по-другому. В глазах ожидаемо потемнело от изнеможения, не осталось никаких сил, ни моральных, ни физических, когда он увидел снежный горизонт и залитые розовым закатом пики заснеженных гор. Из последних сил он ступил вперёд, прислушиваясь к окружающим звукам, завыванию ветра и чужому дыханию, которое периодически слышал на расстоянии, пока проносился по местности, желая не нарваться на кого-нибудь. Опасностью стало всё живое, что его окружало.       Он остановился, почувствовав в груди колющую пустоту, и упал навзничь в сырую траву. Сил не было даже сделать вдох.       Когда в следующий раз Чонгук открыл глаза, он увидел свой первый снег. Воздух искрил так, словно с неба посыпались звёзды — это был Север. В хаосе летящих снежинок была какая-то необъяснимая магия. Он словил одну, языком облизнув нос, и вновь прикрыл глаза. Добрался.       Он знал, что в этих краях обитают волки, которые живут по другим устоям, их боялись, они были сильны и суровы в своих нравах, как и морозы в этих краях. Они были больше остальных, их шерсть была гуще и мягче, шкура толще, они ничего не боялись и оценивали всё ясным взглядом, также жестоки к чужакам и до последнего вздоха защищали свою стаю, каждого волчонка, свой дом под снежным покровом и густым туманом от всех недоброжелателей. Чонгук знал, что его легко могут убить, но также знал, что как здесь его не защитят больше нигде. Если его не примут, а это было большой вероятностью, то он примет смерть, если судьба так распорядится, но домой он не вернётся. Семьи у него больше нет.       Папа ещё в его раннем детстве рассказывал о снежной стае, запугивал байками и говорил о величественной красоте гор, будто бы сам когда-то бывал там. Чонгук слышал его далёкий голос в голове и упорно шёл вперёд, ступая лапами на пока ещё редкий снег. Лапы непривычно холодила земля, звук ломающихся под ним снежинок резал слух, чем и пугал разыгравшееся воображение, которое вкупе со страхом доводило его до предобморочного состояния.       Туман сгущался, видимость становилась всё хуже, сложности ещё добавляли непрекращающийся снег и ледяной ветер, пробирающий до костей не привыкшее к таких резким перепадам температур тело. Шерсть стояла дыбом, было страшно при каждом шаге: наброситься могли откуда угодно. Он на чужой территории. Чонгук чувствовал себя беззащитным, сил по-прежнему не было, и он по неосторожности, совсем потеряв бдительность, наступил в снежную яму и упал, ударившись о выступающий камень головой. Моментально отключился, упав на рыхлый снег, пока его укрывало пуховое снежное одеяло.       Когда он очнулся после удара, то почувствовал незнакомый запах. Тонкий аромат, коснувшийся носа, казался изумительным, кристально-чистым, почти хрустальным звучанием, подобным леденящему потоку воду, в которую добавили мяту, немного хвои и дымно-древесных оттенков. Ничего подобного он никогда прежде не чувствовал. Холодный аромат осел в лёгких приятной дымкой. Его на чём-то везли, под телом ощущалось тепло, но он не подал виду, лишь немного приоткрыл глаза и приподнял морду, увидев достаточно высокого парня, альфу, чьи светлые волосы были усыпаны тысячами снежинок, и с такой аурой, которая призывала лежать и не двигаться. Опасностью не пахло, скорее это распространялось на всех тех, кто собирался подойти к ним. Запахов становилось больше, различались нотки чужой стаи, и от каждого веяло приятным холодком, который Чонгук, живший недалеко от моря, никогда не ощущал на юге, где всегда чувствовалось сухое тепло песка и травы.       Чем выше они поднимались в горы, тем было холоднее. Он дрожал, впрочем, и от страха тоже. Когда его подняли на руки несколько оборотней, он снова отключился, позволив судьбе распорядиться его жизнью, как ей заблагорассудится, ведь у него отобрали этот выбор самые дорогие люди, что были в его жизни.       Чонгук потихоньку приходил в себя. Сквозь дрёму слышались незнакомые голоса, запахи альф и омег смешивались в один ком, и все отдавали холодком в носу, ментолом и замёрзшей водой. По крайней мере, он так чувствовал, ведь никогда не видел своими глазами льда и не чувствовал на языке привкус ледяной воды. Он повёл носом по воздуху, принюхиваясь, пытаясь различить ароматы и прочувствовать горечь, которой не могло не быть. Его не боялись. Даже омеги, находившиеся рядом, не испытывали и толики страха, лишь любопытство и смятение, в отличие от альф, что источали желчь. Его хотели убить. Он чужак, и Чонгук прекрасно понимал это, не ясно было только то, почему он всё ещё жив. Тот последний вздох, когда он отключился, Чонгук считал последним в своей жизни, однако сейчас он лежит на, как он понял, кровати, чем-то тёплым укрытый сверху.       Голоса звенели в ушах, запах сгущался и горчил в носу невыносимо. Если не убили в первые минуты, так чего же ждут сейчас? Выбирают поизощрённее наказание? От Северных волков можно ожидать чего угодно. Чонгук часто задышал, чувствуя, как по жилам разгоняется горячая кровь. Он почувствовал шанс, и если он сейчас так и не даст о себе знать, то упустит возможность спастись. Страх отступил, стоило ему вспомнить, кто он такой. По какой-то причине резко пронзившей тело уверенностью, он поднялся на лапы, скинув с себе утеплённую накидку, в мгновение лишившись тепла, и оглядел всех тех, кто смотрел на него свысока. Лапы задрожали, и то была не только усталость.       