Смерть после жизни

      В кабинете стояла гробовая тишина, лишь изредка постукивало перо. Арлекино, сидевшая с исписанным листом в руках, выглядела подавленной и выбившейся из сил. Изредка она поднимала голову и бросала взгляд на улицу, где виднелось серое пасмурное небо. Тучи начали понемногу рассеиваться, но свет все еще был слабым и тусклым. Улицы за окном постепенно заполнялись людьми и повозками, хотя суета и шум города по-прежнему были приглушены непогодой. Мягкий голос Коломбины прозвучал в тишине, но женщина, погруженная в свои мысли, ничего не заметила. Она неподвижно сидела в кресле и отрешенно глядела в сторону. Казалось, что внутри нее зарождается страшная темная буря, грозящая разрушить рассудок. Девушка незаметно подошла к ней и тихонько поцеловала в щеку. Слуга вздрогнула как от удара молнией. Ее словно окатили ледяной водой — она будто бы проснулась, но сознание возвращалось неохотно.       — Ох, доброе утро, Коломбина. Рада тебя видеть, — не похоже, что сон творил с ней чудеса. Более того, она выглядела более уставшей, чем раньше. Арлекино закрыла глаза и откинулась в кресле, выглядя совершенно разбитой, словно боролась с невидимой мукой, истинную причину которой знала только она сама. Девушка была удивлена внезапной переменой настроения, никогда раньше ей не удавалось увидеть Слугу в таком состоянии. Обычная надменность, гордость и холодность Четвертого Предвестника исчезли. Она глядела на женщину так, словно видела другого человека.       — Ты в порядке? Вид у тебя уставший. — голос девушки выражал искреннюю заботу. Арлекино, тяжело вздохнув, спрятала лицо в руки. Взгляд был прикован к небольшому листку бумаги, лежавшему перед ней. Субретка взяла ее руки в свои и, нежно погладив и убрав их от лица, потянулась к губам женщины.       — Не стоит, Коломбина. — Арлекино, отстранившись, снова перевела взгляд на окно. Выражение лица оставалось бесстрастным, но она уже не казалась такой холодной по отношению к Субретке, как некоторое время назад. Мир за окном выглядел совсем безрадостным, а небо было наполнено угрозой страшной бури. Девушка сдержала разочарованный вздох и ласково поцеловала мрачного Предвестника в макушку, спустя мгновение положила руки на плечи и посмотрела на нее глазами, полными нежной заботы.       — Ты расстроена из-за той человеческой части Фокалорс? Что-то пошло не так? — Коломбина присела на край стола и взглянула на лист бумаги. Арлекино повернулась к ней, нахмурилась и медленно, спокойно сказала:       — Нет, дело сделано. Все прошло успешно, но ей было нелегко. Я никогда не видела, чтобы кто-то так сильно страдал при трансформации, хотя, как тебе известно, обычно такие изменения весьма болезненны. Полагаю, изменения уже были внесены в организм Фурины, а значит настало время приступить к выполнению следующего задания.       — Должна сказать, я ожидала от тебя более сильных эмоций.       — Я по-прежнему пытаюсь понять, что именно она собой представляет, — женщина сделала паузу, глубоко вздохнула и продолжила своим обычным тоном, который был наполнен привычной уверенностью: — Устроив несколько проверок, чтобы лучше разобраться в ее новой природе, я выяснила, что она стала гораздо слабее, чем была. Ее тело более подвержено травмам, поэтому я предполагаю, что ее сила — в разуме. А также Фурина довольно послушна и наверняка будет мне полезна. Я решила не спешить избавляться от нее. По крайней мере, в ближайшее время.       От воцарившегося молчания повеяло холодом. Пауза затянулась, и Субретка огляделась, не желая нарушать тишину. Кабинет представлял собой довольно простое и строгое помещение, в центре которого величественно располагался массивный письменный стол, покрытый пылью времени, и несколько удобных кресел. В камине пылал огонь, согревая и освещая комнату. Пламя танцевало и играло, словно живое существо, призывающее к созерцанию. В целом, в кабинете было достаточно скромно, все вещи были аккуратно упорядочены и расставлены по местам. Арлекино, воплощение строгости и безупречности, казалось, была всем довольна: все было так же сурово и без прикрас, как и она сама; выражение ее лица оставалось задумчивым и напряженным. Девушка заметила, что бумаги, разложенные на столе, выглядели более потрепанными, чем раньше, и были беспорядочно разбросаны. Тишину нарушало лишь мерное тиканье висящих на стене часов.       — Что касается задания… на первый взгляд оно довольно простое. Мне нужно, чтобы она помогла мне с кое-каким артефактом. Уверена, что ты осведомлена о нем. — она повернула голову к девушке, которая в замешательстве наклонила голову. Коломбина бросила на нее любопытный взгляд.       — Очень хорошо, я поняла… Но что собираешься делать с ней, когда реализуются твои планы?       — Почему тебя это волнует? — на долю секунды она замолчала, изучая взглядом Коломбину: та все еще сильно сжимала в руках лист бумаги. И когда Слуга вновь заговорила, то делала это очень медленно, каждое слово произносилось с ощущением особой значимости. — Не волнуйся. Когда мои планы осуществятся, будет уже слишком поздно задавать подобные вопросы.       — Хм, звучит занимательно. Перед уходом мне нужно тебя предупредить: не своди глаз с Дотторе. Сдается мне, у него есть свои планы на нашего «божка», которые могут тебе помешать. А сейчас я вынуждена откланяться, Арлекино.       При упоминании Дотторе выражение лица Слуги сразу же изменилось на раздраженное, но обычный невозмутимый взгляд быстро вернулся на прежнее место, и она продолжила созерцать вид из окна, ожидая ухода своей собеседницы. Коломбина открыла окно, впуская в комнату холодный порыв ветра, и поежилась. Взор женщины был прикован к серым облакам даже когда шорохи шагов отдалились, а мысли блуждали далеко за пределами ее кабинета, где угодно, но явно не в этой реальности.

***

      Мир — это бесконечный спектакль. Играй, меняй маски. Но Фурина ненавидела свою роль, будучи ее пленницей. Это ужасно утомительно, как бы ей ни хотелось освободиться от оков и вернуться на сцену. Она устала всегда всем угождать, устраивать театральные представления, даже устала быть собой, ненадолго обретя свободу.       В темноте и безысходности, девушка ощущала, как каждая секунда превращается в вечность. Фурина, укрытая не самой теплой тканью, лежала на каменном полу, безотрывно глядя в потолок и прокручивая в голове приснившийся кошмар раз за разом. К ней все ближе и ближе подбирался сон, его сладкая обитель манила в свои объятия, дабы найти покой и спасение в побеге от реальности. Глаза были открыты, но словно ничего не видели. Тело, будто налившееся свинцом, казалось тяжелым и слабым, хотелось только одного — провалиться в сон и больше никогда от него не пробуждаться. Девушку не покидало ощущение, что она потеряла нечто важное. Но ответы ускользали от нее, как дым, и она оставалась один на один с этим мрачным миром — время замедляло свой ход, чтобы утопить ее в своих безднах.       Она чувствовала вокруг себя парализующий холод, который проникал в сознание, медленно приближая ее к безумию. В отяжелевшей голове практически не возникало никаких мыслительных процессов, все, что она в состоянии была делать, — это лежать и ни о чем не думать. Память рисовала отдаленные воспоминания о ее жизни, о недосягаемых мечтах, о человеческих стремлениях, но все они казались такими далекими и непостижимыми, когда она так неподвижно лежала, не подавая признаков жизни, как раненая птица в тесной клетке. И даже если бы ей представилась возможность вырваться на волю, не сумела бы Фурина расправить сломанные крылья.       Внезапно весь мир вокруг нее замер, мрачные стены стали безжалостно давить на гаснущее сознание, ужасно хотелось хотя бы в последний раз выйти на улицу, чтобы вдохнуть полной грудью свежего воздуха. Холод, который неспешно, но неуклонно проникал в каждую клеточку тела, охватил ее быстрее, чем она ожидала, и заставил задыхаться. Чтобы продолжать дышать, Фурине пришлось глубоко и тяжело вдохнуть — воздух, попадая в легкие, превращался в лед. Холод был настолько лютым, что все ее тело била крупная дрожь, а зубы стучали от жгучего мороза. Губы побледнели, руки и ноги онемели. Стук сердца затихал, и с каждым новым ударом по нему прокатывалась очередная ледяная волна, еще больше сковывая его. Она чувствовала, как полузакрытые веки стремительно покрываются коркой льда, который охватывал всю кожу, постепенно превращая Фурину в бледную мраморную статую. Глаза расширились и стали неестественно прозрачными, похожими на застывшие стеклянные шарики, вставленные в мертвенно-бледное лицо. Фурина умирала. Не раз за свою жизнь она