Молва о том, что Чонгук стал омегой Тэхёна из Северной стаи, быстро разлетелась по округе, такое не проходит мимо, особенно, когда
такая омега достаётся тем, кого хотят изжить со свету, вместе со всем народом, которые разродились и завладели обширными территориями, тем, кому достались горы, леса и даже океан. Их власть встала всем поперёк горла, и они жаждут расправы, им претит то, как высоко они задрали нос, имея абсолютно всё и не желая этим делиться с другими. Зависть губит любую душу, а слабость только подпитывает идти на гнусные поступки, не имея силы и духа сделать что-то
чистыми руками.
Многие считают, что доминантная омега является венцом и высоким статусом любой стаи, и это, несомненно, так, но толку-то от её наличия, если стая лишена моральных принципов и думает не о благополучии своей семьи, достатке продовольствия, здоровье и защите, а о власти, красуясь красивой картинкой и громкими словами, ничего при этом не делая, чтобы иметь уважение и хотя бы капельку достоинства.
Когда в ближайшие от родных краёв стаи пришёл Хосок, напомнив, кем является Северная стая и как поступила с одним из их собратьев, это стало только поводом для всех, чтобы пересечь чужую границу и расправиться с народом Севера, как они когда-то с особой жестокостью расправились с чужаками, бросившими им вызов. Они хотят взять реванш и загрызть горло тех, кого считают самой могущественной и безжалостной стаей.
Холодный промозглый ветер, дерущий до костей, непривычен для них, как и ледяная земля под лапами, в которой можно утонуть, но бурлящая кровь движет навстречу неприступным горам, окутанным белым облаком тумана, через которое удалось пройти лишь благодаря Хосоку, который здесь уже побывал и возглавляет стаи своих собратьев, откликнувшихся на зов и просьбу
о помощи вернуть брата в родные края, где ему самое место.
Эту мысль он будто заклеймил всем стаям, к кому обращался, он так зациклился на мысли, что
от него убежали, об этом низком поступке — бросить стаю. А ради чего? Он уже и позабыл о содеянном и грезил только вернуть
своё, украденное Тэхёном, думающим, что ему всё на этом свете можно.
Изучив за эти недели местность, они окружили альф, что сторожили границу, и разом набросились на них, вцепившись в глотки, чтобы те не успели издать и писка. Они взяли числом и неожиданным выпадом оттуда, где никто не ожидал. Все ждали их с Южной стороны, но никто не подумал о том, что они могут пойти в обход и подкрасться
со спины. Группа волков была убита за считанные минуты, но разрывающий глотку предсмертный вой разнёсся по округе и тут же стих под ломающийся хруст костей.
— Сукин сын! — Хосок выплюнул оторвавшую собственными клыками нижнюю челюсть молодого волка, который не испытал и доли страха, смотря своей смерти в глаза, и выполнил долг — предупредил. — Вперёд, за этим перевалом дорога к поселению. Этот сучёныш предупредил их, а значит, они уже в курсе и ждут нас!
Поднявшись на холм, прокладывая дорогу окровавленными следами и стойким запахом крови, они увидели группу белоснежных волков, и у Хосока спёрло дыхание, он не ожидал увидеть брата так скоро. Выплёвывая остатки чужой плоти, он ступил на девственно чистый снег и застыл в ухмыляющимся оскале, смотря на застывшего, горящего яростью Тэхёна, в глазах которого он видит
тот самый страх, и Чонгука, который жмётся к нему всем телом. О, и посмотрите, кто это тут у нас? Под лапами он видит двух волчат, ещё совсем маленьких, непонимающих, что происходит, ищущих защиты у
своих родителей.
Позади Хосока выстраивается толпа собравшихся альф и омег из разных стай, готовых грызть глотки, которых позвали на бой не на жизнь, а на смерть. Хосок обводит взглядом собравшихся волков и делает шаг вперёд, смотря, как напряглись мышцы стоящей перед ним
семейки.
— Смотрю, вы хорошо устроились, — Хосок плотоядно облизывается, наблюдая за суетящимися щенками под лапами Чонгука, которых омега отодвигает назад, но те упорно встают впереди,
защищая. Интересно. Он не знает, когда они успели обзавестись щенками, но загрызть их от этого хочется только больше.
Чонгук создал свою семью. — Уже успел семью создать, а, Чонгук? Я чую, как от тебя несёт
его запахом, этим морозом, вместо привычного летнего бриза, где на побережье растут те самые цветы, которыми ты когда-то так сладко пах. А посмотри, что случилось с тобой теперь? Ты забыл, где твой настоящий дом!? — альфа делает ещё один шаг вперёд, и Тэхён скалит зубы, угрожающе рыча. — На тебе метка этого дикаря с Севера, его мелкие шавки вьются вокруг тебя, и мне противно смотреть на то, в кого ты превратился! В кого тебя превратили здесь! Тебя повязал тот, кто не знает милосердия, кто жесток настолько, насколько и холоден, его крови давно пора пролиться, как и всем, кто удерживает тебя здесь, и освободить от этой ноши, — ещё шаг и Чонгук выпрямляется во весь рост, разогнув спину. Он намертво вцепился в колкий снег лапами, встав напротив своего альфы, закрыв своим телом, закрыв его горло своей грудью, спрятав за собой самое ценное, и зарычал диким рёвом на всю округу, показывая, что за
свою семью он будет стоять скалой до последнего, порвёт на куски любого, кто посмеет к ним приблизиться.
Чонгуку теперь есть, за что бороться — уже за свою собственную семью, за своего альфу, за волчат, которые стали его родными, и своего крохотного под сердцем, который только зарождается и ещё не видел этого прекрасного мира с не менее прекрасным отцом, который едва делает вдох, чувствуя исходящую внутреннюю силу и ярость заслонившего его омеги, готового защищать собственной грудью. От подобного жеста у него чуть ли не подкашиваются лапы, этому омеге просто хочется приклониться, упасть в ноги. Чонгук, осознавая, что ждёт щенка, не имея при этом и капли страха в глазах, защищает волчат и своего альфу, свою семью, без толики сомнения подставляет себя, готовый убивать, и Тэхён читает это в его мыслях, чувствует в запахе и не может себе позволить, чтобы на теле
такого омеги появилась хоть ещё одна царапина от лап чужаков.
Несомненно, все уже слышали предупреждающий вой погибшего волка у границы, по стайной связи Тэхён знает, что всех омег, детей и стариков погнали в горы, куда не знает дорогу ни один пришлый волк, а альфы со всех границ их территории направляются сюда. Омег, умеющих сражаться, готовых к этому не хуже альф, Чонвон оставил в деревне, чтобы контролировать положение из центра поселения, а сам с альфами, содрогая промёрзлую землю, бежит к ним.
— Если тогда я и позволил тебе прикоснуться ко мне, то больше этого не случится, и мою семью ты тоже не тронешь, — рычит Чонгук, смотря на то, что осталось от оторванного им же ухом брата, и жалеет, что не отгрыз его язык в тот день, чтобы не слышать этой гнили, что льётся из его рта. — Если ты сделаешь ещё хоть шаг, то живым с
наших земель ты не уйдёшь, как и все, кого ты привёл.
Тэхён встаёт по левую сторону от Чонгука и рычит, делая последнее предупреждение, показывая, что слова омеги — не шутки, и они никому не позволят тронуть их стаю.
— Все, кто здесь находятся, здесь же и полягут, купаясь в собственной крови, ты привёл их на смерть, Хосок, и ты это знаешь. А ради чего? Ради того, кого ты больше не имеешь право считать братом?
Глаза Хосока блеснули яростью от слов Тэхёна. Он слышит, как альфы позади него зашептались, вожаки стаи зарычали, требовательно смотря на Южного волка.
— Заткнись! — Хосок взревел, делая выпад вперёд. — Ты не имел права держать у себя чужака, он — член нашей стаи, он — моя семья, и я пришёл вернуть его домой, забрать от таких, как вы, вернуть ему его наполненную тёплым солнцем жизнь, его прежнюю жизнь, он всё ещё член Южной стаи, младший сын вожака и мой…
— Больше нет, — прорычал Тэхён до пены изо рта, чуя от себя в паре десятков метров Чонвона и всех остальных. — Он уже дома, и ты его не получишь.
