***
Эва шла к дому, довольная собой. Она вступилась за Исмана, как когда-то в детстве, пускай теперь он и не мог узнать об этом. Это был маленький шажок на пути к отмщению. Такой прекрасный и добрый человек как Исман не заслуживал того, чтобы о нём сплетничали, да грязь развозили. Открыв дверь в дом, девушка чуть не подпрыгнула от удивления. — Эвтида, — сказал сидящий на кресле Амен, по-хозяйски кладя руки на подлокотники. — Где была? — Мне о каждом своём шаге отчитываться? Сам же вчера сказал, что нашёл виновную, почему продолжаешь меня допрашивать? — Не видел тебя на трапезе, решил проверить, не сбежала ли ты, как подружка твоя. — Дия сбежала? — прикинувшись удивлённой, спросила Эва, не двигаясь с места. Она так и стояла на пороге, не хотелось подходить к эпистату ближе. — Сбежала… — задумчиво протянул Амен, а потом резко встал и начал обходить жилище, внимательно изучая каждый его сантиметр. — Вот, думал, вдруг за вещами заходила. Ты же не будешь преступницу покрывать, верно, Эвтида? — Не буду, — ответила она, наблюдая за каждым шагом эпистата. — Вот и славно, — он приблизился к цветку, где лежали украденные вещи, от чего у Эвы перехватило дыхание, наклонил голову вбок, а затем, чуть помедлив, одним махом вырвал растение из вазы. — Господин! — вскрикнула Эва, якобы переживающая за цветок. Амен был сейчас к ней спиной, за что Эвтида поблагодарила всех возможных богов, потому что на лице девушки слишком хорошо читался страх. Было страшно даже подумать о том, что она могла вчера положить маску и накидку в проверенный тайник, и сейчас бы Амен их нашёл. Конечно, можно было бы свалить всё на Дию, но ведь он эту маску и эту накидку видел в ибу. И потом, она не знала точно, нашли ли охотники маску Дии или нет. Амен молча вынул из вазы свёрток ткани и, раскрыв его, повернулся к Эве. — Твоя подруга всю жизнь воровала? — Я… я понятия не имею, — скрестив руки ответила она, а потом, кивнув головой на свёрток с недоумением спросила: — Это что? — Вещи мои. — Твои?.. — строя из себя шокированную, продолжала Эва. — Так значит, Дия… — Это как же, интересно, она подобным за спиной твоей занималась? — грозно спросил эпистат, приближаясь к девушке. — А мне откуда знать? Бегала на встречи ночами иногда, но я-то думала, что с мужчиной. А подобное и в мыслях не допускала. — Не допускала? — Амен остановился в метре от девушки, кладя одну руку на клинок, что висел на поясе. Эва нервно сглотнула. — Никогда. — Знаешь, Эвтида, обычно черномагов бывает несколько, подумай, насколько хорошо ты знаешь своего дружка-писаря? — Рэймсса?.. — стало тяжело дышать от того, как сильно забилось сердце, но она не могла ни при каких обстоятельствах свой страх показывать эпистату, поэтому сделала вид, что задумалась. — Хорошо знаю, лучше, чем Дию. Хочет наставником у писарей стать. — Наставником у писарей, значит? — усмехнулся Амен. — Да, господин. — И он, наверное, очень усердно учился с тобой позапрошлой ночью в библиотеке Фив? — Да, до самого утра просидели. — И ты готова поклясться Ка своего почившего друга, что так всё и было? — Готова, — тут же ответила Эва. «Быть готовой поклясться и поклясться — не одно и то же», — мысленно успокоив себя, подумала она. — Ну, что ж, тогда поклянись, Эвтида, — откинув голову назад, произнёс верховный эпистат. Девушка вдруг заметила, что пальцы его поглаживают рукоять клинка, и от этого жеста ей стало дурно. Если поклянётся, то Ка Исмана вовек покоя не обретёт, она не могла так с ним поступить. Но и отказаться от клятвы уже не могла, поставила бы под удар Рэймсса. Выбирать между таким близким и родным, но мёртвым человеком, и заботливым и охраняющим живым, было сложно. Она попросту не знала, как поступить, и произошло бы что-то страшное, если бы вдруг не раздался стук в дверь, из-за