так беспечно сводило нас судорогой
это суть дороги — брать недорого
за твоего Бога, за моим милым
♫ Немного Нервно — Судорога
Отказаться от помолвки с Фебом было чудовищно сложно. Флёр-де-Лис знала, что так будет; Феб — хорошая партия, он ее кузен и потому знаком матушке лучше прочих, он состоятелен, молод и перспективен, но даже так она больше не могла заставлять себя закрывать глаза на его измены, понимая, что так будет всегда, что в браке с ним она до конца жизни будет вынуждена носить клеймо обманутой жены. Многие так живут, Флёр-де-Лис не могла. Матушка говорила: это ее гордыня; если она и была права, Флёр-де-Лис было все равно. Она четко сказала и матери, и Фебу: помолвка расторгнута, свадьбы не будет. Феба это смертельно оскорбило. Матушка плакала целый день, но Флёр-де-Лис была непреклонна. Лучше прожить век одной, лучше в монастыре, где ее красота увянет — эта красота все равно увянет, если ее отдадут Фебу, и увянет гораздо раньше. Лучше броситься в Сену. Флёр-де-Лис с тоской покосилась на блестящие речные воды. Мост Менял, как всегда, пестрел толпой разнообразных посетителей здешних лавок, даже ночью тут кипела жизнь, и прыгать отсюда было бы неразумно. Не то чтобы она всерьез хотела покончить с собой, просто… — Быть может, хочешь присмотреть себе украшение? — Алоиза нежно коснулась руки дочери. Вместо того, чтобы рыдать или осыпать Флёр-де-Лис бранью, она начала поступать иначе — была с ней подчеркнуто нежной, старалась угодить и теперь относилась к отмене помолвки, как к временному капризу. Над лавкой висела вывеска «Ковчег обручального кольца». Флёр-де-Лис скорчила гримаску. — Не хочу, благодарю вас, матушка. Пойдемте скорее домой, я устала, — и, вздернув носик, она ускорила шаг; если мать желает видеть ее избалованным ребенком, она охотно предоставит ей это удовольствие, но и не уступит. Сказала: нет, значит, нет. У дома их поджидал Феб, расхаживая туда-сюда. Это тоже было ожидаемо; с момента отказа Флёр-де-Лис Феб не оставлял попыток заставить ее передумать, клялся в любви и верности, но она не сомневалась, что эти любовь и верность он испытывает только к ее приданому. Увидев мадам и мадемуазель де Гонделорье, Феб чуть ли не бегом бросился к ним, и Алоиза поспешно ускользнула в дом, оставив их одних. Феб упал на колени. Флёр-де-Лис закатила глаза — эти сцены утомили ее уже давно. В его якобы преклонении перед ней не было ни капли искренности, и выглядело это не трогательно, а гадко. — Моя прекрасная леди, — заговорил Феб. — Могу ли я просить вас еще о паре минут вашего времени? — Просить вы можете, что угодно, но это не значит, что получите положительный ответ на просьбу. — Как холодно! Молю, всего минута! — Минута, — сдалась Флёр-де-Лис. — Но и час ничего не изменит. — Вы слышали злые слухи! — Феб попытался схватить ее за руки и припасть к ним губами, но она отняла ладони. — Злые слухи, которые распространяет весь Париж? Феб, — устало сказала Флёр-де-Лис, — имейте мужество признаться в том, что были мне не верны. Вы носите форму капитана городской стражи, вы не боитесь вооруженных преступников, что же — вас пугает беззащитная девушка? — Пугает! — вскричал Феб. — Пугает! Никто не может быть мне угрозой более, чем ваш холодный взгляд, режущий хуже любой шпаги! Умоляю вас, Флёр-де-Лис… — На нас смотрят, — она снова отняла у него свои руки. — Встаньте. — Нет! Если придется, я буду стоять здесь на коленях до тех пор, пока вы меня не простите! Чего вы хотите? Что я могу сделать, чтобы заслужить прощение? Только скажите! — Просто оставьте меня в покое, — попросила Флёр-де-Лис, пытаясь обогнуть Феба и уйти в дом, но он цепко схватился за ее юбку. — Ангел мой, жизнь моя, душа моя, я же у ваших ног! — Отпустите, — она попыталась вырвать у него платье, но Феб так крепко держал, что можно было только порвать дорогую ткань. — Не отпущу! Ни за что! Умру — не отпущу! — Вам же сказали, — вдруг раздался низкий голос, — отпустите. От стены отделился ранее незамеченный Флёр-де-Лис молодой мужчина — черноволосый, черноглазый, изящно одетый и ничем не похожий на простолюдина. Все, от одежды до осанки, выдавало в нем знатного