Снег разлетелся в разные стороны от резко затормозивших оборотней Северной стаи, которые встали белоснежной скалой и загородили собой Тэхёна и Чонгука, к ногам которого примкнули Ёнг и Хальсе, тихо сидя рядом, даже не пискнув. Чонгук на них в ужасе смотрит, бегает глазами от одного к другому и поднимает голову, придумывая, куда их спрятать и как можно скорее. В щёку ударяет мокрый нос, и Гук сталкивается взглядом с Тэхёном, который подталкивает в сторону притаившегося Юнги за камнем, ждущего по приказу альфы забрать волчат и увести их в стаю. Чонгук хрипло выдыхает и, пройдясь языком по макушкам близнецов, торопливо подталкивает носом к лекарю.
— Ну же, прошу, идите, всё будет хорошо, — Ёнг скулит, не хочет бросать, и его брат того же мнения, но Чонгук предупреждающе рычит и чуть ли не со слезами на глазах толкает сильнее. — Я заберу вас, обещаю, идите, — облизнув омегу, они, тихо скуля, уносятся к Юнги, и лекарь, хватая их за холки в зубы, убегает в лес.
— Уходи, — Чонгук цепенеет, чувствуя под своей шеей тэхёнов нос, и резко оборачивается, яростно смотря на альфу. — Прошу тебя.
— И не подумаю, — он понимает, что Тэхён хочет его защитить, укрыть от кровавого ужаса, с которым пришёл Хосок, но альфа не понимает, что он сойдёт с ума прежде, чем добежит до деревни и всё равно вернётся обратно. Его инстинкты просят защитить своё, и он не оставит Тэхёна. — Если ты будешь бороться за меня, то и я буду бороться за свою любовь.
За последние полчаса омега вводит Тэхёна в оцепенение во второй раз, шокируя словами в самый неподходящий момент, когда он даже не успевает осмыслить сказанное, потому что они оказываются на чёртовом поле боя, и он не может схватить свою омегу и расцеловать во все сахарные места.
— Вы свой выбор сделали, — Хосок поднимает морду и завывает, озвучивая начало войны, и волки собранных стай срываются со своих мест.
— Чонвон, в живых не должен остаться никто, — с диким рыком, который оглушает всё пространство, с затаённой на годы яростью, которая берёт верх над человеком и остаётся только волк, Тэхён встаёт параллельно с братом и, переглянувшись, они приказывают в унисон нападать, сжить со свету тех, кто посмел бросить им вызов и насильно забрать доминантную омегу
их Северной стаи.
Про волков Северной стаи говорят, что они безжалостны, что их сердца сковал многовековой лёд, и они не знают сострадания, не ведают пощады и не умеют прощать, но так говорят только те, кто напоролся на их клыки, так думают те, кто воочию видел, как звереет их нутро. Но ярость не рождается на пустом месте, тому всегда есть причина и такое поведение заключается в их настоящих горячих сердцах, которые бьются за тех, кого они любят, кого берегут, за кого готовы драться до последнего вздоха и не позволят навредить своей семье. Они безжалостны к тем, кто угрожает их родным, и не потерпят вторжения на их территорию, дом, который они создали сами.
Им нипочём холод, их шкуры толще и мех гуще, а потому клыки чужаков, вонзающиеся в их кожу, словно детский укус, и пока те стараются вогнать зубы глубже, Северные волки берут напором, силой и, изворачиваясь, перегрызают глотки, разрывая артерии когтями лап, тем самым обрывая их последний вздох. Их враги перед смертью, захлёбываясь в собственной крови, видят дикий взгляд, говорящий о том, что зря они ступили на их земли, щадить они не намерены, и, окутанные животным страхом, они умирают за считанные секунды.
Снег окрашивается в багровый, кровь хлещет в разные стороны, белоснежные волки атакуют группой и разрывают бурого альфу на части, отрывая с характерным хрустом лапы и нижнюю челюсть. На оглушительный и мучительный вой вожака лесной стаи оборачиваются его волки и невольно замирают, поджимая хвосты и смотря, как от вожака остаются только куски плоти и разбросанные части тела, которые волки Северной стаи выплёвывают с полным безразличием и устремляют взгляд на зрителей, встав в боевую стойку, готовые приняться за следующие головы. Они чувствуют чужой страх, им пропитан воздух, он заглушает даже запах крови, и, скаля окровавленные зубы, волки бросаются на чужаков, которые потерялись без предводителя, оказались полностью сокрушены его смертью и теперь принимают свою смерть один за другим.
Тэхён сцепился клыками с вожаком озёрной стаи, что не так давно угрожал им и решил, что его шаг на чужую территорию будет так просто забыт. Когда на них напали несколько лет назад, их стая была одной из тех, кто поднял восстание и захотел эти земли себе, в ту ночь их уже бывший вожак загрыз его мать, в ответ Тэхён лишил его глаз и о скалы разбил череп, но, покатившись со снежного холма, это ничтожество выжило, отдав первенство своему сыну, который оказался таким же безрассудным глупцом, как и отец, который не понимает с первого раза.
— Всё ещё хочешь эти земли, Рунвид? — хрипит Тэхён, возвышаясь над оборотнем, которого уже изрядно измотал, но тот упрямо держится и только усмехается, сплёвывая кровь. — Твой отец не знал, чем закончится его приход сюда, но зато я могу предсказать твой, — он давит на озёрного волка своей аурой бунтующего внутри зверя и рычит, замахиваясь лапой. — Ещё шаг в мою сторону и ты потеряешь не только глаза, по земле полетит твоя голова, а вслед за ней и жизни всех тех, кого ты привёл с собой, — серый волк рычит в ответ, его трясёт от ярости и ему не терпится заткнуть Северного волка, лишив его дара речи. — Если ты ещё не понял, то я не прощаю тех, кто причинил моей семье боль.
Озёрный волк утробно рычит и наотмашь бьёт Тэхёна когтистой лапой, задевая под грудью, и резко таранит мордой в солнечное сплетение, сбивая альфу с ног, и они кубарем катятся по снегу, цепляясь за шерсть друг друга, желая оторвать кусок чужой плоти. Тэхён неистово рычит, пытаясь спихнуть с себя эту скотину, которая пытается вгрызться в его шею, принюхиваясь, и скалится, чувствуя смешение его морозной мяты со сладкой гарденией.
— Подмял под себя, значит, уже эту сучку? — Тэхён скулит от сильного давления на своё горло, но не перестаёт дёргаться, пытаясь спихнуть с себя альфу. — Как думаешь, насколько жалобно он будет скулить, если я убью тебя? А как он будет скулить подо мной, когда он достанется мне по праву, ведь в бою именно я убил его альфу, м, Тэхён? — глаза наливаются кровью. Тэхён понимает, что не видел Чонгука с самого начала бойни, чувствует лишь его запах и свирепеет сильнее, даже боясь представить, что кто-то наподобие этого отродья посмеет вдыхать эту сладость вместо него. — Ты лишил меня отца, а я лишу тебя омеги и каждый день буду напоминать Чонгуку о тебе, как ты хрипел его имя до самой смерти, как умирал от моих клыков!
Над тэхёновой шеей склонилась морда, и клыки едва сомкнулись на шкуре, пока над ними не проскочил белый волк с родным серым кончиком хвоста и сбил тело озёрного волка с Тэхёна, дав ему вдохнуть. Он резко поднялся с земли, зная, что лежать некогда, и подлетел к брату, который вцепился в брюхо серого волка, Тэхён же вцепился с другого, и, повалив оборотня на землю, они вспороли ему живот, ожесточённо разрывая внутренности, и прижимали морду к земле, чтобы не рыпался и терпел эту раздирающую боль.
— Надо тебе было заткнуться, — с грудным рыком бросил Тэхён, смотря на потухающий свет в глазах говорливого некогда волка.
— Ты в порядке? — Чонвон поддел носом его морду, всматриваясь в расцарапанную грудь и шею.
— Жить буду, — отмахнулся Тэхён и огляделся вокруг, где лежали на снегу разорванные на части тела чужаков, среди них он увидел и своих белоснежных братьев с закрытыми глазами, которые больше не проснутся, но живых куда больше и они не жалеют сил на врагов, которые возомнили себя здесь хозяевами.
Всё смешалось в один ком, мелькают окровавленные морды, слышны вой и крики, но среди них Тэхён не может найти один единственный, тот, кто, встав перед ним, прикрыл шею — самое уязвимое место, и признался в любви.
