***
─ Господи, я думал, он меня проклянёт, найдёт и сожжёт мой дом, и для полноты картины на этом самодельном капище принесёт меня в жертву Перуну.. Не дослушав тираду, глухой и ироничный смех эхом разнёсся где-то в каридорчике. В комнатушке же, на высокую и повидавшую виды кушетку полетели книги по истории Древней Греции и классической филологии, а после их владелец приземлился на них своей пятою, не задумываясь об их сохранности. ─ Всё ещё впереди. Я лично считал Павла Гавриловича спокойным и обладающим собой человеком, но у тебя однозначно талант раскрывать в людях их другие стороны. Вслед за Ардалионовичем в комнату, аккуратно прикрывая за собой дверь, вальяжно втёк молодой человек, ставя на стол подсвечник. Швигазвиле или же кратко «Швиг». Человек двадцати двух лет, довольно опрятный и привлекательный на вид, с маленькими усиками на старую моду, зачёсанными назад смольными волосами и в клетчатом минжаке с чёрной помятой ленточкой под воротом. Но мотивом он был чуть смазливым и поганистым типичным франтом, существующим только себе во благо, студентом последнего года медицинского обучения и по совместительству близким другом Ардалионовича. Единственное, что так в его виде выделялось ─ неподходящие небесно-голубые глаза, коим Гавриил всегда дивился. Последний же прекрасно знал о не самых привлекательных личностных качествах товарища, но за то его и любил, а в особенные моменты даже очень ценил, что тот не скрывал своей подноготной подлости ─ сразу знаешь, что ждать от человека. Да и в целом Ганя тянулся больше к убогим и ущербным, ежели к добрым и великим. — Плевать. Уже как пойдёт. За две недели пребывания в тысячном и разнолицном городе и каждодневном мотании в институт, да и ещё всяких случайных шабашей, он был так измучен, настолько потрепан и изжит, что ему хотелось просто ничего не хотеть, не видеть, не слышать, да и вообще не жить. — Хочу заснуть и вот просто чудом оказаться дома. — перевернувшись на бок, с мученьем в голосе пролепетал тот, выбрав для себя менее трагичную и глупую судьбу. ─ Не ныть! У тебя завтра последний день, перетерпишь. Да и ты ещё одно дело мне должен, да и ещё ты говорил, что сегодня с кем-то «занимаешься». Только вот интересно с кем и чем, ─ сухо, но с хитрецой разнеслось откуда-то со стороны запылённого и засаженного окошка, но также в голосе промелькнула нотка обиды за то, что друг небрежно и грубо отмахнулся от подробностей предстоящей встречи, упомянув ту случайно. Под стенкой послышался стон-скулёж раненного в самое больное место человека. ─ Что? Она тебе уже не кажется такой привлекательной? ─ усмехнулся Швиг, сложив руки в локте и прислонившись плечом к стенке, оставляя на ном белое пятно. ─ О ком ты? ─ Ну, та, с кем у тебя встреча-то? Хотя, я и прям не знаю, какая должна быть женщина, чтобы ты к ней так медленно и нехотя тащился, как перебитая в хребте кошка. ─ Во-первых, это «он», во-вторых, он годится в деды твоей прабабке, в-третьих, он будет мне разъяснять английскую словесность. ─ А, ой. ─ тут же отдёрнули. Помолчав, недоумённо спросили: ─ А зачем тебе английская словесность? ─ Эх, Макс! Если бы я сам хоть что-нибудь понимал. ─ Говоришь так, будто это снова твой только начавшийся, но уже тягостный роман. ─ Да ну тебя в канаву! В комнате на мгновенье остановилась тишина, но обернувшись, поняла, что ей тут пока не место и, улыбаясь, исчезла. ─ Не знаю. ─ тихо проговорил парень, пялясь в потолок, ─ оно само как-то выпалилось. Чёрт потянул меня сказать ему, что у меня завтра какой-то там экзамен по английскому. После он так скованно предложил мне помочь, ─ говоря это, молодой человек по актёрски сложил ладошки и быстро─быстро захлопал глазками, повысив тон голоса, но после, резко оборвав свой театр одного актёра, уже злобно прошипел, ─ видел бы ты его лицо. Язык мой бескостный, отрезать бы его. ─ Ну, не доходи до крайностей. Но, стой, подожди, то есть ты сам... . Всегда удивлялся этому свойству в тебе: создавать себе проблемы на пустом месте. С Верой, да и не только с ней, не научился? Ладно, Бог с тобой. Уже почти шесть, так что пойду я, а-то всё настроение в миг смог испоганить, ─ тихо кинул Швиг, отлипая от окна, за которым полностью почернело, и из щелей приглушенно был слышан тоскливый лай собаки. ─ И это я поганю настроение. Нет, сам вспомнил, сплёл, а я виноват! Вот зачем из мухи слона делать, можешь объяснить мне? ─ подскочив на кровати, возмутился Ганя. ─ Нет. Прощай, ─ быстро чуть не вышагал тот из комнаты. ─ Ну обожди, ты! Господи, что ж ты ранимый-то такой.. ─ торопясь, путаясь в одеяле и книгах, пытался выкарабкаться с кровати парень, ─ давай хоть чай попьём. ─ Тебе лишь бы чаи гонять, ─ зло кинул через