Сотни тысяч "нигде"

Эта ночь выдалась холоднее предыдущих. Отчетливо ощущалось приближение зимы. За почти пятьдесят лет жизни в Марли Леви так и не привык к суровой погоде континента — снова вышел к побережью в одном свитере, игнорируя колкие порывы ветра. Долго стоять было тяжело: последние несколько лет ныли не только старые раны. Леви чувствовал, как слабеет все тело. Однако уходить с излюбленного места не спешил: гладь ночного моря манила своей чернотой. Казалось, что в свете то и дело появляющейся из-за туч луны по поверхности воды плывут знакомые тени. Его друзья. Иногда они разговаривали с ним: Леви ясно различал взволнованное перешептывание в прибивающихся волнах. Наверняка хотели что-то сказать. Правда, вероятнее всего, это Ханджи снова и снова донимала Эрвина даже на том свете. И все же чаще они молчали. Просто скользили в зыбком мареве, то скрываясь в пучине, то появляясь вновь. Его это не расстраивало. Леви наблюдал. И никогда не чувствовал себя одиноким в такие минуты. Пальцы на руках заныли от студеного ветра, и Леви потер морщинистые ладони друг о друга, согревая. Поднял почти ослепший взгляд к горизонту и привычно сощурился. Ничего. Бесполезно пытаться увидеть вдалеке хоть что-то. И уж точно там не разглядеть того, к кому тоскливо желало прикоснуться сердце. Все это время. И все эти годы. Теперь это еще более бессмысленно, ведь в начале прошедшей весны он узнал, что Микаса Аккерман наконец упокоилась, мирно уйдя во сне, в своей постели, в окружении родных людей. Так странно… Даже в такое время, когда никому из бывших солдат не приходится воевать, Леви все равно остается в живых дольше остальных. Кажется, из его ребят только Арлерт еще топчет землю. Вот уж кто никогда и ничему не сдается. Даже смерти. А по первому впечатлению и не скажешь. Леви задумался: возможно, и Спрингер с Кирштейном тоже живы. Все-таки молодые еще. Относительно самого Леви, конечно же. Просто он уже очень давно не поддерживал с ними связь. А вот Армин уже лет двадцать, как прочно осел в Марли — иногда они с Леви даже пересекались, но бывало это редко и, по правде говоря, случайно. А ведь прошла целая жизнь. Такая долгая жизнь. Уже даже как-то несолидно делить ее на «до» и «после» Гула: новое поколение знает об этом горе лишь по учебникам да по рассказам. И сам Леви живет в мире дольше, чем в войне. Надо же… никогда бы не подумал. Тогда, много-много лет назад, искалеченный и душой, и телом, он несколько лет зубами вгрызался в свое право на жизнь на чужой земле. Когда поправил здоровье, нашел свое призвание сначала в помощи беженцам, а потом — в воспитании осиротевших детей. В то время Габи познакомила Леви с отцом Энни, который тоже мечтал организовать приют. Вместе они, несколько месяцев обивая пороги никем не растоптанных бюрократических душ, смогли урвать голый участок вблизи от моря. Их не покидало ощущение, что они строят дом для беспризорных детей прямо там, где с землей смешались превратившиеся в прах чужие раздавленные кости. Хорошо, что Леви не был суеверным, потому что такой земля была повсюду, а жить где-то было необходимо. Помнится, в те годы он в последний раз через третьи руки связывался с Хисторией: значительные части поставок дерева и других строительных материалов, направляющихся в качестве помощи с острова на континент, отдавались в распоряжение бывшего капитана Разведкорпуска, что позволило не затягивать с возведением приюта и весьма быстро перестать укладывать обездоленных детишек спать практически под голым небом. Леви обернулся. Теперь на месте не очень умело и наспех построенного дома возвышался целый пансионат из разных корпусов с весьма благоустроенной территорией. Иногда это место