Система

Новый день, что он мне покажет?

Шум трибун доносился до гримерной, где в свете ярких ламп находилась Тори — состоятельный лирик, чьи слова часто цитируют в повседневной жизни. Девушка, глядя в зеркала, подправляла свой внешний вид перед выходом на большую сцену. Ее глаза полыхали идеей, а душа горела желанием изрекать и в совокупности это сочетание создавала запоминающейся образ. Тори собрала волосы, и, завершая свой образ надела две линзы, из которых одна ярко зеленая, а другая голубая. «Ну что ж, держитесь! — раздался булькающий звук, — девушка знала, что уведомления у нее включены только для самых важных людей, — так… кому я сейчас нужна… Эрнест? — Тори открывает переписку, первой реакцией было не понимание, а дальше страх», — девушка набрала номер телефона и через секунду раздались гудки — тишина. Тори выругалась вопреки высокой культуре, и решила несмотря на концерт, поехать и узнать, что случилось с ее коллегой. — Тори! Вы куда идете, вам же через час выступить надо будет! — прокричала вслед продюсер лирика. — У меня возникли непредвиденные обстоятельства и мне нужно срочно узнать что случилось, — девушка покинула здание, вызвав такси в помещение где этим утром выступал ее дорогой друг. — Вы подумайте о последствиях! — Мы еще вернемся к этой теме! Водитель добрался быстро — в это время дороги пусты, так как большая часть жителей Империи находится на алгоритмах. Тори открыла дверь и ее встретила пустота — никого нету. «Может в рекреационной?» — сама себя спросила девушка отправишь в комнату, где собираются писатели, ожидая своего права на выступление. Нельзя было сказать, что воздух обладал запахом, но в его ароматах чувствовалось напряжение. Он был тяжёлым, таким же какой бывает в узких помещениях при избытке влаги и высокой температуре. Дышать нечем. Сложность ситуацию усугубляла тишина, бывает странное, противное чувство, когда ты находишься в месте, где по умолчанию должно быть громко, но оказавшись в нем и не услышав звуков, мозг пытается понять, что не так. И по итогу все это сказывается на восприятие места, ты чувствуешь его по другому. Тори коснулась засаленной ручки, и, открыв дверь, девушка вошла в комнатку. По полу были разбросаны бумаги. Все истоптаны и испачканы. Стулья перевернуты, а шкафы сбиты со стен, а их содержимое выпотрошено и слегка обуглено, пожара не было — серая лужа воды находилась в центре комнате. Девушка обходила комнату и пришла к выводу: »все уничтожили… нету текстов и в том числе моих…» — девушка, использовав телефон открыла переписку. Эрнест ответил, что находится в больнице и в ответ на вопрос: «В какой больнице?» — прислал свой адрес. Пострадавшего временно оставили под наблюдением, разумеется Эрнест умолчал о чем говорил утром, лишь сказав что пережил сильный стресс. «Дорогая моя подруга, приезжай завтра — сегодня у тебя важное выступление и мне очень не хочется, чтобы ты упустила свой шанс из-за моего плохого самочувствия», — следующим сообщением написал поэт. Убирая телефон. — Доктор, сколько мне жить осталось? — иронично спросил Эрнест, обращаясь к только что вошедшему старому специалисту. — Что за дурной вопрос? У Вас вся жизнь впереди, а сегодняшней случай был вызван сильным стрессом при сердечной аритмии. — Завтра меня не будет в живых и я прошу дать мне лист бумаги и ручку, я хочу написать несколько слов вычитанных в книге. И это будет моим последним посланием… Прошу Вас, если ко мне придёт девушка, то не пропускайте ее сегодня… я не могу смотреть ей в глаза. — Хорошо будь, по Вашему, — с этими словами врач вколол лекарство соседу Эрнеста по палате и позже удалившись. Через 6 минут медсестра принесла в палату все что просил парень. Эрнест, взяв ручку, вывел тонкой и дрожащей линией текс: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус», — эти слова поэт запомнил, когда слушал речи Михаила, но к сожалению от него осталось только имя. Фамилия была стерта со страниц истории и только «Михаил» осталось