Последний шанс

Просыпаться от резкого холода — неприятно. Еще неприятней, когда понимаешь, что поблизости нет одеяла и подушки. Дазай лежал на полу. Какого черта? Осаму никогда не падал с кровати во сне. Так стоп, почему пол паркетный, у него дома линолеум. А стены, они здесь были ярко-бордовые. Где он? Бинтованный только сейчас спросонья догадался, что не у себя дома. Он присел и поднял голову на кровать. Там кто-то лежал. Рыжие кудрявые волосы обвивали подушку. Чуя. Да он, шатен вспомнил, что теперь будет жить с ним какое-то время. Так ещё вспомнил, почему тот сладко спит. Осаму напоил Накахару чаем со снотворным, чтобы не выслушивать всю ночь сопливые истерики вперемешку с резкой агрессией от перемены настроения. С этим понятно, но всё же ответа на вопрос: почему он спал на полу, нет. Взглянув на часы на стене он облегчённо скатился головой с края кровати. Ещё было только пол четвёртого утра. Ну что ж, можно и поспать, но как. Всю постель оккупировал голубоглазый парень, а она была двухспальная. Он спал в позе звезды, уткнувшись носом в подушку. Придётся Дазаю постараться, чтобы пристроиться там и не задеть Накахару. Был вариант пойти спать на диван, но в гостиной прохладно, а одеяла не было. Он улёгся с самого краю, где любовался спящим. До этого Осаму не приходилось наблюдать за таким непосредственным, спящим Чуей. Хотя нет, было дело, но тогда кареглазый видел его таким сонным и беззаботным, когда тащил того набухавшегося в хламину по просьбе Мори с корпоратива домой (так бы Дазай просто оставил бы рыжеволосого там). Он совершенно отличался, его спокойное выражение лица, растрёпанные волосы. Парень казался таким хрупким, как стекло, худой и вовсе не способный на вид даже подняться. Суицидник ждал момент, когда у Накахары вырастут крылья, а над головой засияет нимб, и он взлетит словно ангел. И правда, он бы мог стать второй Афродитой по своей божественной красоте, но характер выдавал в нём чертёнка. Бинтованный никак не мог поверить, что Чуя в один момент превратиться нечто другое, не похожее на свою настоящую сущность. Скорей даже верить не хотелось. Вскоре сам Чуя проснулся и повернулся в сторону Дазая. Он не спал, смотрел тому с каким-то беспокойством прямо в душу. Это немного встревожило рыжеволосого парня. — Доброе утречко, Чуя. — радостно встрепенулся Осаму. — Доброе утро. Сколько времени? — ещё сонным голосом проговорил Накахара. — Не переживай еще только без пятнадцати десять. — с какой-то сатирой сказал другой юноша. — Ладно. — И тебя даже ничего не смутило? Ну например, что ты опоздал или типо того. — Вообще какая разница, что я проспал, а что нет. Я теперь не состою в исполкоме, поэтому и не имею огромную роль в присутствии на утренних собраниях. В принципе смысла и приходить тоже нет. — вяло пробормотал Чуя. — Что за чушь? Конечно ты там важен, просто они специально делают это, для твоего же блага. — Забей, вообще похуй, я спать дальше. — Ну и что мне с тобой делать? — А тебе-то какая разница? О себе лучше подумай. — Об этом я как раз и думал. Вот представь я прихожу вечером, а ты спишь, ну а дверь сама не откроется. — Ладно, по сути я вообще хотел тебя уже выгнать. Когда Чуя узнал, что времени ещё до работы целая вечность, он хотел ебнуть Осаму, но сил на это не хватало, поэтому просто угрожал. Вот ещё самая рань, а голубоглазый плетётся на кухню, заварить чашку кофе, ну или попытаться сделать это. Стоя с кружкой в руках всё ещё в той же серой потрёпанной футболке, к Чуе подошёл к кареглазый. Они молча завтракали возле окна. Как-то неудобно было говорить о вчерашнем вечере. Да и голова с утра не соображала для