напоминало ему штаб разведки. А что? Так было даже привычнее. Спокойнее на душе. С самого начала он оговорил условия: руководить детским домом не будет, несмотря на то что возводил его с нуля и десятки раз получал подобные предложения. На это место Ханджи бы или Эрвина с их навыками. Или Арлерта. Но первые были мертвы, а второй мир во всем мире тогда налаживал. Леви настойчиво избегал надоевших за полжизни отчетов и формуляров, пока наконец среди претендентов на роль директора приюта не появилась согласившаяся на эту должность девчонка-титан-перевозчик Пик Фингер. Леви с облегчением скинул на нее управление, а сам занялся воспитанием одичавших детишек на пару с отцом Энни. Ему было не привыкать: когда-то он был вовлечен в этот процесс после того, как Хистория забрала детей из Подземного города. Господин Леонхарт уже давно умер, а Леви так и остался жить в построенном своими руками доме среди подрастающего поколения в качестве почитаемого основателя приюта. Пусть он уже много лет не занимается ни тренировками, ни обучением ребятни, к нему все так же часто приходят за советом, или за приятной беседой, или на чашку самого вкусного чая. Леви никогда ни с кем не нянчился и никому не подтирал слюни, был достаточно строг, особенно по части дисциплины и чистоты, а на его лице редко можно было увидеть хотя бы подобие улыбки. И все же детей к нему тянуло словно магнитом. Хмурый и немногословный, весь в огрубевших шрамах, даже пугающий, Леви всегда подбирал правильные слова и судил по справедливости, а загадочная, покрытая плотной пеленой легендарных сплетен, история его жизни так и манила. Все хотели хотя бы немного побыть рядом. Побыть частью его жизни. Иногда к Леви могла подбежать какая-нибудь девочка, застыть в нерешительности на миг, а потом храбро дотронуться кончиками пальцев до его плеча и с визгом убежать, поддерживаемая восхищенными окликами друзей. А мальчишки, все как один, хвалились, если господин Аккерман говорил с ними. Даже если в этом разговоре он их отчитывал. Все равно: получить строгий нагоняй от некогда сильнейшего воина всего человечества означало быть им замеченным. Еще бы: в центре новой столицы даже возвышался огромный памятник бывшим воинам, среди которых был и сам Леви. Рядом с огромной монументальной стеной протяженностью в несколько километров, где были высечены имена всех погибших людей. Леви сполна отдал долг этому миру. Целиком. Он был солдатом, беспрекословно выполнявшим приказы. Был он и человеком, лепившим новую жизнь среди руин. Леви отдал свое сердце… за людей. И очевидно, что ему грех было жаловаться: остаться в живых посчастливилось не всем. Вот только, даже спустя столько десятков лет, в висках все равно порой привычно вибрировало, словно он до сих пор слышал поступь колоссальных титанов. Прямо как сейчас. Так что, кто-кто, а уж бывший капитан Разведки точно имел право делить свою жизнь на «до» и «после» Гула. И глупо было считать это глупым. Жалел он только об одном. Леви всегда знал, кому принадлежат сердце и мысли Микасы Аккерман. Не мудрено: с Эреном ее связывало слишком многое. Сопливо поговаривали даже, что они были предначертаны друг другу судьбой. «Безжалостная какая-то судьба, — часто думал Леви, наблюдая за взаимодействием двух подростков, и потом, когда с Йегером все стало понятно, за мучениями Микасы. — Проклятая». Но разве мог он позволить себе вмешаться, если они связаны были этим потрепанным шарфом, как красной нитью? Леви только приглядывал всегда за Микасой. Следил, чтобы не творила глупостей, незримо прикрывал ее спину на каждой вылазке, иногда расщедривался на скупые советы да при последней встрече решился коряво попросить остаться с