***
Вечерело. Чонгук знал, что альфы ещё пару часов назад ушли на охоту. Голова сейчас была тяжёлой, тело неприятно тянуло, а на охоте нужно иметь холодную голову и быть сосредоточенным, потому, даже когда Тэхён предложил пробежаться, он отказался. Теперь жалеет, голову не мешало бы остудить, и что как не северный ветер и удовольствие от погони за добычей могло этому поспособствовать. Может, пройтись и нагнать их, хотя бы понаблюдать? Он себе в этом не признается, но альфу хочется просто увидеть, одного взгляда, шлейфа морозной мяты и можжевельника на кончике носа будет вполне достаточно, чтобы утолить непонятно откуда взявшийся голод. Вздохнув, он скинул одежду и спрыгнул с порожек уже в обличии волка. Встряхнув головой, он облизал нос, на который, медленно кружа, уже упало несколько снежинок. Хоть он и привык к снегопадам, но стоило увидеть этот хаотичный вальс, он замирал, вглядываясь в кристаллики снега, некогда бывшие простой водой. Под лапами искрит, будто он бежит по звёздам, обгоняя движение млечного пути, проносится лес, сотрясая своей тишиной, но он ориентируется лишь на нюх, зная, что группа альф где-то неподалёку. Уже слышны запахи, они совсем близко, и он ускоряет бег, пока в один момент нюх не пронзает до рези перед глазами знакомый запах. Он застывает посреди сугробов и боится сделать лишнее движение. Волк в груди поднялся с лап, чувствуя смятение человека, которое переросло в животный страх, когда он понял, что не может пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы кого-то позвать на помощь и предупредить об опасности. Он почувствовал рядом движение и, скрепя зубами, повернул морду на звук хрустящего снега, но не успел никого разглядеть, как его сбили с ног одним сильным толчком и он отлетел в дерево, больно царапая бок о замёрзшую толстую кору. Тянущей горечью запах забился в нос, и он поторопился встать с земли, как его прижали лапой за горло и над его мордой склонилась бурая голова с глазами цвета хорошо знакомого золота. Хосок. — Тебе это ничего не напоминает, брат? — альфа, выдыхая клубы пара, зарычал, припечатывая своей доминантной сущностью, и Чонгук смотрел с нескрываемым ужасом в глазах. Он прекрасно помнит, как оттолкнул его в тот день и тот отлетел в стену, а ему удалось сбежать. — О, вижу, ты помнишь. Надеюсь, не забывал обо мне? Хосок провёл мордой под его шеей, коснувшись после носом белого уха, и, раскрыв пасть, прикусил, да так, что плоть порвалась под зверским давлением, отчего Чонгук застонал во всё горло. Эта боль привела его в чувства, обжигая грудь слезами. Он не позволит этому случиться снова, только не снова, только не сейчас. Чонгук, осознав, что его лапы свободны, начал ими бить по чужим рёбрам и груди, не жалея когтей, царапал чужую морду, но Хосок в этот раз с ним не церемонился и бил со всей силы в ответ, так, что, махнув лапой по голове, та отлетела в сторону, приложившись виском о дерево. Чонгук хрипло задышал, чувствуя пульсирующую боль и чёрные пятна перед глазами, что размывали пространство. — Так вот, если забыл, я пришёл напомнить, — сплюнув кровь с разодранной губы, по которой Чон заехал когтями, Хосок вновь навис над ним, смотря на то, как он корчится от боли и не может встать, не может дать ему отпор, потому что слаб. — Ты в курсе, сколько доставляешь всем проблем? Ты никогда не был усидчивым, Чонгук, ты своевольный, упрямый, твоя твёрдость всегда граничила с мягкостью, и мне в тебе это нравится, но тебе, как омеге, не хватает покорности, — с этими словами он подмял его под себя и, огрызнувшись на очередную попытку его оттолкнуть, прикусил за бок, вгрызаясь зубами в кожу, чтобы приструнить и покорить непокорного. Хосок водит носом по его шерсти, рыча при каждом вздохе, потому что омега носит на себе чужой запах, не так ощутимо, если бы они были парой, но достаточно, чтобы понять, насколько часто они находятся вместе. Со злости он прижал его горло лапой и опустился носом ещё ниже, проведя дорожку от горла до живота, и спустился ниже к хвосту. — Неужели? — он почувствовал столь сладкие нотки, которые осели на языке от аромата предтечного омеги. Ядовито облизнувшись, он опустился носом к сокровенному месту у хвоста, и Чонгук, испытав леденящий страх, истошно завыл во всё горло. Он начал кричать, раздирая связки, сотрясаясь в слезах и дикой агонии, пронзившей тело. Выл, смотря дикими глазами на небо, как обезумевшее животное, которое было загнано в угол и бежать ему было некуда. — Да заткнись ты! — Хосок, подняв голову с зажмуренными глазами от надоедливых извываний, замахнулся лапой, чтобы его вконец заткнуть, но лапа так и осталась в воздухе. Вихрь снега, что долетел до них за считанные секунды, пылающей яростью сбросил его с омеги, вцепившись в брюхо, и отшвырнул. Чонгук судорожно глотает воздух, смотря вверх на качающиеся кроны сосен, кажется, они сейчас на него упадут, а он не может сдвинуться с места, чтобы дать себе шанс спастись. В подбородок упирается чей-то влажный нос, а горячее частое дыхание опаляет шею. Он хочет повернуться, хочет его увидеть, но голову пронзает вспышка боли и сбоку раздаётся рык, а нос перемещается к макушке и тут же багровеет от чужой крови. Перед Тэхёном расплывается чужая кровь, стекая каплями по белоснежным ушам и капая на только что выпавший снег. Горький запах забивается в нос, Чон стонет от пульсирующей боли, но его больше не трясёт от страха, в запахе нет и намёка на это, там лишь боль и солёный привкус жгучих слёз. — И давно тебе открылось сострадание? — бурый альфа, встав с земли, гортанно зарычал, облизнув нос. — К чужакам, м? Что-то не припомню, чтобы ты кого-то щадил, — Хосок не сводит глаз с белоснежного альфы, которого не боится, зная, что силы у них равные, но опасается первым делать выпад, зная, что здесь они не одни. — А я не знал, что ты можешь быть таким жестоким, — рявкает в ответ и, сделав вдох, отходит от омеги, заслонив его тело собой. Всё чего хочется, так это не спускать с него глаз, окружить его необходимым теплом и как можно скорее увести к Юнги, его рваная кровоточащая рана ему совсем не нравится. — Давно стало нормой применять насилие к омегам, трогать без их воли, срывая все нормы морали?! — Не смей мне мешать, щенок! Он часть нашей стаи, он мой, и вы не имеете права его здесь держать! Тэхён не так хорошо знает Южных волков, знаком с ними в силу стайных отношений, был в