— Я не вижу его, Чонвон. Чувствую, но не вижу… — лихорадочно шепчет Тэхён, крутя мордой, и останавливается на двух крупных волках, которые загоняют Чимина в тупик к скале. Тот еле дышит, хромает на одну переднюю лапу, но не сдаётся, готовый накинуться в любой момент. — Чимин…
— Тэхён, помоги ему, а я найду Чонгука, обещаю, — Чонвон требовательно рычит, почти приказывает, чувствуя, что сейчас происходит в груди у брата,
тот самый страх за любимого человека. — Тэхён, ну же, я обещаю, что с ним всё будет в порядке!
— Ты знаешь, он…
— Знаю! — рычит и толкает брата, чтоб не стоял на месте и как можно скорее придушил чужаков, иначе один омега сегодня потеряет своего альфу, а волчата — папу. — Я всё знаю, поэтому прошу тебя, не теряй голову и закончи
всё это, чтобы ни Чонгуку, ни вашим волчатам больше не пришлось бояться, что они могут потерять друг друга.
Тэхён кивает и бросается к другу, налетая с хлопьями снега на двух волков, и толкает обоих о режущий камень, раздирая их морды в кровь, а Чонвон бежит через всё поле, осматривая каждого, ломая лапы бросающимся на него волкам, зная, что его стая таких добьёт после, а пока пусть помучаются за своё вторжение.
Чонгука он замечает среди деревьев, стоящего напротив Хосока, они на расстоянии метра друг от друга и с каждый рыком подходят всё ближе. Очевидно, Хосок пытается убедить брата без лишней крови вернуться домой, но знает ли тот, что Чонгук связан с Северной стаей не только меткой, но и понесёт от Тэхёна. Вожак уже было делает шаг в их сторону, как в него врезается один из волков Южной стаи, тот, с кем они раньше заключили перемирие, которого больше нет.
— Ты загубил не только Южную стаю, но и всех, кого понапрасну привёл с собой! Чего ты этим добивался? Ты разбушевал уснувший огонь войны, ты знал, что они все точили зуб на Северный народ, и воспользовался этим, чтобы взять числом, но посмотри, что из этого вышло! — Чонгук оглядывает некогда снежную поляну, которая теперь похожа на настоящее кладбище, кто-то уже мёртв, кто изнывает от боли, он видит, как Северные волки лежат в крови, и с хрустом сжимает челюсти.
— Мне плевать на них, неужели не ясно? Все они — отвлекающий манёвр, мне всё равно, сколько их здесь поляжет, сколько сгниёт наших, стаю можно собрать заново, моя цель — только ты, Чонгук, — Хосок плотоядно скалится, как в ту роковую ночь, когда он пытался обесчестить брата, разница лишь в том, что Чонгук больше не испытывает страха перед ним, его новая семья даёт ему силы, и он чувствует это всем своим нутром, как тесно с ним переплелись души всех Северных волков.
Вот так должна чувствоваться семья.
— И ты ещё смеешь что-то говорить о жестокости Северных волков?! Тогда кем себя считаешь ты?
— Ты совсем голову потерял, Чонгук, как за такое короткое время ты успел проникнуться к ним… — Хосок качает головой, изрядно подустав от упёртости младшего брата. — Надо было перехватить тебя намного раньше, когда ты был слаб, и не притворяйся, что это было не так. Я видел
тот ужас в твоих глазах, но каким-то чудесным образом, благодаря Тэхену, ты, кажется, позабыл, что это такое, — альфа щетинится и встаёт в стойку, качнув головой. — Пора тебе об этом напомнить, омега.
Нельзя лишиться чувства страха, оно всегда тебя преследует, меняется лишь его направленность, иногда страх придаёт сил, чтобы не упасть там, где все только этого и ждут. Чонгук попросту не может себе этого позволить, не тогда, когда он обрёл
счастье в заснеженных горах, о которых так лестно отзывался папа.
Хосок бросается на Чонгука, хотел было повалить его на спину, но омега уворачивается и лапой бьёт по голове, цепляя когтями место, где остался всё ещё кровяной след от оторванного уха. Альфа воет, чувствуя, как бежит по морде кровь, и звереет на глазах, не желая больше нянчиться с братом. Избить до потери сознания и дело с концом.
Бурый альфа бьёт лапами со всей силы, сцепляется с Чонгуком когтями, стоя на задних лапах, и тянется клыками к белой грудке, где чувствуется метка, и его тошнит от этого запаха. Он отшвыривает омегу к дереву и готовится ударить в ни чем не прикрытый живот, и Чонгук, чувствуя, в каком уязвимом положении находится, интуитивно прикрывает живот лапами и склоняет к нему голову, пряча.
— Да неужели? Ты что же, уже ждёшь от него волчонка? — Хосок прижимает его горло лапой, давит, вжимая затылком в дерево, пока Чонгук закрывает всеми возможными способами живот, испытывая ужас от мысли, что брат собирается ударить его именно туда. — Отвечай!
— Только от любимых такой дар можно получить, — рычит Чонгук, скаля зубы.
— Ты решил вконец опозорить нашу семью, смешав эту грязную кровь с нашей, сучёныш! Не позволю тебе родить этого выродка от Северного волка, ты родишь сильного волчонка для нашей Южной стаи, — давит на горло сильнее, царапая шкуру. — А от этого выблядка я помогу избавиться.
Чонгук до хрипоты в горле рычит, скулит одичало, смотря в глаза брата, который думает, что может себе даже допустить мысль, что он вправе решать за него и лишать жизни дорогих ему людей. Когда-то он и подумать не мог, что способен навредить брату, сейчас же он готов разорвать его на куски, поступить так же безжалостно, как он поступил когда-то с ним. Его никто не спросил, чего он хочет, всё решили за него, насильно собирались взять, и ему тоже не от кого получать разрешения, чтобы убить этого оборотня, которого язык не поворачивается больше назвать братом.
Волк в груди надрывно скулит, плачет, чувствуя всё ещё что-то родное в нависающем волке, но приоритет сместился к волчонку под сердцем, за которого теперь болит душа, и он не простит себе, если с ним что-то случится.
Они сплетаются конечностями на снегу, выхватывая первенство, но Чонгук мешкает, действует более аккуратно, ибо боится навредить резкими движениями волчонку, и это его подводит, он вновь оказывается под альфой, который держит его одной лапой за горло, а другую заносит для удара, блистая длинными когтями, готовыми распороть живот.
Чонгук понимает, что не может пошевелиться, в глазах темнеет от нехватки кислорода и он зовёт
его, молясь, чтобы услышал и нашёл. Когда перед глазами проплывает темнота, сбоку раздаётся хруст снега и кто-то сшибает Хосока с него, сцепляясь в драке. Он кашляет и дышит глубже, пытаясь восстановить дыхание, и переворачивается на бок, прижимая лапы к животу, прислушиваясь к ещё маленькому существу —
живой.
Он видит, как совсем рядом дрожит земля от падения двух тел, как сотрясаются деревья, и влетевший в ствол альфа ломает его собой напополам, дерево трещит, сокрушается изнутри, переламываясь в щепки, и с громким хрустящим, будто раскат грома, звуком валится на землю, придавливая белого волка. Чонгук в ужасе отшатывается назад, смотря на то, как белый волк еле двигается, и он надрывно воет, когда Хосок, которого задело лишь пара веток, направляется к нему, а из-за куста появляется ещё один альфа, и они, переглянувшись, бросаются на вожака Северной стаи. Воспользовавшись его беспомощностью, они прокусывают его тело, которое и так страдает от внутреннего кровотечения, дерево наверняка раздавило внутренности и переломало кости.
Чонвона разрывают на его глазах, и он ничего не может сделать, никак не может помочь, он не вытащит его из-под дерева, он не справится с двумя альфами, его не оставят в живых. Сунься он туда, убьют вместе с волчонком. Он надрывно зовёт Тэхёна, ревёт белугой от бессилия и страха, от того, что стоит альфам закончить с Чонвоном, то они примутся за него, и в этот день Тэхён потеряет
троих.
Вожак Северной стаи даже не шевелится, он не издал ни звука, даже писка, будто уже умер, но Чонгук слышит совсем медленный ритм его сердца, как он становится всё тише и наконец смолкает вместе с оглушительным хрустом костей.