которого оба синхронно повернули головы. — Эпистат? — в жилище заглянул Ливий, а когда увидел Амена, уверенно зашёл внутрь. — Звал? — Звал, но не сюда, — поджав губы ответил мужчина. — Мне не доложили, где именно ты хотел меня видеть, сказали лишь, что звал и где тебя найти, — тут лекарь бросил взгляд на девушку и едва заметно улыбнулся ей. — Понятно, — скосив взгляд на Эву, которая внимательно слушала их разговор, эпистат сказал: — Не здесь. — Ты издеваешься? — брезгливо подняв бровь, спросил Ливий. — У меня не так много времени, чтобы туда-сюда ходить, да разговоры вести. — Ты мне перечить вздумал, чужеземный, — он почти выплюнул это слово, — лекарь? — Эпистат, мне тебя бояться проку нет, всё равно я не тебе подчиняюсь, поэтому либо говори, зачем звал, либо я пошёл, — скривившись от надменности Амена, сказал Ливий. Тот посмотрел на лекаря испепеляющим взглядом, под которым Ливий не то что не испепелился, а даже не дрогнул. — Потом поговорим, — сквозь зубы бросил он и направился к выходу, задевая лекаря плечом. — Какой грозный, — насмешливо протянул мужчина, как только дверь с грохотом захлопнулась. — Смотри, как бы дверь в следующий раз не выбил. — Да мне уже всё равно, что дверь есть, что её нет, всё равно, кто хочет, тот и заходит, — зло пробурчала Эвтида. — Вон, эпистат, просто пришёл и сел в кресло, как будто к себе домой. — Кого-то напоминает, — ехидно заметил Ливий. — Помнится, ты тоже любишь без приглашения в чужие дома заходить. — Чужие? — сладко протянула Эва, а затем с напускной грустью добавила: — А я думала, мы уже не такие чужие друг другу. — Знаешь, да, — подхватил её настрой Ливий, — обмывание косточек эпистата удивительным образом сближает, как оказалось. — Ты догадываешься, зачем он тебя звал? — вдруг перестав смеяться спросила Эва. — Да кто его, этого Амена, разберёт, что ему там нужно, — отмахнулся он. — Давай не будем о неприятном, лучше скажи, как ты? — Нормально. — По тебе не скажешь. Ты ела сегодня? — Нет ещё. — И я не ел, пойдём со мной в трапезную, — Ливий подал ей руку, а девушка, посомневавшись, весело положила ладонь на неё и они вышли из жилища.
***
Наблюдая за жующей Эвой, Ливий чувствовал какое-то внутреннее ликование. Ему удалось вывести эту строптивую девушку поесть, это определённо победа. Сам-то он, конечно, уже успел позавтракать, просто хотел лично убедиться, что она не пропускает приёмы пищи. Сколько бы не говорила, что в норму возвращается, он знал, что лукавит. Видел это по впалым щекам, по тёмным мешкам под глазами и вялой походке. — А сам чего не ешь почти? — вдруг спросила девушка. — Плотно поужинал вчера, вот и есть сильно не хочу, — ответил Ливий. Пришлось взять лепёшку, чтобы сделать вид, что тоже завтракает, и теперь он медленно отламывал от неё кусочки, не очень охотно кладя их в рот. Ливий вдруг заметил, как к лицу Эвы возвращается здоровый румянец. И эта маленькая деталь очень его порадовала, наверное, как лекаря, и он улыбнулся. — Чего смеёшься? — с набитым ртом попыталась спросить Эва. — Ничего, ешь, милая госпожа, ешь. Девушка лишь подозрительно посмотрела на лекаря, а затем продолжила свою трапезу. Ливий старался не смущать её своим пристальным взглядом, поэтому наблюдал за пейзажем вокруг, за людьми за столами, но всё-таки изредка кидал взгляды на Эву. Его всё ещё очень беспокоили её темные синяки под глазами, возникшие явно от недосыпа. Когда девушка вдруг зевнула, Ливий не выдержал и спросил: — Хорошо ли спала сегодня, Эва? Она только недоуменно похлопала глазами, на миг замерев. — Только не ври мне, пожалуйста, — мягко добавил он. — Не очень, сон не шёл, — небрежно ответила Эвтида. — А вчера? От его вопроса она чуть не подавилась. — А вчера я всю ночь практиковалась в письме в библиотеке Фив, — буркнула она, тут же жадно