их краях лишь единожды с Чонвоном, когда брат только стал вожаком и хотел наладить связь с ближними стаями. В тот день жара его убивала, и даже солёный ветер с моря не помогал остыть, в тот день он познакомился лишь с одной волчицей, она была статной особой, с густым серым мехом, выжженным на солнце, отчего он приобрёл тёплый оттенок, но держалась вдалеке всё то время, что группа волков с Севера была на их территории. Позволив себе наглость, он подошёл к ней, лежащей с гордо поднятой головой, наблюдающей за двумя молодыми волками, один из которых был намного светлее волчицы, с белыми пятнами на шкуре и голубым отливом глаз. Волчица, заметив чужое присутствие, вскинула уши и повернула морду к альфе, не скрывающему удивления в чёрных глазах. Она смотрела на белоснежный мех, напоминающий ей только что выпавший снег, который не видела уже много лет, и, встряхнув мордой, пригласила волка прилечь рядом. Тэхён не ожидал подобного, но не видел в этом подвоха или чего-то подобного, и лёг рядом, положив голову на сложенные лапы. Ветер здесь был сильнее, приятно холодил и давал нормально вздохнуть, земля была непривычно тёплой и пахло цветами. Водя носом по воздуху с прикрытыми глазами, альфа тянулся к аромату и, найдя его, случайно уткнулся носом в самый бутон белоснежного цветка. От сладости, осевшей в лёгких, захотелось облизнуться, в чём Тэхён себе не отказал. — Сладко? — спросила волчица забавляясь над растерянным взглядом молодого волка, и было слышно, как она смеялась. В своей голове Тэхён слышал её смех, и как она назвала этот цветок именем Гардения. Она ещё много успела рассказать, прежде чем ему пришлось уйти вслед за братом на Север, где под лапами не горит земля и не цветут цветы. Ему успели рассказать об этих землях больше, чем он уже знал, поделились трепетными воспоминаниями и своей любовью к сыновьям, так что Тэхён знал, каким был когда-то Хосок и насколько близки они были с Чонгуком, чтобы предательство старшего брата практически убило в нём самого себя. — Омеги вправе уходить из своей стаи, особенно, если чувствуют угрозу, это их выбор, — он угрожающе рычит, вспоминая первую сладость на языке, тогда ещё не понимая, насколько она окажется важной для него. — У него нет выбора и никогда не было! Мы его семья, и мы о нём позаботимся, остальные же пустят по кругу, если не хуже. Может, вы уже это сделали? Тэхён не хотел превращать всё в драку, он не думал о том, что будет делать, если Хосоку хватит наглости заявиться на чужую территорию, и как бы не хотелось отгрызть ему голову прямо сейчас за грязные слова из его поганой пасти, на глазах Чонгука он не хочет этого делать, не хочет показывать ту ярость, которую так старательно прятал. Снег заскрипел под лапами, разлетаясь в стороны от сцепившихся клыками волков. Хотелось сделать больно, хотелось, чтобы за чужую боль поплатились собственной кровью, хотелось той самой мести, чтобы до хруста костей, но альфу то и дело приводил в чувства аромат цветов и глухие болезненные стоны. Чонгука злили слова о его предназначении быть для кого-то вещью, он горел желанием лишить брата языка. Неужели все правда думают о нём в таком ключе и запросто могут взять силой, только потому что такой. Тэхёна отвлёк очередной болезненный стон за спиной, он обернулся, увидев, как Чонгук пытается встать, и в этот момент его сбивают с ног, привалив к снегу спиной. Над мордой сжимаются в оскале окровавленные зубы, на грудь давят лапами, царапая шкуру. — Вы жестокий народ Севера, что мне ещё думать? — A что насчёт вас? Ваш поступок аморален и то, что ты пытался только что сделать, обесценивает тебя, как оборотня, альфу, — Тэхён замахивается лапой и бьёт по чужой морде, вылезая из-под чужого захвата, и, кусая за лапы, придавливает спиной к земле, сжимая челюсти до пены изо рта. — А ты у нас белый и пушистый, значит. Чонгук ещё не знает о твоей жестокости. Ты купался в реках крови! — Хосок скулит, сжимая челюсти близ чужого горла. Чонгук, находя в себе силы встать, опирается о ствол дерева и видит, как волки сцепились, измазанные в смешавшейся крови друг друга. О чужой жестокости он наслышан, ему открылись, раскрыли и её последствия, и последующую боль, так что попытки Хосока задеть Тэхёна не пройдут, эти слова его не заденут, однако смотреть на болезненную гримасу того, кто не единожды спасал ему жизнь, больше нет сил. Чонгук трясёт головой, сбрасывая болезненное наваждение и мутность перед глазами, ориентируется на слух и бросается вперёд. Его волк думает быстрее него, на инстинктах и эмоциях, застилающие гневом глаза, вгрызается в голову брата и отрывает кусок уха под дикие вопли до хрипоты, чем шокирует Тэхёна, волк которого даже сделал шаг назад при виде бешеного взгляда омеги с оторванным ухом в зубах. Только что лежавший на грани потери сознания Чонгук, сейчас твёрдо стоит на лапах, выплёвывая кусок чужой плоти, и поднимает пустые глаза, полные слёз. — На очереди второе, — рычит, бросая лапой оторванное ухо прямо к морде брата. — Убирайся! — Ты только что усугубил своё положение, брат, и даже снежные холмы тебя не спасут, — прохрипел Хосок, собрав себя по кусочкам с замёрзшей земли, и, хромая на одну лапу, пустился в бег, провожаемый взглядами волков Северной стаи, которые находились достаточно близко, чтобы успеть в нужный момент. Тэхён смотрит на мелькающий хвост, позволяя чужаку уйти, только потому что Хосок — сейчас не главное, он получил ответный удар от того, кого не ожидал, и тем он оказался ещё больнее. Заскрипел снег и рваный вздох, сорвавшийся с губ упавшего тела. Чонгук почувствовал слабость, от которой колени подогнулись, и он позволил себе свалиться на снег. Подступающая течка, которую он чувствовал, но мысли о которой были задвинуты на самый далёкий план, его это волновало в последнюю очередь, так как это происходило всегда безболезненно, не так, чтобы он лез на стенку, однако всё, что случилось по меньшей мере за сутки — смятение, страх, горечь, злость — смешалось в один ком и приносит ему ужасную боль, от которой уже нет сил плакать. Тэхён оказался рядом, не дав его голове в очередной раз пострадать, и упал прямо перед его лапами, чтобы морда аккуратно приземлилась на него. Он глубоко задышал, отходя от испуга, смотрел перед собой на приближающуюся метель с гор и понимал, что им нужно срочно уходить отсюда. Стоило ему пошевелиться, как Чонгук зарычал, не