подобного. Пожалуй это надо будет отложить на потом. Сейчас же рыжеволосый вовсе никак не мог разобраться с происходящими событиями в его жизни. Сначала он попал в аварию; после хотел убить себя, наглотавшись таблеток; а сейчас встречает рассвет рядом с человеком, которого любил больше жизни, но сейчас до ужаса ненавидит. Но Чуя не может отпустить Дазая, скорее сказать это была оставшаяся привязанность или же боязнь одиночества. Накахара никогда не увидит, как тот проявляет какую-либо заботу и внимание к нему. Это были лишь далёкие мечты. Сейчас он стоит напротив шатена и не знает, какие чувства остались к нему. Ненависть и злоба боролась с желанием кинуться к Осаму на шею и в слезах бормотать самые тёплые слова о своей невзаимной любви к нему. Но это всего лишь глубокая рана, которая скоро заживёт и превратится в пожизненный след. Она превратиться в шрам и будет лишь напоминать о глупом прошлом. Вскоре Чуя отпустит этого человека и вычеркнет из своей жизни навсегда. — Ты всё ещё пьешь капучино? — неожиданно прервал молчание Дазай. — А ты вижу всё пьешь свою горькую дрянь. — с брезгливостью Чуя кинул взгляд на содержимое в кружке рядом стоящего. — Всего-навсего крепкий кофе без молока и сахара, что в этом такого. — Я просто не понимаю как человек может быть одновременно и мазохистом, и садистом. — Пхах, почему ты так не любишь мои предпочтения. — Это отвратительно. — сказал невысокий парень и быстро закинул в рот две таблетки. — Что это за таблетки, от бешенства? — Препарат для лечения позвоночника, дебил. — Неудачная попытка стать гимнастом? — Авария и всё. Уверен ты слышал, хотя мне плевать слышал или нет. — Авария значит. Хм, видимо вот, что тебя так сильно потрепало. А я то думал… — ухмыльнулся шатен. — Мне совершенно похуй, что ты там думал. Я пойду собираться. — Я могу подвезти тебя на своей машине. — предложил бинтованный. — Мне неприятностей лишних не нужно, хочешь чтобы босс тебя увидел, а потом подумал обо мне что-нибудь. — с презрением Чуя посмотрел на Дазая. — Пхах, ну как хочешь.

***

Благодаря просьбам Озаки, Накахара по прежнему посещал утренние собрания. Эта была самая нудная вещь для Чуи. На этих сборах Огай планово давал указания на день. В принципе эти собрания исполкома длились не столь долго, максимум полчаса. Чуя вошёл в зал и уставшими глазами оглянул всех вокруг. Всё так же, всё те же люди. Только сам он не тот. Выглядел он слегка потрёпанным, но кофе спасало и помогало чувствовать себя живым. А здесь это очень важно, ведь малейший проеб и смерть. — Доброе утро всем. — тускло произнёс рыжеволосый шляпник. — Доброе утро Чуя, ты опоздал, хоть это не сущая проблема, но вижу ты приходишь в форму, — Мори поздоровался с голубоглазым, — Я надеюсь на твою дальнейшую реабилитацию, и в скором времени ты сможешь вернуться обратно в Исполнительный комитет. — Благодарю Вас. — Ну что ж, продолжим нашу беседу… Апатия и опустошение преследовали Накахару даже на работе. Он старался изгонять их, но всё бесполезно. Сидя на своём рабочем месте он встретил Акутагаву. Тот был явно чем-то недоволен и ходил угрюмый (хотя это в его стиле). — Привет Рюноске. — мрачновато прозвучал Чуя. — Ага. — злостно отрезал черноволосый. — Босс опять докопался до того случая с теми иностранцами? — вполголоса сказал голубоглазый. — Я рассчитывал, что обойдётся без проблем, — пропыхтел Акутагава, — Самое обидное, что за эти последствия я отчитываюсь, ведь сделка была на моих руках, а теперь разгребать всю кашу с правительством. — Да те хуи и впрямь были влиятельные, так что ситуация не очень приятная. Ты же знаешь, что это ВДА подставило нас, поэтому с ними нужно