— Чонгук! — перед глазами плывёт знакомый взор чёрных глаз, испачканная в крови морда и нескончаемая горечь, сквозь которую он чувствует любимую сладкую мяту. — Льдинка, как ты? Что…
— Чонвон… — хрипит Чонгук и смотрит за спину своего альфы, который не обратил внимания на истязание волка, что уже мёртв, но его всё равно продолжают мучить. Он слышит, как хлещет кровь, и в этот момент, когда голову отрывают от тела, Тэхён поворачивается и смотрит на то, как в зубах Хосока висит оторванная голова его брата со всё ещё открытыми глазами.
Тэхён не сразу понимает, что произошло, доходит лишь в момент, когда грудь разрывает режущей болью, боль накапливается, а потом резко всё пустеет и образуется дыра, мир сужается до одного атома, и сердце будто останавливается вместе с сердцем брата. Волк в груди истошно воет, и этот вой слышат все, эту боль утраты чувствуют все волки Северной стаи, а следом за ней приходит неконтролируемая слепая ярость, которая поглотила сердце и забило его бешено с новой силой, чтобы оно дало возможность отомстить.
Рык Тэхёна от тихого хриплого становится всё громче, и чем мощнее он был, тем пугающе был его внешний обезумевший вид. Все мышцы напряглись до предела, плечи перекатывались, а кости хрустели, будто он становился ещё больше, чем есть на самом деле.
Волк, помогавший добить Чонвона, поджал уши и пригнулся, собравшись удрать, но медленно идущий на него Тэхён, как при охоте за добычей, нагнал прежде и одним ударом снёс ему голову, да так, что та отрикошетила в дерево. Он замер, смотря на куски плоти, что остались в когтях, и, с хрипотцой рыча, зарывается лапами в снег, чтобы избавиться от чужой крови.
Он глубоко дышит, всматриваясь в кровавые разводы на снегу, а после слышит глухой удар и ему под лапы катится голова брата.
— Подумал сначала оставить себе, но, думаю,тебе она будет нужнее, как воспоминание, — Хосок выдыхает вместе с чужой кровью и довольно скалится, смотря на расползающийся ужас на чужом лице. — А знаешь, — альфа поворачивает голову к Чонгуку, который поднялся на лапы и стоит, крепко вцепившись в лёд. На морде солёные разводы, массовая боль, отдающая колкой резью по сердцу, скорбь, которую не выразить словами. — Думаю, тебе нужны головы всего твоего семейства, даже самые маленькие. Хочешь увидеть прямо сейчас
своего щенка?
Тэхён свирепеет на глазах, медленно поворачивается и смотрит диким зверем, от которого за версту несёт смертью, и даже Хосок невольно поджал хвост, сделав шаг назад. Северный волк уже не видит чётких границ, он чувствует убийцу, запах своего брата на убийце, его кровь, слипшуюся на бурой морде, и чужой страх, этой липкой горечью несёт от впереди стоящего волка, который посмел упомянуть его омегу и ещё только зародившегося малыша.
Зверь срывается с железных оков и нападает лишь с одной целью —
убить. Он раздирает чужую шкуру под звонкий скулёж, бьёт наотмашь со всей заложенной в его теле силой и не даёт Хосоку подняться, не жалеет. Вцепляется пастью в его шею и тянет на себя, чтобы подбросить, как куклу, и, помотав в разные стороны, бросить на выступающие камни, в надежде, что те пробьют его голову.
Южный волк лежит без движения, Тэхён наконец выдыхает скопившийся ком в горле и поворачивается к Чонгуку, который несмело идёт к нему. Альфа сейчас совсем не похож на себя, такого он его ещё никогда не видел, именно об этой ярости он говорил и боялся показать, но Чон видит всё того же Тэхёна: задумчивого, решительного, доброго, заботливого и любящего. Этого глаза не скроют, он не боится.
Делая ещё один шаг, Чонгук замечает за спиной Тэхёна тень и предупреждающе рычит, сообщая об опасности, но альфа не успевает среагировать и на его спину запрыгивает Хосок, вцепившись в холку. Грязный приём. Чонгук рычит, не зная, с какой стороны подойти и как скинуть полумёртвого альфу так, чтобы не навредить Тэхёну, потому что Хосок не отпускает, как бы Тэхён не пытался выгнуться и припасть к дереву, ударить его со всей силы. В итоге он падает на землю, переваливаясь из стороны в сторону, и хватает альфу за лапу, вгрызаясь в кость, и тогда Хосок взревел, раскрыв челюсть.
Чонгук, не дожидаясь, пока тот нападёт вновь, бросается на него, вцепляясь клыками в целое ухо, и пока Тэхён придавливает его к земле, он отрывает ему второе под захлёбывающиеся от боли стоны. Им обоим чертовски надоели эти вопли, вся та гниль, которая льётся из его пасти в предсмертных судорогах от потери крови, и, встретившись взглядами, они смыкают клыки на его челюсти: Тэхён верхнюю, Чонгук нижнюю, и, потянув в разные стороны, с остервенелым рыком разрывают чужую пасть и всё смолкает.
В ушах гуляет неспокойный ветер, разносящий запах крови по округе, на языке солёный привкус от слёз и никакого восторженного чувства победы. Все волки погибли зря, надоумленные Хосоком они пошли за ним, найдя повод, а так бы и дальше сидели в своих домах, запугивали бы разве что, но не сунулись бы на рожон, зная, что за занятую омегу можно лишь бросить вызов, но никто бы не осмелился этого сделать. Только наглый альфа, возомнивший себя сильнее Северного волка со стальным стержнем и силой десятерых, познавший горечь утраты и любовь, такую сильную, за которую будет убивать.
Они оба смотрят на то, что осталось от Хосока, и с облегчением выдыхают. Чонгук сделал свой выбор. Кто-то просто не может принять, что есть те, кто сильнее тебя, есть настоящие чувства, которые делают тебя только сильнее, и ты не можешь навязать своё, как бы не старался, а за чрезмерную напористость имеются последствия. Всё могло закончиться по-другому, Чонгук никогда не убивал волков, никогда не причинял вред
своим, но когда на кону встала чужая, дорогая сердцу жизнь…
Хосок перестал быть братом ещё в тот момент, когда не защитил его, когда пошёл на поводу глупых изречений отца, с которым Чонгук очень бы хотел поговорить и посмотреть в глаза, узнать, доволен ли он сейчас тем, что потерял двух сыновей, где один загрыз другого, потому что первому пришлось сбежать из-за него, из-за страха потерять себя и быть изнасилованным на глазах у всей стаи. Хёль потерял всех, и сейчас волков его стаи добивает Северный народ.
Чонгук идёт вслед за Тэхёном, который обходит кровавое поле, бросая взгляды на своих волков и молча отворачивается, прикрывая глаза. Омега чувствует, как альфа глухо стонет в груди, скорбь расползается от сердца паутиной по всему телу колкими иглами, поражая тело. Израненные волки склоняются над своими собратьями и воют во всю глотку, пока двое из стаи добивают последнего чужака.
— Остановитесь! — с рычанием выкрикнул Тэхён, подойдя к избитому волку, у которого расцарапан живот и вся морда в кровавых подтёках.
Альфы его стаи по приказу отошли в сторону, дав возможность Тэхёну склониться над чужаком.
— Ты ведь из Южной стаи, не так ли? — песочный окрас и запах спелых фруктов, который просачивается через горечь крови, говорит сам за себя. — Поднимайся, — альфа стонет, но, скрепя зубами, поднимается, поджимая под себя заднюю разодранную лапу, что неестественно выгнута — сломана. — Меня не волнует, как ты доберёшься до дома, но ты вернёшься в Южную стаю и поведаешь, что бывает с теми, кто бросает нам вызов, кто настолько глуп, что покушается на нашу семью и думает, что останется безнаказанным. Это не слухи, мы беспощадны и жестоки, всё это правда, и ты расскажешь, как мы разодрали в клочья всю вашу стаю и всех тех, кто к вам присоединился, — рыча, Тэхён наступает на альфу, что прижимает к голове уши, уже не выглядя таким смелым. — Расскажи и всем любопытным стаям, что попадутся тебе на пути, что если кто-то подумает сунуться к нам с плохими намерениями — в живых не останутся, — Тэхён прожигает волка взглядом и чувствует, как клыки чешутся перегрызть шею, добить, но он встряхивает головой и с рыком говорит:— Проваливай! — от дикого рычания Южный волк отскакивает назад и, хромая на одну ногу, уносится с гор к кровавому закату, что стремительно опускается на заснеженные земли.