подпуская к себе в таком уязвимом положении. Тэхён замер, принюхиваясь, чем ещё больше разозлил Чонгука, но зато теперь он понимает причину и переживает ещё больше. Со вздохом он опустил морду, лёг тихо и смирно, ждал, когда чужое дыхание станет более ровным, когда омега привыкнет к его запаху, позволив себя им укутать, и, встретившись с синими глазами, пододвинулся ближе, оголив шею. Я открыт перед тобой душой и телом. Чонгук, перепачканный в крови, смотрит испуганно, и не потому что действительно боится, не доверяет, а потому что растерян и не знает, что делать, хочется завыть во весь голос от бессилия. Запах родного брата фантомно кружит в воздухе, сердцем он скучал по родному человеку, и пусть оно обливалось кровью, а головой он понимал, что это больше не его брат, плакать захотелось сильнее от осознания, что Тэхён мог его убить, и он не знает, стало бы ему легче от этого в тот момент. Тело ломит, ледяной ветер обдувает со всех сторон, привычно до костей, и он тянется к теплу. Скулит, прижимая к себе лапы и вытягивая морду, чтобы уместить под чужой шеей. — Прошу, доверься мне, Чонгук, — просит Тэхён, поддевая своим носом чужой, чтобы на него обратили внимание. — Тебе страшно, я знаю, но позволь мне быть рядом, пожалуйста. Я опоздал, позволил ему пройти в стаю, позволил ему сделать тебе больно, твоя голова вся в крови… Нам нужно к Юнги, твоя регенерация не помогает, ты… — Нет, — прохрипел Чонгук, качая головой, будто в корне не согласен с идеей альфы. — Я хочу домой и только тебя рядом, — заявил откровенно и лизнул чёрный нос напротив. Посмеяться над реакцией альфы не осталось сил, но он бы сделал это от души, смотря на сконфуженную морду и полный недоумения вперемешку с восхищением взгляд. — Я побуду немного наглым и попрошу спасти меня ещё раз, — его регенерация и правда слабая из-за пережитого стресса, страха, который не отпускает, и течки, которую он проводил всегда один. Но сейчас он боится именно этого — остаться одному, когда он по-настоящему слаб. За закрытой дверью дома разбушевалась метель, ветер гоняет хлопья снега по кругу, чьи завывания слышны в трубе камина, который не мешало бы растопить, согрев дом изнутри, но ему с Чонгуком хватило сил лишь дойти до него и лечь на ковёр. Здесь по-прежнему пахнет теплом, тем самым домашним, среди которого аромат мыла, чистых вещей, на которых остался морозный мятный запах, трав и специй, сосновой древесины и смолы, всё это смешивается в единый аромат, и Чонгук довольно скалится, несмотря на боль, принюхивается, встречаясь взглядом с Тэхёном, который сидит напротив, наклонившись к нему. Чонгук осматривает альфу в полумраке комнаты и замечает багровые разводы на грудке. Потянувшись вперёд, он начинает вылизывать чужие раны, собирая кровь. Красные пятна ничуть не красят белоснежную шерсть, он хочет видеть только первый выпавший снег, невинный и кристально чистый. Слышит, как гулко бьётся чужое сердце, кажется, что оно так близко, будто он может взять его в руки. Взять не получится, но он привстаёт на лапы и, приподнимая одну, касается ей вылизанной груди, слыша над своей головой сорвавшийся тихий рокот. Его дыхание щекочет уши, а после меж них чувствуется шершавый язык, слизывающий засохшую кровь с макушки, которой его хорошенько приложили о дерево. Шепчут что-то тихо, носом задевая укромное место за ушком, от которого урчать хочется, облизывают уже не только макушку, но и всю морду, откровенно наглея, но волк в груди довольно рокочет, отвечая альфе благодарностью, однако готовый показать зубы, если переступят дозволенную доверительную черту, которую Чонгук не готов сейчас переступить, в большей степени потому, что до изнеможения устал и валится обратно на ковёр, уволакивая альфу за собой. Чонгук млеет, прикрыв глаза, позволяя альфе зализывать свои кровоточащие раны, они неприятно тянут и местами жгут, но это ничто по сравнению с тем, что происходит в его организме. Тело отзывается на альфу, тянет, ломит, он чувствует, как его запах наполняет дом сладостью и зачарованно смотрит на Тэхёна, который довольно порыкивает. Альфа спокоен, чувствуя его течку, держится, не смея лишнего после случившегося, и просто находится рядом, желая лишь, чтобы омега поскорее заснул и отдохнул, хотя бы во сне забыл о минувшем вечере, пропитанным кровью. Этой ночью они заснули в обличии волков, клубочком скрутившись вокруг друг друга, с затягивающими ранами и единым тихим ритмом сердца на двоих.***
Наутро началась настоящая буря. Зима здесь сурова, но бывают дни, когда буран накрывал холмы до самых макушек. Сквозь снег не видно даже свет в рядом стоящих домах, не то что их самих. Это Тэхён увидел, как только проснулся от голоса брата по тайной связи, он обеспокоенно тараторил, как надоедливая трель птиц, и уже невозможно было снова провалиться в сон. — С Чонгуком, — Тэхён приоткрыл глаза, рассматривая всё ещё спящего рядом волка. Меж его бровей пролегла складка, видимо, даже во сне его мучают беспокойства. — Вы в порядке? Мне доложили, что произошло, как он? Тэхён смотрит на хмурые брови, то, как прижавшиеся к голове уши начали шевелиться, и он на пробу потянулся вперёд, пройдясь языком меж глаз, разглаживая нахмуренные складки. На удивление Чонгук не проснулся, он шевельнул ухом и расслабился, снова тихо засопев. Сработало. — У него течка. Тэхёну не доводилось быть рядом с омегой в таком состоянии, за последние несколько лет он никого не подпускал к себе, он перестал быть беззаботным мальчишкой и рано повзрослел, начал заботиться о стае и не думал ни о чём, кроме их безопасности. — Так вы… — Нет, он отдыхает. Если ему станет хуже, я позову Юнги, — Тэхён очень надеется, что его присутствие не понадобится, Чонгук настаивал на том, чтобы только он находился рядом. — В окно смотрел? — намекает на бурю. — Из-под снега выкопаю, — и Тэхён действительно бы это сделал для него. Когда начало светать, Тэхён обратился и обнаружил в доме омеги достаточное количество его вещей, чтобы появились вопросы, а на лице — самодовольная ухмылка, но недостаточно, чтобы его будить и потребовать объяснений. Он выбрал первое попавшееся, пропитанное сладким запахом, и с тяжёлым вздохом надел штаны и футболку. Растопил камин, поставил чайник и начал жарить мясо. Запах еды не перебивал терпкость гардении, он забивал лёгкие, глаза слезились, но его альфе не хочется накидываться, не хочется