чувствовала, что умирала, но сейчас ей казалось, что холод забирает ее из этой убогой жизни навсегда. Из последних сил она попыталась прижать к себе руки, но они были не теплее зимнего колючего снега, как бы она ни сопротивлялась. Сознание, вновь наполненное образами прошлого, не могло воспринимать ужасы настоящего. Она отчаянно хотела закричать, позвать на помощь, но ее голос был украден льдом; попыталась пошевелить губами и почувствовала, что льдинки на ее теле стремительно расползаются, а мороз, медленно удушавший ее, добрался до самого сердца…       Зрение помутнело от слез в застывших глазах, но она все же увидела представшую перед глазами картину: руки сжимали изящную рапиру, лезвие которой было отполировано до такой степени, что в нем виднелось отражение Фурины. Отражение, которое когда-то было столь знакомым и теплым, теперь напоминало холодное и безжизненное чучело, стоящее в темном углу в окружении ледяной пелены. Льдинки просачивались в ее вены, медленно замещая кровь, пробирались до самого сердца. Словно сама смерть овладевала ею, медленно отнимая последнюю искру жизни, вырывая тепло из тела и превращая сердце в холодный прах. Она закрыла глаза, готовая окончательно сдаться этому безумию, уснуть навсегда и погрузиться в беспамятство бесконечной тьмы.       Но в темноту ворвался свет. Фурина резко распахнула глаза. Ее била дрожь, глаза были широко открыты, как будто ее только что выбросили из бассейна с ледяной водой. Она потерла лицо дрожащими руками, нащупала пульс и глубоко выдохнула, как если бы действительно очень долго утопала во льду. Но она была жива. Ее лицо больше не было настолько бледным и холодным — напротив, оно вновь приобрело естественное сияние. Лед, покрывший было все тело, растаял, словно его никогда и не было. Биение ее сердца вернулось к своему обычному ритму, а голову снова стали заполнять всевозможные мысли.       — Неужели все это было галлюцинацией… — сильнее закутавшись в ткань, Фурина оглянулась, а ее сознание пыталось заполнить пробелы в том, что произошло до этого. Помещение не было больше затянуто льдом. Девушка вздохнула и потерла глаза, в голове все еще стояло смутное воспоминание о том, как она умирала от холода и чувствовала ледяное прикосновение к сердцу. Этот ужас закончился, но Фурина не ощущала настоящего тепла. Ничто не в силах было ее согреть. Огонь, который когда-то теплился в ее душе, угас. После того, как она покинула Фонтейн не по своей воле, Фурина превратилась в глыбу льда, которая никогда не сможет растаять, ведь никогда не рассосутся печаль и тоска, плотными кольцами обвившие мертвую душу. Лишь тело осталось живым, и ему-то всегда теперь будет ужасно холодно.       Молчаливая обстановка угнетала. Некоторое время Фурина сидела неподвижно, силясь собраться с мыслями. Раздалось неприятное урчание в животе, вернувшее ее к реальности. На нее нахлынуло чувство отвращения, как будто весь лед, который она «проглотила», теперь переворачивался в желудке. Она глубоко вздохнула и, не задумываясь, медленно встала в надежде не потерять равновесие, и ее босые ноги коснулись каменной поверхности под ней. Фурина вздрогнула от неприятных ощущений, но пол уже не был сплошь устлан хрусталиками льда. Босые ноги неуверенно ступали по прохладному покрытию, грозя подкоситься под тяжестью тела.       Она была голодна, страшно голодна, и не могла припомнить, когда в последний раз хоть немного ела. Внимание привлекла груда одежды, валявшаяся на полу. Фурина взглянула на нее — это была ее собственная одежда, которую она скинула с себя, когда в ночном кошмаре чувствовала ужасный жар. Воспоминания о сне начали обретать в ее голове более реальные очертания, хотя все еще было неясно, что же произошло, умерла ли она на самом деле или же ей довелось пережить нечто совершенно иное. Она чувствовала слабость, как будто бежала в течение нескольких дней без остановки, и чувствовала только непреодолимый голод. Желудок снова громко заурчал, явно требуя пищи. Она подобрала одежду, давясь слюной при ее виде, прежде чем перебороть желание отправить ее в рот, когда почти сделала это, и одеться. Голова стала тяжелой, и девушке пришлось прислониться к стене, чтобы опереться и не упасть. Фурина потерла лицо обеими руками. Только сейчас холод начал постепенно растворяться вместе с ужасными образами, которые все еще витали перед глазами.       