— Тэхён?.. — осторожно спрашивает один из волков Северной стаи. Его взгляд всё так же твёрд, несмотря на свой потрёпанный вид, он гордо стоит перед альфой и ждёт дальнейших указаний.
— Осмотрите раненых, помогите подняться тем, кто может… — Тэхён оступается на ровном месте и мотает головой, чтобы перед глазами прояснилась пелена. — Юнги скоро будет здесь и поможет каждому по возможности на месте, а после ведите всех в деревню. Погибших здесь оставлять нельзя, мы заберём их с собой и похороним, как полагается.
Чонгук видит, как Тэхёна шатает из стороны в сторону и придерживает его своей мордой, только сейчас замечая перепачканную в крови шею и грудь, и кровь до сих струится по шерсти, капая крупными каплями на снег.
— Тэхён! — он зовёт альфу, но тот будто бы не слышит, хрипло дышит и прикрывает глаза в момент, когда лапы подгибаются и он валится всем своим весом на Чонгука, который его, конечно же, не выдерживает, и они оба падают на снег.
— Чонвон… Его нужно забрать, всего, целиком… — тяжело дыша, он прикрывает глаза, видя перед собой перепуганное лицо Чонгука, обратившегося Чонгука, который стоит на коленях, держа его морду в ладонях, и что-то кричит со слезами на глазах, но он уже ничего не слышит и проваливается в темноту.
— Тэхён! Тэхён, ты не должен закрывать глаза! Ну, пожалуйста, очнись… — Чонгук глотает катящиеся по щекам слёзы и, сидя на снегу, прижимает к себе морду белого волка, замученного, всего в крови, еле дышащего.
Вокруг суетятся волки, не зная, с чего начать и чем помочь. Сквозь шум Чонгук слышит, как Чимин напоминает о приказе и протяжно воет. Омега уже плохо понимает, что происходит, и лишь прислушивается к чужому сердцебиению и считает ритм сердца, покачиваясь из стороны в сторону, шепча губами о спасении, о том, что никто не имеет права забрать у него Тэхёна.
Прислонившись губами к его уху, Чонгук целует шёрстку и со всхлипом вздыхает, не в силах сдерживать дрожь.
— Ты был глотком свежего воздуха. Словно я тонул, а ты меня спасал, каждый раз спасал, ты всегда был рядом, — он шепчет дрожащим голосом, соприкоснувшись с его мохнатым лбом. — Я влюблён, Тэхён. Я всегда был влюблён в тебя, даже когда не знал этого… Я влюбился в тебя, у нас семья, самая настоящая семья, и я не позволю тебе погибнуть и оставить меня с тремя волчатами, ты не должен сейчас умирать! Не имеешь права! — Чонгук рыдает навзрыд вместе со своим волком, который воет, не жалея глотки, и царапает когтями грудь от безысходности. — Не смей… — шепчет на грани слышимости, чувствуя собственную слабость во всём теле, и крепче прижимает к себе альфу.
На фоне чувствуется знакомый запах, в котором он узнаёт Юнги, кажется, тот что-то спрашивает, кричит, поднимая его голову ладонями, но у него нет сил даже ответить, а дальше он чувствует, как падает и проваливается в сон.
***
Когда Чонгук просыпается, он чувствует, как его грудь сдавливает, будто, находившись долго под водой, он наконец выныривает и отчаянно хватает ртом воздух. Перед глазами тёмный потолок, по нему гуляет блеклое пламя зажжённых свечей, обволакивая комнату тёплым светом. Инстинктивно Чон кладёт ладонь на живот, поглаживает, беспокоится и не замечает, как в уголках глаз скапливаются слёзы, кожу неприятно жжёт, а после капельки скатываются по вискам на подушку. Он прикрывает глаза с тяжёлым вздохом и поворачивает голову в сторону. С губ срывается всхлип, когда он видит лежащего рядом Тэхёна в одних штанах и перевязанного от торса до самой шеи, местами бинты всё ещё кровоточат, и омега подползает ближе, боясь даже вздохнуть и потревожить чужой сон. Грудная клетка медленно вздымается и опадает, лицо спокойное, альфа спит крепким сном, повёрнутый лицом в его сторону. Чонгук тянется к нему дрожащей рукой и ласково обводит контур лица, едва прикасаясь к коже, кончиком пальца обводит губы и с тихим вздохом целует аккуратно в самую серединку. Так и остаётся в таком положении, чувствуя на своих губах его дыхание, и слёзы с новой силой льются по щекам.
Кажется, даже тогда на Юге он не боялся так сильно, как этим днём за чужую жизнь, за чужую душу, которой пришлось рано повзрослеть, разбиться и собирать себя по кусочкам самостоятельно. Когда альфа потерял сознание, истекая кровью, он чувствовал себя настолько потерянным, будто в мире никого больше не осталось и был только он один, наедине с человеком, который умирает у него на глазах, так же, как когда-то папа, но даже тогда его волк так отчаянно не выл, не веря в то, что видит. Омега просто не верил, что это происходит на самом деле, что ему приходится терять
любимого, который подарил ему
целый мир.
— Тэхён… — шепчет, поглаживая пальцами щёку, впитывая в себя его тепло, и боится коснуться груди в области сердца, потревожить раны. Вместо этого он опускается чуть ниже и прислоняется ухом к его груди, близко-близко, но не касаясь кожи. Прикрывает глаза и слышит — бьётся, ровно и чётко, и этого становится более, чем достаточно, чтобы собственное ноющее сердце успокоилось и перестало пробивать грудную клетку. — Я хочу прожить с тобой всю жизнь, всю жизнь и ещё не одну сотню вечностей, только с тобой. Я буду наглым и жадным, я хочу, чтобы ты был со мной в каждом перерождении жизней со мной…
— Я не против, — от хриплого шёпота Чонгука пробило током, он резко приподнял голову и посмотрел на Тэхёна, глаза которого по-прежнему закрыты. Не ясно, произнёс ли он это будучи во сне или проснулся на короткое мгновение, но омега рад услышать его голос. В порыве эмоций он целует приоткрытые губы и так же резко отстраняется, чтобы больше не тревожить альфу и дать ему набраться сил.
Хочется пить и немного даже есть, но больше всего увидеть Ёнга и Хальсе, запах которых он как и прежде чувствует в этой комнате, в комнате его альфы, в его доме. Приобнимая живот ладонью, который слегка неприятно тянет, он ступает ногами, облачёнными в носки, на пол и тихо шагает к двери, прислушиваясь к разговорам в доме.
Чонгук тихо скрипит дверью, закрывая её, и слышит, как разговоры смолкли, в воздухе витает беспокойство и он, двигаясь к лестнице, сталкивается с лекарем, который, очевидно, услышав его, побежал проверить, всё ли в порядке, но вместо слов набросился на омегу, обняв за шею. Заглушая всхлип в вороте чужой кофты, Юнги шепчет что-то неразборчиво, в голове у него кавардак, Чонгук не может его понять, но обнимает в ответ, слыша после недолгого бормотания: «
Чонвон». И в груди колко стреляет от прояснившихся воспоминаний. С губ срывается скомканный вздох, и он сильнее обнимает лекаря, зная, как он близок с двумя неразлучными братьями.
Чонвона он знал не так хорошо, как хотелось бы узнать, но понял он это слишком поздно. Он восстанавливался так долго, не позволял никому к себе приблизиться, и сторонился альф, включая доброго Чонвона, который дал ему шанс на новую жизнь, первый, кто успокоил и позволил здесь остаться, дал кров и никогда не отказывал в помощи, даже если Чонгук ничего никогда не просил. Он не успел сблизиться с человеком, который был самым дорогим для его альфы, с кем он держался бок о бок, с кем остался после смерти родителей, кого любил и уважал. Его больше нет, стая потеряла вожака, и его сердце сжимается при мысли, что будет с Тэхёном, когда он проснётся и всё прояснится.
— Мы… Мы забрали его разодранное тело, — шепчет Юнги, отрываясь от чужого плеча, и обнимает ладонями его влажные щёки. — Они оторвали голову… Они оторвали его голову! — последние он рычит сквозь зубы, и Чонгук, дабы его успокоить, обнимает ладонями его голову и соприкасается с его лбом.