плечо Макс. ─ Так с вечера во рту и крошки не было, да и мы с тобой даже не виделись толком, ─ уже медленно, будто минуту назад не тонул в собственной простыне, Гавриил ставил на новенький блестящий примус обратный доисторический и чуть ли не дырявый чайник. Поняв, что его собственный желудок солидарен с комментарием "товарища", да и не отпустят его так просто, Швиг шумно выдохнул, скуксил кислою мину и остался. Взявшись за спинку стула, стоявшего тут же у двери и служившего вешалкой для картуза, издавая противный скрип, Макс потащил его по всей комнате до стола, на котором и стоял примус, и за которым уже сидел растёкшийся Гавриил. Плюхнувшись на стул, Швиг так же стал пялится на шипевший огонь. Ему эта квартира определённо не нравилась, слишком пусто и просто, но вот временному хозяеву тут было в самый раз, так как она была почти что точной копией его собственной спальни. Пространство было небольшое со стенами в почти полметра, побелёнными извёсткой; посередине было деревянное и широкое окно без занавесок и малейшего на них намёка: слева от него кушетка, перед ним простенький столик, справа тумбочка, в правом углу у основной стены ─ элементарная печка-голландка. Сколько бы раз Швиг не бывал бы в это месте ─ здесь всегда было холодно, из старых рам не хило поддувало, но так же здесь всегда было как-то пугающе светло, несмотря на время суток и чем только не заляпанное окно. Но дрожащий огонёк свечи делал комнату какой-то монашеской келью, а запах воска и ещё какой-то дряни только сильнее дописывал картину. Из вещей только и было, что носибельное бельё, чемодан под кроватью и примус. ─ Слышал, что ты опоздал утром. Чего так? ─ С братом собачился. ─ Какое полезное для общественности дело, ─ посмотрев мельком на друга, усмехнулся Макс. Только вот друг, нахмурившись, сквозил взглядом огонёк примуса и что-то яростно обдумывал. ─ Нда. Хорошо, что напомнил, а-то я правда запамятовал. Надо быстро кончить с этим. Английский мне к чертям не сдался, да и вечером шляться по улочкам собирался, а не время тратить на чёрт пойми кого и что. ─ вывел итог дум Ганя. Макс, очень относительно и подозрительно смотря на «великого мыслителя», всё вспоминал пустоту своего желудка. По настроению они никогда не совпадали: когда Швиг был серьёзен и жесток в своих намерениях, Ганька начинал дурить и подкалывать острым словцом али жестом, и так же наоборот, и так же всегда. ─ Слушай, у тебя, собственно, к чаю-то есть чего есть? На Швига кинули дикий и тупой взгляд. С таким вопросом у Гавриила окончательно заскрипели механизмы в черепушке. Макс аж губу закусил, смотря на обескураженное лицо товарища. Его всегда забавляла эта шутка над ним: когда тот что-то активно думает на тему из разряда «вон выходящего», задать тому вопрос из простой повседневной жизни и быта. Всё. Второе пришествие на Свете произойдёт, пока до Гавриила дойдёт, что от него требуют, и при этом все оттенки его мысли будут выражаться на лице. Вот и сейчас так вышло. ─ А, да, со вчерашнего вечера утащил парочку сухарей и косичек. Могу ещё щи принести, ─ достаточно быстро отошёл парень. ─ Ты что?! Неси! Такое не спрашивают, и с такого начинают. ─ Помнишь, где стаканы? ─ снимаясь с места и подходя к двери, обернулся Ганя. ─ Да помню, помню. ─ уже лазя в тумбочке и суя в рот сухарь, пробурчал Швиг, а после сообразил и добавил на несуразный вопрос, ─ знаешь, тут так много мест, куда можно запрятать два подстаканника! Только вот ответом ему был звук удаляющихся шагов по скрипучей лестнице.***
С момента, как Швиг несколько часов назад напомнил об «встрече», молодому человеку почему-то казалось, что англичанин очень сильно обидеться и оскорбится на такую выходку и обязательно это припомнит. Парень нервно обдумывал, как бы ему удобно выкарабкаться из самодельной ямы. Он понял, что надо найти правильную саму методу «выкарабканья»: если б он сказал, что не хотел врать и эдакого даже не предполагал, что бес его попутал, то показался бы именно что дураком без костей в языке и царя в голове; а ежели бы он представил свою выходку как удуманную детскую шалость, то его бы, с острым словом, но простили б. А в конце концов до него дошло ─ что ж он так себе голову ломает? По чём же ему сдалось, что почувствует этот англичанин, если вообще почувствует? Он достаточно опасный, незнакомы чужак, и гораздо старше его, и не является павлином, так что скорее всего даже и не обратит на эту дурь внимания. Но всё само собой колковато, да решилось, и Гавриил был рад такой лёгкой и ответно шуточной реакции англичанина, но всё равно чувствовал какою-то тяжесть и непонятное напряжение со стороны того. Ганька, не став отходит от окна, так как ему самому было