Нерассказанные истории душ

Стук в дверь прозвучал, пожалуй, в самый неподходящий момент. Саймон дремал, наблюдая за регби. Малышка дремала у него на груди, а одна из его больших рук была достаточно большой, чтобы поддерживать ее. Гоуст, как известно, чутко спал и всегда был начеку, поэтому было приятно видеть, что он достаточно расслабился, чтобы задремать. Ты поспешила к двери в надежде, что стук не разбудит двух спящих красавиц. Вы не ждали компании, поэтому вашей второй надеждой было то, что это не тот, кто хочет задержаться. Однако, открыв дверь, вы застыли в недоумении. Перед вами стоял тот, кого вы никогда раньше не видели. Мужчина был стар, но сколько лет сказать было трудно. Его одежда была поношенной и он выглядел так, словно не принимал душ несколько дней. Морщины на его лице выдавали постоянную ухмылку. Он был грубым во всех отношениях, не только внешне, но и в том, как он себя вел. Ты собиралась спросить, не просит ли он здесь милостыни, но слова застряли у тебя в горле. Что-то в этом человеке заставило волосы на затылке встать дыбом. — Я могу вам помочь? — Хозяйка дома, я полагаю? Его слова были достаточно вежливыми, но что-то раздражало в том, как он их произнес. Как и то, как его глаза скользили по тебе, когда он их произносил. — Да. Я могу вам помочь? — повторила ты, надеясь ускорить это взаимодействие. — Меня зовут Ли Райли, я здесь, чтобы увидеться с моим сыном. Имя было незнакомо, но вот фамилия.... Тупо моргнув и продолжая вглядываться в мужчину несколько секунд, вас осенило. Черт. О, нет. Саймон унаследовал теплые карие глаза своей матери, но, присмотревшись, можно было увидеть схожесть в росте и некоторых черт лица в мужчине. Перед вами стоял не какой-то случайный человек, а монстр, о котором вы слышали только в рассказах своего мужа. Тебе стало плохо, глядя на это ухмыляющееся лицо, зная, что это было то же самое лицо, на которое Саймону приходилось смотреть, когда мальчику приходилось сталкиваться с безжалостным насилием и ужасом. Инстинктивно ты прижала дверь чуть сильнее, как будто пытаясь забаррикадироваться в доме и не пустить его. Два человека, которых ты любила больше всего на свете, находились внутри, блаженно не подозревая о куске дерьма на пороге вашего дома. И ты намеревалась так и оставить. — Уйди с моего крыльца и никогда сюда не возвращайся. Ты хотела, чтобы твой голос не выдал того гнева, которое завладело тобой. Мужчина издал рычащий смех. — Ха! А ты болтливая птичка. Мой сын нашел себе милую мордашку для перевоспитания. Совсем как его старик. — Он совсем не похож на тебя, — выплюнула ты, и твой голос изо всех сил старался не повышаться вместе с твоим гневом. — И тебе здесь нечего делать, так что иди … Рука на твоем плече остановила тебя. Саймон стоял позади тебя, держа в другой руке булькающего ребенка. Его глаза были устремлены через плечо на отца. Выражение его лица было нечитаемым. — Бери ее и иди наверх. Его тон был мягким, не упреком, а предупреждением держаться подальше от того, что должно было произойти. Ты колебалась лишь мгновение, молча молясь о каком-нибудь способе спасти Саймона от этой конфронтации. Он провел большую часть своей жизни, сражаясь против своего отца, против избиений, страха и ожиданий, что вырастет таким же, как он. В тот момент ты отчаянно пыталась избавить его от еще одного боя. Но один взгляд между двумя мужчинами, заставил твои плечи опуститься в поражении. Это должно было случиться, и то, что вы с ребенком оказались под перекрестным огнем, только ухудшит ситуацию. Ты взяла дочь на руки и поднялась наверх в детскую. Оказавшись в безопасности, в окружении нежно-розовых игрушек, одеял и детских книжек, хотелось плакать. У Саймона никогда не было возможности быть мягким. Ему пришлось многому учиться, прежде чем дать ту нежность, которую он проявлял к вам и вашему ребенку. Вытащив несколько кубиков, чтобы позволить ребенку поиграть, ты не могла не задаться вопросом, что происходит внизу на крыльце. Чего ты не могла видеть, чего никто не мог видеть и слышать, так это войны, которая происходила в голове Саймона, пока он смотрел на