отхлёбывая воду из чаши. — Получается, ты две ночи без сна? Это весьма скверно, тем более для молодого организма. Эва лишь раздражённо закатила глаза. Будто бы она без него этого не знала. — Ты не сердись, просто беспокоюсь о тебе, — заметив её реакцию сказал он. — Загубишь своё здоровье и всё, считай жизнь кончена. — Зачем беспокоишься обо мне снова? — перестав жевать, спросила Эвтида, кладя подбородок на две сплетённые руки. — Ну кто-то же должен, — ответил он, смотря прямо в глаза девушки. Ливий понимал, что теперь она осталась совсем одна, до этого названый брат мог как-то её вразумлять, теперь же некому было, а потому решил эту роль на себя перенять. Хотя, признаться, иногда Эва его раздражала своим поведением. — Поехали ко мне в Фивы? — вдруг неожиданно сказал Ливий, когда оба встали из-за стола. — Это ещё зачем? — Отдохнёшь, пока я с больными в храме буду. Да и дом посторожишь от эпистатских псов, а то вдруг и ко мне вломятся. — Ты-то на кой им сдался? — она насмешливо подняла брови. — Ну знаешь, раз Амен считает, что мы с тобой спелись, то вдруг решит и мой дом на всякий случай обыскать. — А там есть что-то такое? — с игривой интонацией спросила Эвтида, а сама подумала, что хорошо бы было у лекаря отдохнуть, как-то по-особенному сладко спалось на его кровати. — Ладно уж, храни свои секреты, македонский господин, поехали. Довольно улыбнувшись, Ливий указал рукой в сторону площади, и они вместе направились к колесницам.***
— Ну вот так я и живу, — открыв перед Эвой дверь, бодро сказал лекарь, приглашая жестом девушку в дом, а потом весело добавил: — Хотя ты уже знаешь. Когда оба зашли внутрь, Ливий направился к столу за какими-то папирусами. Эвтида же обвела глазами дом. — Проходи, не стесняйся, простыни у меня свежие, отоспишься на славу — с ухмылкой сказал лекарь. Эва усмехнулась ему в ответ и прошлась по дому, изучая. Ливий возился со свитками на столе, собирая их, пока она делала вид, что разглядывает интерьер. На самом деле она наблюдала за руками мужчины, которые вдруг показались ей очень привлекательными. Такие изящные, но при этом сильные, с выступающими в некоторых местах венами, которые она видела сквозь полупрозрачную ткань одеяния. Длинные аккуратные пальцы… Затем её взгляд ненароком переместился к его плечам, а оттуда уже к спине, что была обнажена. Такая гладкая на вид и почти блестящая кожа, наверное, и он пользовался маслами. Хотя он-то точно ими пользовался. Эва была уверена, что Ливий бы переплюнул её в уходе за собой. Закончив рыться в папирусах, он, взяв в охапку несколько, повернулся к Эвтиде. Девушка же уже отвела взгляд, чтобы он не заметил, как она его разглядывает. — Ну всё, Эва, пора мне, а ты спи, — заботливо сказал он. — Если вдруг проголодаешься, то у меня есть финики и виноград. — Ну и почему ты так добр и внимателен ко мне? Простая лекарская забота? Ливию этот вопрос показался до ужаса нелепым. Неужели он уже не говорил ей, что она ему нравится? Или хитрит? — Не совсем простая, но, в целом, да, — мужчина чуть склонил голову набок, а потом ещё шире улыбнулся и сказал: — Отдыхай. После его ухода, Эва, в которой любопытство обычно всегда побеждало, принялась изучать дом. Обставлен он был богато, но её удивляло одно — почему, раз Ливий богач, в доме его была только одна жилая комната? Она знала, что в домах зажиточных людей как минимум два помещения, не считая купальни. На кровать смотреть было немного неловко, сразу воспоминания о том, как там нежилась Феоноя, возникали. Рядом с кроватью был открытый сундук, возле которого валялся один пустой бутылёк. Подойдя к столу, она пальцами провела по лежавшим там папирусам и уже хотела была всё своё внимание переместить на окно, выходившее в небольшой садик, принадлежавший Ливию, как вдруг взгляд зацепился за