ним. Естественно, она тогда не поняла, что он имел в виду. А он не стал уточнять. Не до того было. После битвы его не сразу нашли за грудой камней, где Леви сидел в полубредовом состоянии. Мышцы жгло, будто они все разом отцепились от костей. Повязка на травмированной ноге почернела, насквозь пропитавшись кровью. Он тогда чуть не сдался. Особенно в тот момент, когда привиделись погибшие друзья. Уйти за ними и найти долгожданный покой. Ведь Леви сделал все, что должен был. Продержался. А значит, заслужил. Вот только в груди трещало что-то похожее на звук сгорающих сухих поленьев. Это было желание жить. Вопреки всему Леви хотел жить. Увидеть самому: какой он, этот мир без титанов? Когда он осознал эту мысль, образы павших разведчиков рассеялись, как туман, а рядом оказались Конни и Жан. Что-то говорили ему, наскоро меняя повязку на ноге, а Леви вдруг начал озираться, спрашивая взглядом: «Все живы?». — Все живы, капитан, — ответил тогда Конни, смахивая слезу с уголка глаза и устало плюхаясь на задницу в пыль. — Никто не погиб. Ему этого было достаточно, хоть Леви так и не увидел никого, кроме этих двоих. Потом он все-таки потерял сознание и обо всех подробностях узнал уже будучи в полевом госпитале. Навестивший его Армин, помимо всего прочего, рассказал о том, куда делась Микаса. Ничего себе. Прихватила голову Эрена и в одиночку поперлась на Парадиз? Как, интересно? На крыльях любви? — Я на днях виделся с Киеми Азумабито, — отвечал Армин на немой вопрос. — Она сказала, что их с Еленой лодку прибило к берегу неподалеку и они наткнулись на изможденную Микасу. Все-таки ей повезло их встретить… Они дали ей еду, воду и пледы. Попытались, конечно, отговорить от одиночного плавания через море, но, судя по всему, Микаса была немного… не в себе. Поэтому слушать не стала. Армин тогда отстраненно вздохнул, а Леви разозлился. Ладно. Возможно, он не заслужил пары прощальных слов от девчонки. Пусть так. Но как, черт возьми, она собиралась добраться до острова?! А может, она просто хочет сгинуть по пути, навсегда воссоединившись с драгоценным Йегером? Дура. Если это так, то она просто дура. Леви тогда увезли куда-то вглубь континента для лечения и восстановления, и в то время он на полгода полностью потерял связь с бывшими сослуживцами. Как они? Нормально ли добрались домой? Что происходит на острове? Жива ли Микаса? Позже до него стали доноситься слухи — спасибо Габи и Фалько — об Армине и о том, что он исполняет роль посла мира от имени острова. И что вместе с ним путешествуют Конни и Жан. А еще Энни, Райнер и Пик. Налаживают связи, выстраивают взаимоотношения с выжившими народами и пытаются предотвратить развязывание новой войны. Имя Микасы Аккерман не прозвучало ни в одном из этих рассказов. Он прикусывал язык и не спрашивал: что могла знать эта малышня? Лишь надеялся, что она жива. Хотя полное отсутствие информации о ней наполняло голову жуткими мыслями и образами: совсем одна, разбитая, а может даже, сломленная, с медленно разлагающимися останками любимого человека на руках. Сколько она протянула? Добралась хотя бы до острова? Помог ли ей кто-нибудь там? Бессильная злоба сменялась нарастающей тревогой и иногда перерастала в панику, накрывавшую по ночам вместе с привычными, но поменявшими свои картинки кошмарами. Не у кого было узнать: Леви был чужаком, хоть и в статусе героя. В конце концов он не выдержал и спросил у Фалько. Тот ожидаемо ничего о Микасе не знал. И лишь когда его все-таки навестил Армин, Леви стало известно, что с ней все в порядке. Долгожданная весть накрыла тяжелым облегчением и вмиг скрутившимся желудком. Не сдержав рвотный порыв, Леви тогда не хило испугал Арлерта. Хотя скорее всего это было