жарко и правда душно, прислонился пятою к столу, стоявшего под самым окном, просто рассматривая англичанина. Выглядел тот по прежнему строго и прилично, только вот волосы за день чуть растрепались, и одна прядь спускалась по правому виску, а на низу брюк виднелись крошечные капельки засохшей грязи. На первый взгляд ─ опрятно и официально, а приглядеться ─ уже немного потрепано и изнурённо. Голые щиколотки приятно закусал холод, а с улицы снова донёсся лай собаки, а Гавриилу показалось смешным догадка, что это была всё та же тварь, что и при встрече с Максом, только с более сиплой и хрипящей истерией. ─ Вы такой какой-то не такой от того, что я вам соврал? ─ Есть немного, ведь у людей всё же не принято врать просто так, от нечего делать. Все действия преследуют свою цель, ─ саркастично и с укоризной усмехнулись ему в ответ. ─ Период отрочества тем и определяется, что хочется творить непонятную и бессмысленную дурь. Именно, что просто так. Сила появилась, а голова, управляющей этой самой силой ─ нет. ─ Я думал, что хоть вы отрок с думающей и контролирующей тело головой. ─ Ну, во-первых, это вы так думали, а что там на самом деле ─ чёрт разбери; во-вторых, могу себе позволить ─ мне семнадцать, в отличии от того же Клайда, который мне в отцы годится, но выходки устраивающий похлеще меня... ─ Он уже конченый, нечего с него брать. Но вот, уж простите меня, семнадцатилетние дети не живут в одиночестве в какой-то пустыне. ─ Там нет никакой пустыни, ─ возмутился парень, ─ Подождите-ка, а откуда вы знаете? ─ Наталья немного рассказала про ваши.. нравы. Она сама по себе очень приятная и общительная девушка, а уж сегодня, будучи помощницей во всей советах и мелких дельцах, рассказывала обо всём и всех. ─ Она хорошая, но со своими чертями в голове. ─ Да кто ж без них?.. С первого этажа послышался звук бьющегося стекла, на который оба повернули головы, но после мгновенной тишины послышался смех. Значит ─ ничего важного. Артур перевёл взгляд и пристально всмотрелся в Гавриила, который, задумавшись, всё ещё пялил в дверь. Свет от лампы проходил насквозь радужку, делая ту безумно прозрачной и будто бы святящийся, раскрывая все тени глыб узора, которые можно было разглядеть с такого расстояния, а фиолетовые синяки и теперь же чуть более выделяющие надбровные дуги делали взгляд более томными и глубок, даже злым. Но он был весёленьким и ветреным. Вообще образ и внешность очень эффектные инструменты, умея пользоваться которыми, многого добьёшься. Он-то, естественно, это умел, а сейчас стал уверен, что и Гавриил научился этому искусству, только использовал ещё и жесты. Молодой, высокий, красивый, с длинными и лохматыми волосами оттенков старой травы, в тёмной рубахе прекрасно свисающей на нём, жуть как искусанные губы. Выразилась в нём такая тихая и утерянная простота, такая чуть ли не сказочная и потаённая, которую не каждый сможет разглядеть, но каждый сможет уловить и по незнанию, возможно, испугаться. Действительно, он сравним с гадким утёнком, только вот вырос не в утончённого и изящного лебедя, а наглого и «себе на уме» гуся, строящего из себя утку. И всё же Артур видел, как некоторые девицы вчера смотрели на него, и как они зло кидали чуть ли не оскалы на австрийку. Наконец на него посмотрели в ответ. Артуру почему-то показалось, что не с такой физиономией признаются в глупой шутке, да и вообще она какая-то не такая, неправильная. ─ Ладно, чего вы тут теперь сидите. Я вас и так обидел, чего вам ещё более время терять? ─ Вам не нравится моё общество? ─ От чего же? Вовсе нет, я думал наоборот. Артур отрицательно покачал головой. ─ Коли так, ─ отлип от стола Ганя, закрывая со скрежетом форточку, ─ предлагаю погонять чаи, а после разойтись. ─ А кофею предложите? ─ Кофе? На ночь? ─ удивлённо и иронично подняли на него бровь. ─ Я пока не собираюсь ложиться спать. ─ Хорошо, будет. Когда же тот вышел, Артуру всё же удалось спокойно выдохнуть и усмехнуться, поняв, что наконец сможет поговорить с молодым человеком наедине. Он огляделся в желании понять, где вообще оказался, а-то его, перехватив за локоть, быстро затащили сюда и немного удивили откровениями, да и выбили из уже спланированной кривой колеи вечера. Быстро пробежав глазами по обстановке, он изумился: эта небольшая комнатка показалась ему кладовой какого-то безумного старика, который всю жизнь провёл в военных походах по всему миру, а после, собрав все самые диковинные и любимые скрипящей душе штуковины, перетащил и складировал их здесь: кувшинчики, корзиночки, сушёные травы с грибами, десятки разномастных книг от Евангелие и Достоевского до «Истории военного дела» с Маркизом де Садом, сочетание которых его ошарашило, горы