Таинственный цирк и солнечный глаз

Видимо, это ни проиграть, ни пропить, ни прожить — Джерард чёртов авантюрист, он ввязывается в авантюры всегда и везде, даже его рождение здесь — авантюра, а он находит новые и новые. И отказ от того выступления, которое ставит отец, тот протест, устроенный Джерардом больше года назад, наверно, уже исполняется два. И гитара, и дружба с Реем, и со Фрэнком, и то, что недавно предлагает последний, а у Джерарда слишком развязаны руки и вскружена голова от ночёвок, чтобы отказаться. Фрэнк предлагает ещё одно приключение, когда они прогуливаются вдоль забора, и после выступления немного хрипит голос, поэтому говорит, в основном, Фрэнк. Он рассказывает какие-то школьные истории, Джерард слушает, и думает, как изменится он сам, если вдруг попадёт в такую же среду, а потом вылавливает из речи Фрэнка слово «зоопарк». У Фрэнка загораются глаза, как поле сухой травы от одной искры, как сигарета от одного огненного выдоха зажигалки, идея приходит к ним одновременно, причём мальчики не обмениваются словами, только пялятся друг на друга. У Фрэнка глаза темнее, чем у Джерарда, и без зелёных прожилок, Джерард добавляет пол минуты спустя: «значит, надо выйти за территорию», Фрэнк удивляется: «ты что же, никогда этого не делал?». Джерард вертит ладонью, показывает знак пятьдесят на пятьдесят, «когда я был младше, у мамы были подружки в городке, она водила нас с Майки к ним в гости, но сейчас никуда не выходим». Прогулка в зоопарк будет как лопнувший шар, внутри которого мелкие блёстки и конфетти, как осёдлывание беспокойной лошади, или этой непрекращающийся жары, Фрэнк, видимо, живёт в этих краях довольно долго, потому что никак не отмечает и не жалуется на неё. Джерард же страдает по всем вампирским законам, он не может долго находиться на солнце без головного убора, а так же в чём-то плотном и имеющем темный цвет. «А когда вы болеете, кто вас лечит?», Джерард, скрипя зубами, отвечает: «отец», это не означает заботливую крепкую руку, протягивающую ложку с микстурой, это значит инъекции и склизкие холодные компрессы от теплового удара, Джерард получает их столько за жизнь, что не хватит ни пальцев, ни волос на его голове, чтобы пересчитать. Поэтому он собирается осознанно, точнее, соберётся, когда прочтёт записку, которую Фрэнк оставляет в мяче рано утром, а так же сделает все домашние дела. Джерард в тёмном подвале, здесь мойка, санузел, шкаф, где обитают сёстры, что-то типа их общей комнаты, но она не шире, чем обычная полка, и сломанная детская коляска горбится у стены, вообще-то здесь хлама не так много, как на чердаке. Здесь большое и почти что пустое помещение, разделенное перегородками и шторками на секции, Джерард разворачивает записку именно в секции мойки — вон душевой поддон, оббитый синеватым кафелем, в нём стоит ведро с грязной водой, заляпанный смеситель немного протекает, так, что каждый удар сердца Джерарда сопровождается звуком упавшей капли. Кап — Джерард не знает, как отец устраивает здесь что-то типа канализации, но сейчас это не так важно, как листок бумаги в его руке, — кап. Бумага в мелкую клеточку, наверно, вырванная из обычной школьной тетрадки, или блокнота — кап — Джерард не представляет, как можно писать так аккуратно, чтобы помещать буквы в такое маленькое пространство. Падает ещё одна капля, и ещё, но они уже не успевают за убыстряющимся сердцем Джерарда, на бумаге выведено зелёным фломастером время и приписка: «всё по плану», Джерард хочет подпрыгнуть, но боится, что это услышит мама или Майки. Кап — он берет коробок спичек с крышки стиральной машинки, раз — в руке появляется огонь, два — исчезает бумага, и пепел, и сгоревшую спичку Джерард стряхивает в ведро. Джерард переворачивает его в унитаз, набирает свежую воду, ему мило всё, от расхлябанного крана до паутины в углу, от стульчака с трещиной до древней стиральной машины с загрузкой белья сверху, а не сбоку. Джерард уверен, с ней связана какая-то история, он знает, но не может вспомнить, в чём она заключается, но сейчас это не