***
Уронив с плеча лямку рюкзака, Рыжий смотрит на этих сорвавшихся с цепи бешеных собак, искренне охуевая, когда они переходят на удары ниже пояса. - Вы больные, блять? Да какого хуя?! - ни одного приличного слова у него нет, а ведь он даже не слышал их недавний диалог, слово в слово повторяющий тот самый, из наркотического и безумного от переутомления сна, после того, как Хэ бесцеремонно, как вообще-то водится за Змеем, целовал его во второй раз. Никакого плана не было, он просто удобно остановился рядом, и мыслью озарило спонтанно. Ложью было бы сказать, что тот не заметил Хэ, - только делал вид. И себя Хэ Тяню не было жаль, занимательная игра с кем-то похожим на себя стоила свеч. По простоте душевной Гуаньшань лишь смутно осознает себя яблоком раздора, не имея к каждому из них никаких других чувств кроме раздражения, выкрученного на максимум, и чего-то сродни смирению с существованием сезона дождей, когда его в очередной раз хватали за плечи и подтаскивали поближе, чтобы прошептать какую-нибудь скользкую шутку. Но в пылу драки, о которой уже доложили преподавателям, им не до Рыжего, и тот, не теряя драгоценного времени, по-тихому линяет безо всякой благодарности за свою спасенную от вылета задницу. Ведь он и не знает о грандиозной подставе, где должен был оказаться крайним (кто бы ему доказал, что это были крайние меры... Ни у кого нет желания? У Шэ Ли тоже.) На деле Шэ Ли не собирался ни сбегать, ни подходить, чтобы двусмысленно попиздеть. Просто искренне не ожидал, что с ним могут поступить подобным образом, в его собственном стиле. Ведь это было бы верхом чьего-то безрассудства, зная хотя бы о заточке в его кармане... Теперь все, что будет, будет и лекарством, и наказанием, как полагается детям, сильно поверившим в себя. Ошибкой было однажды помочь рыжей босоте с деньгами и радостно выстроить на его бедности целый фантастический план, в глупости которого лично убеждал Хэ. План, в котором он лениво закидывает бельевую веревку с пустым ржавым крючком, и просто ждет. Змей великолепно играет против самого себя, что уж, кому не знать, как Хэ Тяню, что деньги - такой себе способ заводить друзей. Но вместо того, чтобы понятливо хмыкнуть, тот пытается сожрать его лицо, а языком вызвать приступ асфиксии, наплевав на присутствие посторонних. Если для других факт внезапного агрессивного поцелуя не более, чем веселое представление, разрядившее обстановку перед парами для одних, а для других усугубившее ее, то для Хэ - это незапланированная случайная победа. Для Змея же - повод обглодать самого себя своей же ненавистью, только бессильно пытаясь отталкивать чужую каменную грудь, в воображении извиваясь в припадке по песку гадюкой, которую бьют раскаленной кочергой; пытаться прокусить губы, которые зачем-то превращают действие, служащее лишь опытным доказательством того, что оппонент еще более отбитый, чем он, во что-то сладкое и тягучее, чему следует всегда быть скрытым от чужих глаз. Он хотел бы шипеть назло себе: "Смотри, я умею жертвовать тем, к чему неравнодушен!", но получается только задушенное: - Решил, что у тебя есть право прикасаться? - губы с непривычки пылают и болят, голову его занимает единственный образ: недобитая танцующая в пыли змея. - Очень хочу увидеть твои слезы, - чужие пальцы впиваются ему в щеки, правой касается интимный шепот. - Заплачешь для меня, Ли? Убить. Его нужно убить. Но руки предупредительно пережаты словно железными тисками. - Рыжего иди обсасывай! - кажется, что он повредит связки от крика, только это и правда кажется, этих слов никому больше не слышно. - Вот и договорились. Видишь, как просто, а ты не хотел... - большой палец перемещается на подбородок, надавливает, насильно открывая его рот. - Н-нахуй съеби, Хэ! - пока пальцы целы. - Зря я думал, что от тебя можно ждать беды. Ты просто мелкий вредитель, Ли. Злой и голодный до всего, как бездомная шпана... - Хэ умеет праздновать