пожелтевших бумаг, стопка посуды ювелирной ценности прошлого века, стоявшая в пустом углу, картинки мотивами от пейзажей до анатомий бабочек, горшок с длиннющей лианою, различные деревянные мольберты, низенькая кушеточка с тремя бортиками, на которой он, собственно, и седел, покрытая индийским одеялом, самые разнообразные вышивкой и формами подушки, под столом ящик с настоящими костями, а на всё том же столе лампа-молния, на стене по левую руку угрожающе крест на крест висели сабли. Но было видно, что у всякого листка и блюдечка было своё место, и всякая подобная дребедень, лежащая на своих местах, являлась составной определённого сумасшедшего порядка. И это всё было как-то кучковато, сконцентрировано в определённых местах, что даже в какой-то момент могло показаться, словно комната достаточно пустая и свободная. Только вот что правда было пусто, так это полочка в верхнем дальнем углу, она действительно именно ярко пустовала. Здесь, казалось бы, было по-своему уютно, но Артуру не очень понравился прожигающий и безумный взгляд, падающий с портрета русского Грозного Царя, словно следящий за каждым действием чужеземца. Почему-то тут же думалось, что портрет этот был любим и ценен для хозяина, и понимание этого тоже не внушало хороших заверений. Только сейчас мужчина вспомнил, что, ещё когда он сидел на стуле, его левой руки будто что-то коснулось мягкое, холодное и мокрое, а он в задумчивости и не обратил внимания. В том углу комнаты на трухлявой тумбочке стояла, видимо, какая-то коробочка или ящичек, накрытый сверху мешковиной, разорванной в разных местах и придавленной булыжником. Подойдя к этой странной конструкции, Артур отогнул ткань и увидел самую обыкновенную клетку с самой обыкновенной пасючной крысой, у которой был чуть выдавленный с бельмом правый глаз, да и она в целом выглядела плешиво. Это животное вызвало у Артура замешательство и растерянность, а от загривка по спине и рукам прошла дрожь, но от клетки он так и не отошёл, и ткань так и не отпустил. Крыса сидела на месте и просто выпучилась на него в ответ, чихая и дёргая носом в ожидании какой-нибудь крохи аль куска. Мужчина же просто впал в какой-то ступор, смешанный из давно забытых воспоминаний, предрассудков и странного нынешнего. ─ Вы чего Гýрвиня моего пытаете, ─ тихим басом, разрывая тишину, усмехнулся Гавриил, ставя поднос на стол. ─ Что?.. ─ вышел из ступора Артур, удивляясь, когда тот успел всё сделать и прийти. ─ Ну, вы на него так пялитесь, что он аж не двигается. Не заговаривайте его против меня, ─ укоризненно качая пальцем, смеялся парень. ─ Я его не заговариваю, ─ Артур снова повернулся на животное, ─ Она как-то помято выглядит. ─ Помирать ему уже пора, старый, ─ спокойно кинул Ганя, ─ я вам просто кофе сварил, так что сами добавляйте туда, что хотите, ─ взяв подстаканник, Гавриил уселся на кровати. ─ А откуда у вас эта крыса? Это абсолютно не безопасно и не гигиенично. Крысы какие только болезни не переносят, и вы это прекрасно знаете. ─ Это не важно. Он со мной уже третий год, и со мной ничего не приключилося. Ныне он мой лучший друг, как и этот... ─ парень, улыбнувшись, кивнул на портрет, ─ так что они в этот раз тоже со мной поедут. Так, потихоньку, да вывезу нужное. ─ А это что..? ─ опустив вопрос о переезде, спросил мужчина, рассматривая на принесённом блюдечке темно-бурое, при этом прозрачное, колбасное изделие с большими жировыми прожилками, попутно раскалывая щипцами сахар на более мелкие кусочки. ─ Конина, конская колбаса. Берите, если хотите, но её, правда, нужно грызть. ─ Благодарю, но пожалуй откажусь ─ желудок больной. ─ Больной желудок показатель расстроенных нервов. Артур уныло усмехнулся, про себя соглашаясь с комментарием. Да, последнее время он совсем как-то забывается, запутывается в рутине и выскакивающих событиях, просто стал плыть по мутному течению. Это раздражало, раздражало какое-то ленивое бессилие перед мыслью взять себя в руки. Нужно выходить из этого состояния, не приводит оно ни к чему хорошему, как показывает жизнь. Но как?. ─ А вы? ─ неожиданно для самого себя спросил Артур. ─ М? ─ Вы, я надеюсь, в полном порядке по здоровью? ─ Ну да. Хотя спина часто болит, так как я очень люблю сидеть на копчике, а это неправильно и вредно, да и я в детстве постоянно падал. Ещё зрение ухудшилось. ─ От чего? ─ Читать много полюбил, а свет часто плохой для этого дела. Я, когда понял что не могу разглядеть номер на дому через дорогу, то чуть не помер от страху. Пытался как-то дело поправить, но после забил гвоздь, бог с ним. ─ Сами себя губите. Зачем? ─ Мне кажется, это глупый вопрос. С такой же уверенность я могу спросить, зачем вы такой нервный и почему вы не на