бесит, наоборот, заставляет улыбаться — хорошо, пусть останется тайной, если этого желает голова Джерарда. Джерард хватает швабру и почти вприпрыжку отправляется мыть лестничную клетку, там же ждёт свежей воды Майки, не сказать, что очень долго, он не против плевать в потолок, но всё равно ворчит. Мол, быстрее доплыть до Австралии, чем дождаться, пока Джерард поймёт, откуда набирать воду — «из толчка или из крана» — причём последние слова Майки говорит тише, так, что мама не слышит, Джерард от этого прыскает. Майки, выжимая свою тряпку, даже не добавляет, что Джерард, наверное, не знает, где находится Австралия, может быть, забывает, или вспоминает, как сам же показывает это на гигантской карте с Землёй в разрезе, наверное, сейчас она на чердаке, можно найти, если постараться. Майки отправляется мыть кухню, где лёгкой занавеской колышется мама, она перелетает от одного угла к другому и еле слышно отмечает: «какая радость, когда мальчики работают вместе». Джерард пару раз украдкой смотрит на неё, но так, что она не встречается с ним взглядом — в этой маме нет ни грамма от той, которая улыбается с самой молодой афиши, та более щекастая, не такая бледная, без синеватых, даже фиолетовых кругов под глазами, и уж точно не с такими истончившимися волосами. Джерарду на миг становится грустно, потом немного страшно, потом это проходит, так как мама уходит, открывает дверь и уплывает в бесконечную солнечную жару. Джерард снова рад, сегодня после полудня он совершит небывалое, и об этом никто не узнает, если он всё сделает правильно, а он не может ошибиться, и не ошибётся — в подвале прохладно, а чем выше Джерард поднимается по ступеням, тем становится жарче, солнце поглаживает его затылок через тонкую стенку дома. После полудня здесь вообще станет невозможным находиться, сейчас теплота стен ещё терпимая, хотя медленно, неспешно долбит в голове дыру, как птица в дереве. Джерард орудует тряпкой, когда слышит, что кто-то становится на первую ступеньку лестницы, это Майки, оставивший свой кухонный пост, и не для того, чтобы прополоскать тряпку, он смотрит в коридор, и удостоверившись, что никого нет, подзывает Джерарда спустится. Кажется, становится жарче, а может, Джерард так воспринимает жару из-за нескольких холодных минут в подвале, его всегда поражает, что Майки будто бы не чувствует температуры, здесь — никогда не падает в обмороки от жары, выступает в таких костюмах, что от одного взгляда Джерарду становится душно. Если вдруг окажется среди льдов Арктики — тоже пойдёт гулять в одних шортах, и пока ему не укажут на забытый супер тёплый комбинезон, не поймёт, отчего всё на него так пялятся. Майки спрашивает, так, как будто хочет посекретничать, и так, словно никогда-никогда не обязывает Джерарда дураком и не прописывает кулаком ему в ухо, словно они самые лучшие из возможных друзей: — Ты не замечаешь в маме каких-нибудь странностей в последнее время? О, это у Джерарда любимое — становиться, пусть и ненадолго, одной командой с Майки, и красться по коридорам в поисках ответов, и вместе выходить из дома ночью, чтобы посмотреть вечерний фильм с Реем, о, как же долго этого нет. Джерард думает, что такого уже никогда и не будет, теперь роль дружеского плеча играет Миранда, ну и что, ну и ладно, однако Майки не забывает брата, воистину волшебное лето, можно и потерпеть жару. На Майки сейчас реально смотреть, он в очках и не режет взглядом — мама, наверно, заставляет надеть — и Джерард не отворачивается от его лица, опирает швабру о стену. Он предполагает, что мама где-нибудь спотыкается и падает, около недели назад, вечером, когда готовиться спать и тихо, то ли себе, то ли Устине, то ли для кого-то третьего, бряцает на гитаре, слышит грохот, но, выглядывая из комнаты, не находит никого и ничего, свалившегося с лестницы, а спустится не решается. Майки не говорит, что Джерард трус, спрашивает «а я где был?», «а у тебя, наверное, была тренировка», «когда я возвращался, ничего такого тут не было, в плане лужи крови или чего-то разбитого», Джерард добавляет, что