влияние обезболивающих, которыми Леви пичкал себя без меры. Тогда он не знал, что очень скоро станет зависим от них. Следующие три года Леви уже и не мог нормально вспомнить, как ни пытался. Помнил только, что однажды перед ним, как из-под земли, выросли Оньянкопон и Елена, которые и помогли ему выбраться из наркотического плена. Это было больно. И грязно. Настолько, что память услужливо вычеркнула эти события из личной исторической пленки его жизни. Строительство приюта, как новый смысл, помогло Леви вернуть себе свою едва не потерянную личность. Поначалу он хотел отправиться домой. Но быстро понял: путь на Парадиз ему заказан, как чуть ли не главному врагу йегеристов. Это стало еще одной причиной навсегда проститься с прошлым и начать думать о будущем. Хлопоты и заботы об осиротевших детях здорово отвлекали от тянувшихся к темным пузырькам с лекарством рук и от горьких мыслей днем. А по ночам Леви все равно часто просыпался в поту от неестественно реальных сновидений, приправленных фантомными болями давно заживших ран. Дрожащими пальцами вцеплялся в волосы, напоминая себе, что морфин припрятан для крайнего случая. Он обещал. Не кому-то — себе. Что больше не тронет наркотик. Сначала он находил спасение в сигаретах. А потом начал выходить ночами к морю: свежий ветер постепенно прояснял сознание, все еще кишащее монстрами и смертями. Именно в то время он начал снова вспоминать Микасу. Потому что эти мысли успокаивали. Отважная. Казалось, что в бою она не боялась ничего и никогда. Леви отдал бы еще один палец на отсечение — даже среди неразумных титанов ходила страшная байка о беспощадности мрачной девочки из элитного отряда Разведки. Преданная. Не только Эрену. Микаса дорожила всеми близкими людьми, и Леви не раз это замечал. Был ли он сам в этом списке? Хотелось верить, что да. Хотелось верить, что он не придумал все те случаи, когда ощущал ее заботу и беспокойство своей спиной. Сильная. Разве мог кто-то сравниться с ней в этом? Он? Наверное, да. Сражаться в дуэте с ней было подлинным удовольствием: предугадывать мысли друг друга, точно знать чужую траекторию полета, синхронно приземляться на ноги, а потом долго смотреть в глаза напротив, пока кто-то из них не кивнет первым, выражая безмолвное одобрение. Красивая. Леви видел Микасу разной. Валящейся с ног от усталости в пропитанной потом форме и в строгом вечернем наряде на приеме у королевы. Мирно посапывающей с открытым ртом у костра в ночной вылазке и в модном марлийском костюме с весьма миловидной шляпкой, с улыбкой протягивающей друзьям мороженое. С отросшими волосами или с короткой стрижкой, такой, что, если бы не рост, Ханджи точно путала бы Микасу и Леви со спины. И все равно: она всегда оставалась особенной. Сколько раз Леви силой заставлял себя отводить от нее взгляд? Уже и не вспомнить. Микаса была тем, с кем Леви чувствовал себя спокойно. С ней было уютно молчать, интересно о чем-то рассуждать и забавно наблюдать за тем, как она злится по пустякам, но упрямо пытается себя не выдать. В ней он видел отражение себя. И поэтому, конечно же, оставшись один на чужом континенте, Леви скучал по Микасе, когда-то давно лишь тенью пройдясь по ее судьбе. Однажды он даже решился написать ей письмо. Пыхтел над ним несколько дней, не раз переписывал, недовольный то почерком, то содержанием. Выходило или слишком сухо, или чересчур эмоционально. Леви не нравился ни один из этих вариантов — письмо так и не было отправлено. Зато, спустя время, Микаса написала ему сама: среди прочего сообщила, что вышла замуж и даже ждет ребенка. Не то, чтобы он был удивлен или расстроен. А чего он ожидал? Микаса жила дальше, и ему давно стоило отпустить неуместные