Фурина с минуту стояла неподвижно, пытаясь что-то вспомнить, но лишь пустые стены смотрели на нее в ответ и вторили тишине. Не было никакого способа сбежать из этой сырой комнаты, в которой она была заперта, казалось, целую вечность. Не было и способа избавиться от бесконечных страданий. Она не могла определить, сколько времени пролетело и как много бессонных ночей ей уже довелось провести. Ей казалось, что она потеряла способность к восприятию времени и пространства вокруг себя, чего никогда раньше не испытывала. Голод грыз ее душу, а потребность в воде была единственным, о чем она могла думать. Фурина нервно обыскала помещение, но, само собой разумеется, ничего съестного не нашла. Она изо всех сил старалась взять себя в руки, но чем больше думала о голоде, тем сильнее он ее мучил. Постоянно казалось, что она сходит с ума, когда сутками ничего не ест. Попытки думать о чем-либо другом были бесполезны. В голове мелькали мысли о том, как она наконец-то поест… как впивается зубами в сочный фрукт… как разрывает и глотает кусок мяса, запивая его прохладной водой… как делает глоток обжигающего чая… как отправляет в рот хоть что-то съедобное и наконец утоляет ненавистный голод. Она больше не может этого выносить.       Лицо девушки исказилось от распирающей боли, а желудок заныл, словно собираясь разорваться на части. Ей пришлось кусать губы, чтобы не застонать. Стены кружились, и контролировать себя становилось все труднее и труднее. Тошнота подступила к горлу. Дотторе не пришел и скорее всего не вернется в ближайшее время. От этой мысли ей захотелось перегрызть зубами вены Доктора и от отчаяния разбить свою голову о стену. Фурина, охваченная голодной яростью, бросилась бить кулаками по стене, пытаясь заглушить бушевавшую в ней жажду и ослабить давление голода. Она кричала и продолжала в исступлении колотить по стене, вопила от злости и выла, но ничто не могло ей помочь… Голод словно пожирал ее изнутри, но выхода не было, никогда не было и не будет. Через некоторое время обмякшее тело сползло на пол, а крики перешли в жалобные всхлипы. Фурина стала кусать до крови трясущиеся пальцы. Металлический вкус наполнил ее рот, но не утолил голода. Она горько всхлипывала, глядя в пустоту. Темная и тихая пустота, в которой она находила лишь безнадежность. Ее рыдания эхом разносились по голым грозным стенам. Глаза бывшего Гидро Архонта были полны слез, жалких соленых капель, которые она хотела испить, заглушить жажду, но они не могли заполнить ее пустой желудок. От безысходности она закричала, и ее пронзительный возглас сменился звериным ревом.       Фурина не узнавала себя, она медленно теряла нить, связывающую ее с реальностью. Губы растянулись в оскале, когда невольно в памяти всплыли воспоминания о пытках Второго Предвестника. Она теряла рассудок, превращаясь в безвольное и голодное животное. У нее больше не осталось иных мыслей, помимо дикой злости на Доктора и того, чем бы насытиться. Она была голодна, чудовищно голодна, готова была съесть абсолютно все, что угодно, будь то трава, грязь или даже людское мясо. Фурина чертовски хотела отрывать чужую плоть и есть ее сырой, мечтала вгрызаться в останки Дотторе и слышать, как хрустят его кости. Желание немедленно погасить невыносимую и зверскую жажду жгло ей горло. Даже стены маленькой комнаты казались ей съедобными, а взгляд скользил по углам помещения, проверяя, нет ли там потайного выхода, не наблюдает ли за ней Доктор, которого она, подобно дикому зверю, готова разорвать до костей. Пересохшие губы дрожали, а глаза, в которых читался неописуемый ужас, потемнели, и девушка не могла поверить в собственные мысли.       