не совсем понимает, шум внутри дома или снаружи. Кажется, солнце прогревает землю ещё на пару градусов, Джерард хуже и медленнее соображает, «но это начинается явно после того выступления, когда они выходят вместе», Майки кивает, и озвучивает свою теорию: — Ты заметил, что мама всё чаще и чаще кладёт руку на живот? А ты не думаешь, что они... начинают эту эпопею снова? У Джерарда округляются глаза, он пялится на Майки так, словно тот алгебраический задачник, или говорит на другом языке, вот так резко, внезапно, Джерард смотрит на брата в тишине жары, и слышно, как у него плавятся мозги. Как ягодная каша или дешёвый шоколад, такой от тепла превращается в воду, а не тягучую вкусную массу, Джерарду кажется, что под ногами у него не лестница, а ровная поверхность, он почти не видит лица брата, глазные яблоки тают, как мороженное, как стекло в стеклодувной печи, хоп — и банка надута, раз — и она разбита. Два — Джерард с несвойственной ему лёгкостью поднимает ведро и выливает, ну, конечно не половину, а одну четвёртую, на голову Майки, чтобы показать, что он о таком думает. Майки, хоть и смотрит из-под очков, прожигает взглядом, кажется, ещё чуть-чуть и зарычит, как молодой тигр, он толкает ведро, так, что Джерард окатывает и себя тоже, даже немного больше, но это и к лучшему, тишина жары перестаёт давить на голову. Джерард снова слышит, как за домом ругаются рабочие, ждут кормёжки дрессированные пудели и лошади, и как кошки Рея рвут мясо, ну, это Джерард уже не может услышать, он придумывает. Майки норовит добавить, окатить Джерарда в ответ ещё раз, но тот ставит ведро на ступень и садится, с волос капает, как из протекающего крана. Майки, такой же мокрый, усаживается рядом, футболка цвета пустыни, у воротника более тёмная и прилипает к торчащим ключицам, Майки почесывает мокрый затылок. — Даже думать о таком не хочу, — резюмирует Джерард и ложится на лестницу, Майки ложится следом, но всё равно не ощущается, что он лежит рядом. — Ты всегда отличался тем, что очень ясно доносил свои мысли. Джерард прыскает, они оба немного молчат, и сверлят то, на что всю жизнь смотрит лестница. — Ты прав, — признаётся Джерард, — скорее всего так и есть. Майки дышит так, словно ему совсем необязательно вдыхать и выдыхать, Джерард задумывается, что с братом делает отец, чтобы научить его так дышать, и не чувствовать температуры, и гнуться во все стороны, Джерард с ужасом отбрасывает эту мысль в сторону. Они ещё немного молчат, потом Майки добавляет: — Интересно, она будет что-нибудь принимать сейчас? — Майки говорит это тихо, одними губами, но не шёпотом, с голосом. — Интересно не столько то, что конкретно, а в каких объёмах, у неё же и так почти нет зубов, главное, чтобы не выпали оставшиеся. Как думаешь, то, что я плохо запоминаю и считаю, но хорошо пою, а ты гнешься во все стороны, но плохо видишь — это всё результат препаратов, или нет? — Это же сколько надо съесть, даже если неважно, чего конкретно, чтобы получить такого тупицу, как ты… Майки едва-едва начинает смеяться, как Джерард вскакивает, он может быть и ловким, и быстрым, пускай выглядит несуразно, пускай Майки в это не верит, пускай это длится недолго, он хватает ведро, где остаётся всего ничего — на дне, в серой воде плавает весь тот сор, что Джерард и Майки успевают соскрести тряпками перед тем, как начинают строить теории и лениться. Джерард делает вид, что вот-вот и перевернет адовую смесь на голову Майки, пока тот не вооружается оставленной Джерардом шваброй, причём ещё с мокрой тряпкой, и заезжает ей Джерарду по ногам. Они меняются местами, в выгодную для Джерарда сторону, теперь он спускается с лестницы лицом, а не спиной вперёд, и к тому же, оттесняет Майки к стенке. Лестница под ногами раскатывается в ровный пол, Майки, размахивая черенком перед лицом, упирается в угол, он то смеётся, то бормочет «не дуйся», но не громче, чем вода плещется в ведре. Джерард тоже приглушённо смеётся, и корчит серьёзное лицо, поднимает ведро выше, секунда и наклонит его, и Майки несдобровать, а Майки