А люди точно не птицы?

Никто не заметил его. Хотя, как можно не заметить появление человека в подвязанной светло-серой косоворотке, грязных сапогах, потрёпанном жизнью картузе (даже снять его не удостоился), да и ростом под три аршина. И ладно бы его внешний вид. На том же базаре или же простой московской улице, право, ни один бы на него ухом не повёл. Таких, как он, вся Россия-мать. Гораздо проще посчитать людей знатных, выделяющихся. Но в том-то и дело, что в этом случае было всё наоборот. Огромная белая ворона, а точнее серая и грязная, среди чёрных стрижей, ласточек и грачей. Это была зала бывшего царского дворца, светлая и просторная, с высокими и узорчатыми сводами. Теперь же используемая для встреч и приёмов с иноземцами. И ладно, бог с ним, что зала! Мало ли. Но зала была полна теми самыми элегантными и грозными птицами. И даже орлами с вóронами, так как тут присутствовали и правители тех иных земель. В этой массе он скорее был гусем. Серым, жирным и довольным жизнью. Знающим, что здесь второй хозяин – он. Никуда обычно не спешащим, спокойным до поры до времени. Если ему досадить, то мощным и смертельно (хотя бы для ментального плана) опасным пушечным ядром бросится в атаку, содрогая душу ужасом, кусая, царапая и шипя. Идя медленным размашистым шагом, он подходит к милейшей внешностью девушке. Она скорее лебёдушка. Здоровая бледная кожа, аккуратная шейка и головка, выточенные ровные черты лица. Дородные, не обделённые здоровьем плечи окаймляли кружевные белые рукава. Юбка цвета спелого каштана прекрасно дополняла образ. Наташа, а она же Беларусь, едко ухмыльнулась, увидев своего непутёвого, как многие считали, братца. – Ах! Ты чего это простым сюда заявился? Можно было бы и одеться подобающе, чтобы и людей не смущать, и себя не позорить, – театрально ахнула девица. Да, точно лебедь. Внешностью краса, а характером та ещё змея. Ну ничего. Брат в долгу не останется. Точно не он. Всё же, все они хороши, из одного семейства. Теперь его заметили. Странная атмосфера повисла. Откуда-то со стороны послышался смешок. Проскользнуло несколько неодобрительных и презрительных взглядов. Будто он чужак, не место ему здесь. Ха. Думают, смогут обломать? Ещё чего. Он здесь хозяин, а не они. Его дом, его территория, его правила. – Ну, ты же знаешь мою любовь к простой и невычурной одежде, к тому же она чистая, а это поважнее иного, – чуть наклонив голову, с мягкой улыбкой сказал юноша, сцепив в замок за спиной руки. – Сапоги, я так понимаю, за одежду здесь не принимают, ха, – глупо съязвил рядом стоящий с Наташей какой-то молодой скворец с явно выраженным польским акцентом. Брат заметил его нелепые порхания* около сестры ещё как только вошёл в зал. – Так на улице-то, видал, что творится? Дожди льют как из вёдер, а про здешнюю грязь легенды по всему белому свету ходят. Чистить сапоги – глупость и расточительность времени, – он был не против устроить какую-нибудь сценку, хотя изначально хотел по-быстрому с сестрой парочкой фраз перекинуться, не привлекая внимания. Ну, коль пошли свит да пляски. К таким сборищам он относился по-разному, как на душу ляжет настроение. Для него они были настоящими шабашами мировых масштабов. – И всё же... – начал было осудительным тоном мужчина с тростью и в чёрном фраке, но не суждено ему было договорить. – Ганя! Бестолочь эдакая. Где тебя черти носят?! – резким и неожиданным раскатом грома прозвучал голос главы русского семейства – Ардалиона Александровича, он же Союз. – Не сын, а чёрт знает что! Союз и пару слов не мог связать без обязательного упоминания мохнатых выродков с рогами и хвостами. Чертыхаться он начал ещё в отрочестве, специально, чтобы позлить набожного отца. Так юношеский бунт превратился в привычку, пронесённую через года. Теперь в воздухе летало непонимание и сильное удивление. Чего? Лет десять тому назад, когда Ардалион взял своего старшего отпрыска в Лондон на такое же пиршество, очень низенькому мальчику с пухлыми щеками, но с болезненным видом, пророчили совершенно иную внешность и характер. Нет, конечно, дети меняются, но не до такого абсурда. Хотя, если приглядеться, то помимо скрытого торжествующего злорадства от произведённого эффекта, можно было бы увидеть схожие черты с тем ребёнком. – Ну вот ты и знаешь, что я такое, – улыбнулся парень во все двадцать восемь зуба, а Беларусь чуть хихикнула. А Союз сделал вид, что не слышал этого. Кто-то из приглашённых громко вздохнул, показывая своё негодование. Нет, гости знали о передающимся по наследству скверном характере, но это было как-то совсем бестактно и грубо, да и в целом, знающие удивлялись с того, кем оказался этот гусь. – И позволь спросить, откуда же мне знать, что я могу кому-то понадобиться, ведь ко мне никого не присылали? – Сдался ты мне. Прекрасно знаешь, что обязан здесь присутствовать. Не в таком виде, но чёрт с тобой, – уже не так громко сказал старший, отвернувшись от сына, давая понять, что «разговор» окончен. Парень безразлично пожал плечами и наконец сократил те семь метров, что отделяли его от Наташи. Полячок куда-то смылся, и Ганя спокойно поделился новостями с сестрой. Но в голове пронеслась мысль, что не нужно здесь надолго задерживаться. Воздух потихоньку стал разряжаться. Стала слышна музыка, муть постепенно оседала, да только осадком оставалась на душе, хотя Мостоветские вели себя как ни в чём не бывало. Видать, такие стычки обычное дело. Но два холодных омута всё никак не могли оторваться от высокой худощавой фигуры, уж больно они были поражены. Что-то неприятно кольнуло от мимолётного воспоминания о маленьком ребёнке, который в своё время впечатался в память. Кольнуло от понимания, что этот человек и тот ребёнок – одно и то же.