С большим трудом Фурина поднялась на трясущихся ногах и, как бешеное зверье, бросилась в угол комнаты, цепляясь руками за стены в поисках спасения. Как и ожидалось, это не принесло ничего полезного, и девушка закричала от отчаяния и начала прокусывать собственную кожу рук. Что бы она ни делала, как бы ни металась по помещению, голод продолжал бушевать в ее желудке, а покрытые кровью губы подрагивали. В конце концов ей ничего не оставалось, как вернуться к стене и биться об нее головой, хрипя и рыдая, как изголодавшийся загнанный зверь. Разум заполнили примитивные позывы и самые животные мысли… Ей хотелось перегрызть собственную руку, обглодать свою ногу, поглотить стену в несколько больших укусов, истерзать и запихивать в рот все, что попадало в поле ее зрения. Фурина не заметила, как стала грызть все, что попадалось под руку, и с ужасом смотрела на укушенные места по всему телу. Волосы слиплись от крови, руки и ноги были покрыты следами укусов и синяков, а зубы были стиснуты и окрашены в кровавый цвет. Она испуганно смотрела на свои руки, недоумевая, как же могла на такое пойти. Мысль о том, что она поедает собственное тело, наполняла ее стыдом и отвращением. Кровь, ужасный ржавый вкус… это было омерзительно.       Отползая в угол, бывший Архонт с отвращением глядела на каменные стены, словно могла видеть свое жалкое отражение в них. Обняв колени, она чувствовала, что близка к потери сознания, и начала разговаривать сама с собой. Помещение кружилось, от истощения она едва могла держать глаза открытыми, но в голове метались исключительно мысли о еде и голоде, что только усиливало ее мучения. Она свернулась калачиком в углу и поплотнее натянула на себя ткань, стараясь согреться. Ей потребовались все силы, чтобы не поддаться желанию отгрызть себе руку, как голодный волк в погоне за добычей. Рот наполнился слюной, а голод только усиливался.       Фурина закрыла глаза в надежде успокоиться, но перед глазами возник еще один образ — Четвертый Предвестник, чье появление застало ее врасплох. Она увидела перед собой Арлекино с насмешливой улыбкой на лице и зловещим блеском в глазах. Этот образ был ее единственной связью с рассудком, за который она ухватилась, как утопающий за спасательный круг. Предвестник держала в руках тарелку с едой — жареной куриной ножкой с овощами — и предлагала ее бывшему Гидро Архонту. Фурине так хотелось схватить еду, но та почему-то не давала этого сделать, предлагая ее снова и снова с жестокой улыбкой. Она попыталась прогнать этот образ, но Арлекино все еще улыбалась, глядя прямо в ее глаза, и казалось, что эти опасные черные глаза с алыми зрачками-крестами докопались до самой ее сути, увидели все, что в ней было скрыто, все ее тайны, каждый дюйм ее истерзанной души. В животе появилось жжение, как будто кто-то насыпал туда раскаленных углей, Фурина буквально истекала слюной. Дыхание участилось, девушка вцепилась в ткань, обмотанную вокруг тела, и стала жевать ее, надеясь успокоить зверя, пытавшегося вырваться наружу.       В тот момент, когда Фурина уже готова была потерять сознание от страшного голода, она услышала звук отпираемого замка, скрип двери и чьи-то приближающиеся шаги. Она приподняла голову и посмотрела в сторону звука, сердце едва не остановилось. Зрение помутилось, голова загудела, но она увидела — тяжелая дверь открылась, и в помещение кто-то вошел. Захотелось закричать от радости и сразу же броситься в ноги к вошедшему, но она закрыла рот обеими руками, сдерживаясь. Кто бы это ни был, она готова была отдать все оставшиеся силы за пищу или воду, любое облегчение.       Образ приближающейся фигуры был размыт, слова были неразборчивы, однако она почти сразу узнала твердый голос. Фурина до рези напрягла глаза, пытаясь разглядеть лицо собеседника, но в темноте был виден лишь смутный серебристый силуэт. Слуга была бескомпромиссна, как и всегда, от нее повеяло холодом, когда она подошла без выражения, как палач, пришедший исполнить приговор. Но при виде еды девушка даже забыла об этой угрожающей ауре. Ее рука уже была протянута для принятия яств, а глаза наполнились влагой от предвкушения. Фурина увидела слабое удивление на лице Предвестника при виде ее ногтей, покрытых кровью.       — Ты такая бледная и худая. Он совсем не кормил тебя эти несколько дней? — голос Предвестника был, как всегда, спокоен и безэмоционален. Трудно было догадаться, что происходит в этих черных глазах с алыми прожилками, которые пристально взирали на окровавленного бывшего Архонта. Фурина молча поднесла руку ко рту и слизнула кровь с пальцев, смакуя каждую каплю. Кровь была соленой и слегка металлической на вкус, но это нисколько не уменьшило ее жажды. — Что с тобой случилось?       