Литературное утро у Эрнеста
Ночной город воистину прекрасен по своему, тихий, мрачный и безлюдный. Огни в окнах давно погасли и люди дома восстанавливают силы, чтобы с ними пойти на алгоритм. Комендантские часы введенные по будням убили всю ночную жизнь в Империи и теперь выйти на улицу никто не осмелится. Ведь ни один человек не захочет, чтобы его кровь потом оттирали от асфальта.
Лололошка шёл напуганный до чертиков. Он понимал что любая встреча с сотрудником в форме приведёт к скоропостижной кончине. Его лишь успокаивал прохладный и сырой запах улиц, которого нет днем.
Главный герой добрался без происшествий, его на пороге встретила Кейт.
— Заходи и сразу беги спать, завтра будет усиленный алгоритм и работать придётся больше, — девушка протянула руки, чтобы принять груз в виде оружия, которое принёс главный герой, но Лололошка, покачав головой, вошел в помещение.
— Тяжести носить тебе не желательно, тем более мне не сложно, — мироходец прошёл несколько метров, отодвинув диван и приподняв доски, — вот и тайник, — парень сбросил сумку с оружием в углубление.
— Иди уже в кровать! — Кейт развернулась, направившись в сторону своей комнаты.
Ночь прошла без происшествий, под утро не было объявлено о смерти человека, что бесспорно радовало. Город просыпался от голубого сна, баннеры зажглись и улицы приобрели знакомый пестрый оттенок.
Учёные, инженеры, кондитеры, секретари — все проснулись как один. Заварив терпкий кофе, умывшись холодной водой, можно были покидать свой обитель.
Жаль только, что для людей жизнь стала абсолютно серой, ночные прогулки исчезли насовсем, а повторяющийся сценарий дня стал проклятьем.
Перенесемся в клуб литературы, где чтецы и возлюбленное гениев ведут свои беседы и рассуждения. Сегодня можно за скромную плату были прийти к ним и прикоснуться к великому. Средь множества пустующих мест, редким частоколом у первого ряда находились люди.
— Как тебе, отец? — спросил Калеб в короткой паузе между выступлениями.
— Мне все нравится, будь противно мне это поэтического утро, я бы покинул зал сразу, — Войд посмотрел на своего приемного сына, — мне очень приятно, что ты запомнил мое желание когда нибудь прийти сюда.
— Наслаждайся! Сегодня мы отдыхаем, так… дальше по плану сходить на выставку картин после чего отправится на духовые.
— Тише, сейчас будет выходить Эрнест, давно хотел его послушать.
Свет потух и на сцену в золотистой форме вышел паренёк аккуратного телосложения, весь говор прекратился:
«Приветствую всех своих слушателей! И хочу сегодня поговорить о настоящием и будущим искусства. Наш вольный язык, сильнейшим образом
скован рамками и ограничениями, которые на нас терновым венцом надела Империя. Мы должны нести опальное слово и просвещать массы, но нас заставили умыть руки и вещать на допустимые темы, от которых мы не можем отойти под
страхом смерти. Представьте, что мы могли бы освещать важнейшие проблемы Империи, мы могли бы стать
панацеей от оглушающей тишины, но нет! Нас заткнули, вырвав
жала змеи из рта и поместив в пасть
лживый язык.
Скольких из вольных поэтов разорвали люди в форме? Вы помните хоть одного из тех кого забрали? Все их имена были вычеркнуты, а работы изъяты и все что осталось у нас это память… и то многих стерли… Я помню, когда мы вечерами собирались и беседовали, как можно изменить мир, но по итогу наш круг стал редеть, ушёл сначала Генри — самый громкий из нас, потом Смит, и по итогу остался только я, — Эрнест коснулся своего глаза и движением руки убрал горькую слезу, — Прошу прощение за чрезмерные эмоции.