Эти волки внушали дрожь одним только взглядом, в котором ледяной дух стоял, безжалостные глаза крошили его на кусочки, кроме глаз одного из них, что смотрел заинтересованно. Чонгук был волком с шерстью цвета северных звёзд с белыми хаотичными пятнами, что украшали его уши, часть морды, бок и заднюю лапу, словно чистые облака, проплывающие по серому небу. В нём смешались расы, которые говорили о его интересном происхождении, ведь волки редко рождаются от смешанных пар и вырастают при этом здоровыми, чаще бывали случаи их смерти ещё до полного обращения. Перед ними же стоит молодой доминантный омега, намного больше по габаритам обычных волков. Он бесспорно красив и был ценен в своей стае, здесь же может стать изгоем и понести смертный приговор за вторжение. Чонгук цепляется за направленные на него взгляды и облизывает нос, переминаясь лапами на одном месте в нетерпении, с детства так и не научившись должному терпению.       — Ты еле стоишь на ногах, но смотришь так, будто и понятия не имеешь, на чьей территории находишься, готовый себя защищать, — произнёс мужчина, стоя от него по левую сторону со скрещенными руками. Его взгляд надменный, будто насмехается над глупым волком, чья судьба уже предрешена.       — У тебя есть выбор, который тебе нужно сделать правильно, если всё ещё хочешь жить, — с массивного кресла, укрытого мехами, встал мужчина, намного младше того, кто заговорил с ним первый. Альфа, перед которым расступились остальные, дав сделать шаг к омеге ближе. Неужели вожак? — Ступив на наши земли, обратного пути у тебя больше нет, либо ты обращаешься и мы мирно поговорим, дадим тебе объясниться, предоставим помощь, если такова тебе потребуется, в противном же случае, если не пойдёшь на контакт, живым из этого дома ты не выйдешь, — мужчина говорит вкрадчиво, со сталью в голосе, что говорило о его статусе и о главном приоритете — защите своей стаи: чужакам здесь не место.       Чонгук понимал, что от него требуют правды, от которой в горле застревает ком вместе с разрастающейся болью в груди. Стыдно признаться в том, как хотела поступить с ним родная семья, как стая ничего не сделала, не проронила и слова; что он остался один, что жалкий, ранее сильный омега, который мог в будущем вести за собой, стал никем, скитальцем, у которого больше ничего нет. Он склонил тяжёлую голову и заскулил от ломкости костей и тянущих мышц, которые нещадно ныли. К нему подлетел омега, от которого душисто пахло травами, и укрыл его тулупом, спрятав наготу и сохраняя быстро теряющееся тепло. Чонгук втянул его запах поглубже и взглянул на зелёные глаза, очевидно, лекаря. В его стае лекарь пах так же травами, хоть его аромат и отличался тёплыми нотками солнца. Он закутался в тёплый мех и резко поднял голову, открыв взору свои синие глаза, отчего его серые волосы растрепались и прядями упали на щёки. Со стороны омег он услышал вздохи, удивление смешалось с восхищением.       — Откуда ты родом?       — Я из Южных краёв, — голос предательски хрипел и не давал показать себя увереннее. — Моя бывшая стая расположилась у моря, близ отвесных скал, куда не добираются люди.       — Бывшая? — Чонгук ломано усмехнулся вопросу. — Тебя изгнали?       Волки зашептались.       — Я сбежал, и на то была веская причина, у меня не было выбора.       — Ты знаешь, что случается с одинокими волками, особенно с такими, как ты? — вожак указал на его очевидный статус и последствия, но он ещё даже не подозревает, от чего именно Чонгук бежал. — Ты пробежал тысячи километров и целенаправленно сюда, я прав? От чего ты так упорно бежал, зная, что тебя ждёт?       — Я предпочёл быть убитым, чем испытать то бремя, что обрушила на меня моя семья.       Чонгук на время замолчал, глотая скопившиеся слёзы. Грудь царапало изнутри, осознание, что могло случиться, если бы он не сбежал в ту ночь, вновь ударило по голове молотком, зазвенело в ушах. Перед глазами замелькали картинки закатного солнца, что покрывало землю алым закатом, будто зная, что в тот день прольётся кровь, зная, что собираются сделать с молодой душой.       Он говорил тихо, прокручивая в голове события, что метались в голове калейдоскопом, не утаил бесцеремонность отца и его прямые намерения, слыша в ответ лишь усмешки. Многие ему не верили. Его долго расспрашивали, смотрели спокойно, слушая, анализируя достоверность слов, но готовые в любой момент вырвать глотку, если бы тот дёрнулся, якобы заговаривая зубы.       Один лишь альфа смотрел, не произнеся ни слова, будто изучал и ловил каждый вдох, движение и что-то подмечал в голове, выглядел молодо, но глаза, чернее вороньего крыла, наполнены совсем не детским беззаботным смехом, словно ветер порывистыми и лёгкими мыслями, они были тяжёлыми, наполненные свинцом, будто перед глазами пронеслась ни одна смерть. Чонгук встретился с ним взглядом на своём последнем слове и безвольной куклой застыл, будто припечатанный к полу.       — Тебя не успели…тронуть? — поинтересовался один из омег, что укрыл его, с дрожью в голосе, тихонько подползая, уже желая обследовать на предмет травм и принюхиваясь к его запаху.       — Не успели… Я бежал, не останавливаясь двое суток, за мной не было хвоста, я никого не слышал и не видел, — Чонгук смотрел в глаза вожака, надеясь, что тот уловит в его глазах искренность, но видел лишь задумчивость.       — Почему ты бежал именно в нашу стаю, ты, очевидно, знал о нас раньше? — спросил кто-то из толпы.       — О стае Севера знают все. Вас боятся, эти края обходят стороной, вокруг гор ни души, даже птиц не слышно, говорят, что вы жестоки и безжалостны, дикие, вам не страшны морозы и пролитая кровь, что вы убийцы.       — Однако ты здесь оказался добровольно.       — То, что собирались сделать со мной, было страшнее смерти.       Чонгук просил убежища, еле передвигая губами.       Ему не доверяли. Он чуял это недоверие на собственной коже. Стая большая, щенков и омег много, а чужак хоть и выглядит не способным нанести удар, но представляет угрозу. Пронзительные взгляды кусались, но он не хотел сдаваться, отчего-то то бессилие пропало, та бесхребетная заминка, которая окунула его будто в воду, заставив побороться за свою жизнь в который раз, ведь сбежал он ради того, чтобы сохранить её, хоть и был готов к наихудшему исходу. Он верил в лучшее, но ожидал худшего, как учил папа ещё при жизни.       — Где гарантия, что твоя стая не кинется на поиски и не пересечёт нашу границу, чтобы забрать тебя, где гарантия, что тебя не видели остальные стаи, пока ты бежал сюда? — один из волков, пылая недоверием, возвысился над ним, но Чонгук не отвёл взгляда, упрямо смотрел в глаза, он не боялся, но и против сказать ничего не мог. — Каким-то чудом ты бежал двое суток и не умер от холода…       — Он доминантный омега, он сильнее многих…       — Он лакомый кусочек для всех остальных!       — Ну так почему бы не оставить его у нас, мы повысим свой авторитет!       — Он будет камнем преткновения. Если о нём узнают другие стаи, на него начнётся охота, наша стая будет в опасности! Думай головой!       Волки спорили между собой, огрызаясь и напирая друг на друга, пока вожак молча наблюдал за чужими дрожащими губами, но стойким взглядом. Альфа пересёкся взглядом с одним волком, что стоял весь вечер в стороне, не произнеся ни слово, лишь неотрывно наблюдая за омегой, и, когда он столкнулся взглядом с вожаком, тот кивнул, приняв решение.       — Как тебя зовут? — присев на корточки, спросил вожак, вздохнув, не зная, к чему приведёт его решение. Однако что-то в этой всей ситуации было запутано: этот омега действительно представлял для них опасность, если он на самом деле был так ценен. Это и нужно выяснить.       — Чонгук.       — Хорошо, Чонгук, ты останешься здесь, — прошептал, едва передвигая губами, желая успокоить молодого волка, который хоть и держится, но дрожь его тела чувствуется за версту. — Омега останется в стае, — произнёс он, встав с корточек. — Завтра на совете мы обсудим его ситуацию и выясним, действительно ли он так ценен для других и является ли опасностью для нас, или же наоборот, а сейчас всем разойтись по домам!       Стая послушно приняла решение вожака, конечно, кто-то был ошеломлен, многие были в недоумении и с любопытством поглядывали на доминантного омегу, который мог принести их стае как почёт, так и горе. Доминантные волки рождались редко, альфы, конечно, чаще, потому такие омеги — большая редкость, которую ценили и равносильно этому столько же и боялись. Причиной этому была борьба между стаями за них, особенно — юных омег, у которых ещё нет альфы, свободных, невинных, никому не принадлежащих, таких, как Чонгук.       — До завтрашнего утра он останется с тобой, Юнги, проверь, нет ли у него серьёзных ранений, уложи спать и найди вещи потеплее, он не приспособлен к нашему холоду, — обратился он к лекарю и направился к выходу.       Чонгук проследил за ним взглядом, однако он был не последним, кто покинул этот дом. Тот юноша, что смотрел неотрывно, и ушёл самым последним, бросив более мягкий взгляд напоследок, который показался омеге больше пугающим, чем успокаивающим, потому что глаза того альфы ничего не выражали, а они, как известно, всегда говорили громче любых слов и улыбок.       Альфа закрыл за собой дубовую дверь и тяжело вздохнул, задержав взгляд на деревянной поверхности, за которой разливался новый, неизвестный ранее запах.       — Что-то не так, Тэхён? — развернувшись на голос, альфа встретился нос к носу с братом, что ждал его на пороге.       — Красивый. Никогда не видел таких… — признался, втянув запах гардении. Эти цветы он когда-то видел за границей своей северной стаи, они излучают сладкий, шелковистый аромат жасмина. Цветы символизируют гармонию и изящность, их тёплый объёмный аромат всегда считался «сердцем» среди цветов. Для Тэхёна, который привык к холодным ароматам и ледяным отголоскам, этот запах кажется до боли тёплым, его волк заинтересованно принюхивается вместе с ним и приподнимает голову со сложенных ранее лап, облизнув кончик носа.