как-то порешать вопрос. — Разберусь, но без агентства. Если влезу в их дела босс по головке не погладит. Еще хуже будет. Естественно Рюноске не решался идти на это. Главной причиной был Ацуши и именно его долг, а после всё остальное. Долг любить. Ужасно звучит. Отыгрывать поддельные чувства к тигрёнку было запарно. Даже пытаться любить не выходило. Это всё потому, что черноглазый никогда не ставил в приоритет отношения с кем-либо. Он был аромантиком и придерживался этой позиции до этого момента. — Ладно, я пойду. — Давай. Чуя опять остался наедине с бесконечными бумагами и документами. Старания избавиться от состояния депрессии и принять реальность были напрасны. «Дазай. Дазай. Почему только это имя крутится у меня в голове? Нет я просто слабак. Не могу смириться с жизнью без него даже спустя столько лет. Но он так вовремя опять появился в моей жизни. Не могу уверять, что это просто совпадение. Я не знаю его истинных намерений. Интересно, как долго Коё будет в командировке. Но я заметил, как только она уехала, тут же появился Осаму. Они в сговоре? Без понятия. Какая вообще разница, что так, что так. Но он никогда не был и не будет искренним, а я так надеялся когда-то. Но без него. Без него мне тяжко. А тут рядом. Хочу я верить или нет, ведь я его никак не волную. А вдруг он даже очень хотел бы восстановить наше общение и начать заново. Я бы мог дать ему шанс. Что-то внутри никак не может отпустить. Сердце стучит намного чаще, чем обычно. Хочу поскорее домой.» *Поздно вечером* Рюноске наконец-то закончил со своим заданием и направился домой. Акутагаву на данный момент волновало 2 вещи: состояние его коллеги, недолюбовь с Накаджимой. Первое и вправду шокировало даже туберкулёзника. Видеть как твой друг постепенно превращается в ходячее растение пугало. Даже после столь непонятного ухода Дазая из мафии Чуя не так сильно горевал. Хватило лишь 3 бутылок вискаря и банки жигулёвского, но все же месяцами постепенно отходил даже сквозь слёзы и разрушение всей квартиры. Но до большего, как сейчас ни разу не доходило. Второе сейчас ещё больше волновало. Это напрямую касалось личной жизни Акутагавы. У него даже в мыслях не было заводить с кем-то отношения, так тем более с Тигром. Но этого уже не избежать, наоборот все шло как раз именно к тому, что в один день придётся смириться и предложить стать парой. Рюноске становилось противно представлять это. А что дальше. Дальше ещё хуже. Черноволосый мафиози вышел из лифта и подошёл к своей квартире. Около входной двери красовалась небольшая коробка с бантиком. Граната? Бомба? Взрывчатка? Да всё что угодно, но не то, что было внутри на самом деле. Чтобы уберечь себя и свою квартиру Акутагава воспользовался Расёмоном и выкинул им коробку в окно. Похоже там что-то разломилось, а не взорвалось. Ну раз квартира в безопасности, любопытство не давало оставить этот сюрприз не открытым. Когда Рюноске наконец-то открыл подарок, он немного удивился. Внутри уже помятой коробки были крошки овсяного печенья с шоколадными кусочками. Даже в таком виде оно выглядело аппетитно. Но уцелела лишь одна печенька. Она была в форме котика, а рядом лежала записка. «Я надеюсь ты не выкинешь этот подарок прежде, чем откроешь. Я не знаю как ты относишься к котикам, но я их обожаю, вот и подумал сделать печенье в их форме. Вообще я хотел сделать в форме тигрят, но таких формочек нигде не нашлось. Я не расстроюсь, если тебе не понравится печенье потому, что готовил я его долго и впервые. Ну, а если ты всё же попробуешь (я очень надеюсь на это), то приятного аппетита! : 3 Ацу.» Так вот что. Неловко получилось, но тот старался поэтому