— Я знаю, знаю… Я видел, видел собственными глазами, как на него упало дерево и он не мог пошевелиться, уже в тот момент я подумал, что он мёртв, его просто раздавило, — слушая это, Юнги снова всхлипнул. — Его просто добили, его сердце билось так медленно, он практически не дышал, когда ему оторвали голову, мой брат сделал это.
После случившегося Чонгук чувствует вину за собой, не появись он в поселении, Чонвон был бы жив, Южная стая и не подумала бы сунуться сюда, им хватало солнца и моря, они всем были довольны, и лишь потому что он оказался здесь, на Северную стаю напали.
— А потом я убил его, вместе с Тэхёном. Я убил того, кто причинил боль, и он поплатился за это, однако это не отменяет того, как я виноват…
— Не смей! — на ступеньках показался дедушка Лоранс с недовольным, больше даже злым выражением лица. — Ты спасал собственную жизнь.
— Но я выбрал именно вашу стаю, я сам пришёл, я навлёк на вас беду! — он отстраняется от Юнги, делая шаг назад.
— Скажи спасибо, что Тэхён этого не слышит. Он благодарит звёзды чуть ли не каждую ночь за то, что ты появился в его жизни! — старший омега беспощадно бьёт по его сердцу, и слёзы снова подступают к глазам. Как же он, чёрт возьми, устал плакать. — Чонгук, — дедушка аккуратно подходит и, протягивая руки, обнимает за плечи, поглаживая по голове разбитое дитя. — Не бери на себя ношу чужих поступков, некоторые вещи просто случаются и нам не дано знать, почему, почему судьба распорядилась именно так и забрала волка, но, видимо, на то была причина. Вернуть уже ничего нельзя и нет смысла искать виноватых, это ничего не изменит.
— Но…
— Тшш, стая не станет обвинять тебя в чём-то, ублюдков полно в мире, и одного из них ты разорвал собственными клыками, больше он никому не причинит вреда, ни тебе, ни волчатам, ни вашему с Тэхёном крохе, — Чонгук отстраняется, смотря на улыбающегося омегу. — Юнги рассказал, когда осматривал тебя. С ним всё хорошо, вы оба в полном порядке, — Лоранс наклоняется к Чонгуку и оставляет поцелуй на его лбу. — Спасибо тебе, Чонгук, спасибо, что подарил Тэхёну ещё одну причину жить.
Чонгук прижимается к крепкой груди старшего омеги и потихоньку успокаивается от тёплых поглаживаний по спине. Мурашки бегут по спине, когда он слышит характерное царапанье когтей по полу и рычание, знакомое слуху. Поворачивая голову к лестнице, он видит мохнатые макушки, волчата пыхтят, торопятся, и когда наконец видят Чонгука, бегут на всей скорости к нему, чтобы оказаться в объятиях упавшего на колени омеги.
— Мои хорошие, — он целует их в пушистые белые мордочки и крепче прижимает к себе вертлявых волчат, которые никак не могут успокоиться, облизывают его щёки и нос, скулят, наконец увидев своего родителя. — С ними всё хорошо? — спрашивает он у Юнги, которому лично вручил щенков перед нападением.
— Они в полном порядке, беспокоились и рвались к вам, прокусили мне даже палец, когда я силком затаскивал их в дом, — Чонгук со слезами на глазах усмехается, с какой прытью Ёнг и Хальсе хотели им помочь, хотели защитить. — Они чувствовали, что ты ждёшь волчонка, малыши это воспринимают немного иначе и чувствуют намного раньше даже самих родителей, поэтому не хотели тебя отпускать, боялись за тебя, не хотели снова терять
родителей.
— Больше не потеряют, — шепчет Чонгук, прижимая к себе угомонившихся щенков, которые теперь тихо лежат на его коленях. Такие маленькие, а уже готовы драться за чью-то жизнь, он даже знает, у кого они этому научились.
***
Всю ночь Чонгук пытался заснуть, вслушивался в тихое сопение волчат, уместившихся аккуратно под его боком, чтобы не потревожить альфу. Они сладко спали, а к нему сон никак не шёл, Чонгук не мог отвести взгляда от Тэхёна, всё думал о нём и поглаживал живот, думал о Чонвоне и не представлял, что будет с Тэхёном, когда он очнётся. Он очень переживает за его волка, который уже пропал однажды после смерти родителей и долго не мог найти дорогу обратно. Сейчас он его слабо, но чувствует, и это не даёт ему покоя, ему кажется, что это он виноват, и никакие слова его не переубедят в обратном. Он себе не простит, если из-за всего случившегося Тэхён потеряет ещё и волка.
Только ближе к утру веки налились свинцом и сомкнулись от усталости, а проснулся омега от прикосновения к своей ладони, почувствовал тепло переплетённых пальцев и хриплый шёпот.
— Тише, Хальсе, дадим папе ещё немного поспать, кажется, ночью он совсем не отдыхал, — Чонгук слышит родной голос и боится открыть глаза. А вдруг сон? — Его хорошо бы отругать, ведь ему нужно лучше заботиться о себе, потому что волчонку не понравится, если папа будет перенапрягаться, — омега слышит в голосе улыбку и непроизвольно сжимает тёплую ладонь.
С губ срывается вздох облегчения, когда он открывает глаза и видит альфу, лежащего на боку, так близко к нему, с растрёпанными волосами, слегка опухшими красными глазами и бледными щеками, бледнее, чем обычно. Он удерживает свой вес на локте, другой придерживает неугомонного Хальсе, пока Ёнг сладко посапывает у него под шеей.
— Ну вот, мы его разбудили, — Тэхён комично дует губы, и Чонгук расплывается в треснувшей улыбке, чувствуя, как начинают слезиться глаза и появляется мутная пелена. — Чонгук?
Тэхён сильнее сжимает его ладонь и тянется ближе, чтобы столкнуться лбами, а переплетённые пальцы поднести к губам и поцеловать каждый пальчик. Он нежно ведёт губами по коже и перемещается на влажные щёки, по-доброму улыбается и сцеловывает солёную влагу, а после подбирается к губам и целомудренно целует, захватывая то верхнюю, то нижнюю губу.
— Тэхён…
— Я в порядке, льдинка, — нехотя оторвался, чтобы снова прижаться к губам и задержаться там как можно дольше. — Потерял очень много крови, даже не заметив этого, раны оказались глубже, чем мне показалось, а из-за адреналина совсем не чувствовал боли. Прости, что так напугал тебя, — он снова целует его ладонь и прижимается к ней щекой, ластится, блаженно вздыхая от родного тепла. — Малыш в порядке? — альфа кладёт ладонь на живот, приподняв кофту, и ласково поглаживает, смотря с целой чёрной бездонной галактикой в глазах. Чонгук кусает губы, чтобы не разгромить этот уютный, тихий и спокойный момент своим всхлипом и новыми слезами.
Он благодарит звёзды чуть ли не каждую ночь за то, что ты появился в его жизни!
Проносится в голове, а потом он вспоминает Чонвона, который пожертвовал собой ради него, бросился на Хосока, когда Чонгук отчаянно вопил и был беспомощен, не смог в полной мере себя защитить.
— Чонгук? Ты чего…
— Чонвон… — произнёс со всхлипом, сжав ладонь альфы, и почувствовал, как по его телу пробежались мурашки.
Тэхён опустил взгляд на их сцепленные руки, смотря, как собственные пальцы трясутся, а после это дрожь распространилась по всему телу. Перед глазами кровавые следы на снегу, ожесточённая борьба и запах терпкой мерзкой горечи. Моменты прокручиваются в голове, как картинки в калейдоскопе. Он помнит, как слышал Чонгука, его голос, зовущий на помощь, будто вой дикого зверя, кричащего перед смертью, и та действительно проносилась перед его глазами, если бы не Чонвон, который вмешался. В груди кольнуло, волк отчётливо помнит, как его будто подкосило, снесло ударной волной, и он потерялся в пространстве, но это был брат, которого отшвырнули в дерево, да с такой силой, что оно сломалось и придавило его, а затем тишина. Но это он осознал не сразу, перед глазами уже был измученный Чонгук, который прижимал лапы к своему животу, защищая.
Словно в тумане он вспоминает оторванную голову брата в пасти Хосока и оседает на кровати, ложась вновь на спину, и отпускает руку Чонгука, подняв глаза к потолку.