взять, появилось лишь желание сильнее заботиться. Залюбить в объятиях со страшной силой, чтобы лишь тела друг к другу и покой, которого нестерпимо хочется, но который от них всё время ускользает. Эту нежность, которую раньше он проявлял лишь к братьям после смерти родителей, пробудил в нём заново Чонгук, и только ему одному он хочет дарить её по-особенному. Засмотревшись на нескончаемый снег за окном, альфа не заметил ленивой походки, он увидел омегу, только когда тот привалился к его ноге и заурчал. Волк омеги лежит спокойно и смирно в полудрёме, довольно растянувшись, пока Чонгук прячет глаза в складках чужой одежды. Ему немного стыдно, потому что они не обсуждали, в каком положении сейчас находятся, он не поинтересовался о чужом комфорте, но Чонгуку сейчас важно чтобы он был рядом, потому что именно этот альфа защитил его от самой ужасной участи и волк в груди признал его защитником, альфой, которому не страшно прикрыть шею во время драки, защитить в ответ, боясь уже потерять. Защитил единственный из всех. Его трогает то, что Тэхён так спокоен. Чонгук чувствует, как дом пропитался его запахом сильнее обычного, чувствует, как альфа пахнет насыщенней в ответ, но не трогает, а просто готовит завтрак, для него, потому что сейчас Чонгук уязвим, слаб и хочется из шкуры вылезти, обнять тёплое тело, стоящее так близко. Так хочется ощутить нежность и полную безопасность, которую способны подарить эти голые руки. Он уходит в комнату и оборачивается, чтобы после одеться, натянуть штаны, неизменно тёплый свитер и носки. Приглаживает волосы, стоя за углом, прячется, заглядывая на кухню, подглядывает и кусает губы. Тянет. Вздыхает, не понимая, когда он успел стать таким робким, бояться делать то, что хочется. Чонгук хмурит брови и отпускает губу из плена своих зубов, чтобы смело подойти к Тэхёну и нагло протиснуться между ним и плитой. Забрать лопатку и, не глядя в глаза, обнять без слов, сцепив руки за широкой спиной. Медленно провести по лопаткам, очерчивая выпирающие кости, обтянутые упругой кожей, огибает талию и останавливается на пояснице, опоясав руками тело. Вот так хочется. Щекой к рельефной груди, мягкой, за рёбрами которой стучит сердце, живое, тёплое, не покрытое коркой льда, и чтобы носом по крыльям ключиц, ещё выше, к крепкой шее, к насыщенному запаху сладкой мяты, ставший его тенью. Ответное объятие не заставляет себя долго ждать, в волосах путаются пальцы, мягко поглаживая круговыми движениями, а другая ладонь притягивает к себе, буквально вжимая в собственное тело за талию. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает, задевая губами ухо. — Я чертовски устал, — срывается с губ вместе со вздохом облегчения. — Не проходит ни минуты, чтобы я не переживал о чём-нибудь, кажется, что на меня давят сами небеса и у меня подгибаются ноги, а я сопротивляюсь и пытаюсь держаться ровно, но я устал… Устал. Тэхён вздыхает и укладывает свой подбородок на светлую макушку, прижимая сильнее, не понимая, как избавить его от этой терзающей муки. Он целует омегу в лоб и, не выпуская из своих объятий, предлагает поесть. — Мы поедим, а после ты ляжешь в постель отдыхать, я тебе обещаю, — Чонгук смотрит сквозь белую пелену перед глазами, испуганно озирается в окно и дёргает за руку. — И я буду с тобой, — успокаивает и берёт его ладонь в свои руки, поднимая на уровень глаз, чтобы невесомо коснуться губами. Тэхён наблюдает, как исчезает ложка за ложкой и пустеет тарелка, горячий чай с травами уходит следом, выпитый залпом, и он видит в глазах напротив слабость, заторможенность в движениях, но сытую и довольную улыбку. Дойдя до кровати вместе, Тэхён сажает Чонгука на край, просит немного подождать и не заваливаться. Из соседней комнаты приходит с ещё более тёплым свитером с пледом, одевает его теплее и укладывает на подушки, а сам ложится за его спиной, прижимаясь к стенке, на приличном расстоянии, чтобы не нарушать чужого личного пространства. — Если уж лёг рядом, так лежи как положено, — бурчит Чонгук и двигается к стене, чтобы стать «маленькой ложкой». Устроившись поудобнее и поджав под себя ноги, он вытягивает ладонь за спину и с прикрытыми глазами чего-то ждёт. В нетерпении двигает пальцами и вздыхает от томительного ожидания, которое то в итоге стоило, ведь его намёк понимают и берут протянутую ладонь в свою, чтобы обнять со спины и прижать кулачок к груди. — Доволен? — Чонгук тихо мычит, наслаждаясь теплом и спокойствием. Вылизанные вчерашние раны болят едва ощутимо, немного кружится голова, но причина этому совсем не физическая боль. — Ты можешь ещё поспать, я не отпущу… — Нет. Лучше расскажи мне что-нибудь, всё что угодно. Приобнимая Чонгука ещё крепче, он укладывает свой подбородок тому на плечо и задумывается на пару секунд, прежде чем улыбнуться и, прикрывая глаза, вспомнить безмятежное детство. Родной холодный край и пики высоких заснеженных гор, которые уходили в облака, очевидно, что-то скрывая от посторонних глаз, неизведанные тропы, которые они с братом прокладывали, утопая лапами в сугробах. Об изумрудном замёрзшем озере, таком прозрачном, что было видно, как со дна поднимались замёрзшие много лет назад пузыри воздуха. О сосновом лесу, где настолько тихо, что слышен стук собственного сердца и шёпот гулящего ветра, приносящего с собой солёный бриз с моря. Рассказал, как сбегал в детстве из-под лап родителей, как дрался с Чонвоном и всегда побеждал. Замолчал на секунду, чтобы улыбнуться, вспомнив, каким неловким был брат в детстве, пушистым комочком, который пытался за ним угнаться ещё маленьким, но очень выносливым, а потом его улыбка потускнела, и Чонгук почувствовал это изменение в его запахе. — Однажды я услышал разговор дедушек и родителей, не хотел подслушивать, уснул тогда на диване и проснулся от их негромких голосов. Вставать не хотелось и я притворился спящим, — Тэхён вздохнул, и Чонгук, почувствовав, что ему непросто говорить об этом, повернулся на спину, чтобы установить зрительный контакт. Приподнявшись на локте, Тэхён навис над ним, щекоча своей чёлкой его открытый лоб, и, видя, что его готовы слушать, продолжил. — Нордман убеждал моих родителей, что вожаком в будущем должен стать я, а не старший брат, потому что Чонвон более мягок, нежный по своей натуре, он не боец, он рассудителен, всегда спокоен, а я другой… — проводя между ними параллели, Чонгук замечал то, насколько