диете, коли так, ─ усмехнулся тот. ─ А ответ, что на ваш, что на мой вопрос, один ─ потому что. ─ Прямо в цель, ─ согласился парень, удивляясь с меткости и точности понимания всех тонкостей дела в выражениях англичанина. ─ Гавриил, скажите, а это ваша комната? ─ Да, моя, ─ сщурив глаза и растянувшись в улыбке, даже как-то гордо и важно протянул парень. ─ Её, что, в кладовую превратили? Артур действительно дивился и почти что огорчался нынешней эмоциональности парня: услышав такое описание своей комнате, Ганя резко переменил физиономию на более серьёзную, словно ребёнок, которому сказали, что «пряник ты не получишь». ─ Нет. Это всё моё барахло, которое я не знаю, куда деть. Возникает очень большая охота всё сжечь, но, увы и ах, мой рассудок и Наташка не дают этого сделать. Артур хотел было сесть на стул, но, вспомнив об животном, передумал и сел на свободный край кушетки. Очень не привычное ощущение, когда в качестве сиденья ты используешь чьё-то чужое лежбище, некомфортно как-то. Но момент спустя, на своё превеликое удивление, мужчина снова поймал тот именно миг тишины и отсутствия одиночества. Снова это чуднóе состояние. Взглянув на Гавриила, он вдруг увидел того же мальчишку, спокойно пьющего чай; те же глаза, в которых только появившаяся яркая искра, окликающаяся жёлтой молодой весёлостью, потухла, упав ещё одним чёрным угольком в холодную лужу. Не хотелось как-то вмешиваться в этот миг, но так же, опять-таки на своё собственное удивление, хотелось говорить. ─ А что было на той полке? А-то она выглядит такой пустующей. ─ Это был красный угол ─ иконы там стояли. ─ А куда они делись? ─ Это первое, что я забрал. ─ Очень странно знать, что в доме Ардалиона были иконы, ─ иронично хмыкнул мужчина, ─ учитывая, его взгляды на веру.. ─ Нда, забавная аллегория получается. Но как есть, ─ пожал плечами парень, ─ нельзя искоренить из людей то, во что верили веками, складывали из-за этого головы и отдавали жизни и не только свои. С именем Бога шли через время. ─ Значит, вы верующий. ─ Русский человек, переставший верить в Бога, тут же перестаёт быть русским. Так что ─ да, я верующий. С одной стороны, я просто отдаю таким образом дань и уважение предкам, с другой, это что-то очень личное и глубокое, разговор со своей совестью, но только в более страшных вопросах. ─ Я смотрю, вы теперь же принципиальный. ─ В каком месте? Люди принимают принципы, когда: либо они много прожили и им просто надоело выбирать «или-или», поэтому они придерживаются одной стороны; либо они молоды и просто хотят повыпендриваться, мол, вот, у меня уже принципы и я им следую!. А это.., просто внутренние врождённые устои и обряды. Мы же с вами не люди в конце концов. ─ Это верно, но я всё никак не могу понять: зачем вы уехали? Нет, зачем в такую пустынь и безлюдье, будто сбегали от чего-то. ─ Ну, с глушью и пустынью Наташа, или же Вы, явно перебарщиваете: дом мой в двух вёрстах от села, и при чём то не маленькое ─ в сту с лишком дворов и с церковкой небольшой. Да и не в полном я одиночестве. А вот про побег это вы снова-таки хорошо вставили, именно побег от людей. Эк страшная это сила ─ люди, а, точнее изъясняясь, окружение. Оно затягивает и топит, забываешь свои истины и идеи, становишься марионеткой, становишься принципиальным. А иные ─ такие ранимые. Нет, ты понимаешь, что сам виноват, но теперь же ты более и не хочешь напарываться на те же вилы, а во всё том же обществе это невозможно. Людей не убьёшь, так что исключаешь потенциальную «угрозу» казусов, своих «предательств» и слёз других ─ себя. ─ Вы молоды и неопытны, уж простите за прямоту, от того и случаются эти, как вы сказали, «казусы». Да и из общества вы никогда на совсем не уйдёте ─ это невозможно. А... ─ Россия страна невозможного! ─ резко перебил Ганя, зная, что потом забудет это сказать, да и не актуально будет. ─ Дайте я договорю. .... Если всё-таки попытаетесь сбежать, вернуться вас заставят, только вы будете менее приспособленным и более одеревеневшим мозгом. А по-поводу людей ─ тоже научитесь, именно что наступая на грабли. Видно, наступили, да так, что очень сильно ударило?, ─ совсем чуть-чуть зло от новой выходки съязвил мужчина, ─ Только важно как ударило и по какому «фронту». ─ Гадостная гадость ─ влюбился. ─ А чем это гадость? Невзаимно или другому сердце любимой отдано? ─ Нет, не так. Сама влюблённость по своей сути гадость. Это болезнь, окрыляющая, сводящая с ума, заставляющая совершать бог знает что и бог знает зачем, а после «пуф» ─ исчезает, оставляя тебя ни с чем, а, может, и того хуже ─ с кучей «переломанных дров». ─ Наташа случайно заболталась и упомянула некую Веру, а после отдёрнула, будто обожглась. Это тот самый «казус», так