один папирус. Внутри всё замерло, и она схватила пергамент, внимательно вглядываясь в него. Он принадлежал Исману, девушка поняла это по забавной закорючке в виде лягушки, которую друг с самого детства от скуки рисовал. Сначала он говорил, что рисует Эву, а потом это просто перешло в его привычку. Внимание девушки вернулось к записям на папирусе, это были термины, которых Эвтида разобрать не могла, некоторые из них были на греческом. Её знаний хватило лишь на то, чтобы понять, что это — записи о той самой куркуме, которую друг так рьяно искал в последние дни своей жизни. Зачем она ему понадобилась? Ах, это проклятое растение, может, если бы не оно, Исман был бы жив! Злость сменилась отчаянием, но Эва тут же постаралась взять себя в руки. Не получилось. Она яростно стала хватать ртом воздух, но и это не помогло, и тогда истерика вновь накрыла её с головой. Перед глазами встал образ Исмана, такого весёлого, жизнерадостного… Эвтиде вдруг захотелось спрятаться, исчезнуть, и она отрешённо поплелась к кровати, чтобы в следующую секунду лечь на спину, прижав к груди папирус с таким родным почерком, и тихо заплакать.***
Когда Ливий вернулся, он застал Эву спящей. Она лежала на спине, подобно мумии сложив руки на груди. Мужчина почти на цыпочках прошёл к столу, положил один свёрток и хотел было налить себе воды, как вдруг увидел что-то в руках у Эвтиды. Подойдя ближе, он пригляделся. Папирус. Что за шутки? Решив её не тревожить, он вернулся к столу, проверить, не один из его ли папирусов то был. И оказался прав, записи Исмана. «Ará!» — мысленно выругался мужчина сам на себя. Как мог он быть настолько беспечным и глупым, чтобы оставить заметки её умершего друга на виду на столе? Тем более зная любопытную и бесцеремонную натуру девушки. Снова взглянув на спящую Эву, он заметил пустой бутылёк, валявшийся возле кровати, и снова мысленно выругался, быстро убирая его. Через полчаса Эва громко вздохнула, и Ливий увидел, что она открыла глаза. — Отдохнула, милая госпожа? — спросил он, сидя на кресле с чашей воды в руке. — Д-да, — сонно ответила Эва, а потом посмотрела на свои пальцы, что крепко держали папирус. Она не знала, что говорить Ливию по этому поводу, да и надо ли вообще? Что тут можно было сказать? — Хочешь забрать? — без капли иронии спросил лекарь, глядя на папирус. — Нет, просто заметила, что он Исмана. — По почерку поняла? — Не совсем… — А как тогда? — с любопытством спросил мужчина, оживляясь. — Ну… тут есть его, как бы сказать, закорючка, которую он всегда от скуки выводил. — Можно взглянуть? — отставляя чашу и поднимаясь с кресла, уточнил Ливий, и, получив положительный кивок головой, подошёл к Эве и сел рядом. Она тоже села, облокотившись на спинку кровати. — Вот, это что-то вроде лягушки, — она тыкнула пальцем в угол папируса. — А почему лягушка? – Ливий перевёл взгляд с закорючки на лицо Эвы, чуть приподняв брови. — Меня так дразнил в детстве, — с лёгкой улыбкой откликнулась она, отвечая на его взгляд. — Я уже по нему скучаю… — Ты снова плакала? — вдруг протягивая пальцы к её щеке, спросил Ливий. Он провёл ими по тёплой коже, а затем опустил руку, накрывая ей руку Эвы. Эвтида лишь бросила на него исподлобья какой-то затравленный взгляд, так для неё несвойственный. Но лекарь тут же почувствовал вину за свои слова и поспешил исправиться: — Я имел в виду, ты плакала, а потом спала, так? — Да, — тихо ответила она. — Это становится похоже на привычку. Я понимаю, что слёзы вызывают усталость, а лучшее средство для борьбы с усталостью — сон, но ты должна спать не только после плача. — Если бы только можно было всё забыть, стереть память… Чтобы перестать чувствовать эту пустоту и боль, — будто проигнорировав его слова, прошептала Эва. — Без всей боли, без всех воспоминаний, это была бы