разными были братья, как говорили, принимали решения, и у Тэхёна, казалось, всегда была эта твёрдость, решимость и уверенность в своих действиях, даже если он боялся, он это упорно скрывал, чтобы вознести уверенность в других. Прошлое сделало его ещё жёстче, он одержал победу вопреки физической и моральной боли. За таким вожаком только и идти. Чонгук восхищённо разомкнул губы, только сейчас осознав, насколько силён этот волк. — Но когда пришло время, я не стал сражаться с братом и отдал это место по праву ему, как старшему. Я доверяю Чонвону, я всегда рядом, и он это знает, мы друг для друга опора, особенно после смерти родителей. Чонгук выпустил чужую ладонь из своей и потянулся к альфе, чтобы положить на скулу и на ощупь погладить нежную кожу щёк. Тэхён незамедлительно прикрыл в наслаждении глаза и окольцевал талию парня свободной рукой, притянув к себе. — Смотря на тебя сейчас, я бы сказал, что ты нежнее, чем ты сам о себе думаешь, — в ответ на эти слова альфа прильнул к его ладони и, чуть склонив голову, поцеловал подушечки пальцев со всей присущей ему нежностью, которую он может и хочет показать Чонгуку. — Но я согласен с твоим дедушкой, ты был бы отличным вожаком. Тэхён озадаченно посмотрел на омегу, но веки того уже опустились и он тихо засопел, так и не опустив свою ладонь. Мягко коснувшись его руки, Тэхён поцеловал уже её тыльную сторону и уложил переплетённую со своей на его грудь, опустившись головой на подушку. — Даже вожаком стать не так страшно, как влюбиться в тебя.***
Чонгук проспал практически весь день, периодически просыпаясь, чтобы сходить в душ и смыть с себя тонкий слой липкого пота и быстро вернуться обратно в кровать, но уже без свитера, а в одной тоненькой футболке, чтобы быть ближе к горячему телу, которое делает вид, что не просыпается вместе с ним, а стоит ему вернуться обратно в кровать, как его заворачивают в одеяло и ласково притягивают рукой к себе, проверяя губами температуру. Он знает, что пахнет невероятно сильно, не скрывает желание своего волка провести именно с этим альфой этот интимный период. Испытывает альфу совсем ненамеренно, но Тэхён проходит своеобразную проверку, не поддавшись соблазну течного омеги, но и не упускает шанса пометить его своим запахом. Что Чонгук, несомненно, замечает, но ничего не говорит, позволяет, начиная таять в моменты, когда запах становится таким сильным, что оседает на языке морозным холодком. И если раньше такой феромон испугал бы его, говоря об опасности, то сейчас ему хочется отдаться. Чонгук весь вечер прятался за книгой, поглядывая на альфу, пока тот возился по дому. В какой-то момент стало тихо, прекратились шаги и шелест одежды. Чонгук задумчиво сморщил нос и отложил книгу, чтобы ступить босыми ногами на паркет, но не успел он коснуться пола, как по его пяткам прошёлся влажный язык и предупреждающий рык. Носки. Омега залился смехом и подтянул ноги на кровать, сложив их перед собой. Тэхён покачал головой, подняв белую морду, и выпрямился во весь рост, подойдя вплотную к кровати. Чонгуку пришлось задрать голову, чтобы полностью рассмотреть альфу, смотрящего на него тёплым взглядом. Он склонил морду, и Чон незамедлительно потянул к нему руки, прижавшись щекой к мягкой грудке. Густой мех щекотал нос, и Чонгук едва касался его губами, лаская самую уязвимую часть волка, которую ему открыли и доверили. Ладони задрожали от грудного рокота. Приложив ухо к грудной клетке, он слушал ритм его сердца. Говорят, оно такое горячие, что, взяв в руки, можно обжечься. Чонгук приподнимается, упираясь коленями в матрас, ладонями медленно ведёт от груди до самых ушей, чтобы пощекотать за ними, а после отвлекательного манёвра резко прижать морду к себе и столкнуться лбами. Чонгук смотрит с нескрываемым вожделением, в нём кипит ненасытность, ему за эти дни стало мало той ласки, он потерян, смущён, ему страшно, но он хочет этой любви. На глаза накатываются слёзы от внутренней борьбы, и в чувства его приводит альфа, который мордой залезает прямо под горло, лижет кончиком языка щёку, тихо проскулив, не понимая причину влажных глаз. — Обратись… Я хочу поцеловать тебя прямо сейчас, иначе с ума сойду. Альфа забавно крутит головой в неверии, фыркает и отступает на шаг, чтобы торопливо скрыться в комнате и накинуть на себя хоть что-нибудь после обращения. Чонгук нетерпеливо сползает с кровати и на ватных ногах приваливается к стене то сжимая, то разжимая пальцы. Нервничает. Был ли у него когда-нибудь поцелуй? Нет, ни одного. Не было ничего подобного, что произошло за это короткое время с Тэхёном. Оттого хочется большего, о чём его волк ему открыто намекает, а течка только подталкивает. Нет сил больше ждать. Он уже было оттолкнулся от стены, чтобы завернуть за угол, но на него налетает альфа со взъерошенными волосами и задом наперёд одетой футболкой. — Льдинка, — они врезаются друг в друга лбами и шумно дышат. Тэхён, обнимая дрожащими пальцами его лицо, тихо спрашивает разрешения, которое ему уже дали. — Поцелуй. Я хочу только твоего поцелуя. Их губы встречаются спустя пару секунд. Тэхён наклоняет голову набок, обнимая раскрытой ладонью румяную щёку, когда Чонгук с тихим нетерпеливым вздохом слегка приоткрывает губы и обнимает его лицо ладонями. Тепло, сидевшее в его груди, распространяется по телу до самых кончиков пальцев, тревога и волнение разбиваются в ногах, освобождая душу. Чонгук больше не хочет и не собирается контролировать свои чувства и чувства своего волка. Ему хочется делать то, что требует сердце, не знавшее ранее таких чувств, не знавшее свободы, которую в полной мере сейчас ощущает в этих руках. Он отвечает на целомудренные поцелуи со всей сладостью и улыбкой, что не сходит с лица, и не позволит Тэхёну отстраниться до того момента, пока не почувствует себя удовлетворённым в полной мере. Губы размыкаются с тихим вздохом, и Чонгук на мгновение теряется, бегая глазами по открытой коже, не скрытой криво надетой футболкой, но Тэхён не даёт ему забыться и клюёт в губы, напоминая о только что случившемся моменте. Губы приятно покалывает и Чонгук тянется к ним пальцами, чтобы удостовериться в собственной дрожи, но не успевает приоткрыть рот, как его подхватывают на руки и уже придерживают за бёдра на весу. — Что?.. — Носки, — недовольно ворчит альфа, перехватывает Чонгука поудобнее, который косится на свои голые ноги и начинает тихо смеяться, падая