***

      Чонгук понимал, что правила здесь совсем другие, сама жизнь отличается от той, к которой он привык, находясь под лучами южного солнца. В первую очередь, холодно, он даже не может надолго перекинуться в человека, обращаясь вновь в волка, во вторую — он боится: здесь все чужие, хоть они и спасли его, и теперь ему придётся следовать их правилам, если он хочет жить и ещё раз увидеть, как на кончике носа растает снежинка, мерцая в последних лучах закатного солнца. Чонгук остался лежать на том же диване, порыкивая на лекаря, который просил его обратиться и проверить на наличие ран, которые действительно имелись, но у него не было сил даже на то, чтобы конструктивно ответить, он провалился в беспокойный сон.       Из-за холода ему спалось ещё хуже, он проснулся спустя время замученным, облизнув холодный кончик носа. Стоило ему пошевелиться, как лекарь появился в поле зрения и навис над ним, протянув руку, которую сразу же чуть не потерял.       — Тебе позволили остаться, я хочу помочь, а ты взамен на нашу доброту и понимание зубы скалишь и грозишься мне руку откусить, — Юнги, цокнув, посмотрел в чужие закатанные глаза и вздохнул, развернувшись на пятках. — Так не пойдёт.       Увидев этого волка на своём пороге, Юнги обомлел от его изнемождённого вида, казалось, что тот даже не дышит и вот-вот отдаст жизнь лесу, но, как оказалось, доминантного омегу не так просто сломить, а после услышанного он в этом убедился лично. Пробежать тысячи километров, не останавливаясь двое суток, и остаться в живых после случившегося. Сколько же таится мужества в этом, казалось бы, хрупком теле.       Чонгук размеренно дышал, раскладывая витающие в доме запахи по полочкам. Было тепло, лапы не дрожали от холода, но не переставало содрогаться сердце, некогда родные руки ощущались фантомными прикосновениями, дыхание, казалось, до сих пор осталось на коже. Его сковал ужас от мысли, что его действительно могут выследить по запаху и найти в потаённой стае в горах. Он задрожал всем телом, зажмурив глаза, пока на его лоб, меж глаз не легла тёплая ладонь. От неожиданности омега резко поднял веки и дёрнулся, загнанно дыша, и захлопал ресницами, пытаясь убрать мутную пелену.       — Тшшш, не дёргайся, мороз здесь хоть и кусается без повода, но мы-то — нет, — пожилой омега смотрел с грустью во взгляде и мягко поглаживал между ушей, спустился к носу, проводя незамысловатыми движениями, которые успокаивали. — Можешь обратиться? — спросил не принуждая.       Как только прохладный воздух коснулся обнажённой кожи, на него накинули шерстяную накидку, а лекарь безмолвно побежал за вещами на второй этаж, пока пожилой омега внимательно за ним наблюдал.       — Менять свою жизнь может быть чертовски страшно, но иногда оно того стоит. Всё может обернуться в лучшую сторону, если сделать маленький шаг навстречу.       — А если она меняется не по твоему желанию? Я любил свою Южную стаю, у меня и мысли не было когда-то покинуть тёплые края, я хотел прожить там всю жизнь, связать себя с тем, кто ответит мне взаимностью, найти свою пару и быть с ним единым. Я не хотел быть здесь! — выкрикнул он, не сдержав рвущегося на волю крика вместе со слезами, которые преследуют его уже третьи сутки.       — Однако судьба тебя привела на нашу территорию, это было твоё желание и мой внук проявил милосердие, оставив тебя в стае.       Юнги нарушил возникшее напряжённое молчание, принеся свои тёплые вещи, в которые принялся одеваться Чонгук без всяких недовольств, хоть и был дёрганным, совершенно не привыкший к колющейся шерстяной одежде, которую никогда не носил. Нужного тепла от неё по-прежнему было мало, оттого он злился ещё больше, но держался, чтобы не сорваться на людей, подаривших ему защиту.       Он говорит искренне, не стыдясь и не боясь быть осуждённым. Пожилой омега смотрит доверчиво: проникся ледяными глазами и нескрытой болью, разочарованием и страшной потерей всё ещё живой семьи. Чонгук думал, что они жестоки, но они оказались мудры и справедливы, тактичны.       — Я потерял папу, он болел, и я ничего не мог сделать, когда он оставил свой последний вздох на моих щеках, пока я обнимал его и молил луну помочь. Когда его не стало, оставалось лишь держаться за отца и брата, в защите которого я был уверен, знал, что чтобы ни случилось, он будет рядом, защитит, ведь мы семья. Как оказалось, эти понятия у нас слишком разные, — кончики пальцев дрожали, и Чонгук не мог унять эту дрожь, как бы не старался глубже дышать и вбить себе в голову, что от своей стаи он далеко. Однако подобная мысль лишь разбивала его сильнее, когда он думал об этом в другом контексте. В трудные моменты семья всегда была рядом, на то она и семья, чтобы быть опорой, поддержкой, чтобы не бояться и знать, что есть те, кто не отвернётся от тебя. Так он думал раньше. И сейчас, когда он так разбит, Чонгук чувствует опустошение, связи со своей стаей больше нет, не слышно их голосов, как и не слышно собственного волка, что обычно бьётся в груди, его он больше не чувствует. — Я потерял всё… — произносит он дрожащими губами, вцепившись пальцами в собственные волосы, задыхаясь от ужаса.       На своих плечах он вдруг чувствует тепло, а к груди прикладывается чужая жилистая ладонь.       — Чувствуешь, бьётся? — Чонгук сконцентрировал слух на ударах собственного сердца, которое глухо колотилось под рёбрами. — Ты не потерял себя. Да, это не восполнит утрату. Нашей стае, как никому другому, известна горечь потери своей семьи, но мы держимся за то, что у нас осталось — за самих себя и учимся доверять другим, чтобы наполнить жизнь новыми людьми, и пусть они не смогут заменить семью, они помогут жить дальше и, возможно, сделают нас счастливыми.       В дом вместе с северным ветром врывается высокий юноша, он бегает глазами по дому в поисках кого-то, пока не замирает при виде Чонгука, уже лучше разглядывая при свете дня парня с волосами цвета мокрого асфальта у корней и белыми прядями вдоль всей длины волос, которые доходят до плеч. Он быстро разворачивается и хлопает дверью, прижимаясь к дереву спиной, и запрокидывает голову кверху, чтобы отдышаться.       — Кто он? — Чонгук интересуется, кем является этот альфа и почему сбегает при виде него, будто он взглядом может убить или хотя бы просто принести вред в таком-то разбитом состоянии.       — Это Тэхён, второй по старшинству сын почившего вожака, и он, как и все, потрясён твоим появлением. Белый Южный волк, а волосы, глаза — таких озёр мы давненько не видели…       — Я не хочу становиться в их глазах экспонатом, на который можно смотреть и который можно разглядывать часами, я не вещь и…       — Ты чужак здесь, и все будут на тебя смотреть, приглядываться, пока не сочтут за одного из нас. Доверие нужно заслужить. Одевайся.       Старик прав, доверие нужно заслужить, без него в их мире делать нечего, если не хочешь быть загрызенным. Его кутают в тёплые меха по самый нос, обувают в сапоги и повязывают под шеей шарф, которым Чонгук закрывает губы перед тем, как выйти из дома.       Стоило только двери приоткрыться, как колени начал щипать холод, а в глазах зарябило от яркого свечения белоснежного покрова. Ступив за порог, он опустил голову вниз, рассматривая, как ноги погружаются в снег, будто в пушистую пучину, шаг, другой и он начинает хрустеть, звучно отдавая эхом в ушах. Нос начинает щекотливо пощипывать лёгкий мороз, с непривычки хочется чихнуть, по щекам нежно скользят снежинки, но быстро тают от высокой температуры тела. Он опускает шарф пониже и вдыхает полной грудью, осматривая деревню, вчера ему не удалось что-либо рассмотреть. Когда холод наконец сковывает влажные ветви и листву, полирует лужи и лёгким инеем оседает на деревьях, в прозрачном воздухе разливается какая-то особая свежесть. Это запах снега. На какое-то время он заполняет всё свободное пространство в лёгких. Подобного омега никогда не чувствовал, и не сказать, что ему это не нравится, в этом есть какая-то своя невообразимая магия, которую невозможно почувствовать на Юге.       Напротив дома стоял тот юноша, ожидающий их у входа. Из одежды на нём лишь штаны и лёгкая кофта, поверх — плащ из шкуры какого-то дикого животного с капюшоном, мех которого прикрывает половину его лица, ног не видно из-за снега, но он не удивится, если альфа будет босой. Эти волки привыкли к колоссально низким температурам, не боятся ледяных ветров и колкого снега, им нет нужды укутываться в меха, но пока Чонгуку тяжело к этому привыкнуть, даже смотреть, если честно, больно.       Прошли сутки, как он проспал, и его ведут в дом вожака, разговор с которым так и не был закончен, хоть тот и позволил ему остаться. Перед глазами расстилается вся деревня, которая выглядит куда более современнее, чем их дома на Юге, хоть и находится в такой глуши. Дома из тёмного дерева возвышаются в несколько этажей, вместо маленьких окон он видит, напротив, большие и широкие, отчего кажется, что в доме очень светло и просторно, над каждой крышей труба, из которой валит клубами дым. Пока он не понимает, как это работает, но обязательно выяснит. Любопытства в нём всегда было много.       Чонгук никогда не видел снега, и каждый шаг он делает пока ещё неуверенно, боясь наступить в ту же яму, или поскользнуться на ровном месте. Удивляется тому, как отчётливо слышно каждый чужой шаг, как снег непривычно скрипит под ногами, как маленькие снежинки превращаются в огромные сугробы и пушистые хвостики выныривают из белоснежных завалов.       Затылком он чувствует взгляд, который будто раздевает его до самых костей, желая пробраться глубже, к душе. Он резко оборачивается, смотря настороженно на альфу, что мгновенно останавливается, не сводя упрямого взгляда, даже не скрывая факта своей слежки. Сопровождает, но смотрит так, будто готов кинуться на него в ту же секунду, стоит ему сделать лишний шаг в сторону. Запугивает? Или хочет что-то доказать?       Дом вожака выглядит внушительнее остальных, в окнах горит свет и уже сразу видно, что там собралось много волков. Пожилой омега подталкивает его к двери и просит не беспокоиться. В доме ощутимо теплее, жаром обдаёт щёки и спирает в груди от резкого вздоха.       — Здравствуй, Чонгук, ты лучше себя чувствуешь? — вожак подмечает здоровый румянец и ясные глаза, любопытный взгляд без толики страха, лишь дрожащие ресницы выдают его беспокойство, и дело тут совершенно не в решении альф, а в них самих.       — Сон пошёл мне на пользу, — ответил Чонгук, не спеша снять верхнюю одежду.       — Рад слышать. Проходи, многие хотят познакомиться с тобой, — альфа провёл его в просторную комнату, где он узнал некоторые лица волков, которых видел в доме лекаря. — Наш совет старейшин, лидеры охотников, стражей, омеги, отвечающие за волчат и запасы продовольствия. С моим дедушкой ты уже знаком, — кивает он на омегу, стоящего за его спиной. — Лоренс и его альфа, он же мой дедушка Нордман…       По очереди он начал представлять остальных главных связующих членов стаи, которым Чонвон, так представился вожак, рассказал его историю. Многие потребовали подробностей и конкретных объяснений, хотели больше узнать о делах стаи и о том, что сподвигло его отца, вожака, так поступить.       Чонгука внимательно слушают, не перебивают. Прошлым, от которого пришлось бежать так далеко, проникаются даже пожилые омеги и, конечно же, тот волк, что стоит к вожаку ближе всех. Второй по старшинству, как успел понять Чонгук. Глаза того всё ещё чёрные, пустые, безжизненные, взгляд серьёзный, анализирующий. Ему неуютно под этим взором, чего не скажешь о Чонвоне, который смотрит тепло, пытаясь к нему прикоснуться, но он не позволяет, не может после случившегося, и неловко пятится назад, безмолвно прося не трогать.       — Всей стаей мы приняли решение, что ты можешь остаться, но имей в виду, что за тобой будут наблюдать, так как ты всё ещё представляешь угрозу, как и твоя семья, мотивы которой ты чётко разъяснил, но в таком случае их поведение может быть непредсказуемым, — Чонгук выдохнул напряжённый в лёгких воздух и позволил себе улыбнуться уголком губ, в душе же бушевало сердце от облегчения, что здесь его жизни ничего не угрожает, по крайней мере, в этот день, в эту минуту. — На днях мы подумаем насчёт свободного для тебя домика, а пока ты будешь с Юнги, востанавливайся, и чем быстрее это случится, тем лучше будет для тебя же. Холод здесь суров, чтобы согреться и себя прокормить нужно работать, не отлынивай, будь учтив, здесь каждый держится друг за друга, и если ты посмеешь напасть на одного из нас, тебя ждёт не лучшая участь. Мы даём только один шанс, воспользуйся им, и ты сможешь положиться на нас и нашу защиту, со временем став одним из нас.       Все начали потихоньку расходиться, Юнги, аккуратно взяв Чонгука под руку, увёл его за собой, пока тот робко бросал взгляды на братьев, которые тихо о чём-то переговаривались. Очевидно, что речь шла о нём, но дверь закрылась перед самым носом, а усталость навалилась с новой силой.       — Ты нашёл его на границе? — Чонвон расхаживал по первому этажу, уже по которому кругу обходя гостиную, пока Тэхён нервно не усадил его на подлокотник дивана.       — Да, у подножия. Я увидел белый мех ещё издалека, решил подождать, что последует за его смелыми, но слабыми шагами.       К ним редко захаживают гости, к подножью чужаки не подходят, если только не знают дороги через горы. Тэхёна насторожило то, каким уверенным курсом шёл волк, и в то же время альфа в груди не бился атаковать и преподать урок нарушителю границы, будто чувствовал, что что-то здесь не так и хотел это выяснить. Тэхён никогда не стремился убивать, смерть должна быть, как минимум, обоснованной, поэтому он ждал дальнейших действий омеги, наблюдая издалека.       — Тысячи километров… И как только осилил всего за несколько суток.       — Доминантные омеги сильнее многих альф, даже в юном возрасте, а жажда жить встала на его сторону и дала силы на побег. Однако я никогда не слышал, чтобы Южные отличались такой жестокостью и бесчеловечностью, они чуть не обесчестили омегу самым незаконным, грязным способом, запугали настолько, что он сбежал от собственной семьи так далеко, — дедушка Лоренс вклинился в их разговор, размешивая в чашке ложку мёда. Пришедший омега не давал ему покоя. Все его внуки, сыновья погибшего сына — альфы, и к Чонгуку он чувствовал острую нужду взять под крыло, хоть вовсе и не знал его.       — Думаю, что он умолчал о чём-то, хоть и говорил искренне, — продолжил свои размышления Чонвон. Он никогда не умел видеть насквозь, но душой был добр и привык доверять, всегда давал шанс тем, кто этого искренне желал.       — Он боится, дай ему время. Я не вижу в нём угрозы, он слаб. Холод — непривычная для него среда, здесь он бессилен и думаю, что проспит ещё сутки, пока организм будет привыкать к нашим низким температурам.       — Я попрошу лекаря за ним понаблюдать. Волк может воспротивиться новому климату, сердце может не выдержать, он не привык жить в таких условиях. Иногда достаточно одного неверного вдоха.       — Он знал, на что идёт, — фыркнул Тэхён.       — Нет, не знал. Ты не можешь быть готовым к тому, с чем никогда не сталкивался, и даже мысль о подобном допустить не мог, — Чонвон встаёт на защиту омеги, в то время как Тэхён старается слушать голову и быть более настороженным, нежели думать, что доминантный омега такой уж слабак, каким его считают. Таких, как он, не просто убить, и даже холод не будет помехой. Чонгук раздавлен морально, это видно по глазам, но его инстинкты никуда не делись, и Тэхён уверен, что он будет бороться за свою жизнь и ещё покажет здесь свой характер.       — Он восхищался снегу, подобно щенкам в их первую зиму, — пробормотал Тэхён, вспомнив лучистый взгляд омеги, первую положительную эмоцию за короткое время, проведённое здесь.       — Он слаб и уязвим, глаз с него не спускать, — говорит вожак, в упор смотря на Тэхёна, который является главным защитником стаи и берёт на себя ответственность за альф, занимающих должность воинов. — Хуже нахождения омеги и попытками семьи изувечить его жизнь — только его смерть.