в разумах единиц. «Можно было бы уже покончить с собой, но нет! Мне есть что сказать перед ликвидацией, я знаю чего хочу получить от последней воли… Эмоции закипают во мне и я должен оставить что-то после себя». Поэт не останавливал руки и на бумаге появлялись слова: «справедливость», «истина», «боль» и «тьма». Мысли струились и через пару часов потоки творчества иссякли. «Я написал все что хотел, осталось лишь высказаться инспектору в лицо», — Эрнест с этими словами уткнуться в стену, дожидаясь начала следующего дня. Пришел вечер, люди вернулись по своим квартирам и колесо Сансары вновь совершает оборот, начиная цикл заново. Эрнест уже имел силы встать на ноги. Подле окна поэт взирал на раскаленный закат, солнце уходило. И только сейчас закат и будущий рассвет будут самыми красивыми явлениями которое он встретит. «Ценим то — что потеряем», — Эрнест замер, растягивая момент. Прошло время и солнце окончательно скрылась, а горизонт посерел. «Нужно будет выспаться, завтра все-таки дама сердца приедет, а мне нужно с ней попрощаться», — с этими словами поэт лег в койку и долго мучаться не пришлось, уснул почти мгновенно. Всю ночь мучило лишь одно сновидение — необъятная бездна. Эрнест смотрел в абсолютную пустоту и она посмотрела на него. — Просыпайтесь, мы скоро Вам поставим холдер для измерения суточного давления, — врач разбудил Эрнеста, открывая шторы. — Не стоит тратить на меня время, лучше уделите внимание другим… Вчера девушка ко мне приходила? — Да приходила, я после того как увидел ее сразу понял, кто Вы такой. До этого думал что вы тезка поэта, но нет я ошибся Вы — тот самый Эрнест. — Рад слышать что обо мне знают и за кругом любителей поэзии. Сегодня Тори должна будет прийти. Пропустите ее. — Будь по вашему, я передам информацию. Вам что нибудь надо? — Нет, ничего. Я лишь хочу поговорить с Тори, мне нужна пища духовная — не больше. Врач покинул помещение оставив Эрнеста наедине с мыслями и другими пациентами. Редкий кашель нарушал тишину и на этом все фоне, и вдруг голос: — Ты че реально тот самый Эрнест? — раздался вопрос справа от парня. — Он самый… — нехотя отвел поэт. — В натуре! Я то думал хер простой, как я работяга, не у нас тут просветитель и вещатель. — Друг мой, Мне и жить немного осталось, я думаю что сказать даме сердца и можете немного тишину подержать. — Как скажешь, писальщик. — Спасибо. Через два часа в коридоре раздался легкий, как весенний ручеек, знакомый голос девушки. Эрнест, предвкушая цветочный запах парфюма, улыбнулся. В палату вошла девушка с длинными светлыми волосами, одетая в слегка облегающую форму лирика, которая подчеркивала изящную фигуру. — Здравствуй, — поприветствовав девушку, Эрнест отвел взгляд в сторону. — Что случилось вчера? — Давление очень сильно поднялось, вот и вызвали скорую… присядь пожалуйста. — Хорошо, — девушка уместилась рядом с поэтом, — а причину происшедшего ты знаешь? — Тори наклонилась нежно поцеловав Эрнеста в щеку — Знаю причину… давай не будем говорить об этом. Я хочу вести разговор о важном… Тори ты мне безумно нравишься, я уверен что ты это уже давно знаешь, но все равно скажу что я питаю к тебе нежные чувства. Я люблю тебя и хотел прожить с тобой всю жизнь, занимаясь творческом… но мои мечты несбыточны и я уже написал свой последний текст. — Эрнест, что ты несёшь? Какой последний текст? Что случилось вчера? — Ты скоро узнаешь… я думаю он придет с минуты не минуту. У Вас свободное время вместе с ним выпадает на один и тот же час. И словно по команде в помещение вбежал запаханный врач, на его лицо не было живого места, а глаза разбегались. «Поэт херов, ты что совершил, что за тобой Войд пришёл?». — Тори, и вот тебе мой ответ, на вчерашнем выступление был инспектор и все закончилось крайне плачевно. Я рад, что ты пришла. И присутствовать на моей смерти тебе не надо. Я сказал все что хотел. Я обнимаю и целую тебя, будь счастлива, прощай. — Я останусь и проведу последний твой час жизни рядом с