беспокоящий вас? ─ Да, право, это оно. Да, собственно, ничего сверхъестественного, но для моей пока что короткой жизни ─ что-то из ряда вон выходящее, показывающее мои истинные нравы, о которых я сам и не догадывался. Влюбился, проявил интерес и инициативу, стали общаться. Спустя какое-то время я признался, что она мне нравится. После этого признания и раскрытия первоначальной идеи, понял, что она стала мне безразлична. Всё. ─ А если более подробно и менее угловато? Артур и сам не до конца понял, всё же зачем ему эта глупая история первой влюблённости, но всё-таки спросил. На мужчину кинули взгляд человека обо всем догадавшегося, но против силы криво улыбнувшегося, солгавшего, и идущего на уступок. ─ В целом: в августе-месяце прошлого года потащил меня мой друг ─ тот самый, который меня сегодня малость задержал ─ в Петербург, мол, архитектуру посмотреть, погулять да и в целом: «просто так, жалко тебе что ли». Остановились мы у его тётки на квартире в Песках. На третий день ─ вечером мы хорошо так пошлялись по прекрасным улочкам и кабакам, так что утром же сидели полудохлые с тёткой на кухне и попивали медленно чай с баранками, отходя от гуляний ─ к слову, тётка очень интересная женщина... ─ Это вы в неё-то влюбились? ─ Нет, не в неё. В её подругу, которая заходила к тётке каждое утро. Знаете, когда она именно втекла в гостиную, словно призрак, она мне показалось такой несчастной, такой будто ласковой и незаслуженно забытой, что мне захотелось это исправить, мне стало её жалко. В следующий её приход я завёл с ней разговор, будто случайно и, так, чтобы воздух растрясти. Вот и стали общаться, иногда «случайно» встречаясь на верандочке или бельё вешая ─ нас тётка Устинья гоняла, как мальчишек каких-то: «бельё повесь, в магазин сходи, сыр отнеси, масло потолчи» и так далее и тому подобное. А я конкретно так в Веру влюбился, чуть ли Максу в плечо не плакался, хотя, что скрывать? ─ плакался. Месяц так и прошёл. Нашли мы в друг друге много общего, увлечений и взглядов схожих, мне её маленькие морщинки очень нравились, такая мышка. Потом мы обратно в Москву вернулись, но я с Верой переписываться стал и длилось это месяца три. Она даже как-то раз разоткровенничалась, что никогда так никому душу не вскрывала, что так никогда не разговаривала ни с кем, на таком седьмом небе я тогда был. Но, знаете, я вечером вечно дурь какую-то несу и творю, что мне по утру стыдно ─ уже даже смерился с этим ─ так вот: час ночи это был, решился ей прямо написать, ─ уж не помню, о чем разговор был ─ что общаться с ней стал из-за того, что она мне понравилась в любовном плане, что сам захотел о ней узнать ─ просто мне столько всего про неё наговорили, что доходило до абсурда, что никак не могущие существовать одновременно вещи спокойно вместе были сказаны ─ Ну, что мне может ответить на это женщина? Но после этого письма к ней я стал пропускать её письма, забывать отвечать или вообще их не раскрывать. Буквально за две недели наше общение сошло на «нет». ─ выдохнул Гавриил и отпил уже почти остывший чай. Артур внимательно слушал, наблюдая за каждым тоном и жестом. Теперь же излишняя эмоциональность играла ему на руку, но всё равно разочаровывала. Он хотел понять, кто перед ним, ведь за все эти десять лет ему и в голову не пришло, что тот естественным образом может измениться. А ещё ему в голову не пришло, почему же ему он стал так важен и нужен, почему так стремился завести отношения с этим человеком. ─ Но это абсолютно не важно. Это как предыстория была. Важна моя реакция и сама суть всей истории. Важно то, что в момент написания этого откровения, я понял ─ мне вдруг стало на неё плевать, вот просто, отрезало, как и не было ничего, даже как-то она мне противна стала. А суть в том, что весь этот путь к «дружбе» с Верой ─ это просто была цель, выполнив которую, стало плевать. Мол, такая бедная и брошенная, надо пожалеть, подобраться, сделать ради «галочки», а после кинуть. Такая отвратительная пакость. Сам себя начинаешь презирать. Но вроде бы, что в этом такого важного?, что такого удивительного и важного?, ну перестал общаться и? В больших масштабах ─ ничего, а если по-иному, в меньших, то это такая подлость и низость человеческая. Ты нарушил уклад чей-то жизнь, в которую так беспардонно вторгся, а после так же беспардонно смылся, а зачем? В масштабах человеческой жизни ─ это ужасно. С людьми нельзя так. Но самое смешное и тут же важное и нужное для дальнейшей жизни ─ понимаешь, что ты будешь поступать так всегда, просто от того, что ты такой. С точки зрения человечности, да, это дико, неправильно, «как так можно?, надо исправляться!». Но с точки зрения просто жизни и той же человечности