— Он даже не почувствовал… Он не почувствовал, как ему оторвали голову, его сердце уже едва билось, но ему не дали спокойно умереть, — Тэхён сжал руку в кулак, прислонив её к груди, и глубоко вздохнул, гоня назад непрошеные слёзы. Он чувствует уныние своего волка, скорбь, но он рядом, он
остался рядом. — Но я благодарен ему, — резко повернул голову к Чонгуку, который смотрел на него, замерев, не зная, чего ожидать. — Благодарен за то, что он спас тебя.
Чонгук весь сжался на месте. Слёзы медленно катятся по щекам, но он даже не торопится их стирать, бессмысленное занятие, когда сама душа плачет. Он смотрит на разбитое лицо своего альфы, на треснувшую маску стойкости и спокойствия, но его губы трогает улыбка, и Тэхён со вздохом протягивает омеге руку, переплетая пальцы. Подносит их к своему лицу и рассматривает каждый пальчик, гладит поочерёдно фаланги и обводит ногтевую пластину, а после полностью соприкасается с ним рукой, изучая взглядом, полным любви, то, как его ладонь велика, по сравнению с чонгуковой, аж на целую фалангу.
— Я обязательно поблагодарю его перед звёздами, когда мы отправим его душу на покой. Я ведь действительно мог не успеть… — поднимая взгляд на омегу, он всего на секунду задумывается, что мог бы сейчас лежать один, вторая сторона кровати одиноко пустовала бы, и того тепла, что требует душа, не оказалось бы здесь никогда. Тэхён отгоняет эти мысли и подползает к Чонгуку ближе, сцеловывая крупные слёзы со щёк, а после целует закрытые веки, негласно прося перестать плакать. — Для Чонвона ты стал членом стаи ещё в тот момент, когда нашёл в себе силы
попытаться принять новую жизнь, он видел в тебе только хорошее, не того, кем тебя все считают, статной доминантной омегой, венцом любой стаи, а обычным человеком, с которым случилось много плохого, которому нужна помощь, и он защищал тебя, несмотря на недовольства старейшин, трубивших об опасности. Он всё вторил, что ты член нашей стаи, а мы защищаем своё, это наш закон, и он был твёрд в своём решении, он всегда был на твоей стороне, и если бы ты попросил свободу, ты бы получил её. Чонвон очень дорожил тобой, он знал, что я чувствую к тебе, и боролся за твоё право находиться здесь. Думаю, что он ни о чём не жалеет, льдинка, — целует в лоб, задерживаясь губами на мягкой коже чуть дольше положенного. — И не нужно надумывать лишнего, я слышу всё, о чём ты думаешь, и прошу тебя, прекрати, — обхватывает ладонями румяное лицо, сталкиваясь с омегой лбами. — Любовь моя.
Засыпая на смятом одеяле, они чувствовали мягкие шаги лап волчат, которые аккуратно перебрались к ним поближе и, прикрыв глаза, улеглись вместе с ними, встречая первые лучи весеннего солнца.
Розовый рассвет подобрался незаметно, окрашивая заснеженные пики гор, которые в очередной раз наблюдали за кровавой бойней, за право владеть ими и теми, кого они воспитали, но в очередной раз оказались поверженными. Может, когда-нибудь все поймут, что не стоит переходить дорогу тем, кто воспитан холодом и сталью горных хребтов.
***
За горным перевалом, в раскидистом ущелье, где когда-то текла река, есть место, откуда виден полёт звёзд под мерцанием переливов северного сияния, там так тихо, что временами мерещатся голоса. Волки привыкли думать, что это заглядывающие к ним души, которые покоятся в земле и присматривают за этим местом, сохраняя гробовой покой.
Вереница оборотней, одетых в толстые шкуры, идёт с факелами грузным шагом, сопровождая тех, кто несёт над своими головами погибших членов стаи. Колонна, словно река, льётся на сотни метров, она прокладывает дорогу собравшемся на небе духам, чтобы те поприветствовали своих погибших собратьев и приняли их на небеса, к звёздам.
В самом начале шествия идёт альфа, чьи раны затянулись на коже белёсыми шрамами, расползаясь узором вспыхнувших молний, чего не скажешь об израненной душе, скованной в ледяных тисках, и только омега, идущий по правую руку, разглаживает все трещины, раздувает колыхающийся огонь и дарит покой, крепко держа его за руку.
Тэхён смотрит на невысокие холмики снега, где мирно спят покинувшие их собратья, члены семьи похоронены рядом, уложены в ряд, будто просто заснули под одним белым одеялом. Он помнит каждого, кого похоронил сам, раскапывая снег, а затем и промёрзшую землю, лишь верхний слой, чтобы придать тело земле, а после по слоям укрыть мягким снегом, проговаривая молитвы и прощальные слова, просьбы упокоить души, чтобы они встретились со своими родными на звёздном небе и не потерялись по пути.
Ясное небо дарит им тысячи звёзд, их так много, что они освещают их пути не хуже зажжённых факелов. Старейшины на древнем, практически для всех забытом языке, читают молитвы, ступая прямо позади семьи нового вожака, которого негласно прозвали этим утром, стоило ему выйти из дома и встать перед всей стаей, приклонившей перед ним головы. Предстоит ещё символический обряд, который проводят в каждой стае, оглашая имя нового вожака, но Тэхён сказал, что пока душа предыдущего вожака всё ещё на земле, он не станет новым, пока его брат не обретёт покой, его волк не найдёт своего покоя в новом титуле.
Чонвона, закутанного в шкуру Северного оленя, укладывают в землю рядом с родителями, аккуратно уложив оторванную от тела голову, будто она всё ещё на месте. Волки, копавшие могилы, отходят в сторону, чтобы Тэхён мог подойти и, присев на колени перед братом, уложить свою ладонь на лоб, зарывшись пальцами в шерсть, и сжать до скрипа собственных зубов. Сердце до сих пор не хочет принимать случившееся за действительное и обливается кровью. Он понимает, что его брат не сможет больше поиграть с подросшими через года Хальсе и Ёнгом, не сможет подержать на руках
его родившегося волчонка, а тот, в свою очередь, никогда не познакомится с Чонвоном, никогда он не увидит его незнающую границ доброту и ту заботу, которую он успевал дарить каждому члену стаи. Тэхён чувствует, как рядом с ним падает ещё одно тело, а после, поверх его руки, ложится ладонь омеги и несильно, но ощутимо, чтобы привести в чувства, сжимает.
— Этому волку я обязан многим, в том числе и жизнью, — говорит Чонгук негромко, но каждый член стаи его слышит, даже пришедшие на зов души родители Тэхёна, но их, конечно же, никто не видит, лишь чувствуют чьё-то тёплое присутствие. — Я благодарен ему за попытку начать жизнь заново, и я сделаю всё, чтобы она не прошла напрасно, сделаю всё, чтобы твой брат был счастлив, чтобы стая становилась только крепче и до конца времён держала всех в страхе.
Рядом опускаются дедушки Лоранс и Нордман, приложив ладони к бездвижному телу и, улыбаясь нежно, шепчут прощальные слова. На их спины ложатся ладони тех, кто стоит позади, а к ним последующие, и они создают паутину, переплетая между собой нити всех находящихся здесь, они едины. И, в один голос шепча прощальную песнь, они отпускают душу к звёздам, где его уже ждут, расправив руки в разные стороны, чтобы обнять.
Поднявшись с колен, Тэхён не расцепляет рук с Чонгуком, смотрит в небо с влажными глазами и клянётся, что видит в переливах северного сияния очертания своих отца и матери, которые, обнимаясь, приглашают в свои объятия Чонвона, спешащего к ним навстречу с улыбкой. Он врезается в них мягко, и они образует круг, переплетя руки. Мама нежно целует сына в щёку и треплет по волосам, прижимая уже взрослого альфу, что выше её на голову, к своей груди, а отец хлопает по плечу, прежде чем приложить ладонь к его сердцу и кивнуть с обворожительной улыбкой. Все трое в какой-то момент застывают, а после поворачивают на него голову, будто
они правда здесь, будто
действительно его видят, и они улыбаются. Тэхён видит родные сердцу улыбки и не может сдержать свою в ответ. Он чувствует, как Чонгук сжал его ладонь крепче, но не спешит обернуться, боится, что тогда
они исчезнут, но взгляд матери перемещается на Чонгука и она улыбается до видимых зубов, приложив ладонь к сердцу, а после, медленно спустив её к животу, что-то прошептала губами и кивнула. Стоящий рядом Чонгук издал судорожный вздох, находясь на грани слёз, и Тэхён, видя, что вся его семья смотрит на него, поворачивает голову и видит, как омега, прижимая ладонь к своему ещё незаметному животику, улыбается сквозь катящиеся слёзы по щекам и смотрит на мерцающее небо. Тэхён задыхается от осознания, что Чонгук
их видит и
они говорят с ним. С его губ срывается беззвучный вздох, и он тихо зовёт омегу, осторожно прикладывая руку к животу поверх чонгуковой.