грезы. Что он и сделал. Прожил целую жизнь в новом мире, никому не рассказывая о несбывшемся, но ни на день не забывая о нем, как о чем-то, о чем даже как-то постыдно сожалеть в сложившихся обстоятельствах. И все же сейчас, стоя на берегу моря и слушая шум разбивающихся волн, Леви ощущал глухую тоску, скребущую под ребрами. Он прижал ладонь к свитеру чуть ниже груди и переступил с ноги на ногу, сильнее давя на трость. Еще раз взглянул на горизонт и обернулся: с дерева неподалеку с громким криком взлетела птица. Покружила над водой, расправив широкие крылья, и также внезапно, как появилась, скрылась в темноте. Пытаясь разглядеть непрошенного свидетеля своих размышлений, Леви поднял голову к небу и замер: выпал снег. Снежинки крупными хлопьями кружили в воздухе и сразу таяли, едва касаясь земли. Красиво. Надо же… небо такое черное, а снег такой кристально белый. В такие минуты Леви ощущал себя причастным к какой-то… тайне. Словно само мироздание приоткрывало для него одного завесу чего-то нереального: все вокруг спят, и он один охраняет этот миг. — Я хочу снова вас увидеть. Сердитый шепот утонул в тишине. Леви цокнул: не собирался ничего такого говорить, но язык моментально принял сигнал от мозга, не дав времени обдумать внезапный импульс. Таким сентиментальным стал под старость. Или просто больше нет нужды маскировать свое сердце? Еще раз посмотрел наверх и чуть не оступился: далеко в небе над морем расступились тучи, открывая вид на полную луну. А рядом с ней, словно отзеркаленную, еще одну такую же. Медленно моргнул, тяжело сглатывая. Открыл глаза — видение исчезло, а луну уже снова закрывали тяжелые тучи. — Привидится же такое, — вслух произнес Леви. — Совсем свихнулся. Он вздохнул и повернулся к холму, где стоял приют. Леви хорошо справился. Хорошо потрудился. Все эти люди, взрослые и дети, кому он так или иначе смог помочь, кажется, живут счастливо. Он неспешно пошел обратно: от берега к холму. Идти было не далеко, но Леви уже давно не ходит быстро. Да и торопиться некуда. Вдалеке виднелся высокий забор, и сквозь непроглядную темень высокие широкие столбы казались наблюдательными вышками. Еще немного и он разглядит на них дежурных разведчиков. То ли улыбка, то ли горечь коснулась губ Леви, да такая, что пришлось прикусить щеку. Почему сейчас? Что за парад настырных воспоминаний? Жизнь проносится перед глазами? Погода разбушевалась — спокойное падение снега стремительно превращалось в настоящую вьюгу. Ветер трепал седые волосы, и в них застревали хрупкие снежинки. Кончики ушей быстро замерзли — стоило прихватить с собой хотя бы шарф. Пришлось все-таки ускорить шаг, и тогда дыхание быстро сбилось. Леви остановился ненадолго, чтобы отдышаться. Посмотрел под ноги: еще зеленую траву уже укрывало тонкое белое одеяло. Веки сжались, ведя брови к переносице. Он прислушивался, чуть наклоняя голову к правому плечу. Ничего не слышно, кроме ветра. И все же Леви ощущал чье-то присутствие. Постороннее. Незримое. Давящее. Да какого… Он повернул голову вправо. В стороне от приюта, в поле, Леви отчетливо увидел силуэт лошади, скрытый за снежной пеленой. Та стояла смирно и лишь дернула головой, словно почувствовала чужой пристальный взгляд. Конь… Мало кто держал теперь лошадей. В приюте их точно не было. Прибился из какой-то деревни? Потерялся? Леви дернул головой и отвернулся, решая больше не сбавлять шаг. Скажет утром Пик — пусть разбирается. А ему точно стоит поспать. В доме было тепло и тихо. Длинный коридор освещал теплый свет нескольких ночников. Комната Леви располагалась на первом этаже в отдалении от остальных. Стараясь не шуметь, он отряхнул сапоги, сел на табурет и разулся. Натянул на ноги подготовленные