ещё чуть-чуть и треснет Джерарда так, что тот перелетит через его бедро вместе с ведром, да ещё и получит по заднице черенком от швабры. Майки так умеет, довольно часто применяет в детстве, Джерард видит, что ему игра уже не нравится, и немного опускает ведро, Майки заметно разжимает швабру, ладно, нужно прекратить дурачиться и закончить уборку. Как вдруг доносится мамино: — Ну Дже-ерард! *** Джерард моментально ментально убит, унижен, растолчён маминым восклицанием, не потому что она кричит, нет, мама никогда не орёт на них, когда хочет чему-то научить, те матери, которые приводят своих детей в цирк иногда орут на них так, что Джерарду хочется разреветься, а детям хоть бы хны, они ещё и хамят в ответ. Мама не кричит, она огорчается, и это задевает Джерарда больше всего, пошёл к чёрту этот Майки со своим ведром, жарой и шваброй, всё равно Джерард не так безнадежно туп, если уже проворачивает авантюру с мальчиком из городка, а сегодня провернет ещё одну. Джерард заканчивает уборку, а мама только читает нотацию, она никогда не запирает мальчиков в подвале, разумеется, по отдельности, с подтекстом, что нужно отмыть до блеска всё, что там находится, включая унитаз, крошечное, но высокое окно и банки всех сестёр. Джерарду как дополнение отец кладёт задачник и тетрадь, мол, можешь одуматься и порешать, Майки — обруч или гимнастическую резинку, упражняйся и думай о своём поведении. Джерард никогда не спрашивает у Майки, кладёт ли ему что-нибудь мама, сначала считает, что это тайна, принадлежащая только им двоим, потом немного вырастает, догадывается, что это не так, но расспрашивать брата о детских наказаниях становится как-то неудобно. Джерард не скулит и не рыдает, не бросается на дверь, как делает Майки, Джерард просто знает, кто здесь бог, а кто здесь раб, даже рабы, и спорить насчёт этого если и небесполезно, то хотя бы неуместно, пока ты мал. Мама тоже рабыня, но они, всё-таки не совсем на равных, и мама счастлива быть здешней послушницей, хотя рабы из тех историй, которые знает Джерард, не очень до добры и не склоны испытывать большую любовь к хозяину. Отец — бог оттого, что имеет и власть, и знание, как её применять, расширять, а ещё всегда действует мелкими шажками, то есть так, что заметить можно только последний, или близкий к решающему, шаг, когда капкан начинает скрипеть, чтобы захлопнуться. Отец с лёгкостью может посадить на ладонь своих сыновей, или кого-то одного, или их мать, или любого работника, сестры его не интересуют, потому что мертвы, значит и так безвольные. И сдуть дальше городка, дальше столицы штата, дальше Вашингтона, дальше океана и старинного Лондона, в какую-нибудь совсем отдаленную южную страну, названия которой Джерард даже не знает. Мама оставляет ему книги, состоящие из приключений, а не учебных параграфов, про плывущие по небу ладьи, про то, как короли теряют свои короны и их обретают свободолюбивые пылкие вчерашние дикари, и что будет, если пойти за белым кроликом. Маленький Джерард с книгой на коленях смотрит в крошечное прямоугольное окно, испачканное в вековом желтоватом творожистом налёте, и думает, за каким же кроликом бежит он сам, прежде чем попасть сюда. До того как родиться среди пустыни в отдалении от мелкого городка, там, где творится чертовщина, раньше, когда родители моложе, её как будто бы больше, или есть кто-то ещё, кто делит мир на чёрное и белое, подчёркивая всё серое, Джерард пытается схватить мысль за хвост, но она ускользает, как вор, как мышь. Так, наверное Джерард бежит за кроликом песочного цвета, затем падает в нору, и мама начинает безостановочно кричать. Об этом Джерард не хочет вспоминать, нужно начать собираться, чтобы не опоздать, наигранная драка с Майки и погрустневшая мама хоть не входят в его планы, зато идут на руку. Майки дуется за попытку угробить его чудесную прическу — Джерард как-то шутит, что у него мозгов больше, чем у Майки волос, но не помнит, получает ли за это в нос. Или из-за мокрой футболки, или потому что мама расстроилась, или по ещё какой-нибудь