тобой, — девушка крепко сжала руку Эрнеста, — мои чувства были все-таки взаимны, но сердце разрывается от обстоятельств при которых я все это узнала. Через минут десять в комнату вошел инспектор. Творческий слог Эрнеста описал бы его приход такими словами: «В кристально чистом обители повеяло мёртвым холодом, расточился трупный запах, какой исходит от тела убийцы. В миг в лице человек возник дьявол — страшное и коварное творение зла. Глаза впалые, темные и пустые, зрачков не видно, но чувствуется их непрекращающееся движение. Губы скрывают частокол кровожадных зубов разорвавших ни одну глотку. Шея туго затянута узким воротником, мешающим вещать во имя справедливости. Он может лишь жалко извергать ложь и плеваться грязью. Руки гнилые, мертвые ткани нашиты поверх металлических костей, образуя хаотичное узоры. А оставшиеся часть тела скрыта чёрным плаще, пряча от всего мира уродства души». — Номер статьи ты знаешь, доказательства у меня при себе, — Войд достал из-под плаща портативный жесткий диск, — на нем записано Ваше выступление, информация была снята с моих имплантов работающих круглосуточно. Эрнест, отодвинув руку Тори, поднялся, глубоко вздохнув. Взгляд устремил за спину Войда, будто за его спиной не было стены, а находилась бесконечно просторная даль. — Я все понимаю и перед тем, как воспользоваться последней волей я хочу поговорить. — У Вас 15 минут на все рассуждения. — Благодарю. Я хочу начать именно с Вас. Войд Вы уже давно не человек, Вы убийца наделённый властью, который терзает невинных под знаменем закона, но найти настоящего убийцу среди толпы Вам не под силам. В течение нескольких лет наш блюститель ищет маньяка и так не сдвинулся с места. Сколько человек было убито, пятнадцать, двадцать? А сколько будут еще убиты? Что мне боле говорить, Вы такой же как он — психопат. Вам чужды понятия справедливости, любви и семейных ценностей. Вы не можете проникнуться нашим ужасом, когда существуешь с такими тварями у людских обличиях. Вы пришли убить меня за слова, не ликвидировать — а убить! Бог если ты есть, то я отдам тебе свое сердце! О как меня гложет что слова «честь» и «справедливость» забыты. Они остались на страницах истории и то скоро будут вычеркнуты из-за ненадобности. Выброшены как старый мусор… Прощай мораль, с тобой никто не считается. И я стою перед Вами, выпрямив спину, зная что моя жертва не будет напрасной, да Вы меня пристрелите как собаку, но люди не смирятся и будут бороться, я уверяю Вас что время возьмёт своё. Империя — распадается и это закономерно, — Эрнест разведя руки в сторону, будто говоря «мне ничего скрывать» подошёл к цветочной вазе, достав из нее алую розу, которую принесли его товарищу по палате. Поэт сделал глубокий вдох, насладившись ароматам цветка, расплылся в улыбке, — Войд, Вас рано или поздно утащит тьма, мы не бессмертны и Ваша жизнь отмерена. Сотни тысяч людей ждут высшей смерти и молят об этом. Вы забрали слишком много и заплатите за это цену куда ниже, чем должны. Не прошло и секунды, после того, как Вы забрали моего друга, как я мечтал пережить Вас и станцевать на Вашей могиле, но видимо не судьба… — Вы закончили? — спросил Войд после длительной паузы. — Да, а теперь перейду к своей последней воли. Войд выбейте на своей руке татуировку гласящую: «Memento mori», — что переводится как «помни о смерти». На этом я хочу закончить, сделайте свою работу, пристрелите меня, зная что справедливость восторжествует. Прощайте инспектор Войд. Раздался короткий смешок, за ним мертвая тишина. Никто не двигался, все замерли в ожидание трагедии. Люди лежавшие в больничных койках отвернулась, делая вид что спят. А сам же Эрнест, гордо подняв голову, смотрел горящими очами в стеклянные глаза Войда. Тори сделала первый шаг, подойдя к своему поэту со словами: «Господин инспектор, дайте мне одну секунду, ведь другого шанса у меня уже не будет», — получив утвердительный кивок блюстителя порядка, девушка охватила голову Эрнеста и прикоснулась