заранее шерстяные носки — хоть о чем-то позаботился перед ночной прогулкой — и встал, направляясь в сторону спальни. Но, едва он повернул за угол, пришлось остановиться: на полу, уткнувшись лицом в колени, сидел мальчик лет семи — один из подопечных приюта. — Эй, — негромко окликнул его Леви, — ты что тут делаешь? Мальчик коротко всхлипнул и поднял лицо с глазами, полными слез. Леви повел бровями и слегка наклонил корпус вперед, опираясь на трость. Он пытался разглядеть парня и вспомнить, как его зовут. Тот моргнул, смахивая ресницами остатки слез, и в этот момент свет лампы отразился в его глубоко-зеленых глазах. Леви быстро выпрямился и дернул уголком рта. — Почему ты не в кровати? — спросил он еще раз. — Г-господин Леви, — мальчик вытер нос рукавом пижамы и поднялся на ноги, чертя лопатками по стене, — я не знал, что вы не спите. Я… я пойду лучше… — Тебя как зовут? Всхлип. — Дестин. Парень дрожал от страха: встреча с самим Леви после общего отбоя не предвещала ничего хорошего. Это понимали даже семилетние дети. Леви хмыкнул и встал рядом, тоже опираясь спиной о стену. — Ну, так что, Дестин? Чего случилось? Тот поджал губы и промычал что-то неразборчивое. — Я не смогу тебе помочь, если будешь мямлить. — Мне приснился кошмар. — Кошмар? И почему ты прячешься от него в коридоре? Дестин насупился. Леви не увидел — почувствовал. — Мальчишки дразнят меня из-за этого. — А тебя часто мучают кошмары? — Нет, но… не хочу, чтобы они смеялись надо мной! — И чем же тебя так напугал обычный сон? — Не помню… — он еще сильнее прижал подбородок к груди. — Только то, что летал… или падал. И мне было страшно. — Понятно, — Леви почесал мизинцем ладонь. — Ладно, пошли. Уведу для тебя стакан молока из запасов поварихи, — он оттолкнулся от стены и помолчал. — Раз уж ты такой плакса. На кухне он наполнил стакан и обнял холодное стекло ладонями. Обернулся на парня, усевшегося за стол, и щелкнул языком: нет, еще и на огне греть он молоко не будет. Пусть так пьет. — Кошмары всем снятся, — Леви поставил перед ним стакан и сел рядом. — Даже тем, кто в этом не признается. — И вам тоже? Леви ответил не сразу. Смотря, что считать кошмарами. — И мне. — У вас кошмары, потому что вы на войне были, — пробурчал Дестин и сделал несколько глотков молока. Покосился на шкафчик, в котором, как он знал, хранили печенье и мед. Леви проследил за его взглядом и поднял одну бровь. Мальчик вздохнул. — И вы сражались с теми чудищами. Так что это не считается. — Ты так думаешь? — Вам есть, чего бояться, а мне нет. Тогда почему они мне снятся? — Страшно всем одинаково, Дестин, — Леви снова замолчал, нахмурившись. — Это просто чувство, которым стоит научиться управлять. Чтобы не дать ему управлять тобой. Понимаешь? — Не особо. — Значит, поймешь потом. А пока просто запомни. — Ладно. — Прохладно. Давай, допивай и уматывай спать. Будешь всем рассказывать утром, что первым увидел выпавший снег. — Там выпал снег?! Глаза мальчика загорелись радостным возбуждением, и он вскочил со стула, подбегая к окну. Вцепился тонкими пальцами в подоконник и, подтягиваясь на носочках, прижался лбом к стеклу, оставляя на нем влажные следы от своего дыхания. — Так красиво! — он обернулся. — Вот бы увидеть реакцию остальных! Надо поскорее уснуть, чтобы не проспать! — А ну, стоять, — с ноткой строгости в голосе остановил рванувшего к выходу парня Леви. — Стакан за собой помой. А то нам обоим утром влетит. Проводив мальчика до спальни, Леви наконец добрался до своей комнаты. Маленькая, зато уютная. Ничего лишнего: кровать у окна, письменный стол с небольшой лампой, распашной шкаф да стеллаж с книгами и креслом рядом. Окно большое и светлое. Теплое: сам забивал