Фурина выхватила миску с едой и с жадностью набросилась на нее. Нотка удивления так и виднелась в черных глазах. Девушка стала запихивать в рот большие порции пищи, давясь и разрывая мясо зубами, съедая кусок за куском, не утруждая себя их разрезанием, пила воду словно в последний раз. Слуга наблюдала, как маленькие капельки крови, стекавшие по подбородку, смешиваются со слюнями, как Фурина кашляет в окровавленную ладонь из-за спешки. Она не сводила глаз с тарелки, поглощая содержимое, а затем облизывая ее, пытаясь собрать все остатки. Наконец девушка с большим трудом проглотила блюдо и глубоко вздохнула. Терпеливо ожидавшая Арлекино положила ледяную руку на ее лоб.       — Да что с тобой такое? Неужели у тебя нет даже минимального чувства самосохранения?       Фурина не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала нечто подобное. Пустой желудок разболелся после еды, она ощущала приятное тепло домашней пищи, а голова больше не кружилась так сильно. Слова Арлекино зацепили и, казалось, пронзили ее до глубины души. Девушка с трудом подняла голову и вытерла кровь с подбородка и рта тыльной стороной ладони. Она напряженно посмотрела в глаза Слуги, не зная, как ей ответить.       — Благодарю Вас, — все-таки прошептала она. — Я была… так… — ей трудно было подобрать слова. Фурина чувствовала себя неловко и смущенно, а желудок все еще ныл, ее по-прежнему мучили голод и жажда, но это больше не имело значения, ведь она чувствовала себя гораздо лучше.       — Я ожидала, что ты попытаешься напасть на меня, — безразличным тоном произнесла Предвестник, не двигаясь с места. Взгляд застыл на засохшей крови на руках девушки. Она и сама смотрела на красные пятна, не в силах оторваться. Слуга почувствовала что-то похожее на странное беспокойство, но решила не думать об этом, и бросила к ногам девушки тряпку. Нет, в таком положении ей не стоило об этом задумываться, были другие важные дела. Фурина вытерла влажной тканью высохшую кровь с рук и размяла пальцы, поражаясь тому, какими тонкими и хрупкими они стали. Даже с закрытыми глазами она могла бы сосчитать выступившие вены на своих руках. В горле возник неприятный ком.       Девушка посмотрела на тарелку, с которой расправилась за рекордно короткое время. Вновь ощутила прилив голода, но он был вполне преодолим.       — Он тебя пытал? — Арлекино еще раз осмотрела раны на ее руках и нахмурилась с легким сочувствием.       — Нет, он не приходил. Я просто… была на взводе после случившегося и слишком голодна, — безо всяких эмоций ответила Фурина. Она подняла гетерохромные глаза, чтобы встретиться взглядом со Слугой. В нынешнем состоянии она не могла даже предположить, что кто-то может испытывать к ней хоть каплю сочувствия. Испачканные кровью руки и одежда свидетельствовали о страданиях. Больше девушка ничего не сказала, только смотрела на Арлекино, удивляясь малейшему намеку на милосердие.       Предвестник на некоторое время притихла, изучая бледное осунувшееся лицо, и заметила, какими впалыми стали ее глаза. Она ожидала увидеть боль и страх, но бывший Архонт смотрела на нее тусклыми и пустыми глазами. В ней ничего не осталось, единственное, что поддерживало в ней жизнь, — жажда справедливой расплаты за ее мучения. Темные глаза как будто смотрели сквозь Фурину, видя все, что было скрыто в этой хрупкой девушке. Казалось, Арлекино знала всю боль, знала о голоде, жажде и отчаянии, которые терзали ее, разрывая на части. Перед человеком, который мог читать ее как открытую книгу, любое проявление эмоций было бессмысленным. Состояние помещения, раны на теле, даже голос — все указывало на то, что Фурина находится на грани срыва.       Арлекино стало в некоторой степени жаль девушку, но это чувство было быстро подавлено холодной и безэмоциональной частью ее души. Крошечная капля жалости, если ее вообще можно было таковой назвать, не имела права укорениться в сердце Слуги. Она отвернулась, сосредоточившись на мыслях и не желая видеть окровавленное тело. Нечего было сказать, не о чем спросить — все было ясно по лицу Фурины. Взгляд девушки метнулся к Предвестнику, которая уже отвернулась, но говорить не хотелось, да и сил на это не было. Вместо этого Фурина поднялась и села на полу рядом с опустевшей тарелкой. Ощущение пустоты внутри было таким, будто еда растворилась в ней моментально, хотя съела она немало и с большим аппетитом. Лицо ее оставалось невыразительным, глаза безжизненными, сердце пустым — бывший Архонт была разбита. Мысль о том, что Предвестники доводят людей до такого состояния, была для Арлекино не нова — она сама не единожды делала это, и наверняка не в последний раз.       — Я пришла затем, чтобы прояснить один момент. Сейчас я вновь готовлюсь покинуть Снежную, и мне требуется твое присутствие, — женщина знала, что Фурина сломлена, и в ней почти не осталось чувства страха или других эмоций. Слуга была здесь не для того, чтобы утешить девушку, а лишь для того, чтобы заставить сделать то, что требовалось для следующего задания, — ни больше, ни меньше. Легче было заставить ее следовать правилам, когда она больше не представляла угрозы и сдалась.       — Что Вам нужно? — трудно отрицать, что слова Предвестника были не самыми приятными для ее ушей, но она должна была умерить свою пылкость и проявить уважение. В каком бы состоянии ни находилась Фурина, она никогда не забывала, что Арлекино может легко прикончить ее, если она перестанет быть нужной. Изощренно пытать, истязать до смерти так долго, что обнажатся ее кости.       — Ты поможешь мне найти древний артефакт, который так давно ищут Фатуи, — Слуга не дала ни малейшего намека на то, что под этим подразумевалось. Ее речи были как и прежде, холодны и резки. — Полагаю, ты не хотела бы провести остаток жизни в таком жалком состоянии. — сказано это было абсолютно равнодушным тоном. Предвестник знала, как выкрутить руки Фурины, в конце концов, она и так слишком много потеряла.       Бывший Архонт попыталась изобразить подобие смелости, чтобы скрыть свою слабость. Она изо всех сил старалась казаться спокойной и невозмутимой, но перед Предвестником, читавшей ее как открытую книгу, было трудно продолжать этот фарс. Однако в нынешнем положении Фурина не могла отказать ей, достаточно было заглянуть в глубокие черные глаза, чтобы вспомнить, какую угрозу представляет для нее эта женщина. Мысль об очередной пытке заставила девушку съежиться.       — Я должна попросить тебя работать в полной тайне. Данная миссия должна остаться неизвестной для других, — простая просьба, произнесенная с легкой улыбкой. Арлекино прекрасно понимала, что девушка могла сделать все, чтобы ее больше не трогали. В сущности, она могла бы просто отдать приказ девушке, которая обязана была его выполнить. Но, сделав вид, что обращается с просьбой, она создала видимость, что Фурина имеет право отказать, в то время как на самом деле это было совсем не так. — Будешь сопровождать меня, пока это задание не будет выполнено. Я рассчитываю на самое лучшее сотрудничество. — тон Предвестника не был приказным, но от ее слов у девушки застыла в жилах кровь. Это было равносильно самоубийству, а Фурина уже не в том положении, когда это имело значение, поскольку у нее не было причин жить, не было причин бороться и искать спасения. Не осталось ни друзей, ни союзников, к которым она могла бы обратиться.       — Будь так, если Вы настаиваете, — бывший Архонт склонила голову с готовностью принять все условия. Слова Предвестника словно ледяная рука проникали прямо в ее грудную клетку, задевая самые болезненные точки в сердце. Она понимала, что сопротивляться требованиям Слуги бессмысленно, силы были исчерпаны, но внутренний голос протестовал, умоляя остановиться. Арлекино не сомневалась, что девушка не попытается сбежать — она была лишь тенью себя прежней, не более чем бесправным существом.       — Есть еще один важный момент. На тебе, разумеется, будет другое одеяние. Ты будешь скрываться, представляясь членом Фатуи, — от этого заявления Фурина вздрогнула и решила отказаться, так как хотела держаться как можно дальше от этой организации, но поняла, что отказ Слуге может привести к весьма печальным последствиям. Слова женщины как кинжал вонзились в ее сердце, но она прикусила язык и не стала предпринимать попыток что-либо изменить. Глаза ее на миг зажмурились, в голове помутилось от смешанных чувств.       