своими горящими устами к охладевшим губам опального поэта. Парень прикрыл веки, обняв Тори за талию и прислонив к себе. Аромат цветков стал ярким и различимым, Эрнест уже мог сказать что он принадлежал орхидеям. Но к сожалению! к великому сожалению! аромат этого цветка станет ассоциироваться со смертью и потерей. Эрнест открыл глаза, поправив освободившийся рукой прядь волос девушки. Тори отпрянула от парня, отведя в сторону заплаканные глаза. Войд вытащил из кобуры орудие смерти. И холодной рукой, ведомой пустым сердцем. Инспектор прицелился. — IKN-6715, я приступаю к вашей ликвидации, прошу не оказывать сопротивление. — «Ад пуст. Все черти здесь», — однажды сказал великий драматург. А я скажу «в эпилоге восторжествуют Бог!». Эрнест с усладой закрыл глаза — он не боится смерти. Поэт сделал все что мог, и сказал все что хотел и теперь его ничто не держит в этом мире. Войд нажал на курок и раздался приглушенный звук осечки. Эрнест спешно открыл глаза, в его очах читался весь спектр человеческих эмоций и эффект усиливался с каждой последующий секундой. — По закону, если преступник выживает после смертной казни, он теряет статус преступника и возвращает статус добропорядочного гражданина Империи. Ваше дело будет закрыто в течение суток, а имя очищено. Я приношу извинения за случившееся. А теперь Эрнест слушай меня внимательно. Тот факт, что ты выжил — божественное вмешательство, моё оружие никогда не давало осечек и сегодня произошло чудо. Тот факт, что ты оправдан не исключается того что я найду на тебя статью, это лишь дело времени. Поверь, когда ты оступишься — я буду рядом, а пока этого не случилось — живи. И советую Вам посетить больше мест и Вы увидите, как люди мыслят, Вам не стоит думать за всех. До свидания. Инспектор покинул помещение и за ним ушла голодная смерть, которая впервые не вкусила плоть. — Пиздец… — Эрнест вытер рукой холодный пот со своего лица, упав на больничную койку. Сердце билось в ускоренном темпе, он ни на секунду не сомневался в своей смерти, до него были убиты сотни, если не тысячи. И поэт знал, что должен был стать одним из множества. Но раз судьба дает второй шанс, то стоит умолкнуть на время. — Эрнест, — Тори крепко обняла парня, прижав его с своей груди, по ее щекам стекали окрашенные слезы — туш потекла, — теперь все будет хорошо, сегодня произошло чудо, — Тори своей нежной рукой положила ладонь Эрнеста на свое бедро. Опальный поэт ничего не сказал, лишь тихо заплакав. Солнце находилось еще высоко, как Войд покинул больницу. Мертвая рука достала пистолет из кобуры рассматривая оружие. «Корпус не запачкан, следов указывающих что DAZ-123 находился в руках посторонних нет, — глазной имплант полностью завершил сканирование, — странно…». Инспектор сел в черный фургон, на место рядом с водителем. В салоне машины находилась замужняя пара с ребёнком. Тишина долго не нарушалась, пока машина не остановилась рядом с лесом. «Вы же помните, что лишены последней воли?» — проговорил Войд, выходя из машины. Инспектор открыл салон фургона выведя наружу двух людей и мальчишку лет 10. — Инспектор Войд, — раздался детский голос, — Вы убьете этих мразей? — Предатель должен быть убит. Ты помог Империи найти язву и она гордится тобой. — Стреляй! Стреляй! — раздался юный голос, пронизанный ненавистью. В глазах было пусто, за исключением отблеска подлинного счастья. Инспектор выхватил огнестрельное оружие и под радостный писк ребенка умертвил двух взрослых. Раздался первый громкой. Страшная картина, где убитая горем жена, держит на руках застреленного мужа. Она прижимается к его окровавленной груди, пытается уловить хоть что-то, но безуспешно. «Стреляй же! — прокричал ребёнок, плюнув в сторону убитого отца, — они враг!» Войд переместил дуло пистолета на голову девушки. В голове пронеслись мысли: «Я никак не взаимодействовал с DAZ-123 с момента ликвидации Эрнеста, он должен был дать осечку, но выстрелил», — Инспектор нажал на курок, завершив драму.