Когда я был маленький...

      Приземлившись на ноги, я почувствовал резкую боль в правой и зажмурился. Я отбежал подальше от дома, чтобы Константин не пошёл за мной. Мимо проходящая бабушка, идущая, видимо, с магазина, потому что с пакетами из «Пятерочки», ойкнула и хромая, подбежала ко мне, поставив пакеты на асфальт:        — Ух ты батюшки! С окошка свалился… Ты как так-то?        Я слышал её, но не понимал. Я был так напуган этой всей ситуаций. Я даже не подумав, выпрыгнул с окна! Спасибо, что хоть второй этаж, но вот нога болела до сих пор. Идти было больно.        — Давай, — махнула бабушка рукой, — пошли, вставай.        — Куда? — наконец очнулся я и посмотрел на бабушку.        Этой женщине по виду было примерно лет шестьдесят пять, а может уже и под семьдесят. На ней был какой-то халат в голубой цветочек и сандалии.        — Куда-куда? Домой пошли ко мне. Я тебя накормлю. Тощий-то… Одни кожа да кости. — обвела она меня взглядом.        Конечно, идти мне ни к какой бабке не хотелось. Но, а что оставалось делать? Мне некуда идти. Даже не знаю, где нахожусь я и где находится детдом. Наверное, нужно было собраться с мыслями и подумать.        — Заходи, заходи, — пропустила меня вперёд в квартиру бабушка. В нос тут же обдало запахом старости, хозяйственного мыла и старой мебели.        Я разулся и прошёл чуть вперёд. Я снова взглянул на бабушку: она вроде бы не вызывала страх и девяносто девять и девять процентов не будет делать то, что хотел сделать Костя.        Она пошла на кухню и я шагнул за ней.        — Меня Людмила Захаровна зовут, а тебя как? — поставила она мешки на стол.        — Антон.        — Антоша! — хлопнула она в ладоши и, улыбаясь, посмотрев на меня. — Я так сына своего хотела назвать. Ты садись Антош, сейчас я тебя кормить буду.        Я присел на табуретку и со скрипом подвинулся ближе к столу.        — А что не назвали? — спросил я тихо.        — Кого?        — Сына.        — Чьего?        — Вашего.        — Так, а где ж он? — грустно улыбнулась она.        Я пожал плечами. Смешная она… Откуда я знал, где ее сын.        — У меня нет никого, Антош. Я одна тут и умру.        Мне вдруг стало её жаль. Она казалось очень милой бабушкой, у которой вполне могла быть семья и внуки.        Передо мной была поставлена неглубокая тарелка с гречкой.        — Чай с сахаром будешь?        Я качнул головой и она тут же начала лить заварку.        — Ну давай, рассказывай. Ой! — крикнула она, я аж чуть не подавился гречкой.        — А ну, встанька! — я встал прямо. — А что у тебя ножка-то покраснела?        Я опустил голову и посмотрел на ногу: она действительно покраснела и опухла.        — Подвернул, наверное… — пожал плечами я.        — Я сейчас капустный лист принесу, завяжем.        Чего? Она бы ещё яйцами сырыми мне намазала, блин…        Когда капустный лист был на моей ноге, я продолжил жевать гречку.        Меня ещё никогда не лечили едой… Да уж…        — Ты сам из окна вывалился или тебя кто-то толкнул? — присела рядом Людмила Захаровна, налив себе чаю.        — Нет, — отложил я ложку в сторону, — я сам.        — Зачем? — удивилась бабушка.        — Меня…        — А где твои родители были в этот момент? — перебила она.        — У меня нет родителей… — повесил голову я.        — А где ж они?        — Я не знаю… Они… Я из детдома…        Чашка с чаем громко приземлилось на милое блюдечко, озаряя кухню резким звоном. Бабушка смотрела на меня с широко распахнутыми глазами. Её руки начали трястись, а губы подрагивать. Глаза женщины стали наполняться слезами.        Аппетит отбило и я просто сидел, свесив голову вниз.        — А как ты оказался там? — прошептала Людмила.        — Ну, Константин забрал меня как бы на выходные и, он начал ко мне лезть, я не знал что делать и не подумав, выпрыгнул с окна… — протараторил я, чтобы быстрее отмучиться и всё.        — Ну ты тоже головушкой-то думай! — постучала она кулаком по своей голове не сильно, — А если б это был не второй этаж, а седьмой там какой-нибудь? А? Что бы ты тогда делал? Да ничего! Расшибся бы да и всё. Вот что.        Блин, меня она отчитывает так, как будто я и вправду её внук… Переигрывает бабка, переигрывает…        Я сидел и хмурясь смотрел на неё. Хотелось спросить, зачем она меня наказывает, если она мне никто, но постеснялся.        — Завтра же поедем в твой детский дом и я им всё выскажу! — встала бабушка и, злясь, начала махать руками, — Директору вашему тоже всё выскажу! Где это видано, чтобы детей забирали и там же насиловали?! Это что за… Это что… — в конце концов у нее не осталось слов и она просто махнула рукой.        Вдруг до меня дошли слова, которые она сказала только что.        — Стойте, подождите, как это завтра? Мне сегодня надо. Где я ночь буду? — встал я со стула и пошёл за Людмилой Захаровной.        — У меня ночь поспишь. Я тебе тут на кроватке постелю, а сама на диванчике в зале лягу. А завтра я им всё выскажу! Всё! — снова начала хмурить брови она и махать руками. Смешная она.        Ладно. Делать было нечего да и сопротивляться тоже было бесполезно. Идти-то всё равно некуда. Придется ночь здесь спать. Да что я жалуюсь? Скажи спасибо что не с Костей. Спасибо. Не, у него я бы там не выжил. А тут меня и накормили и вроде как вылечили и спать уложат. Мы как-то с ребятами фильм смотрели в игровой комнате, так там была бабушка, которая очень сильно любила своего внука. Кормила, жалела, играла с ним. И тут у меня было тоже примерно так же. Я как в фильме. Вот круто!        — Что у тебя тута? — спросила она и взяла в руки мою сумку. Я оказывается с ней и сиганул.        — Вещи. — пожал плечами я, сидя на кровати и укрываясь одеялом: Людмила Захаровна открыла балкон, чтобы проверить. Потому что, как она сказала, перед сном свежий воздух нужно в дом впускать.        — Чистые? — Я пожал плечами. Откуда я знал? Я не помнил, когда в последний раз у нас собирали одежду для стирки. — Я всё же простирну… — выдохнула она, вытащила все вещи из сумки и пошла в ванную. Стирать.        Мне действительно постелили на кровати в комнате, а на утро мы с Людмилой Захаровной тут же помчались в детдом. На автобусе! Я никогда в жизни не ездил на автобусе! В первый раз за 9 лет, я это сделал. Было прикольно. Я попросил бабушку отдать мне билетик и она отдала. Я его сохраню. На память. Буду хвастаться в детдоме. Главное, БГЖ не показывать, а то отберут.        Приехав в детский дом вместе с какой-то бабушкой, а не с Константином, тётя Катя очень удивилась и даже растерялась, когда в кабинет вошла хмурая старушка.        — Здравствуйте… — неуверенно поздоровалась директриса, встав со стула.        — Здрасьте! — прикрикнула Людмила.        И тут началось… Она действительно всё высказала. Всё, что хотела. А «всё», в её видение, это значит, ну, ВСЁ. От «а», до «я». Всё что хотела и всё что думает, она высказала прямо в лицо Варнавой.        Прощались мы с Людмилой Захаровной долго. Она даже заплакала и всё называла меня «Антошей». Мне нравилось. Меня никто так не назвал, а она называла. Мне тоже было грустно с ней прощаться. С ней я понял что значит слово «ухаживать». Я прочувствовал это на себе. За мной никто и никогда так сильно не ухаживал, как Людмила Захаровна.        