лбом на чужое плечо. — Смешно тебе. Зачем ты вообще их снимаешь, по дому гуляет сквозняк… — Потому что ты горячий, — вновь прижимается своим лбом к чужому и хитро улыбается, обхватывая ногами его талию. — От тебя исходит очень сильное тепло и мне не нужна никакая дополнительная одежда, чтобы согреться. У меня есть ты, — проговаривает последнее по слогам, внимательно смотря на бушующее чёрное море в глазах. Тэхён снисходительно улыбается и, сжимая мягкие бёдра, держит направление в сторону кровати, на которую садится сам, позволяя Чонгуку опуститься на его бёдра, расставив колени по бокам. Омегу это положение совсем не смущает и он жмётся ближе, упираясь макушкой в его шею, глубоко вдыхая в лёгкие раскрывшийся по-новому морозный запах. — Из-за тебя у меня появилось маниакальное желание защищать, я так боялся его, но, вероятно, это просто было неизбежно, — ладонями гладит спину, вырисовывая узоры на выпирающих позвонках. — Видя в тебе чужака в тот вечер, когда ты шёл с Юга, я хотел убить тебя, если не получилось бы по-хорошему прогнать, но я не стал, не смог, наблюдал за тобой до последнего, пока ты не упал. И мой волк рвался к тебе на помощь и пытался защитить даже от членов собственной стаи. — Даже не чувствуя моего волка, ты всё равно?.. — Кажется, это подкупало его ещё сильнее, — усмехнулся Тэхён, наконец-то чувствуя волка омеги во всей красе. — А потом ты обратился человеком… На тот момент я не замечал вокруг себя ничего, смотрел на вещи серо и объективно, меня не интересовало ничего, кроме семьи, которую я поклялся защищать, но, увидев тебя, я осознал, что не видел омеги красивее. Тэхён, чувствуя вседозволенность, водит ладонями по телу, куда дотягивается, но не касается ягодиц, чтобы не нарушить это шаткое равновесие, не испугать, поэтому аккуратен, терпелив, ведь секс совсем не важен, несмотря на то, что омега пахнет просто изумительно, собственно, как и выглядит в данный момент. С неизменными румяными щеками, с непривычно раскрасневшимися пухлыми губами, которые он не так давно целовал, трепетным биением сердца с полной отдачей. Да, хочется близости, как и любой паре, которая только начала принимать друг друга, волку хочется сцепки и волчат, но Тэхёну хочется прежде всего укрыть от боли и дать защиту, чтобы у Чонгука пропало чувство страха, и он мог ему всецело доверять не только душу, но и тело. Чонгук поднял голову с его плеча, смотря своими невозможно синими глазами. — Но тебе было страшно. — Мне страшно и сейчас, только в разы сильнее, потому что я понимаю, что больше не могу с собой бороться и хочу любить тебя, — не дав Чонгуку возможности что-либо сказать, он целует подставленные губы, которые призывно открываются, и он захватывает их поочерёдно, целомудренно сминая под тихие довольные вздохи. Чонгук открыто наслаждается, пробует по-всякому, как сам чувствует, изучает, трогает, где захочется, и запоминает отрывчатые места. У Тэхёна это, как оказалось, выемка, где заканчивается шея и расходятся крылья ключиц. Когда этого участка кожи касаются губы, он покрывается мурашками и сжимает талию, бережно держащую в ладонях, сильнее, а когда это место обдаёт горячее дыхание, прячет шею от щекотки, укладывая голову на чужое плечо. Омега, хихикая, прижимает макушку к своему плечу и ненароком вспоминает… — Он большой и сильный, но и ему кто-то нужен. Всем кто-то нужен. Чувствуя, как альфа жмётся к нему, ищет укрытия, он понимает, о чём говорил его дедушка. Он тут не один, кто нуждается в укромном местечке, даже сильному нужно на кого-то опираться и иметь возможность показать свои слабости, чтобы без притворств и маски показать, что он тоже живой человек. Чонгук заваливается вперёд, и Тэхён вынужденно падает на кровать. — Если бы у меня действительно был выбор, я бы выбрал тебя, — Чонгук, лёжа на нём сверху, держит лицо в ладонях, не позволяя отвести взгляда. — Если бы я с самого начала мог… — У тебя есть выбор, Чонгук, — строго, отрезвляюще, как пощёчина, приводящая в чувства. — И ты сам принял решение ступить на наши земли, ты знал, что делать и куда идти, ты мог выбрать любого альфу в нашей стае, и это бы был правильный союз. За твои чувства не должны сражаться, это неправильно, ты должен сам выбрать и принять волка. — Но ты же сражался за мою жизнь. — Потому что я сделал выбор и сказал бы об этом раньше, если бы мог, если бы мне давалось всё это чуточку проще, если бы мы встретились при других обстоятельствах и не были бы так разбиты, что теперь собираемся по кусочкам. Тэхён почувствовал, как по его щеке покатилась слеза, омега плакал, роняя на него слёзы, и, дрожа всем телом, всхлипывал. — Никто не смеет за тебя решать, Чонгук, — для твёрдости Тэхён встряхнул омегу за плечи и прижал за затылок к своему лбу. — Ни семья, ни стая, ни один чужак соседних стай, возомнивший себя провидцем. Если ты захочешь остаться, то я приложу все усилия, чтобы здесь ты был счастлив. Тебя никто не заберёт, — сказанные слова он запечатал поцелуем, чтобы у Чонгука не осталось никаких сомнений, если таковые и были. Вживую он ещё никогда не сталкивался с тем, насколько серьёзен Тэхён, когда дело касается семьи, мало разорвать глотки, он готов нарушить правила, чужие слова не будут иметь для него значение, есть только самое дорогое, что он будет защищать.***
В эту ночь запахи ощущаются по-другому, мелочи стали привлекать внимание, хотя раньше не были заметны вовсе, чувство некого опьянения витает в воздухе лёгкой дымкой, и каждое чужое движение рикошетит ударом сердца. Чонгук, не поднимая морду с лап, наблюдает за танцем пламени расставленных в комнате свечей, бросает взгляд на причудливые тени и вновь возвращается к огню, к которому так и тянет прикоснуться. Прекрасно зная о возможности обжечься. Действительно ли можно обжечься, владея сердцем волков Севера? Это принесёт боль? Или спасёт жизнь, согрев? Чонгук мается, лёжа в излюбленном месте у камина с мохнатой мордой за спиной. Течка измывается над ним, переходя из состояния ленивого опьянения в жгучее возбуждение и жадность до чужого внимания. Ощутив на себе сладость поцелуя и тепла рук, прикосновений, которые он больше не может воспринимать, как обычное проявление заботы, ведь за ними следует красноречивый, не скрытый ничем взгляд и запах, который так и норовят на нём оставить. Но ему этого мало. К этому быстро привыкаешь, хочется ещё и ещё. Тэхён тихо