а я ни о чем не жалею
и дело идет к Рождеству
и будто немного светлей
будто бы это меня зовут домой
♫ Немного Нервно — Дело идет к декабрю
Это была не женщина — дьявол в женском обличье, демон, пришедший искушать его, или же сам Бог решил таким образом испытать веру раба Своего на прочность. Проверить, насколько он достоин сана; даже Христос был искушаем дьяволом в пустыне. Если правая рука соблазняет тебя, отсеки ее — говорит Библия. Бог дороже всех, дороже самого любимого человека. Клод Фролло признавал это, принимая сан. Он изучал теологию, узнавал Бога со всех сторон, но все равно Господь оставался непостижим и непознаваем, оставался высшей силой, недоступной никакому разумению человека. Человек — слаб. От танцующей цыганки хотелось отвести глаза, как от пламени или солнца. Она жгла взгляд, она притягивала, она будила в Клоде самые низменные темные чувства, ранее не испытываемые и похороненные навсегда: он в браке с Церковью, иного пути нет и быть не может. Но… Нет. Клод отвернулся, сжимая руку в кулак так, чтобы ногти побольнее впились в ладонь и отрезвили. Он недостаточно работал над умерщвлением плоти. Он совершил ошибку, посвящая себя больше науке, чем вере, и веру воспринимал тоже больше как науку, не погружаясь искренне и всей душой. Его одолевали губительные сомнения и мучили опасные размышления. Он был грешен, и вот его наказание: танцует, белозубо улыбается, сверкает темными глазами — темными, как адская бездна. Проклятие. Клод развернулся, ступая прочь и более не в силах выносить это. Он почти решился на радикальные меры: приказать Квазимодо похитить девчонку. Горбун всецело предан приемному отцу, сделает для него все, чего бы тот ни пожелал, и будет молчать, а, оказавшись наедине с ним в келье, возможно, эта девушка… Имени ее Клод старался не называть даже мысленно. У нее не было имени — это бы сравняло ее с простыми смертными. Ее — богиню, демоницу, саламандру, нимфу… она не была просто женщиной. Имя было ей легион. В декабре на улицах Парижа было холодно; снег не выпал, но небо нависало над городом ледяным куполом, а морозный ветер продувал даже теплую шерстяную ткань. Фролло не смотрел по сторонам, но и не шел быстро; быстрая ходьба не приличествовала его сану. Ступал чинно и размеренно, как бы ни хотел перейти на бег, подобно преступнику, удаляющемуся с места происшествия. Он был преступником. Он был священником, который полюбил женщину. Или думал, что полюбил, ибо любовь, истинная, чистая — не рождается на одной похоти. Клод желал тела цыганки, желал так отчаянно, что готов был пожертвовать всем ради одной ночи с ней, продать душу дьяволу и вечно гореть в Аду. Всего лишь ради одной ночи. Господи, Господи, зачем ты оставил меня? Стоило Клоду подумать это, вознеся короткую молитву к зимним небесам, готовым просыпаться снежинками, и, подобно знаку свыше, кто-то коснулся его локтя. Озаренный безумной надеждой, что это вожделенная им цыганка, Клод обернулся — и сдержал вздох, но не разочарования, а восхищения, ибо перед ним стоял ангел. Женщины не могут быть ангелами, но если бы могли — то выглядели бы именно так. Золотоволосая, нежная, с лицом Мадонны и растерянной улыбкой на пухлых прелестных губах, полная юного очарования и утонченная, как цветок лилии. Ее большие голубые глаза взирали на Клода с робкой надеждой. — Мадемуазель? — спросил он; по виду она не казалась замужней. — Чем могу служить? Она быстро метнула взгляд в сторону, словно чего-то боялась, словно ее могли преследовать, и тонкие пальцы чуть крепче сжались на локте Клода. — Вы мэтр Фролло? Этот