— Они… Они сказали, — у омеги дрожат губы и мерцают глаза, будто там зажглись тысячи огней, он сдавленно дышит и одновременно улыбается, стирая свободной рукой слёзы со щёк. — Твоя мама сказала, что видит у нас омегу, что я ношу под сердцем омегу, а ещё… — слова теряются в тёплом поцелуе, их губы легко льнут навстречу друг другу, и когда альфа углубляет поцелуй, не в силах сдержать своих чувств, Чонгук позволяет. — Они благодарны мне за то, что ты не остался один, кажется, я им понравился, — Чонгука втягивают в ещё один целомудренный поцелуй, его ласкают медленно, но со всей страстью, вкладывая в поцелуй всю любовь, все чувства и даже слёзы, которые омега чувствует на чужих губах, и тянется к альфе ближе, обнимая ладонями голову.
— Конечно ты им понравился, — Тэхён отстранился, всё ещё находясь напротив раскрытых губ, он смотрит на взмах длинных ресниц, на глаза глубокого океана и силу, сокрытую в них вплоть до того момента, пока она не пригодится, чтобы показать всем, что значит быть доминантной омегой. Целуя тёплые пальцы, которые он схватил, Тэхён поворачивается со вздохом некого облегчения и шепчет всё ещё стоящим родителям и брату: «С
пасибо». За всё, что сделали для него, за то, что были рядом, когда он не справлялся, за то, что сделали его сильным и за то, что познакомились с Чонгуком, он уверен, мама бы обняла его до хруста костей и не отпускала бы, пока он не оттащил бы того силой, и всю беременность опекала бы, не позволив ему испортить настроение. Смотря на не отрывающую взгляда от Чонгука маму, он уверен, так и было бы.
Чонгук прижимается к его тёплому боку и наблюдает, как среди цветного свечения исчезают лица, они растворяются среди звёзд и забирают с собой всех тех, чья душа сегодня покоится с миром,
о них позаботятся.
***
Когда ещё в детстве Тэхён услышал разговор о том, что он больше подходит на роль вожака, он не поверил в это, посчитал глупостью. Его брат старше, умнее, сосредоточеннее, а он умел разве что хорошо охотиться, он наслаждался этими минутами беспрерывной слежки и резкой атаки, в этом был особый азарт, который он любит до сих пор. Однако повзрослеть пришлось намного раньше, чем хотелось, но даже тогда он знал, что может положиться на брата, за ним решение, за ним последнее слово, казалось, он всегда знает, как правильно поступить.
Сегодня ему предстоит занять его место, взять на себя обязанность вожака и ответственность за всех волков на Севере. С Чонвоном они разделяли эти обязанности, брат всегда занимался переговорами, он легко находил подход ко всем и знал лучшее решение для проблемы. Тэхён же занимался охотой, учил молодняк основам выживания, проходил с ними тысячи миль, чтобы они поняли, что такое холод и как с ним справиться, учил строить дома, он занимался самой тяжёлой работой, потому что это отвлекало от всего прочего и не давало забыться. Он не ездил в пригород с Чонвоном, так как не переносит запаха людей, он вызывает раздражение, и встречал брата только на Северной границе, где находится их склад, средства передвижения и припасы, которые они распределяют на всю стаю. Всё это теперь придётся учиться делать самому, прибавляет сил лишь лежащее под боком синеглазое чудо.
Чонгук лежит к нему боком, подложив руку себе под голову, а другой сжимает уголок подушки, будто боится, что та за ночь исчезнет. Альфа лёгким движением руки убирает мешающиеся отстриженные волосы со лба и заправляет их за ухо. Вернувшись в один из дней домой поздним вечером, Тэхён застал Чонгука перед зеркалом, следы преступления уже были заметены, а помощник скрылся. Омега перебирал свои волосы, пропускал сквозь пальцы короткие пряди своей светлой чёлки с серым отливом и пристально присматривался к своему отражению в зеркале, а после опустил голову, склонившись над раковиной, и с облегчением вздохнул, будто только сейчас смог по-настоящему отпустить всё плохое, случившееся в прошлом.
Со временем сон его стал спокойнее, и сейчас он тянется к шее альфы, толкаясь кончиком носа в ярёмную впадинку, целует кожу сквозь улыбку, находясь на тонкой грани сна и реальности. Тэхён нежнее обнимает его за талию, цепляясь взглядом за приоткрытый участок кожи живота, где задралась футболка, и мечтательно вздыхает, представляя, как в его руках окажется крохотный щенок, втайне надеясь, что малыш унаследует синие глаза своего папы, в которые он так влюблён.
Почувствовав, что Тэхён тоже уже проснулся, Чонгук, не поднимая век, надувает губы и тянется вперёд, выпрашивая утренний поцелуй.
— Я соскучился, — шепчет хрипло, получая всё-таки лёгкий чмок в губы, после чего расплывается в довольной улыбке.
— За ночь? — Тэхён игриво прикусывает его губы, слыша в ответ положительное мычание, и углубляет поцелуй, продолжая целовать мягкие губы, движущиеся навстречу.
— Я хочу за тебя, — пробормотал Чонгук между поцелуями и, не раскрывая глаз, почувствовал, как Тэхён остановился и навис над ним, щекоча лоб своей чёлкой.
— Что?
— Хочу быть твоим… — открыв глаза, Чонгук видит взволнованного альфу, который дышит через раз, захлёбываясь от услышанного. Омега посмеивается и тянется ладонями к его лицу, чтобы обнять и примкнуть к его губам в новом чувственном поцелуе. — Твоим мужем. Хочу быть твоим мужем, хочу, чтобы всё было официально.
Чонгук говорит о древнем обряде, который проводится у волков, пожелавших сплести свои жизни, это больше, чем метка, сильнее, чем запахи, это сплетение душ на многие сотни лет, и даже при перерождении в новой жизни эти души будут едины, находясь на разных континентах, далеко за океаном, они будут испытывать невероятную тягу друг к другу и в конечном итоге снова встретятся.
— Ты правда этого хочешь, Чонгук?
— Ты единственный, кого я хочу видеть во всех своих жизнях до конца этой вселенной, если у неё действительно есть конец. Только тебя я готов подпустить к своему сердцу, мне нужен только ты.
Тэхён нетерпеливо целует его, сгребая в удушающие, но аккуратные объятия, чтобы не придавить своим телом, которое стало настолько лёгким, что появилось ощущение полёта, душа прорезалась сквозь кровь, плоть, кости, и выбралась на свободу распахнутыми крыльями. Это сила, это надёжность, это потеря страха и обретение уверенности, это покой, это то, что заставляет смело идти вперёд и не бояться будущего, а вместе с ним и всего нового.
— У нас будет самая красивая церемония, такого на Юге не увидишь, — хрипло шепчет в распухшие от поцелуев губы и, опираясь коленями в матрас, приподнимает Чонгука вместе с собой, обнимая за поясницу.
— Только после того, как ты станешь вождём, все этого очень ждут. Такой стае нужен такой альфа, как ты, — омега ластится, трётся щекой о чужую, периодически прижимаясь к ней губами.
— Только если ты будешь стоять со мной по правую руку, без тебя у меня и шансов нет удержать весь Север, — глаза сверкают яркими отражениями друг друга, там столько любви, которую невозможно выразить словами, да и действий будет мало, это где-то на уровне звёзд, на уровне силы при взрыве сверхновой. — Согласен ли ты держать со мной весь Север, защищать его, нашу семью, расширять горизонты, учиться со мной владеть такой огромной территорией и рвать глотки чужаков, возомнивших себе, что мы им покоримся?
— Согласен.