посапывает, положив морду на изгиб его шеи, он прямо перед ним и Чонгук, не отказывая своим желаниям, изворачивается, выгибая шею, и ласково прикусывает чужое ушко, чтобы после спрятаться под белоснежной грудкой, будто ничего и не было. Выходка не остаётся незамеченной, альфа, облизываясь, тычет носом в светлую макушку, прося подняться и объясниться, но Чонгук упрямо прячется в чужой шерсти. Слыша утробное рычание, он высовывает язык и проходится им по запаховой железе, довольно улыбаясь, и повторяет это снова, пока, увлёкшись, не доходит до чёрного носа, с которым неожиданно сталкивается. Так близко. Пульс участился настолько, что в груди потяжелело, а глаза напротив смотрят с трепетом и игривым блеском, перенимая игру. Тэхён лижет в ответ, кусая полюбившиеся ушки, и неожиданно для себя наваливается на омегу, оказываясь между его лап. Не заметил, как сам Чонгук отклонялся всё дальше, запрокидывая шею, чтобы ей уделили особое внимание, и в итоге оказался лежащим на спине, под альфой, вылизывающим его шёрстку. Запах загустел, в сладости хотелось захлебнуться, и волк в груди альфы бьётся в агонии, желая лишь одного. Загнанно дыша, Тэхён остановился, уткнувшись носом в светлую грудку омеги, где неистовствовало сердце и кричит достаточно громко, чтобы он остановился именно в этот момент. — Постой, не могу больше, — Тэхён обратился, представ обнажённым над волком. Тело от жара зарумянилось, по виску стекает капля пота, и эти влажные губы прямо напротив. Увидев бегающий взгляд, альфа начал отклоняться назад, чтобы дать Чонгуку немного пространства, но омега недовольно заскулил и обратился. Его ладони надавили на плечи альфы, язык которого присох к нёбу, увидев количество голой кожи, не скрытой одеждой. Это настолько слишком. Не опуская своих синих глаз, Чонгук сел на его бёдра, держа равновесие только за счёт ладоней на плечах и шее, за которую ухватился, чтобы притянуть себя ближе к груди волка, который сходит с ума из-за него. — Мне так спокойно… Я совершенно не боюсь тебя, твоих действий, то, как голодно ты смотришь на меня, это так искренне и нежно, — ладонью касается гладкой щеки, задевая приоткрытые губы, каждый вздох которых обжигает. — Вижу, как переживаешь и боишься, я теряюсь, когда ты так на меня смотришь, но мой волк так тянется к тебе, не могу сопротивляться. Я сам больше не могу, чувствуешь… — это чувствуется в запахе, в смазке, которая откровенно стекает по бёдрам, ведь её больше ничто не стесняет, в температуре тела и влажной коже, румяных щеках и горящем взгляде, при котором слова излишне. — Чувствую… И это ощущается подобно свободе, — сердце, переполненное чувствами, должно тяжелить, но его тело, напротив, наполнилось лёгкостью, нечто сродни эйфории, когда получил всё что хотел, и даже больше. — Свободе? Тэхён коснулся его щеки ребром ладони и, погладив румяную кожу, прижался к ней губами, сцеловывая жар. — У меня есть право и возможность касаться тебя. Дорвался. Обнажённых бёдер коснулись горячие ладони, нежно провели по мягкой коже, очертив ягодицы, и сомкнулись на талии. Чонгук задышал чаще, ему тяжело смотреть на то, как Тэхён, держа его в руках, нуждающегося, ласкает трепетным взглядом и выглядит таким счастливым, будто поймал звезду, упавшую с неба. Но ему нравится то, как этот волк теряет голову, сначала спешно, будто за кем-то гонится, затем останавливается, чтобы удостоверить в расположении своей цели, а когда приходит осознание, что то самое ты уже держишь в руках, наступает нежность и, кажется, его готовы в ней утопить. Неспешно он заводит руки за его спину и прижимает к своей груди, надавливая на лопатки. С томным вздохом зарывается носом в светлые волосы, убирая те за уши и сжимая в кулак, оттягивая, чтобы не мешали доступу к влажной шее, которую ответно подставляют, наверняка догадываясь, чего альфе хочется. — Я больше не хочу быть ничейным, — произнёс Чонгук, елозя ягодицами по чужим напряжённым бёдрам. — У меня никого не осталось. И это страшно — остаться одному, но ещё страшнее быть рядом с человеком, который держит тебя рядом с собой насильно. Я так не хочу, — он ласково притирается щекой к груди Тэхёна, слыша в ответ звучное урчание. — Я хочу быть с тобой, быть частью вашей стаи, если… — Не думаю, что смог бы отпустить тебя, даже если бы ты захотел уйти, я нашёл бы выход, как тебя остановить. Я не хочу терять дорогих мне людей снова. Зачёсывая волосы омеги назад, Тэхён думает, что его волк не перенёс бы второй такой потери и от него самого ничего не останется, а волк в безликой оболочке не может быть защитником стаи, как и не может быть для кого-то отцом, другом, братом. Губы касаются чужих с силой, в доказательство своих намерений и, чувствуя ответный напор, который заставляет улыбнуться сквозь поцелуй, Тэхён перехватывает омегу поудобнее за бёдра и, встав с колен, поднимается вместе с ним. Чонгук оказывается выше в таком положении и для удобства наклоняется, цепляясь за чужие волосы, и под другим углом приоткрывает рот навстречу влажным губам. От чужого языка у себя во рту по телу бегут мурашки, и он даже не понимает, в какой момент они оказываются в горизонтальном положении. Тэхён нежный. Тэхён осторожный и внимательный. Тэхён целует так, что он теряет связь со своим телом и обмякает в чужих руках, позволяя ласкать свои губы, пока рука гладит его щёку, очерчивая большим пальцем скулы, и зарывается ладонью в волосы. Другая ладонь ведёт вдоль бедра и под коленкой сгибает ногу, чтобы закинуть на свою поясницу и прижаться бёдрами плотнее. Чонгук рвано выдыхает в губы напротив и довольно урчит, разорвав поцелуй от приятного трения. Не успевает он вздохнуть, как к открытой шее тянутся губы, сцеловывают влагу с горячей кожи, щекочут. Он тихо хихикает, прижимая альфу к своей шее за волосы, и выгибается навстречу телу, лежащему на нём. Приятная тяжесть возбуждает его волка, и он довольно облизывается. — Тэхён… — альфа приподнимается на локте, заглядывая в синие глаза. Океан там бушует похлеще, чем на Арктическом побережье в шторм, чёрные зрачки заполняют половину радужки глаз. — Чего бы тебе хотелось, льдинка? — ухмыляется, наблюдая за чужим сбитым дыханием. Настоящее удовольствие — видеть его таким разнеженным и зацелованным, с неизменными горящими щеками, но уже не тем робким волком, а уверенным, чётко знающим чего хочется, но альфа всё равно спрашивает, дразнит. — Всего