происходящее перед ним. Сморщенный старик перед ним когда-то казался таким высоким, что казалось невозможным когда-либо ускользнуть от него. Теперь, полусогнутый и доходящий лишь до ключиц сына, это было почти смешно. Это был тиран, отнявший у него и его брата детство. Это был трус, который превратил свою милую, радостную жену в зомби. Саймон только что увидел ее в твоей оборонительной позе, и что-то в нем пугающе замолчало. Готовый. Даже с нетерпением. Он сделал это однажды. Насильно выгнал своего отца из дома. И он был слишком готов сделать это снова. В тот момент он был готов сделать все возможное, чтобы стать стеной между этим злом на пороге его дома и семьей, которую он построил, той, которую он ценил превыше всего. Наглость этого куска дерьма, наглость появиться из ниоткуда вот так на порог заставили Саймона нарастать постоянной волной гнева. — Почему ты здесь? Его тон не выдавал бурю эмоций, бушующую под его кожей. Он уже давно научился этому. Его не особо волновал ответ. На самом деле он думал: «Скажи что-нибудь. Попробуй что-нибудь. Попробуй. Я хочу чтобы ты сделал что-нибудь. Давай закончим это.» — Разве старый, сентиментальный человек не может навестить своего сына? Ох уж эти манеры вашего поколения! Насмешливого выражения лица и насмешливого тона мужчины было почти достаточно, чтобы его лицо впилось в землю. Почти. — Я не твой сын — ты сам это сказал. Теперь я предлагаю тебе последовать совету моей жены и вернуться в ту яму, из которой ты вылез. — Жена! Молодец, — хихикнул мужчина, продолжая двигаться вперед и полностью игнорируя его. — И еще девчушка. В конце концов, мы семья, не так ли? Костяшки пальцев Саймона согнулись. Ты была права, когда сказала, что он совсем не похож на человека, стоящего перед ним. Он много работал, чтобы быть в этом уверенным. На каждом сеансе терапии. Каждый раз, когда он общался с вами, когда был расстроен. Каждый раз, когда он остывал, прежде чем спорить. Каждый раз, когда он смотрел на свою маленькую дочь и молча клялся Вселенной всегда показывать ей только безопасность и любовь. Он старался убедиться, что поступает лучше, чем его отец. Каждый раз, когда он использовал свою силу и жестокость – возможно, единственные дары, которые перенял от отца – на благо и безопасность мира и принимал решение не брать их с собой домой, он убеждался в этом. Каждый раз, когда он использовал свою зарплату для оплаты счетов и ухода за домом вместо того, чтобы тратить ее в пабе, он заботился об этом. Каждый раз, когда он поддерживал дружеские и братские отношения со своими товарищами по команде, он заботился об этом. Все, чем он был как мужчина, как муж, как отец, было вопреки воспитанию, а не благодаря ему. И будь он проклят, если этот человек возьмет на себя хоть что-то из этого. Это едкое опровержение вертелось у него на языке, когда его осенило: он победил. Он вырос человеком, которым гордился. В человека, воплотившего в себе все, что пытался выбить из него отец. Он создал дом, в котором он и его близкие чувствовали себя в безопасности. Он нашел добросердечную женщину и укрепил ее, а не высасывал из нее жизнь, и теперь она была прекрасной матерью для его дочери. Его прекрасная маленькая дочь, которая никогда не узнает страха, голода и растерянности, которыми отмечены его ранние годы. Осознание этого было шокирующим и унизительным, и он моргнул, рассматривая сцену перед собой, казалось бы, новыми глазами. Грязный, рычащий мужчина перед ним был никем. Ни вызов, ни угроза. Он не более чем неприятность. Не стоит тратить столько воздуха, чтобы объяснить, почему он был неправ, и уж точно не стоит поднимать руки и устраивать сцену. Саймон глубоко вздохнул, а вместе с тем ушло то, что нужно было доказать за десятилетия. Мужчина перед ним не слышал этого и не мог понять, и это было нормально. Потому что Саймон это понял, и ты это поняла, и однажды ваша дочь тоже поймет. Он видел, как его будущее раскинулось перед ним, и на его крыльце просто не было места для подлого человечка. — Если ты когда-нибудь вернешься сюда, ты пожалеешь об этом. Сказал он, наконец. А потом он закрыл дверь.