Наконец распрощавшись, она ушла, а я пошёл к себе в комнату. Походу, разговор с бабушкой действительно на что-то повлиял, потому что когда я проходил мимо Варнавой, она ходила угрюмой и даже не улыбалась. Наверное думала, как больше не допустить таких ситуаций. А то рейтинг детского дома вообще упадёт… Тогда дети здесь и умрут от старости. Был детдом, будет дом для престарелых. Не, ну, а чё? Здание должно расти вместе с детьми!        Только под вечер я заметил, что что-то не так и понял, что именно: нет Клима. Где он?        На следующее утро, за завтраком, я сел рядом с Юрой, чтобы спросить у него вопрос, который интересовал меня со вчерашнего дня.        — Юра, а где Клим, не знаешь?        Мальчик повернул голову ко мне и сощурился.        — З-знаю.        — Где?        — Его заб-б-брали.        Тут всё ушло из-под ног. Я услышал как кровь течёт по венам, а сердце ускоряет темп. В голове шум. Во рту сухо. Взгляд помутнел.        — К-как? Куда? — теперь заикаясь самим, спросил я.        — Семья забрала его. Жен-нщина и девочка.        Настя и её мама.        Каша, которая стояла передо мной, вдруг стала самым отвратительным блюдом на земле. Все эти люди, сидящие за одним длинным столом стали мерзкими. Даже Юра. Все эти нянечки и здание детдома были противны. Отвратительны. Жалкие. Я сжал руки в кулаки и начал тяжело дышать. Как специально кто-то за столом начал громко смеяться, тем самым только больше делая надрез на мои нервы. Кто-то слева опрокинул стакан с чаем и он растекся по столу. Это было последней каплей. Я сильно ударил кулаками по столу, взял тарелку и кинул её куда-то в сторону. Она, естественно, громко разбилась. За ней полетел и стакан с чаем, который во время полета пролился на дежурную по столовой. Она, вскрикнув, открыла рот и растопырила пальцы рук. Но мне было всё равно. Я ударил ещё один раз по столу и вышел из столовой под взглядами других детей, у которых не получилось нормально позавтракать из-за меня. Ну и ладно. Пошли они все…        Выйдя на улицу, я вздохнул свежий воздух, но даже это не помогло привести мой разум в порядок. Я побежал к забору и, схватился за прутья одной рукой, а другой пытался вцепиться в мимо проходящих людей.        — Заберите меня отсюда! Заберите! Возьмите меня с собой, пожалуйста! Пожалуйста!        Я попытался схватить женщину и у меня это получилось. Я сжал в кулак её длинную юбку и, она, вскрикнув, сняла один наушник, посмотрела в мою сторону, в мои глаза, которые были полными слёз и она, нахмурив брови шагнула в сторону, сказав:        — Ты что, совсем больной?!        Она выдернула из моей руки свою юбку и, оглядываясь назад, ускорила шаг. А я ещё больше начал рыдать.        — Нет, стойте, ну пожалуйста, заберите меня! Я тоже хочу в семью! Возьмите меня! Заберите!        Я пытался схватить всех прохожих. Я пытался пролезть через забор. Я громко, навзрыд плакал. Горячие слезы катились по моим красным щекам. Губы дрожали, а коленки уже не выдерживали. Хотелось сесть. Но я продолжал пытаться схватить рукой людей, но они просто с ужасом смотрели на меня, отходили в сторону и уходили прочь.        Тогда ко мне пришла мысль перелезть через забор и я уже хотел воплотить эту идею в реальность, подняв одну ногу, как тут меня схватили чьи-то сильные, большие руки и оттащили назад.        — Нет! — заорал я пуще прежнего и попытался вырваться как оказалось из рук нашего охранника дяди Серёжи, но он не отпускал, а только делал хватку сильнее.        — Отпустите меня! Отпустите! Я ненавижу вас! — орал я и показывал пальцем на людей за забором. — Вы ужасные люди! Ненавижу! Ненавижу!        