на зиму ватой. Леви немного постоял, вглядываясь в темноту ночи за стеклом. Вид из окна открывался как раз на то поле, где ему почудилась лошадь. Теперь он видел только метель. Никаких призраков. Леви устало вздохнул, задернул зеленую штору, разделся и лег в постель. Его разбудил странный звук. Не поднимая век, Леви прислушался: до него доносился отчетливый копытливый стук. Приснилось, наверное. Он повернулся на бок, подтягивая одеяло к подбородку. Стук. Стук… Стук. Стук-стук-стук. Стук. Стук. Стук. Леви зажмурился на долю секунды и резко распахнул глаза. Нет, это точно не сон. Он поднялся на ноги, подошел к окну и отдернул штору, уверенный в том, что сейчас увидит прямо напротив себя наглую лошадиную морду, потревожившую его сон. Но никого не было. Только ясное небо, пустое поле за забором и почти растаявший снег под ярким солнцем, будто и не было ночью настоящей пурги. Сколько же он проспал? Леви нервно сглотнул: странно это все. Он взглянул на часы: половина десятого. Вот это поспал — даже завтрак пропустил. Наскоро одевшись, умывшись и причесавшись, Леви пошел на кухню. Проходя мимо общей гостиной, остановился: оттуда доносились веселый детский смех и звук музыки из патефона. Мгновения жизни… в последнее время он старался ловить их и запечатывать в памяти — от них становилось теплее внутри. Выпив чая со свежими пирогами, Леви вышел во двор. У старших детей сейчас уроки в соседнем корпусе, а мелкие занимаются физической тренировкой на улице. Он отметил выносливость последних: все-таки на улице прохладно. Тихо хмыкнув, Леви побрел к хозпостройке: там стояла бочка с дождевой водой, стоило ее выкачать оттуда, пока не начались настоящие заморозки. Мысленно отчитывая нерях, не сложивших аккуратно доски после ремонта, он аккуратно обходил их или переступал через них, направляясь к своей цели. Тяжелая высокая бочка, доходившая ему почти до груди, была до краев наполнена водой. Леви стиснул зубы и с силой надавил ладонями на кромку бочки. Старая рана на ноге внезапно больно заныла. — Дерьмо, — прошипел он, не разжимая челюстей. — Очень вовремя. От почти неуловимой качки гладь воды в бочке зашевелилась. Леви выдохнул и взглянул на свое отражение. Оттуда на него глядел повидавший многое старик. Проживший целую жизнь. Нет. Леви мотнул головой. Влево. Вправо. Дернул подбородком и замер в недоумении. Лицо в отражении было не его. Волосы длинные. Лицо будто женское, морщинистое. Или просто располосованное глубокими шрамами. До одури знакомыми. Из прошлой жизни — той, где миром правили титаны. Под солнечным сплетением неприятно сдавило. Леви шмыгнул носом и тихо выругался, с раздражением проводя пальцами по ряби воды. Сгоняя наваждение. Оттолкнулся от бочки и завертел головой в поисках нужной емкости. Взгляд зацепился за яркий предмет в траве. Мяч, что ли? Других мест для игр нет, кроме как среди досок с гвоздями? Он медленно подошел к находке. Прочертил языком по задней стороне нижних зубов, задерживая дыхание и не сводя взгляда с небольшого ярко-красного мяча, почти скрытого за потускневшей зеленью травы. Наклонившись, поднял брошенную игрушку и сжал пальцами: мяч идеально помещался в ладони. Надо бы отнести к корпусу младших детей и отчитать их за разгильдяйство. Закончив с запланированными делами, уставший Леви поплелся обратно к дому. По пути его чуть не сбила с ног развеселившаяся малышня. Он и хотел бы их по привычке отругать за беготню да не видел уже смысла. — Господин Леви, здравствуйте! — к нему подбежал вчерашний мальчишка с кошмарами. — А что вы делаете? — Обедать иду, — ответил он угрюмо. — И вам не мешало бы уже угомониться. — Ой! — Дестин скосил глаза на руку Леви. — А что это у вас? Мяч? Это