человека, а взгляд, которым он одарил Феба, указывал еще и на то, что этот мужчина умеет отдавать приказы и привык, что его слушаются. — Вы еще кто такой? — Феб встал; быть на коленях перед девушкой ему не было стыдно, но перед каким-то непонятным типом — уже задевало гордость. — Это имеет значение? Я просто прохожий. — Вот и проходите мимо, — огрызнулся Феб. Незнакомец насмешливо вскинул бровь. — Вот как? И вы — капитан городской стражи? — Именно я. — Хороша же городская стража Парижа, если ее командир прилюдно домогается девушки. — Это моя невеста! — Нет! — вмешалась Флёр-де-Лис. — Я больше не ваша невеста! Я дважды просила вас отпустить меня! — Вы слышали? — незнакомец усмехнулся краем рта. — Даме неприятно ваше общество. — Не вам указывать мне, что делать, — рука Феба метнулась к шпаге в ножнах на бедре. — Вы вмешиваетесь не в свое дело! — Ищете дуэли? — глаза мужчины смеялись. — Вы можете ее получить, хотя, видит Бог, мне не хотелось бы доводить дело до крайности. Сейчас мне совсем не нужно привлекать к себе внимание убийством такой известной персоны, как вы. — Убийством? — вскипел Феб. — Убийством?! Да вы царапины на мне не… Он растерянно замолк, открыв и захлопнув рот, как выброшенная на берег рыба — молниеносно выхваченная из ножен чужая шпага скользнула по его груди, отрубив застежку плаща. Плащ тряпкой упал к ногам. Флёр-де-Лис ахнула — восторженно и испуганно одновременно. — Я неплохой фехтовальщик, месье, — протянул незнакомец. — Но если все еще желаете проверить, насколько вы мне ровня… — К черту! — зло сплюнув на мостовую, Феб зашагал прочь. Флёр-де-Лис думала, что ссора продолжится, но ее нежданный спаситель не стал догонять или окликать грубияна. — Благодарю вас, — спохватилась она. — Рад служить, — он коротко поклонился. — Разрешите откланяться? — Погодите. Скажите, как вас зовут? Ей показалось, что пару мгновений молчания он колебался, решая, стоит ли говорить. — Жан. — Просто Жан? — Просто Жан. Простите мне мою грубость, но у меня есть причины не разглашать свою фамилию. Могу я в ответ узнать ваше имя? — Флёр-де-Лис де Гонделорье. — Очаровательно, — прозвучало это скучающе, но взгляд Жана цепко осмотрел всю Флёр-де-Лис с головы до ног, и ей стало неуютно, будто она стояла перед ним без платья. — Я пойду домой, — быстро сказала Флёр-де-Лис. — Меня ждет матушка. — О, конечно. Хорошего вам дня. Она удалилась почти бегом. Жан де Леви отступил назад, скрываясь с хитросплетениях улиц. Он не собирался вмешиваться в какие-либо истории, но и наблюдать, сложа руки, не смог — капитан городской стражи не обижал девушку, но та настолько очевидно страдала от его мольб о прощении, что выносить это долее у Жана не получилось, меж тем как думать ему следовало только об одной женщине. Той, что уже давно и счастливо была замужней, имела сына и носила титул принцессы. Жан де Леви вел крупную игру, где на кону стояло слишком много, и старался быть максимально осторожным.***
Цветущие вишни, темный собор; мазок розовым, мазок черным, мазок белилами для блеска. Взмах кистью, еще, еще — и последний штрих. Изабелла опустила руку с кистью и торжественно объявила: — Я закончила! Как она и обещала, к апрелю. Город уже шептался о скором прибытии Анны де Божё, деревья цвели и отцветали, дни становились все длиннее и теплее, весна вступила в свои права, готовясь переходить в теплое солнечное лето. Обойдя Изабеллу, Клод остановился за ее спиной, через плечо художницы разглядывая творение ее рук. На холсте был изображен собор. У его стен цвели деревья, а на переднем плане стоял священник, в котором он узнал себя. Его руки были сложены в молитве, взор свой он обращал на небо; Клод не принимал такую позу, но оценил похожесть. Подумать только, женщина, рисующая так хорошо… но чего еще ожидать от Мадонны? — Прекрасно, — проговорил он, любуясь картиной. — Вы невероятно талантливы. — Мне понравилось вас рисовать, — сказала Изабелла, светясь от радости. — Вы чрезвычайно интересная модель. Вы… — она чуть замялась, но решилась, — …красивый. — Я? — изумился Фролло. — То есть… кхм… Вы слишком добры, — спорить и отрицать ее комплимент было бы ребячеством. — Всего