как её существа ─ это обыкновенно и ничего таково в этом нет, все люди разные и по-своему безумные, но зная эту черту, ты можешь ей либо пользоваться, либо предотвращать какие-то ещё «казусы», ─ с усмешкой на последнем слове закончил тот. Помолчав, Артур ответил: ─ Да, с Верой, то что бросили её так, это действительно неправильно, но это тот самый опыт, который необходим и по-другому, кроме как «наступать на грабли» тут нельзя. И, уж простите, буду с вами честен, вы не наломали больших дров с ней в виде женитьбы или ребёнка, ведь иногда у молодых и бездумных особ и до этого доходит. ─ Это верно и слава богу, хоть я это и представлял и мечтал об этом, ну, я рассматривал возможность этого. Теперь же, я надеюсь, вы не считаете меня «думающим отроком»? На это Артур только тихонько рассмеялся, прикрыв рукой глаза. ─ Чего вы? ─ смущённо и, изогну бровь, в непонимании скривил губы Ганя. ─Да так. Но всё же вы уехали, чтоб это забыть или из-за чего? ─ Уехал я по причине того, что не умею этим пользоваться и делаю людям больно, того не желая. Да и просто обстановку сменить желалось. Мне в этом доме становилось душно и я себе места не на ходил. Ещё с родителями жить я уже не больно хотел да и не мог - они ссорятся стали, Андрий тоже подрос ─ стал дурь всякую творить, Наташа стала часто в оппозицию вставать. А мать-то моя из Тулы и я часто туда ездил, вот, вспомнил про одно местечко милое. ─ То есть, опять сбежали и, ещё хлеще ─ бросили семью в сложный этап? ─ Ну, коли я такой. Да и мне моя головушка и душевное состояние дороже. Это они с жиру бесились. Ежели бы они хотели сохранить построенное, то сами перестали б, а они - ничего, глухо, значит, и не надо. ─ Это плохая позиция. Каждая молодая семья переживает подобный кризис и его надо перетерпеть всем вместе. Если же кто-то отколется, то может рухнуть вся пирамидка, при чём рухнет из-за ничего и бессмысленно. - Это вы подводите к тому, что я яблоко раздора? Так нет же! Вон-а, сошлись и ныне в миру все, и без меня прекрасно. - Я не это имел в виду. Просто, в сложные периоды нужно держаться сообща, давно известная истина. Да и не жалко ль вам было членов своей семьи? ─ Зверь лютый жалости не чужд, я чужд, а значит я не зверь. Да и жалость это самое отвратительное, что можно испытывать к себе подобному... ─ Но к Вере вы жалость испытали, ─ перебил и надавил Артур. Черта в людях, которая его всегда раздражала, и которую он редко терпел ─ это говорить одно, а делать противоположное или же повторять ту же ошибку. Если это проявится в этом мальчишке, то это будет для него последней точкой конца. Хотя это уже и не он вовсе. Слишком много в нём противоречий тому. ─ Да, испытал. И понял, что это гадость. Больше стараюсь подобного не допускать. Грабли, забыли? Да и говорю же ─ сами всё устроили. У родителей, видимо, прошла сказка и они стали видеть в себе какие-то черты неприятные или что-то из этого разряда, стали цапаться ─ лет в пятнадцать я попытался как-то влезть, вразумить, что семья одна и любимы друг другом. Я чуть не свихнулся, у меня мир стал рушиться, ведь я не понимал, что это просто межличностный конфликт, влезая в который ты ничего не сделаешь, но получишь подзатьлник. Потом до меня это дошло и я даже смеяться стал, ведь они собачились из-за какой-нибудь дури. И не забывайте, что вы разговариваете не со своим ровесником. К слову, вы не девушка, могу спросить, каков ваш возраст? Резкость и безграмотность подобного вопроса удивили мужчину, но он опустил это: ─ Не девушка, но это всё равно не вежливо. Как таковое моё рождение было в 1707 году, так что считайте. ─ А вы отвечаете той же грубость. Разве это прилично и нравственно? Однако ж, это что, у вас недавно юбилей был? ─ Да, ─ как-то грустно и уныло согласился Артур. ─ Знаете, ─ чуть помолчав, с очень странным лицом начал Ганя, ─ у меня сейчас на физическом понимании возникло ощущение, что я сижу рядом с мумией. Мужчина шутку абсолютно не оценил и посмотрел на парня с безнадёгой для себя. Гавриил, видимо, почувствовав что-то отдалённо напоминающее на чувство совести и собственного унижения и глупости, опустил взгляд на стакан и выдохнул. Но после, что-то в его взгляде переменилось и будто хрустнуло. ─ Нда. ─ А та девушка красивой была? ─ хоть Артур и был теперь совершенно точно разочарован, да, именно так, молодым человеком, он решил пока что оставить в покое свои воспоминания и желания, и не усугублять и так натянутые отношения с этим новым явлением. ─ Ну, не сказал был. Самая обыкновенная серая мышь, старая дева лет под сорок, коих сотни. ─ Вы умеете удивлять. ─ Чем же? ─ Я не так уж и редко встречал случаи, когда молодые люди по собственному желанию сходились с