ты? — Нет. — Видишь. Это всё часть твоей истории, не очень весёлой, но твоей. — Его жизнь только начиналась… — хотела было продолжить Эвтида, но остановилась, резко меняясь в лице. Лекарю даже на мгновение показалось, будто девушка и впрямь потеряла память, слишком беззаботным вдруг стало её лицо. Но то была лишь маска, одна из тех, что иногда надевала Эва. — Продолжай, — погладив её прохладные пальцы своими, шепнул лекарь. Казалось, именно этого разрешения девушка и ждала, потому что тут же начала тихо-тихо лепетать: — Она только начиналась и вот так оборвалась… А ведь у него было столько планов. Я ненавижу жизнь, за то, что она так несправедлива… — Послушай, милая госпожа, — зашептал он, когда Эва притихла, — сохрани эту дружбу в своём сердце, живи, радуйся, люби, улыбайся и смейся. Смейся так искренне, будто он рядом и смеётся вместе с тобой. Со временем черты его лица сотрутся из твоей памяти, голос, повадки… но теплота проведённого вместе времени навсегда останется с тобой, и к ней ты всегда сможешь обратиться, когда почувствуешь себя одиноко. А когда придёт время, вы встретитесь на полях… Иалу, и он обнимет тебя так крепко, что у тебя перехватит дыхание. И тогда вас уже никто и ничто не разлучит. Пока он говорил, Эва внимательно слушала, а слёзы постепенно отступали. Наконец, шмыгнув носом, она повернула руку и крепко сжала ладонь лекаря. — Не устал ты ещё меня успокаивать? — с благодарностью в глазах посмотрела на него девушка. — Нет, и никогда не устану. А теперь отдохни ещё, ты всё-таки две ночи не спала. И Эва повиновалась, опустившись туловищем на кровать и накрывшись простынёй, а потом провалилась в сон. Ливий же вернулся ко столу, прихватив с собой папирус Исмана. Спустя три часа девушка проснулась. Лекарь всё так же сидел за свёртками, что-то изучая и периодически записывая. — И так ты целыми днями сидишь? — нарушив трёхчасовую тишину прохрипела спросонья Эвтида, от чего Ливий аж подпрыгнул. — Эва! Не пугай так, во имя богов, а то заикой стану! — он провёл ладонью по лицу. — Ты чего меня не разбудил? — Жалко было будить, ты так сладко спала, а храп твой все Фивы слышали. Девушка закатила глаза, а потом протерев их, спросила: — То есть вот этим ты целыми днями и занимаешься, да? Копаешься в папирусах? — Не всегда, чаще с больными вожусь. — Ну и скукотища. — Да ты что? А сама будто бы не тем же занимаешься? «Знал бы он, чем я на самом деле занимаюсь», — подумала она и нагло ухмыльнулась. Эва хотела уже колко ему ответить, но желудок издал протяжный вой, который услышал даже Ливий. — У-у-у, кто-то о еде молит, — засмеявшись, сказал он. — У меня только финики и виноград остались, вон там, возьми. Схватив глиняную плошку с фруктами, Эвтида плюхнулась назад на кровать, закинув ногу на ногу. Проглатывая один финик за другим, она не прекращала наблюдать за Ливием, который вдруг, не выдержав её взгляда, кинул свёрток на стол и повернулся к ней. — Ну что? — вымученно спросил он. — Ничего. — А что уставилась тогда? — Надо же, оказывается, на лекарей из Пеллы и смотреть теперь нельзя, — закидывая в рот последний финик протянула она. — Ты что, все запасы еды съела? — вытягивая шею, спросил Ливий, а потом пробурчал себе под нос: — Прожорлива, однако… — А что, жалко? — Ну вообще-то да, мне бы хотелось иметь что-то, как у нас говорят, на чёрный день. — Могу вернуть, хочешь? — приставив в готовности два пальца ко рту, бодро спросила Эвтида. — Нет, нет, нет! — мгновенно завопил Ливий, брезгливо скривившись. — Всё могу вынести, но не это. — И как же ты лекарем тогда можешь быть, если естественные вещи так на тебя действуют? — Так, Эва, знаешь-ка что. Я смотрю, ты в полной мере отдохнула, отправляйся-ка ты к себе в поселение, туда как раз скоро эпистатские колесницы поедут. — Гнать меня