причине, мама, понятное дело, теперь на Джерарда даже не посмотрит до самого ужина, а отец занят с новыми арендаторами в одном из шатров, в некоторых средних и маленьких сегодня идут представления, так что на территории народу полно. Джерард, хоть и называет отца богом, довольно плохо знает Писание, и не уверен, что бога совершенно никто не обманывает, наверняка такие умники находятся. Но Джерарду не важно, что с ними потом происходит, главное, что с ним произойдёт совсем другое, а именно: сегодня он выйдет из-за территории цирка. Из растянутого и старого, предназначенного для уборки, он переодевается в относительно приличное, Джерард без понятия, откуда отец добывает и ему, и матери, и брату простую одежду и костюмы для выступлений, и всю бутафорию для цирка, конечно, у него есть знакомые, поддерживающие такое семейное дело, но ими явно не обойтись. Джерард видит, как одеваются его ровесники по ту сторону забора, и когда поёт на арене, и когда просто прогуливается по территории в день, когда есть какие-либо представления, Джерард никогда не видит такой одежды ни на Майки, ни на Миранде, ни на других работниках, имеющих связь с внешним миром, ни уж тем более на себе. Даже не может представить, какого это, влезть в настолько узкие джинсы, и тем более чёрные, в условиях местной жары это кажется невозможным, и, к тому же, убийственным. Джерард находит песочную футболку, такую же, как кролик, такая же сегодня на Майки, странно, чем она ему не нравится, что он надевает её на уборку. И светлые брюки, и резинка для волос — Миранда не такая дерзкая пигалица, как может показаться со зрительских рядов — и взгляд в окно, всё идёт как никогда лучше. Майки, может, и считает Джерарда клиническим идиотом, но ведь не он придумывает этот план, как выйти так, что никто не заметит, и при этом не растворяться в воздухе, не действовать ночью и не рыть подкоп. Джерард в глубине души предполагает, что Майки проделывает это не раз, и не два, в теории, возможно, они со Фрэнком пересекаются в городке, не взглядами, а так, видят затылки друг друга на одном перекрёстке. Но тогда отчего же Майки не замечает, или не обращает внимания на то, что Фрэнк наведывается сюда чересчур часто, и не только в день выступлений большого шатра. Джерард отмахивается: навряд ли, тогда Майки нужно совсем не спать, чтобы успевать и на тренировки, и на прогулки в городке, или научиться существовать в двух местах одновременно, и очень правдоподобно играть: он ведь чуть не плачет, когда Джерард отдает ему обезболивающее. Он прижимает себе флакон с красной биркой, водит по заветным белым буквам: «tylenol», и говорит такое искреннее «спасибо», что Джерарду на целую минуту хочется ему всё-всё рассказать, что это подарок не от Рея, и что жители городка не настолько саблезубые, как утверждает отец. Майки тогда смотрит на Джерарда без очков, возможно, читает что-то в глубине зрачков, и Джерард держится, сейчас вспоминая тот взгляд, почти уверен, что Майки ничего не скрывает, у него взаправду нет возможности ни украсть, ни купить таблетки, он не высовывает носа в городок. Джерард спускается по лестнице, не шумно и нарочито громко, но так, что пара ступеней скрипят, отмечают, как небрежно и без тайного умысла по ним проходятся. Джерард доходит до двери подвала, снова поскрипывая лестницей, и хлопает дверью, якобы идёт в уборную. Майки, скорее всего, в своей комнате, листает контрафактный журналы о пришельцах, такие Миранда добывает в городке пачками, Джерард сначала хочет пошутить «о, не знал, что ты знаешь буквы, а не только цифры», а потом зачитывается в перерывах между репетициями в большом шатре, да, на ламинированных страницах полная чушь, но она такая интересная, что сложно отвести взгляд. Джерард одним прыжком перелетает спуск к подвалу и оказывается в столовой, несколькими бесшумным шагами подходит к холодильнику — небольшой, шумный и округлый, он, наверное, выторгован ещё до рождения не только Джерарда или Майки, но и цирка в целом. Джерард без шума отворяет дверцу, выдвигает нижний