***

      Чонгук проспал ещё сутки в обличье волка и рано утром проснулся от того, как стало холодно, несмотря на то, что он улёгся перед камином, который был уже растоплен. Казалось, этот холод не был наружным, окна все были закрыты, по дому гулял тёплый воздух, но внутри всё содрогалось, будто бы он до сих пор лежит один на том снегу, пока сверху его засыпают снежки.       Лекарь готовил завтрак, это было понятно по запаху жареного мяса и отвару, о чём свидетельствовали перемолотые травы, которые тот измельчал в ступке, за чем Чонгук лениво наблюдал. Холодный поток воздуха защекотал нос, и он спрятал его под лапами, а потом вспомнил папу, как тот дул на его мордочку, когда он испачкался в пыльце, бегая по красному полю маков. Он непроизвольно заскулил и сжался.       Лекарь за ним тихо наблюдал, его сердце разрывалось при виде чужой боли. Когда к нему приходили с отравлениями или рваными ранами, он точно знал, с чего начать и как ускорить выздоровление, он был уверен в наилучшем результате — быстрая регенерация делала своё дело, но что касалось тех самых глубинных ран, до которых он не мог добраться простыми отварами, сводили его с ума.       Юнги отложил всё в сторону и обратился. Вытянув спину, он медленно, ступая лапами как можно осторожнее, начал приближаться к Чонгуку, но тут же увидел чужие клыки и влажную от слёз морду.       — Поверь, я боюсь тебя сильнее, но готов обнажить шею, лишь бы ты поверил мне и дал тебе помочь.       Юнги не бросал слов на ветер и лёг рядом, повернув шею к омеге, полностью её раскрыв чужому взору. Его поведение обескуражило Чонгука, который даже приподнял голову и неверяще уставился на безрассудного омегу во все глаза. Лекарь, воспользовавшись его замешательством, прижался мордой ко лбу, пронзительно смотря в глаза, и прислушался к чужому дыханию, дабы в любой момент отскочить, если ему всё-таки захотят отгрызть какую-нибудь часть тела за грубое вторжение в личное пространство.       — Ты не выживешь здесь один, холод и незнание здешних правил убьёт тебя быстрее. Ты сбежал, желая жить, так что ж ты сейчас делаешь.       Чонгук молчит, в горле стоит рык, но его он быстро усмирил и рухнул мордой на пол, прижавшись к камину ближе, к теплу, и вновь попытался заснуть. Сейчас до него не добраться.       Его семья, те, кому он доверял больше всего, предали, нарушив все обычаи, которые их предки выстраивали веками, правила, которых придерживаются все стаи, сохраняя мир. Пару нельзя привязать к себе насильно — это чревато жестокими последствиями, духи такое не прощают. У такой пары нет будущего, есть большая вероятность неудачи завести волчат, и после связки выбора тоже не будет, только если один из них не умрёт. Это обречение на муки, того, кого свяжут насильно — будет равносильно убийству, такой омега долго не протянет и погибнет от бессилия, душевных страданий, боли и осознания, что это не его волк, что он не сможет иметь волчат, его обрекли на муки и терзания, от которых он и умрёт, если не объявится настоящая пара. Чонгук чуть не лишился самого себя и никогда не сможет простить это своей семье: отцу, что прекрасно это знал, брату, что согласился на это безумство, папу, которого сейчас нет рядом. Он бы вразумил их всех, защитил. Теперь защитить себя он может лишь сам, он остался у себя один и никого и близко не подпустит. Доверие трудно заслужить и снежной стае.       Сквозь сон он слышит уже знакомые голоса, но больше ориентируется по запаху, который заполняет собой комнату. Тот изумительный аромат можжевельника и мяты, который всегда казался ему очень душистым и только сильнее раскрывался, если добавить его в чай, сейчас же он отдаёт чем-то хрупким, но очень сконцентрированным, даже немного сладковатым, и он удивляется, как оборотень с такими безжизненными глазами может источать такой запах.       — Он что-нибудь ел? — Чонвон цепляется взглядом за белое тело у камина и прислушивается к чужому спокойному дыханию. Не трясётся, не огрызается, уже что-то.       — Нет. После совета он слова даже не сказал. Зайдя в дом, обратился и с тех пор лежит у камина, — вздыхает Юнги, заваривая горячую настойку на травах, дабы успокоить и своё трепещущее сердце. — Я пытался идти на контакт, но он не слышит меня, будто совсем где-то не здесь, и я не знаю, как его вытащить оттуда.       — Ему нужно прийти в себя, прошло слишком мало времени, — Тэхён, до этого стоящий на пороге комнаты, вздрагивает от резко поднятых волчьих глаз.       Их взгляды встречаются, и альфа видит чужие слёзы, застывшие в глазах. Его прошибает дрожью, давно забытым чувством безысходности и страха, он ещё никогда не видел такого отчуждённого пустого взгляда, полного боли и горя, столько слёз волка, чтобы вся морда была в солёных каплях. Он бежал сюда сильным, злым, напуганным, а теперь, переосмыслив действительность, окончательно понял, чего лишился, и не может прийти в себя, содрогаясь изнутри. Тэхёну хорошо знакомо это чувство, даже слишком, чтобы выдерживать зрительный контакт так долго.       Тэхён разворачивается на пятках и уходит в коридор, чувствуя в свою спину озадаченные взгляды. Возвращается уже с тёплой накидкой, вроде пончо, из толстой шкуры оленя и укрывает ею волка, который даже на удивление не дёрнулся, лишь вздохнул с успокоением и прикрыл глаза, спрятав нос под тёплой тканью.       — Не дай ему замёрзнуть, — бросив взгляд на Юнги, альфа поспешил из дома во избежание ненужных вопросов, на которые у него тоже нет ответа. Внутренний волк лишь твердит идти на контакт и защищать от всего и всех того, кого пытались обесчестить и осквернить, посягнув на самое ценное.       Только после того, как братья ушли, а Юнги затерялся в комнатах дома, Чонгук позволил себе спокойно вдохнуть морозный запах Тэхёна и, согревшись, спокойно уснуть. Запах действительно приятный и отчего-то напоминает немного о доме, только чувства вызывает другие.