вздумал? — игриво спросила она. — Скорее вежливо выпроваживаю, с намерением увидеть тебя снова в гостях в более подходящее время. Эвтида быстро смекнула, что нелестные разговоры о нём и его ремесле вызывают у лекаря раздражение, а потому решила, что будет этим пользоваться в дальнейшем чаще. — Так вот оно что, именитый лекарь боится нелестных слов в свой адрес… — невинным голосом протянула она. — Эва… — предупредительно медленно сказал он, а Эвтида в ответ звонко рассмеялась. И этот смех тут же прогнал всё былое раздражение лекаря. — Учись понимать шутки, Ливий Пеллийский, — выдавила сквозь хохот она, а затем встала и направилась к мужчине. Он же, шумно выдохнув и отложив свёртки, скосил глаза, наблюдая за ней боковым зрением. — Ты и вечерами работаешь, что ли? — подойдя к нему и встав за спиной лекаря, спросила девушка. — Иногда даже ночами. Подбираю нужный состав лекарства. — И насколько всё плохо? — Скажем так, — он повернул голову к ней, — с каждым днём я всё ближе к тому, чтобы поверить, будто это и правда проклятие. — А почему до последнего веришь, что это не оно? — Эвтида вдруг аккуратно положила ладонь на его плечо. «Чтобы стоять было удобнее», — оправдала она сама для себя такой жест, а Ливий будто бы и внимания на её прикосновение не обратил. — Потому что знаю, что спихнуть всё на черномагов намного проще, чем искать лекарство. Так и виновный сразу появляется, и путь решения известен. Черномаги не моя компетенция, это на совести охотников, но вот хворь мне по плечу. Поэтому я до последнего, пока точно не станет известно, что это черномаги, буду искать лекарство. Эва лишь понимающе закивала головой. Ей и самой хотелось бы верить, что это хворь, но, к сожалению, обстоятельства говорили о другом. Или же просто эпистат сплёл воедино никак не связанные факты, чтобы всё получалось так, будто в болезни действительно замешаны шезму. Сама же девушка придерживалась нейтральной позиции, ей-то откуда знать? Главное, чтобы сама эту дрянь не подцепила. — Я озадачил тебя своим ответом, милая госпожа? Чего задумалась? — осторожно тронув её пальцы спросил лекарь. — Да думаю, как бы самой этой хворью случайно не заболеть. — Я же уже говорил, что это не заразно, иначе и я бы уже слёг. — Но ведь как-то они начинают болеть? — Да, я и пытаюсь выяснить, как именно, чтобы лекарство найти, процесс этот не быстрый. Тут Эва обратила внимание на свою руку, которая всё ещё лежала на плече мужчины, и она тут же поспешила её убрать. Получилось неловко, а потом ещё возникла странная пауза в диалоге, которую Эвтида тут же заполнила: — Ну… пора мне, а то уедут колесницы без меня, буду на улицах ночевать. — Да, Эва, тебе уже пора, доброй ночи, — погружённый в свои мысли лекарь даже не повернулся проводить взглядом уходящую девушку. Эвтида же торопливо покинула его дом. Ещё минут пять Ливий сидел, не двигаясь, а затем погладил своё плечо, на котором недавно покоилась рука Эвы, и улыбнулся. Раньше он считал заботу о ней чисто лекарской, какую он проявлял к больным, но реакция тела на девушку заставляла задуматься о чём-то другом. Не простое влечение, как к Феоное, нет. Желание защищать, помогать, заботиться, быть рядом и, наконец, узнать Эву получше. Всё это возникало при мыслях о ней, и к этому последнее время стало примешиваться будоражащее рассудок влечение. Но он, конечно, уже давно научился сдерживать реакции тела и не мог позволить себе пугать Эву непрошенной близостью в виде прикосновений или чего-то подобного, пока она сама того не захотела бы. Ещё какое-то время после её ухода в воздухе витал аромат диких ягод. Нет, что бы она там не придумывала, Ливий этот запах уже знал и хорошо различал среди других. Он победно ухмыльнулся, последний блок в пирамиде его теории встал на своё место, завершая композицию.