голос, слетевший с ее уст, также мог принадлежать лишь ангелу. Мелодичный, как звон струн лиры, ласкающий слух; всего три слова, но как они были произнесены! — Да, — он кивнул. Во рту пересохло, но не от похоти, а от восхищения; все, что только что Клод ощущал к цыганке, вдруг исчезло, развеявшись, как дым на ветру. Ангел появился вовремя и спас его от кажущейся неизбежной гибели. — О, хвала небесам! — воскликнула девушка. — Само провидение помогло мне так быстро встретить вас! — и, потупив свои прекрасные глаза, добавила, — Я бы желала исповедоваться. — Разумеется. Что угодно, он сделал бы для нее что угодно, от исповеди до возведения в лик святых. Подав ей руку, Клод ввел девушку в собор, где темноту нарушали лишь свечи. Она ступала по церковным плитам с грацией королевы; походка выдавала в ней особу голубых кровей. Бывают ли ангелы простолюдинами? — Святой отец, — девушка взмахнула ресницами, — я согрешила. Она согрешила! Знала бы она, о чем только что думал он — о том, как усладить свою плоть, несмотря на все данные Господу обеты; имел ли он право прощать чьи-то грехи? — Как вас зовут? — невпопад спросил Клод, вопреки процедуре исповеди, но ее это ничуть не смутило. Только в глазах блеснула печаль, а может, ему показалось. — Изабелла Бартрин. — Изабелла… — повторил он, пробуя ее имя на вкус, как сладчайшее вино. — Простите, мадемуазель Бартрин. — Нет, ничего, — она сжала руки на подоле шерстяной черной юбки. — На самом деле я пришла не столько ради исповеди… совсем не ради исповеди. Вот, — Изабелла вынула из потайного кармашка платья конверт, протянув его Клоду. Когда он взял письмо, кончики их пальцев соприкоснулись. — Прошу, прочтите сейчас. — Конечно, мадемуазель. Не медля, Клод раскрыл письмо, читая при свете свечи, и изумленно вскинул брови — это было послание от его давнего друга еще со времен учебы. Единственного человека, которого Клод Фролло мог считать товарищем, помимо книг и ученых древности. «Мэтр Фролло, — писал тот, — я искренне прошу простить меня за столь внезапное появление и причинение вам неудобств, но еще больше прошу вас принять участие в моей сестре. Она юна, наивна и не знает жизни, но, видит Бог, создана для большего, чем прозябание в провинции. Если вы станете ей защитником, если вы сумеете помочь ей в ее карьере или если вы сможете отыскать для нее достойного мужа — клянусь душой, не будет у вас более преданного слуги, чем Жан де Леви, и заклинаю вас нашей дружбой не отказать мне в услуге, как и я, смею напомнить, когда-то не отказал вам. Ибо на небесах зачтется помощь ближнему, и на Страшном Суде ляжет на чашу весов Господних». Жан де Леви. Он вправду помог; без его участия Клоду было бы сложнее устроить Жеана учиться, но друг мог и не просить, и не заклинать. Оказывать услуги ангелу — величайшее счастье из всех земных. Под куполом собора Парижской Богоматери здесь и сейчас, в этот декабрьский поздний вечер, Клод Фролло поклялся перед Господом и самим собой, что сделает все ради Изабеллы Бартрин, и служение ей искупит его вину вожделения к цыганке. Примерно так же когда-то он клялся воспитать Квазимодо, дабы Бог был милостивее к Жеану. — Мэтр Фролло? — окликнула его Изабелла, уставшая ждать вердикта. Фролло обернулся к ней. — Я в вашем распоряжении, мадемуазель. — Верните письмо, — тихо попросила она. Клод послушно возвратил бумагу, вновь соприкоснувшись кончиками пальцев, и по знаку Изабеллы первым пошел к выходу из церкви, краем глаза заметив, что она торопливо рвет письмо в клочья и сжигает их в пламени свечи. Что ж, у всех могут быть тайны. Даже у ангелов.