победу, этого не отнять. - Как же удачно я оказался рядом, пока ты строил свои грандиозные планы, правда? Черные разъедающие пятна заполняют все перед глазами, грозя поглотить, лишив возможности принимать решения, дать, наконец, отдых. Издевкам должен прийти конец. Рядом с Змеем никому и никогда не должно быть спокойно, никто не может говорить с ним свысока, так снисходительно. Ли вспоминает, что умеет бить не только руками. Действительно, очень удачно, буквально за мгновение до явления решившего сегодня не прогуливать Рыжего, который, оценив происходящее, отматывает назад, сматывает удочки, и уматывает в обратном направлении. Подальше от расписывающих друг другу физиономии долбоебов.***
Все их планы, каждого по отдельности и вместе взятых, с треском проваливаются. Вылетают в трубу, идут ко дну, сгорают в синем пламени, и еще десяток фразеологизмов, что Хэ может вспомнить, лишь бы как-то развлечь и наебать себя и время. В этом ему помогают живущий в этой зацикленной физической величине У Ган и хитрец Куой, всю жизнь наебывающий вельмож. А так же все детские считалочки, коротенькие стишки-запоминашки для сторон света, предметов и явлений, разноцветные звери и глазастые буквы: литература для младшего дошкольного возраста и развивающие пособия обрушиваются на него, сидящего на полу, с верхней полки. Твёрдым корешком первого тома сборника сказок народов мира особенно больно попадает по наливающемуся на плече синяку. Просто Тянь нашел тихое, но не самое удачное место для того, чтобы его раскалывающие сегодня мозги никто не беспокоил. Выбрал библиотеку, где его самого целенаправленно находит Змей. - Какого черта? - несерьезно строжится из под завала книг Хэ. - Не шуми. Это же библиотека. Ли не спеша обходит стеллаж, пустая полка в котором - его рук дело. Лицо его непроницаемо и безупречно несмотря пересохшие губы и яркий фингал, проглядывающий из-под челки. - Ну что еще? Хочешь реванша? Знакомый белый пуловер, особенный едва уловимый Змеев запах очень нравятся Тяню, отрицать он не станет. Он вытягивает ноги, устраивая на коленях выпавший иллюстрированный разворот, где У Ган бесконечно старается срубить раскидистый цветущий османтус. - Ты напоминаешь мне его своим упрямством, - Тянь кивает на иллюстрацию. - Вообще-то, он был проклят, - наконец подает голос Змей, и верхняя его губа тут же принимается кровить. - А ты разве нет? Да на тебя смотреть больно, - сочувственная улыбка и раньше получалась на "ура", а теперь еще лучше. - Попроси бальзамчик у своих ребятишек в группе, я не захватил, прости. - Так мило с твоей стороны, я запомню, - мягко, совсем как тогда, когда (всегда) у Хэ вставал на этот голос, отзывается Змей ровно перед тем, как зарядить тяжелой подошвой своего шнурованного ботинка Хэ по голени. Его обжигало много чем. Холодом и крутым кипятком, стыдом, ненавистью. Возбуждением, солнцем... Но эта вспышка боли жжет будто металлом, доведенным до белого каления. Кроме режущего света ничего не существует ни внутри, ни снаружи. Вероятно, так происходит закрытый перелом со смещением. - Я надеюсь, ты долго не сможешь ходить, - единственное, что Хэ не слышит, а чувствует помимо полыхающего белого огня. Колючие губы касаются его глаз, которые обещали вырвать. Запах крови он чует уже сейчас. - А лучше, если никогда. Если кто-то здесь проклят... Одному было бы скучно, оба знают это на отлично. Иначе не стоило даже начинать. Вся другая боль так незначительна, поэтому Тянь не задумываясь и с удовольствием причиняет ее себе и другому. Змей падает странно и тяжело, не стараясь увернуться, и первые долгие, совершенно бесконечные секунды Тянь бесконечно счастлив, сквозь рассеивающееся марево наблюдая за замедленным движением руки с браслетом к голове, которую он давно уже держит за пепельные волосы в своем стиснутом кулаке. Пряди между его побелевшими пальцами в крови, как и округлый угол библиотечного стола. Тянь слышит свое громкое