же мой! — Твой? — Леви протянул игрушку владельцу. — Ну, забирай тогда. И не раскидывай больше, где попало. Понял? В следующий раз выброшу в мусор, не раздумывая. — Понял-понял! — мальчик весело захлопал ресницами. Леви отвел взгляд. — Спасибо, господин Леви! День прошел в заботах: официально Леви давно не работал в приюте, но старался помогать, чем мог. Пик, все еще управлявшая приютом, часто ворчала, когда он начинал заниматься физическим трудом, сетуя на возраст бывшего разведчика, но Леви отмахивался: перестанет двигаться — помрет раньше времени. Сегодняшний день все-таки был другим: он прочитал небольшой урок для старшеклассников, проконтролировал генеральную уборку в столовой, а вечером, после ужина, сидел в общей гостиной в окружении детишек, которые то и дело спорили за право почитать вслух, ведь сегодня их шепелявые слоги слушал сам Аккерман. Когда пришла воспитательница и отправила детей спать, Леви стал собираться для своего ежедневного ритуала — прогулки к морю. В этот раз он все-таки прихватил с собой и плащ, и перчатки. Ночь снова выдалась темной. В низинах густился туман. Сегодня каждый шаг давался будто с трудом. Нехотя. Словно что-то давило изнутри, норовя разорвать кожу и выплеснуться наружу. На мгновение Леви захотелось спрятаться. Нет, не вернуться в теплый, полный людей дом: чудовища в голове не боятся включенного света. Захотелось по-детски обнять себя руками, будто это могло помочь скрыться от взора преследовавших его призраков. Сегодня он не хотел с ними говорить. Да и призраки этой ночью были иного рода — не дружелюбные. Не его товарищи. Незнакомые или же забытые. Не закончив спускаться с холма, Леви остановился и посмотрел в сторону поля. Почему-то не удивился, снова увидев в туманной дымке лошадь. События прошлой ночи и проведенный в сумеречной пелене день требовали ответов. Он бы даже рассердился, не продолжи его окружать странности. Глубоко вздохнув, он уверенно зашагал в сторону таинственного наблюдателя. Конь оказался черным, как сама ночь, с красивой густой гривой. Когда Леви приблизился, тот спокойно повернулся к нему, дернув мордой, словно только этого и ждал. Леви приподнял брови, заметив, что конь оседлан. — Все-таки ты от кого-то сбежал, да? — Леви похлопал ладонями по карманам в поисках угощения, досадливо поджал губы и протянул руку, чтобы погладить. — У меня ничего нет для тебя. Извини. Если покажешь мне дорогу, могу проводить домой. Как тебе идея? Конь фыркнул и легонько боднул мордой в раскрытую ладонь. Взявшись за поводья, Леви хотел повести его в сторону деревни, которая находилась в десятке километров через лес, но конь не поддался. — Так «да» или «нет»? Ты уж определись. Что? — тот снова фыркнул и неловко подскочил на месте, а после продолжил перебирать копытами. — Ты… ищешь всадника? — Леви хмыкнул. — Тогда стоило поискать в другом месте, тут я тебе не помощник. Конь стал крутиться на месте до тех пор, пока стремя не оказалось аккурат напротив когда-то опытного наездника. Внутри у Леви трепетно защекотало. То были давно исчезнувшие воспоминания ощущений от быстрой верховой езды. Испытать бы их снова. Хотя бы раз, напоследок. Леви усмехнулся, даже не заметив, как давящие ранее чувства внезапно испарились, стоило ему дойти до поля. Внутри жгло давним азартом — даже нога не болела. — Ладно, — знакомым движением он забрался на лошадь. — Показывай дорогу. Ветер бил в лицо и трепал плащ за спиной, пока конь стремительно несся вперед. Леви не мог знать, но если бы их кто-то видел сейчас, то нечаянный свидетель мог бы рассказывать потом, что видел в поле вороного коня с молодым мужчиной, выправкой напоминавшим солдата из былых, давно прошедших лет.