ящик, аккуратно достаёт из него рюкзак, обернутый в тёмный полиэтилен, замаскированный как пакет для овощей, Джерард возвращает морковь и несколько огромных семей брокколи на своё прежнее место. Рюкзак лежит в холодильнике не очень долго, так его не обнаруживают, и при этом достаточно: то, что в рюкзаке, охлаждается, и теперь Джерард имеет все шансы не быть убитым солнцем посреди малознакомого жаркого городка. Джерард так же бесшумно закрывает холодильник, в три прыжка добирается до двери в мойку, хлопает ей так, словно выходит, опять же, не слишком громко. Но не поднимается по лестнице на второй этаж, а одним быстрым движением выходит на улицу через запасной ход. И сразу же натягивает на голову кепку, на улице не душно, так в доме, зато солнце начинает жечь, ничего, это проблему Джерард решает стразу после уборки, правда Рей, передающий ему свёрток несколько дней назад, смотрит с сомнением и задаёт вопрос: «нафига тебе столько солнцезащитного крема?», «ну я же вампир, кошатник!», «точно!» — и даже сонный, потому что сытый тигр понимает, что Рей не получает тот ответ на вопрос, на который рассчитывает. Он не станет расспрашивать или докладывать, но будет держать ухо востро. Возможно, это даже и хорошо, если всё пойдёт как надо, и кто-нибудь спросит у Рея, где Джерарда носят черти, тот пожмёт плечами, скажет что-то типа «певец выдохся и где-нибудь дрыхнет», а не «в последнее время он что-то точно недоговаривает» или «мне кажется, я видел его, крадущегося к забору». Джерард закидывает рюкзак за плечи, тот охлаждает спину, сдвигает козырёк на глаза, совсем немного, чтобы видеть то, что перед ними, и собирает волосы в хвост, они отрастают так, что это возможно, но Джерард ненавидит, когда их что-либо стягивает, поэтому никогда, даже на выступлениях, или при уборке, не пытается их собрать. Вот, толпа подходит так, чтобы закрыть Джерарда и от главного шатра, и от палатки Рея, и у от того местечка, где Миранда любит перемывать всем косточки вместе с девушкой, работающей в палатке попкорна, по сути, толпа есть на всей территории цирка, но Джерарду нужны именно частые группы людей, за которыми можно спрятаться. Он выдыхает, и делает шаг, и солнце жжёт ему шею, там, где ни волосы, ни футболка, ни кепка не скрывают позвонки. Чёрт, это место действительно может обгореть, Джерард совсем забывает, что если собрать волосы, загривок будет совсем беззащитен перед солнцем. Возможно, Рей слегка поворачивает голову, и видит кого-то с похожей на Джерарда походкой, с похожим рюкзаком, Джерард находит его на чердаке около месяца назад и отмывает в нескольких тазах и из садового шланга у комнатушки Рея, иногда ему помогает лев, просовывает лапы через крайний вольер и пытается поиграть с лямками. В футболке, похожей на сегодняшний прикид Майки, а может быть, Рей даже не поднимает головы, только продает свечи и брелоки двум маленьким девочкам, а за ними стоит другая, можно сказать, что большая, она улыбается и карябает кожу на плече, а потом чуть не рушится на прилавок: «ужас, как я обгорела!». Джерард почти не крутит головой, и совсем забывает о Рее, о его подружке, о том, что за ним из окон дома могут следить внимательные глаза, он видит за забором слоняющуюся фигуру, причём Фрэнк ждёт ровно в том месте, где не достаёт перекладины, можно перелезть, и никто не заметит, если сделать это быстро. Он тоже с рюкзаком, Джерард ускоряет шаг, в отличие от него Фрэнк одет в что-то тёмное, притягивающее глаз солнца, а ещё у него на руках перчатки с обрезанными пальцами. Солнце складывает острые ресницы на территорию цирка, почти прожигая купола, а Фрэнк в перчатках, чёрт побери, Джерард чуть не умирает от жары, а Фрэнку не достаёт только вязаной шапки. Подойдя ближе, Джерард видит, что перчатки не очень плотные, скорее всего декоративные, на них нарисованы кости, как бы упрощённый рентгеновский снимок кисти, переложенный на ткань. Фрэнк в красивых перчатках за забором, Джерард пока что внутри него, он на секунду задумывается, сколь же многим они отличаются помимо этого факта.