хриплое дыхание и чужой стон, и сразу же хочет обратно, он хочет обратно, назад на минуту! Назад в один из своих снов, в любой из прошедших дней, в любой из вязких, до звона натягивающих нервы разговоров! Хочет слышать подобный стон в иных обстоятельствах. Бесконечное счастье обрывается мгновенно, на смену ему приходят ужас и паника. - Эй. Эй, эй! - Тянь не знает точно, говорит ли он это или же просто сбито дышит, даже если и так, ему срочно нужно понять, дышит ли в этом помещении кто-то, блять, еще, кроме него! - Глаза, сука, открыл! Но Ли, упрямая скотина, не думает подчиняться, губы его не кривятся ни в усмешке, ни в оскале, красивые брови не хмурятся. Тянь лихорадочно и бесстрашно трогает его лицо, эти губы со свежей лопнувшей трещиной, но не может, не может понять, живая ли сволочь или нет. Трясущиеся пальцы замирают, машинально вытирая со щеки и виска кровь. Не сказать, что ее много. Совсем нет, не страшно. Он резко склоняется, так, что касается носом кожи, но не отстраняется, а задерживает дыхание, чтобы уловить чужое, в то время как незначительные детали становятся заметными: к плотному ковровому покрытию, к белой вязке пуловера, как и к светлым волосам, рассыпавшимся по полу, прилипли мелкие соринки. В зале тихо и пусто. Кажется, ни одного человека не заинтересовал шум и крик, что они тут устроили. Собственное сердце бьется так, что слышно только этот грохот, а ногу разрывает пульсирующей болью, но теперь сконцентрированной, схлынувшей от головы. Так что, Тянь кристально трезв и адекватен, как никогда. Змей под ним. Теплый. Будто спящий. - Блять... Грабли свои убери от меня... - за запястье хватаются, отталкивают слабые пальцы. Под локтями и коленями хрустят и рвутся библиотечные книги, но это последнее, что сейчас волнует. Змей только что чуть не исчез, чуть не смотался от него, как делал не раз. Тянь только что опять чуть не остался ни с чем. - Заткнись нахер. Голова... Но разве он что-то говорил? - У меня тоже болит, и я решил, что это нечестно, - не собираясь ждать, он сгребает Шэ Ли за одежду, волоком поднимая его с пола, шатко и неаккуратно прислоняет спиной к стеллажу, вынуждая хвататься за себя для опоры. Не собирается ждать, целует сразу. Возможно, это слишком примитивно, действовать вот так по-человечески, но, согласись, они предостаточно надоели друг другу. Можно же это считать прелюдией, раз уж интеллектуальные игры никто из них долго не тянет? Раз каждый их диалог, где бы ни происходил, переходит в физическое взаимодействие с теми или иными странностями. Тем более, Тяню хочется узнать, как там след от его укуса. Одним движением он поднимает сбившийся белый рукав вверх, и Змей никак ему не препятствует, возможно, просто в данный момент вспоминает заклинание обращения в проросшие сквозь пол цветы. Укус все еще там. Растаявший, едва заметный на золотистой нежной коже, но все еще там. Тянь обновляет его, с наслаждением впиваясь в сладкую внутреннюю сторону руки и только тогда обнаруживает, что лицо, оказывается, мокрое. От холодного пота или слез, ему правда все равно. - Ну? Скажи мне отвалить, давай. - Нравится сопротивление, да, Хэ? - Змей из-под ресниц смотрит на него, ведущего языком по вене на его предплечье. - Возбуждает подавлять чью-то волю? Понимаю... - Так значит, тебе нравится? - спрашивает несусветные глупости. Ничего этого бы не было, если бы им не нравилось. - Да ты фетишист, как я вижу, - Шэ Ли слегка ухмыляется. Обычная его заторможенность и медлительность речи усилена сотрясением мозга, как знать. Им обоим нужно в медпункт, и лучше прямо сейчас. Но целоваться, не пытаясь друг друга побить, просто охуенно. Настолько, что он потерпит боль и заставит Змея терпеть свою. Может быть, еще минута и его оттолкнут, брезгливо вытирая следы слюны с шеи, но пока что его руки лихорадочно шарят по поясу Хэ, нащупывая и расстегивая пряжку ремня. Хочется сказать: "ты мне снишься", но не время