Дядя Сережа, терпя мои истерики и попытки вырваться, занёс меня в здание, а затем, под пристальными взглядами детей и работников, в кабинет директора, в котором уже стояли и тётя Катя, и дежурная в столовой, и Роза Эдмундовна.        Меня посадили на стул и я, не подумав, плюнул в спину уходящему охраннику за то, что принёс меня сюда силой. Я просто разозлился, вот и всё. Сергей обернулся и дал мне звонкую пощечину. Моя голова по инерции отпрянула в сторону. Эта пощёчина привела меня в чувства. Я понял, что наделал, где нахожусь и с кем. Тяжело дыша, я медленно поднял заплаканные глаза на людей, которые стояли передо мной с хмурыми лицами и руками на груди.        Мне хана…        — Антон, — подала голос первая директриса, — не хочешь объяснить, что за дурдом ты устроил? — я молчал. Не хотел. — М? Я с кем разговариваю?! — повысила голос Екатерина, но не получив ответ, переспросила снова, но уже громче. — Я с кем разговариваю, я спрашиваю?!        — Со мной. — прошептал я.        — С тобой. Ну и? Ответ на мой вопрос где?        Я повесил голову вниз. Как же я хотел сейчас всех их убить и пойти в комнату. Я не хотел ни с кем разговаривать и видеть их тоже не хотел. Я вообще ничего больше не хотел.        — Ты бессовестный! Пролил горячий чай на дежурную. Ты в своём уме, а? Ты понимаешь, что делаешь? — после недолгой паузы, она продолжила, — Ты понимаешь, что такими выходками ты мог убить человека?        В голове эхом пронеслись её слова «Убить, убить, убить».        — А возле забора, — кивнула она в ту сторону, где была улица. — Что там ты устроил? С таким поведением, тебя вообще никто не заберёт. — сквозь зубы прошептала она.        Я поднял на нее глаза, смотря исподлобья на женщину, борясь с агрессией, которая уже снова подступила.        — Почему Клима забрали, а меня нет?! Меня никто не забирает! Только берут на выходные и привозят обратно! Почему?! — не вытерпел я, подскочил со стула и начал орать на весь кабинет на Екатерину, махая руками во все стороны.        — Да потому что ты больной! — рявкнула женщина. Я вдруг остановился и посмотрел на неё, — Потому что ты ненормальный, Шастун! Ненормальный!        Мои глаза устремились на директрису, руки окончательно ослабли и повисли вдоль туловища. Сил на истерики и подобные выкидоны больше не осталось. Всё. Я выжат. Я выжат как старая, грёбаная половая тряпка, которой вытирали в коридорах и подъездах. Я такой же грязный, противный как она.

***

       Я уже и не понимаю как оказался у себя в комнате. Как лёг на пружинную кровать и лежал так на спине до четырех ночи, а по щеке одна за другой скатывались по маленькой слезинке, щекоча кожу. Из головы так и не выходили слова Варнавой.        Я правда ненормальный?        Я правда больной?        Я правда не заслуживаю семьи?              Правда.        Я правда ненормальный.        Я правда больной.        Я правда ничего и никого не заслуживаю кроме как издевательств, синяков, ссадин на теле, повышенного тона и издевательского отношения к себе. Я и вправду это всё заслуживаю.        Лёжа на спине, я вспомнил Клима, а затем и Настю с её мамой. Конечно, они сделали правильный выбор, что забрали его, а не меня.        Он нормальный.        Он не больной.        Меня разозлило даже не то, что Клим ушёл и я никогда больше не увижу своего единственного друга, а то, что забрали опять кого-то, а не меня. А меня хотели изнасиловать. Вот так всегда — кого-то целуют, а кого-то избивают, оставив отпечаток в жизни на всю жизнь.        Сколько раз меня забирали, но возвращали обратно. Сколько раз мне давали ложные надежды на семью? На счастливую семью. На маму и папу. На любовь.