лишь говорю то, что думаю. Клод затрепетал: значит, она считает его — красивым? Она? Его Мадонна? Изабелла опустила глаза. Знал бы он, насколько хорош собой, знал бы он, как ей хочется шагнуть к нему, положить ладони на грудь, потянуться к губам, греться его теплом, греть его в ответ… и пусть это будет грехом… — Ангел мой, жизнь моя, душа моя!.. Голоса парочки и до того звучали сзади, но стали громче, и Изабелла вздрогнула, узнав Флёр-де-Лис и Феба. — Как думаете, мэтр Фролло, — перевела она тему, — Флёр-де-Лис верно поступила, когда отвергла Феба? Феб. Клод сжал челюсти: он терпеть не мог этого высокомерного повесу, в котором словно собрались воедино все семь смертных грехов. — Думаю, верно. Месье де Шатопер нарушал все клятвы еще до брака, и сомневаюсь, что не продолжил бы ранить душу бедняжки. — Отпустите девушку. Изабелла вздрогнула по-настоящему — как от удара. Этот голос она узнала бы из сотен тысяч, самый родной голос после материнского. Жан… что здесь делает Жан? — Ваш брат? — Клод удивленно распахнул глаза. — У Жана кое-какие дела в Париже, — она постаралась, чтобы ответ звучал как можно непринужденнее. Вот о чем ей следовало думать, а не о священнике и том, что прячет его сутана. Жан либо собирался сделать первый ход, либо уже сделал. Победа или проигрыш были равны жизни или смерти, а Изабелла тем временем спокойно развлекалась и наслаждалась безаботной жизнью. — Вы не подойдете поздороваться? — Нет, и вам не следует. Если будет нужно, Жан сам найдет меня или вас. «Вы будете нужны мне». Клод не спрашивал, зачем, но не сомневался, что и Жан, и его сестра плетут какие-то интриги, и потому в Лувре ему могла бы понадобиться даже шпага, если бы священники носили оружие, но так как оружием он не владел, то острым, подобно шпаге, должен был стать его ум. После того случая с обмороком Фролло оставался верным клятве, не занимался самобичеванием и хорошо с аппетитом ел. Изабелла при каждой встрече осматривала его оценивающе-взволнованно, и каждый раз он вспыхивал изнутри, вспоминая, что она видела. Что он видел — пусть только во сне. В Библии говорили: «если правая твоя рука искушает тебя, отсеки ее и брось от себя». Клода искушали глаза, уши, мысли — проще было взаправду шагнуть с крыши Нотр-Дама. — Что будете делать с картиной? — спросил он, усилием воли заставив себя думать о другом. — Не знаю, — заулыбалась Изабелла. — Понятия не имею. Но мне не хотелось бы продавать ее или вообще расставаться с ней. Это первая картина, которую я написала по-настоящему, не карандашом на бумаге, а красками на полотне. — Первая? Нарисовано было чересчур хорошо для новичка. Клод не сказал этого, но Изабелла поняла по его удивленной интонации, довольно зардевшись. — Все благодаря вам. Вы вдохновляющая модель. Ах, точно! — она хлопнула в ладоши. — Я возьму эту картину с собой в Лувр, чтобы там могли ее оценить! — Уверен, что вас оценят по достоинству. — На самом деле… — Изабелла печально улыбнулась. — Думаю, этого не будет, и вы это знаете. Возможно, мое рисование кого-то развлечет, только и всего. Я хотела бы ехать в Лувр, чтобы получить там возможность заниматься живописью, но это лишь глупые мечты. Скорее всего, меня просто выдадут замуж, составив выгодную партию. Замуж… Клод закусил щеку изнутри. Он понимал это, но думать про ее замужество не хотел. Отдать ее кому-то… зная Изабеллу пару месяцев, он чувствовал, что знал ее всю жизнь. Она была особенной, она была Мадонной… но и Мадонна вышла замуж за Иосифа, напомнил он себе. Это долг каждой женщины. Счастлив будет тот, кто станет ее мужем… вот только она уже была в кого-то влюблена. В кого, Клод до сих пор не узнал. — Ваш брат не станет неволить вас, — сказал Фролло. — Он прислушается к вашему мнению. Быть может, он устроит так, что вы выйдете за того, кого любите. Изабелла горько усмехнулась. Знал бы он… Хотелось бы ей, чтобы он знал, но она ни за что бы не сказала. Все равно ответом Клода будет отказ, неважно, взаимны ее чувства или нет — ей стоило просто погасить их. На свете много красивых и интересных мужчин, которые не носят сутану. Вот только тянуло ее именно к Клоду Фролло.