для нежностей, мало ли кому какая херня снится, и он молчит, сосредоточившись на действиях чужих рук. Сместив свой вес на здоровую ногу, придавливая тем самым Ли, мешая тому тянуть вниз замок ширинки, не может остановиться, чтобы не трогать его лицо губами вслед за пальцами. Небольшая, но кровящая рана под волосами требует шва, а не поцелуев, но они тратят время на то, чтобы подрочить друг другу в самом дальнем углу библиотеки на улегшихся волнах ненависти, страха и отступившем адреналине. Если кто-то и видел их, то, вероятно, тихонько ушел, оставив это без огласки, ну или им обоим теперь грозит исключение. - Не прикидывайся, - Тянь скользко проводит большим пальцем по головке его члена. Проводит снова и снова, вкруговую, делает медленное тугое движение вверх и вниз, пока не чувствует, наконец, ответную дрожь. Ли стискивает зубы и жмурится, голова у него раскалывается, ему не нравится, когда его так жмут, нигде. А Тяню - нравится, он просит, понижая голос, шепчет под челюсть, не переставая скользить губами и вдыхать его запах: - Покажи, как тебе нравится. - Заткнись, Хэ, - пренебрежительно роняет Ли, но тут же давится своими словами и только стонет в поцелуй, одновременно с тем, как его прижимают еще ближе за поясницу. - Слишком высокая цена, чтобы просто подрочить. Или у тебя всегда так? Обязательные членовредительства и все такое. - Я тебе сейчас и его сломаю, не только ногу, если не заткнешься. И Тянь хрипло и тихо смеется на это, лаская оба их члена, сжав вместе в кулаке, Ли ничего не нужно делать. Ему жарко в вязаном пуловере. Вокруг стоит запах старой книжной пыли и свежей типографской краски, дерево стеллажа цепляет ткань, царапает локоть, а горячие волны быстро приближающегося нервного оргазма напоминают тяжелую предобморочную духоту, тепловой удар в разгар весеннего дня. Если Хэ сейчас вздумает остановиться, Змея точно стошнит. Они совершенно разбиты. От них пахнет кровью, их кожей с разогревшимся на ней ароматом, что перемешивается и создает новый, совершенно пленительный и неповторимый. Рана на виске пульсирует, капли крови стекающие из нее он стирает о щеку Тяня, и Змей счастлив, что болит не у него одного, что они представляют собой сноп усиливающейся на отходняках боли, все возрастающего напряжения и похоти, взаимного притяжения и раздражения. Хэ Тяню хочется опуститься до нежностей, которые не завуалированы грубостью, хочется опуститься на колени, хотя бы только затем, чтобы почувствовать, как за его плечи держатся, чтобы не упасть, но прерывать этот случайно найденный темп, то которого Змей вздыхает все чаще, выше его сил. Оторваться от его шеи выше его сил. Так что, в другой раз... В последний момент Шэ Ли кладет свою ладонь на руку Хэ, помогая, позволяет еще раз чувственно погладить поясницу и талию, облапать задницу, забравшись под тугую джинсу, крепко притиснуть к себе бедрами. Чужие зубы остро и жгуче впиваются ему повыше плеча, около ключицы, не отпускают, сжимаясь сильнее. И он кончает, вздрагивая и еле сдерживаясь, чтобы не кричать, чувствуя как на его руке перемешивается их сперма. На этот раз в объятьях у Тяня остается не охапка цветущих веток, на этот раз из его рук никто не исчезает, никто не притворяется ни ветошью, ни растениями. - Я тебя реально убью, если скажешь, что ничего не было, - говорит он, чуть отстранившись от Ли. - Блевану щас, - что ж, это характеризует многое, - У меня сотрясение, наверное, сука ты такая. - Мне пиздец нравится, как ты целуешься, - и губы снова беспрепятственно прижимаются к губам, возобновляя глубокие медленные засосы. Чуть позже, еле приведя себя в порядок, Змей устраивается на библиотечном столе, наблюдая, как Тянь, с трудом шагая и припадая на одну ногу, в одиночку поднимает и расставляет на свои места все разбросанные книги. Пока он сидит тут и ждет, след крови на углу стола стирается его серыми джинсами, становится незаметен. Будто ничего и не было.