черноглазый решил попробовать даже это единственное печенье, чтобы труды тигрёнка были не напрасны. Хм, это очень вкусно. Даже лучше, чем выглядит. Надо бы потом поблагодарить его. Рюноске прошёл в квартиру и завалился на кровать, не включая даже свет. Он вымотался за день, и не прочь бы заснуть прямо не переодеваясь в пижаму. Да теперь с этой пижамой много воспоминаний будет. Но выкинуть её у парня даже рука не поднимается. Всё-таки это подарок сестры. Ещё немного потупив в стену он улёгся на спину на кровать и вглядывался в тёмные углы комнаты. Мрачно смотря в потолок, Акутагава раздумывал над ситуацией с Ацуши. Эта была лишь шутка, но кажется мысли отбрасывали эту идею. Скорее Гин была права, тигрёнок и вправду влюблён. Это отрицать нельзя никак, но может это вовсе подстава. Здесь нельзя расслабляться. Задание от наставника как никак. Но та искренность Накаджимы, показалась правдивой. Рюноске явно влип. Он ненавидит белокурого, но в то же время пытается сделать ему приятное. Это противоречие не давало никакой выгоды. Ни в признании его способностей от наставника, ни в делах на работе. Страх того, что в Портовой мафии узнают о его скрытом романе с врагом. Нет, даже не страх, а боязнь недопонимания. Это не так, мафиози вовсе не имел никого любовного влечения к Ацуши. Это всё ради одного человека. Человека, который был для него всегда с большой буквы. Тот, который всегда для него останется богом, пример всей жизни. Дазай научил Акутагаву жить, а не выживать, и тот пытался оправдать его ожидания, и выполнял, даже нелепые поручения и получал вдвое синяков больше. Несмотря ни на что, черноглазый уверен добиться цели. Но зачем Дазаю приказывать ему подобное. Может он всего-то решил помочь беловолосому. Как же Ацуши больно будет после того, как узнает что это все наигранно было. А что дальше, тоже что и с Накахарой: бросится под машину, потом депрессия, склонность к саморазрушению. Пусть будет лучше весь этот подпольный театр, но не повтор той истории. Рюноске прекрасно знал, что происходило между Дазаем и Чуем ещё до ухода шатена из их организации. Он помнил, как выслушивал истерики рыжеволосого о невзаимности. Тут черноволосому приходилось разрываться между этими двумя. Один, его учитель, святой, на него даже слова плохого сказать — грех, другого тоже не бросишь, его хороший коллега и друг, помогающий во многом. Тут Акутагава находился всегда перед выбором, как будто он в суде на разводе родителей и надо выбрать только одного. Так и сейчас. Но для него Накаджима был незначительный. Похоже уже нет. Что-то пробуждалось в туберкулёзнике, когда он заходил в магазин с цветами, а продавщицы безустанно косились и перешёптывались. Жаль они не знали всё разочарование этой драмы. Было и такое, что могла появиться улыбка, вглядываясь в букет. Но это мигом менялось на повседневное равнодушное выражение лица. И вот, лёжа на своей кровати и не смыкая глаз всю ночь, Рюноске перестал задумываться о серьёзном, и теперь вспоминал все моменты с Тигром. «Может он не такой безнадёжный. Тигр мне плохого ничего не делал. Он выполняет свой долг хорошего человека, а я выполняю долг плохого. Я не понимаю, но почему-то мне интересно стало почему я ему нравлюсь. Он наоборот во мне должен видеть противника, да и вовсе не упускать возможность причинить вред мне. Нет, он не такой, он добрый и искренний. Вот глупыш, его ж так быстро сломают, а он доверяет теперь даже мне. И вообще какого хера я рассуждаю об этом. Вот чёрт, я что стал влюбляться в него по-настоящему? Бред. Или правда. Тогда если так, я ничтожество, сломившийся под влиянием чувств любви человека. Мерзость.»