женщинами старше их, но это всегда было как-то мутно и не открыто, а лицом к лицу с таким не сталкивался, да и разница между вами какая. Да я и не понимаю, что в этом такого. ─ Серьёзно не понимаете? ─ тускло повёл бровью Ганя. Видимо, секунду назад почувствовав к себе окончательное отношение англичанина и, подумав: «На кой чёрт он вообще старается?», Ганя более не желал тратить свои силы. Снова забыв и снова вспомнив, что ему абсолютно нет никакого дела до этого человека. Надо было его выпнуть ещё тогда. Что ж он и правда непутёвый-то такой. ─ Серьёзно. ─ Странно, но да ладно, ─ уперев ладонь в подбородок, монотонно начал парень: ─ не знаю, что творится в головах у других и какие у них намерения, но мне нравятся люди старшие меня, потому что: они более опытные и рассудительные, это во-первых, во-вторых, чаще всего оказывается так, что они уже знают чего хотят от жизни и просто так словами и временем не раскидываются, в-третьих, они по своему красивы и привлекательны. Это всё удобно. Да и не знаю, со сверстниками мне просто говорить не о чем. Парень медленно поднялся и, не спрашивая, забрал у Артура чашку, поставил посуду на поднос, заодно снова открывая форточку. ─ Интересные причины. Продуманные, я бы сказал. Гаврил через плечо обернулся, а Артур замер и словно задохнулся. Свет от лампы окаймил силуэт, и теперь же делал того каким-то призраком, мучительным и несуществующим, а глаза сделались равнодушными и высокомерными, поверхностными. Верно всё человеческое измерло и иссохло, оставляя такову галимую душу. Словно скорлупа, роль и шкура дурака, скрывавшая истинное, гораздо более беспощадное и жестокое настоящие, отпала. И вот, сызнова стоит перед ним то же серое и равнодушное ничто, только ныне чуть злое и потревоженное. Медленно отведя взгляд, Артур призадумался. А всё же зачем он так желал отыскать этот призрак прошлого? Что в нём такого, в чем он так нуждается? Бессловесное понимание и галимое ощущение «своего человека» - вот, что в нём. Несмотря на разницу в возрасте, воспитание и различность традиций народов. Артур желал, чтобы его понимали и ценили за его приобретённые качества, образ мысли, догадки и философию. Чтобы над ним не смеялись, даже любя. Он хочет, чтобы в нём нуждались не как в милостивой и карающей руке, а как в человеке равном. И тогда, с ним, он это почувствовал, прочёл в движениях и словах. А после не уловил того же ни в одном новом знакомстве. А после, встретив выросшего Гавриила, испугался, что то настоящее и бесценное исчезло. Неожиданное осознание этой своей детской слабости привело Артура в немое потрясение и чуть ли не ужас, ведь не может он иметь подобные низости, у него есть проблемы в сотни тысяч раз важнее и страшнее, чем подобные его личные глупости и изъяны. Но окончательно ударило по его лживому спокойствию понимание и истинное упрекание в глазах напротив, когда англичанин всё же удосужился посмотреть на того. Сердце подпрыгнуло и ухнуло, когда Ганя, отпрянув, опустился перед ним на одно колено, а на другое сложил руки и голову, сквозя его взглядом. Словно вопрошая: ─ «Что ж тебе неймётся? Говори, делай, плач, смейся, кайся, проклинай ─ лишь не сиди, не трать своё и моё время в пустую». Что ж с ним происходит? Ему два века, он создавал и поддерживал Великую империю, он в браке тоже уже как век, у него несколько детей, вставляющих ему брёвна в колёса, он устраивал военные походы, побеждал, убивал, да он это просто он в конце концов. Почему теперь же он чувствует себя слабым человеком, но человеком, перед демоном, перед бесом? Но, как-то вдруг стало и хорошо, вдруг стала понятна причина всех его бед и нерешительности, колебаний, которые не показывались в синих омутах. Причина, которую он так не хотел признавать и которую он так неосознанно гнал, в то же время ища её. Но почему-то по-прежнему внешне отвергал, строя на лице уже ненужное бесчувствие и усмешку, понимая всю бессмысленность действа: ─ Однако вы, Гавриил, стали двуличным и лживым. ─ Нет. Просто рационализировал эмоции. Они всё равно есть у всех и от них не избавишься, да и не нужно. Я их использую рационально, когда легко и просто, и можно не задумываться. А вы врёте себе. И именно вы сами себя губите, теряете и убиваете. Он не может на это что-то ответить. Да и что ему отвечать? Он нашёл то, что так искал, вот, перед ним сидит. А что с этим делать? Само ожидание этой встречи стало для него единственной отрадой. Путь гораздо интереснее и важнее, ежели сама цель, но нет. Он не цель, он не может его так назвать, не хочет. Не хочет, чтобы тот стал ему противен. Но, что он тогда от него хочет? Что он хочет от них обоих? Тот показался, свой шаг навстречу сделал, его ход.