А теперь моё обращение к властелинам наших судеб и жизней. Я хочу сказать, что это выступление к счастью не записывается, поэтому я и говорю на столь острые темы и перед моей речью я хочу взять с Вас слово, что все сказанное мной не покинет стены этого здания, спасибо.
Я не хочу обобщать и скажу, что всегда найдутся способные бросится в огонь во имя справедливости, — Эрнест сделал глубокий вдох набрав воздуха.
Есть люди, которым дано право нас судить, они стоят выше нас, хоть мы от природы все равны. И что есть их власть если не зло? Они должны защищать нас от всепоглощающего
греха, бороться с теми, кто переступил черту и проникаться душой нашим бедам.
Но есть среди них бездушное машины и убийцы, вы понимаете о ком идёт речь. Я говорю о главном ублюдке — Войде.
Этот инспектор убил моего друга и я никогда не смогу его простить.
Он жалок! он зверь среди людей убивший в себе человека, машина творящая зло. Для него мир черно-белый состоящий из баранов идущих на убой, и, цепных собак.
Скольких убил этот душегуб? Он не пожалел собственных детей! ликвидировав всю свою семью! Рука беса не дрогнула, наведя уста смерти на спящую дочь, раздался выстрел и сердце остановилось… Для него нет ничего святого! и он не может проникнуться чужим горем! Он психопат и маньяк жаждущий человеческой крови!
Он не поседел ни на один волосок, Войд не вспомнит ни одно имя убитого им человеком!», — свет начал медленно включаться, оповещая короткий перерыв перед вторым выступлением Эрнеста.
Парень скрылся за ширмой вернувшись в комнату где сидят другие писатели.
— Как я выступил? — спросил Эрнест глядя на бледнейшие лица своих друзей, — что случилось?
— Тебя ликвидируют…
— А?
— Выйди и познакомься со зрителями…
— Хорошо, — парень пожав плечами открыл дверь и пошёл в обход.
Тем временем, Калеб не менее бледный, молча смотрел на сцену и периодически поглядывал на своего приёмного отца.
— Войд, может уйдём?
— Не стоит, я не собираюсь портить представление другим людям, а на счёт его слов я проведу беседу чуть позже.
— Спасибо… Я думал что ты его сразу застрелишь.
— Мы после литературы куда идем? — Калеб в ответ улыбнулся и приобнял отца.
Через какое время Эрнест появился в зале, рассматривая зрителей, ища причину испуга остальных. Поэт мгновенно побледнел увидев Войда, сделав шаг назад, парень уперся спиной в стену, чтобы не упасть от ужаса.
«
Пиздец…» — дрожащей рукой Эрнест выхватил телефон и набрав с трудом сообщение: «
Прощайте, меня убьют», — разослал его всем дорогим людям.
В голове понеслись мысли и проведения: «Почему именно сегодня?! Что он здесь забыл», — собравшись с силами, Эрнест придерживаясь стены вернулся обратно.
Писатель ввалился в комнату, упав на кресло и придерживая без того тяжелую голову.
«давление измерить…» — попросил Эрнест, чувствуя как его состояние ухудшается.
Прибор для измерение давления, был схвачен и присоединен к руки, через считанные секунды результат: «179 на 89», — вызывайте реанимацию.
— Гриша, выйди и скажи публике, что я не силах продолжать выступление.
— Хорошо, — поэт покинул комнату.
В зале возникло непонимание, слушатели не знали, куда делался их любимец и что стало причиной его пропажи.
Калеб догадываясь о причине закрыл лицо руками.
«Почему снова?! — читалось в выражение лица парня, — вновь все сводится к одному и тому же сценарию»
— Калеб, пошли на картины, смысл находится здесь, если дальнейшие выступления будут вести бездарные личности, — Войд поднялся, отправившись в сторону гардероба.
— Пошли! — ответил Калеб находясь на эмоциональном подъеме, — Я думал все вновь пойдёт по одному и тому же сценарию, ты зацепишься за правонарушение, а потом наказание, а так далее.
— Поднимайся или ты жаждешь послушать Гришу?