и сразу, полагаю? — посмеивается, притягивая альфу за затылок, чтобы оставить поцелуи на щеках, на скулах и прикусить румяную кожу на яблочках щёк. — Не знаю, кажется, я себя совсем не контролирую, со мной такое впервые. Но я знаю, что ты отлично умеешь заботиться, — ухмыляется, проводя кончиком языка по опухшим от поцелуев губам. — Позволишь позаботиться о тебе в течку? — рука альфы медленно тянется к ягодице, очерчивает контур мягких половинок и наблюдает за чужим дыханием. — Только тебе и позволю. Тэхён с улыбкой на губах дарит ему чувственный поцелуй и ту самую заботу, перед тем как заполнить собой. Смазка наполняет лёгкие, и он не перестаёт слизывать её с открытых участков тела, лаская ладонями податливые бёдра, которые омега разводит в стороны не стесняясь. Той наполненности, когда в нём оказывается три пальца, ему мало, он чувствует, что возможно куда больше, и перед глазами плывёт, стоит об этом лишь подумать. Тэхён шумно дышит у него под подбородком, вылизывая языком узоры, и получает от этого не меньшее наслаждение, судя по утробному рычанию и скорости движений кистью. — Тэхён, — Чонгук приподнимает голову альфы ладонями и чмокает в раскрытые губы. — Я доверил тебе свою жизнь, доверяю и тело, — слова запечатывает новый поцелуй, а после они оба на мгновение забывают, как дышать. Тэхён толкается аккуратно, придерживая омегу за поясницу, чуть приподнимает, целуя грудь, царапает прорезавшимися клыками, слыша в ответ дрожащие стоны. Чонгук его обнимает всем телом, кажется, ему и этого мало, он отчаянно цепляется, принимая в себя его целиком, и дрожит от наполненности, которой так требовало тело. Его чувственно зацеловывают, размеренно толкаясь глубже, и его каждый раз подбрасывает на кровати до закатанных глаз. Дискомфорта нет совершенно, обильное количество смазки облегчает дело и придаёт ещё больше удовольствия от лёгкого скольжения и звуков, которые должны смущать, но его только распаляют. Тэхён меняет угол, приподнимает Чонгука и полностью усаживает на свои бёдра, держа одной рукой за ягодицу, а вторую вплетая во влажные волосы на затылке, окончательно их запутывая. Не растерявшись, Чонгук делает круговые движения бёдрами, находя для себя удобный угол, и в наслаждении заламывает брови, опуская голову на чужое плечо. — Устал? — Ноги дрожат, — это приятное чувство онемения, когда кончики пальцев покалывает, мышцы сладко ноют и при каждом движении тело простреливает волна удовольствия. Его целуют во взмокший лоб и, обхватывая талию ладонями, продолжают ритмично толкаться, звонко ударяясь о кожу, не сводя глаз с лица, чтобы знать о состоянии и остановиться, если потребуется, или ускориться, прочитав во взгляде: «ещё». Тэхён наблюдает за трепещущими ресницами, когда удовольствие доходит до своей кондиции, и опускает омегу обратно на подушки, толкаясь с оттяжкой между дрожащими бёдрами. Сжимает его член в ладони, смыкая пальцы на головке, чтобы довести до желанной судороги и блестящих от слёз глаз, сорванного удовлетворённого вздоха, который он тут же сцеловывает. Он чувствует, как омеге хорошо, это чувство разливается по телу и, находясь всё ещё внутри него, продолжает рвано толкаться, продлевая чужое удовольствие от стимуляции. Тэхён чувствует, как сильно его сжимают влажные стенки и уже просто невозможно стерпеть, он выходит, чтобы провести ладонью по члену пару раз и обильно кончить ему на бёдра. И сразу ищет его ладонь, чтобы почувствовать дрожь родных пальцев и их тепло. Он любит, когда Чонгуку тепло, его нежную кожу, сменившую некогда песочную на розовый фарфор, любит смотреть, как трещинки губ, появившиеся на улице, постепенно исчезают, стоит им оказаться в тепле, тепле его собственного дыхания и губ, так ведь они согреются быстрее. Верно? Тэхён поглаживает расслабленную поясницу повернувшегося к нему лицом Чонгука, который для удобства закинул ногу на его бедро и выравнивает дыхание, выводя на его груди созвездия из родинок. Запах гардении осел на языке холодной сладостью, отдавая послевкусием мяты и можжевельника. Невероятно. Тэхён никогда бы не подумал, что будет так одурманен тем фактом, что его запах будет носить его омега. Не хватает лишь маленького завершения, с которым они вообще-то могут не торопиться, но Чонгук, будто читая его слишком громкие мысли, просит об этом сам. — Поставь мне метку, — Чон переворачивается на спину, откидывая голову назад, и, прикрыв глаза, глубоко вздыхает. — Это не будет поспешно, не думаю, что я смогу в этой жизни довериться кому-то больше, чем тебе, — во взгляде всё ещё мутная поволока, но искренняя просьба, без тени сомнения. Тэхён вздыхает, нависая над ним, облокачивается на локоть и ведёт носом по запаховой железе, чувствуя, как запах сгущается. — Не хочу принадлежать никому, кроме тебя. Не хочу, чтобы меня кто-то забрал у тебя. То, что стаи начали на него охоту, не даёт Тэхёну покоя ни дня, и он понимает, что, пометив, Чонгук заявит на него свои права, и он будет принадлежать его стае. Это спасёт ему жизнь. — А ещё я снова хочу тебя, — недвусмысленно намекает Чонгук, толкаясь бёдрами, перепачканными в смазке. Тэхён ухмыляется, подавляя смешок, и целует в скулу, поднимая глаза на омегу. — Ты так красив… Красив до безобразия, — а в голове возникает предательское «я люблю тебя», но так и остаётся мелькнувшей, но плотно засевшей мыслью. — Так, значит, останешься среди снега и льда, ледяного ветра и величественных елей, где солнце радует своим присутствием намного реже, чем где бы то ни было? Дразнит, заводя одну руку за шею, убирая волосы и открывая себе участок кожи, на котором будет идеально смотреться метка, а другую спускает ниже по бедру, оглаживает ягодицу и пальцами собирает смазку, чтобы после толкнуться в раскрытую дырочку, которая охотно принимает его. Чонгук впускает его язык в рот вместе с приглушённым довольным всхлипом и расслабляется, готовый принять его метку. Чувствует, как губы, склонившиеся к шее, целуют, лижут, а после клыки прорезают кожу и его простреливает жаром. В эту ночь Чонгук официально становится парой одного из самых сильных волков Северной стаи и сливается с ним в одно целое не один раз за ночь, позволяя заполнить собой, не отпускает, требует всего целиком, до последней капли, и когда снег постепенно сходит на нет, ближе к рассвету они засыпают, обратившись в волков на излюбленном ковре у тлеющего камина.