Арлекино слабо улыбнулась, словно оценивая ее покорность и смирение. В бывшем Архонте, казалось, еще теплилась малая искра жизни, но она полностью покорилась правилам Предвестника. Слуга знала, что не столкнется с трудностями, что ее слова, какими бы жестокими и циничными они ни были, имели обоснование. Девушка потеряла все, что когда-то любила в жизни, превратилась в оболочку, единственное предназначение которой — подчиняться и служить вышестоящим. В ней не осталось ничего, что могло бы противостоять угрозе, она желала забыться. Хотела забыть всю боль, горе, вину и страх. Ей больше не к чему было стремиться, и это делало ее орудием в руках Предвестника. Орудием, не имевшим ни сил, ни желания бороться за свое выживание. Что толку противиться, когда она сломлена изнутри под гнетом тяжести обстоятельств? Гордость и упрямство давно улетучились с течением времени, остались только жалость к себе и отчаяние.       — Замечательно. Не то чтобы у меня был большой выбор, — угрюмо проворчала Фурина с едва заметным раздражением. Ей не нравилось вспоминать, какой она была раньше — яркой и смелой правительницей миллионов людей, вершившей справедливость. Люди тянулись к ней и беспрекословно верили. Казалось, это было тысячелетия назад, как в далеком сне. Но все закончилось, она перестала быть прежней — теперь она была лишь хрупкой и бесполезной девушкой на грани срыва. Не более чем тень былой славы.       Неожиданный пинок застал девушку врасплох. Она сгорбилась от боли, инстинктивно схватившись руками за живот. Фурина, стиснув зубы, пыталась не обращать внимание на боль, но когда Предвестник ударила ногой по и без того ушибленному телу, она почувствовала прилив тошноты и рухнула на грязный каменный пол. Тупая боль быстро перешла в острую, обжигающую, заставив девушку сложиться вдвое. Свернувшись калачиком и обхватив живот руками, Фурина тихонько заскулила. Ощущение было похоже на тысячу пронзивших ее плоть ножей.       — Тебе не стоит так разговаривать со мной. Не хнычь, — тон, в котором сквозило явное раздражение, не предвещал ничего хорошего. — Когда мы прибудем в столицу, для маскировки тебе будут выданы необходимые вещи, а также инструкции, что говорить и делать. С этого момента тебе запрещено раскрывать свое прошлое. — предупреждение прозвучало жестко, и иного выхода не было.       — Я не пророню ни слова, — прошипела Фурина сквозь зубы, схватившись за голову. Как только она подняла взгляд на разгневанную женщину, вновь последовал сильный удар ногой, на этот раз по ребрам. Стон перешел в болезненный хрип. Ужасно хотелось огрызнуться, нанести ответный удар, но девушка лишь рвано выдохнула «проклятие». Арлекино, скрестив руки на груди, постукивала острым ногтем по безупречной ткани фрака. Стычки с Четвертым Предвестником равносильны хождению по грани, словно к горлу приставлен острейший нож, кончик которого впивается в кожу — недостаточно, чтобы порезать, но достаточно, чтобы оценить степени угрозы.       С трудом Фурина, переполненная злостью, поднялась на колени, морщась от боли и борясь со слабостью в ногах. Колючий взгляд женщины будто пригвоздил ее к полу и причинял еще больший дискомфорт, чем жестокие удары. Чистейшая ярость кипела внутри, и Фурина, сжав губы до скрипа, готова была взорваться от переполнявших ее эмоций, но не могла позволить себе рисковать. Если она не посмеет взбунтоваться или проявить хотя бы искру былой силы, Слуга скорее всего не увидит причин причинять ей боль. От оценивающего взгляда Предвестника, как если бы она была товаром в магазине, который можно приобрести в любой момент, девушка несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоить гнев, нахлынувший на нее как мощная, гигантская волна.       Арлекино направилась к двери, но вдруг застыла на месте, оглянулась с невозмутимым видом, устремив взгляд на окровавленные лохмотья и рваные клочки, служившие бывшему Архонту одеждой. Фурина была похожа на что-то среднее между потерявшимся ребенком и диким зверем, попавшим в капкан.       — Мы отправимся завтра, — напряженная тишина повисла в воздухе и тянулась так долго, словно паутина, которую никто не решался разорвать. — А теперь, надеюсь, ты сможешь отдохнуть. — она жестом указала на девушку перед тем как покинуть помещение, с тонким скрипом затворяя двери.       Фурина так и осталась стоять на коленях. Она долго смотрела на дверной проем, через который исчезла Слуга, а потом в последний раз окинула комнату тяжелым взглядом. Покрытые подсохшими пятнами крови стены и пол омрачали. Тишину в помещении нарушали лишь звуки ее дыхания и всхлипы от слез, которые подступили к горлу и наконец нашли выход. Она чувствовала, как постепенно тонет в луже собственных слез.