***

      Тишина била по ушам, Чонгук привык слышать голоса волков в своей голове, их тихие переговоры, пение птиц ещё с первыми лучами солнца и волны лазурного моря, они всегда успокаивали разбушевавшееся подсознание. Зима же звучит по-другому. То громко до боли в ушах, то едва слышно, почти на ультразвуке, который и сотрясает его голову.       Поднявшись на лапы, он вытягивается струной и широко раскрывает пасть, зевая, отгоняя последние остатки сна. В доме не слышно посторонних звуков, лишь за окном какой-то шорох, который и подбивает его любопытство к действиям. Лапой он толкает незапертую дверь на улицу и тут же поскальзывается на очищенных от снега ступеньках. Лапы разъехались, и он упал всем телом в сугроб, куда же после и скинули лопатой ещё один ком снега. Очевидно, это тот самый, кто и почистил ступеньки, оставив тонкий слой льда на деревянной поверхности, к чему омега точно не был готов. Злобно зарычав, он поднялся на ноги, но снова упал, не выдержав, когда на него налетели двое крупных волчат. Те врезались буквально с разбегу в его лапы и начали дёргать за уши ещё неокрепшими зубками, ломить спину лапками, неуклюже переступая и совсем не слушая его недовольных порыкиваний. Он недовольно фыркнул и поднялся на лапы, дабы спихнуть хулиганов, но они, держась за его шерсть клыками, повисли на нём, больно кусая.       — Не позволяй им то, чего ты не хочешь, — обладатель знакомого голоса стоит поодаль, но казалось ещё с самого начала за ними наблюдает.       На него смотрели все, стоило ему появиться в поле чужого зрения. Наблюдали, ласкали взглядом, провожали с поволокой настороженно, теперь его черёд смотреть и он без зазрения стыда и совести поднял взгляд на Тэхёна, который стоял в метре от него. Снова этот волк: высокий, статный, уже одетый теплее и в сапогах, но даже за этими мехами видно насколько он крепко и хорошо сложён. Альфа высок, больше чем на голову выше его самого, светлые, коротко подстриженные волосы, падающая на глаза чёлка с ровным пробором, острый овал лица, которое казалось безэмоциональным, настроение выдавали лишь густые брови, которые периодически хмурились, а глаза… Взгляд у него острый, морозный, как мартовская вода в быстрой и мелкой речке, но не прозрачный, а плотный, цвета чернёного серебра. Сосредоточенный, мимо такого не проскочишь. Чонгук держит пари, что тот прекрасный охотник, от такого сложно убежать, возможно, захочется, напротив, оказаться ближе, почувствовав защиту ото всех, кто хочет навредить. Подобное в его присутствии он уже чувствовал и это обескураживает. Чего хочет от него этот волк?       Чонгук смотрит уже в привычные пустые глаза, но нежный прищур, полный любви взгляд на волчат имеет место быть. Его? А запах чист, кроме примеси ещё молочных ароматов волчат, которые лишь поверхностно на нём оседают.       Чонгук садится на задние лапы, плюхаясь пятой точкой в сугроб, и содрогается телом от контраста температур. Повернув морду, пастью цепляет одного и второго волчонка за холки, отцепляет их от себя, рыча с хрипотцой, возвышаясь сильной омегой, которой малыши вряд ли видели, сюда по тому, как так же на него смотрят остальные члены стаи. Волчата поджимают хвосты. Испугались.       — Пугая, ты не завладеешь их доверием, лишь потеряешь то хрупкое, что они успели увидеть в тебе, — Тэхён говорит тихо и подходит к детям, которые тут же бросаются к его ногам и лижут протянутые пальцы, игриво покусывая.       Чонгук трясёт мордой и уходит за дом, грузно падая в снег, отчего снежинки вокруг рассыпаются в стороны. Ему не до нравоучений, он вообще не хотел выходить с ними на контакт, хоть и понимал, что когда-нибудь это нужно сделать, если он хочет здесь остаться. А он… Хочет. Вынужден. Сейчас он слабый омега, убитый горем и сломленный страхом вновь увидеть семью, а этот волк его только настораживает своим взглядом, сильнее мороча голову.       — Ты ведь понимаешь, что не можешь так долго быть в шкуре, это плохо сказывается на самообладании, мы всё же больше люди, так будь человеком. Ты не говоришь с нами, мы тебя не слышим, не чувствуем, ты закрылся и закрыл волка в себе. Я лишь вижу, как ты пытаешься выставить перед собой защиту и твоё прошлое оправдывает тебя, но если ты действительно шёл именно в наше поселение с какой-то целью, шёл за спасением, новой жизнью, так позволь нам стать этой частью твоей жизни. В этом мире не выжить одному, — альфу не пришлось долго ждать, он тут же пошёл следом, чему Чонгук совсем не удивлён. Тэхён, очевидно, не знает, когда нужно уйти или им движет что-то другое, о чём задумываться сейчас хочется меньше всего.       Тэхён разглядывает его, наблюдает, как хлопья снега ложатся на светлую шерсть, как омега дёргает ухом с белым пятном и поджимает под себя лапы. Альфа чувствует, как всё нутро тянется помочь. Такой сильный омега не должен лежать безвольной тряпичной куклой. Сильных на свете мало, кто тянется по ниточке за свою жизнь — ещё меньше, кто выживает — единицы. Тэхён видел, как обрывались жизни, как свет потухал в глазах и тело испускало последний ледяной вздох. Видел реки крови и последние шаги перед тем, как пасть навзничь, окропив белый снег каплями собственной крови. Видел, как, потеряв волчонка, больше не находили в себе сил и сердце останавливалось прямо на том же месте вместе с малышом, которого больше нет. Он видел, как сдавались, видел, как умирали, но Чонгук не из тех, кто сдаётся, он пробежал столько километров явно не за этим. Его хочется вытащить и увидеть во всей первозданной красе, которую он получил при рождении подаренной лесом.       Он прислушивается и не понимает, почему не слышит чужого волка. Казалось бы, вот он лежит, но это лишь оболочка, его будто нет. Тэхён опасается самого худшего.