***
Просыпаться было непросто. Несмотря на общую опустошённость, Грейнджер смогла уснуть только к трём часам, и поэтому прилетевшая ровно в восемь утра сова показалась ей как минимум вестником грядущего конца света. Голова раскалывалась, а воспоминания о событиях прошлого дня, которые с неумолимой жестокостью обрушились на Гермиону, стоило ей открыть глаза, окончательно выбили девушку из равновесия. С трудом поднявшись с кровати, она открыла окно и впустила в комнату неугомонную птицу, надеясь, что хотя бы так сможет прекратить наконец этот чёртов стук, который по ощущениям мог в любую минуту разнести её черепную коробку вдребезги. Правда, тишина, к разочарованию Грейнджер, длилась недолго. Вместо обычного письма или порции свежих газет, сова держала в острых когтях официального вида громовещатель, который с громким хлопком разорвался, стоило ему оказаться в воздухе. В этот же момент спальню буквально затопил знакомый, полный сострадания, но вместе с тем до скрежета в зубах формальный голос, заставивший Гермиону плотнее сжать и без того бледные губы. С невыносимо размеренной интонацией Кингсли произносил слова сочувствия, говорил что-то о большой потере для всего магического мира, пытался выразить соболезнования. Но всё это было неправильно. Гермиона стояла посреди своей комнаты, слушала все эти, казавшиеся ей до ужаса не искренними фразы, и едва сдерживала себя, чтобы не взорвать проклятую кричалку. И скорее всего она бы так и поступила, но в тот момент, когда рука её уже потянулась к палочке, Бруствер наконец перешёл ко второй части своего послания. И что-то в его голосе заставило Грейнджер замереть. Что-то едва уловимое. Настолько, что намного проще было бы сослаться на тяжёлую после выпитого алкоголя голову или общее недомогание. Но Гермиона слишком привыкла доверять собственной интуиции. Нахмурившись, она слушала, как Кингсли говорит ей о необходимости прийти сегодня в министерство к трём часам дня, а в голове её тем временем крутилось непонятное предчувствие. Потому что теперь среди всех прочих интонаций она отчетливо различила в его голосе волнение. И это совершенно точно не сулило ей ничего хорошего. Но думать об этом у неё не было сейчас ни сил, ни тем более желания. Внутри, словно огромная черная дыра, расползалось чувство безнадёжности. Слишком болезненное, чтобы оставлять место для чего-то другого. Пусть даже невообразимо важного или опасного. К чертям всё. С этой единственно правильной мыслью Грейнджер медленно выдохнула. Ей нужно было собраться и всё-таки заставить себя хотя бы просто принять душ. Удивительный подвиг для той, кого общество всё ещё продолжало чествовать как героя. Хотя всё это было гнусной ложью. Никогда ещё она не чувствовала себя настолько ничтожной. И холодный душ никак не помог ей смыть с себя это ощущение. Отжав мокрые волосы, вода с которых неприятно стекала по спине, Гермиона замоталась в ещё одно полотенце и прошла в гостиную. Плотные шторы всё ещё надежно защищали её от солнечного света, но даже они не способны были скрыть следы вчерашнего дня, острыми осколками разбросанные по всей комнате. Не обращая внимания на царящий вокруг хаос, Грейнджер прошла внутрь и скорее на автомате села на своё любимое кресло. В голове было пусто, и сосредоточиться на какой-то конкретной мысли казалась чем-то просто невозможным. Хотя на самом деле Гермиона не сильно-то и пыталась. С абсолютно холодным взглядом она смотрела на пятно на гладкой стене и не могла вспомнить, видела ли его раньше. Но ответа на этот вопрос в её сознании не было. Только ноющая пустота, которая, кажется, поглотила даже пространство и время. На самом деле, Грейнджер действительно не могла сказать сколько находилась в этом совершенно потерянном состоянии. Час? Может, два? Возможно, и скорее всего, она просидела бы так ещё столько же, но внезапно вспыхнувшее в камине зеленоватое пламя всё же заставило её повернуть голову. — Гермиона? — голос Рона показался девушке неестественно громким, и она едва сдержала себя, чтобы не застонать от вспышки боли, пронзившей голову, — Ты дома? Прочистив горло, Грейнджер выдавила из себя короткое согласие, но при этом даже не сдвинулась с места, когда друг прошёл сквозь камин и оказался в гостиной. Окинув мрачным взглядом комнату, Уизли подошёл ко всё ещё закутанной в полотенце Гермионе и опустился напротив неё на корточки. — Как ты? Грейнджер лишь покачала головой и несколько раз открыла и закрыла рот, словно пыталась захватить как можно больше воздуха, но не произнесла ни слова. Это оказалось слишком сложно. Только сейчас она осознала, что всё это время где-то внутри просто отрицала случившееся. Отказывалась верить, что ужасная новость действительно может оказаться правдой. Печально вздохнув, Рон потянулся за палочкой и наложил на подругу согревающие чары. В комнате вновь повисла тишина. Не говоря ни слова, он просто держал Гермиону за руку, неосознанно поглаживая костяшки большим пальцем. Он часто делал так раньше, когда они ещё были вместе. С тех пор прошло много времени, и оба они успели измениться, но это казалось бы простое действие странным образом привело её в чувство, позволив вернуться в пугающую действительность. Только теперь Грейнджер разглядела тёмные круги под глазами Уизли и боль в его всегда добром взгляде. Конечно. Ему тоже было непросто. Но он всё равно был здесь. С ней рядом. — Я не могу поверить. — Я понимаю, — не выпуская её руки, Рон закусил губу и несколько раз судорожно кивнул. — Нет, — Гермиона закрыла на несколько секунд глаза, пытаясь собраться с мыслями. — Я хочу сказать… Ну, это же Гарри. Он не мог умереть. Кто угодно, только не он. — И всё-таки… — Нет. — Гермиона. — Уизли дождался, пока девушка поднимет взгляд. — Я видел его. Реальность продолжала скручивать на груди Грейнджер тяжелые канаты, но девушка всё равно до последнего отказывалась принять её. Словно упрямое отрицание действительно могло что-то исправить. — Это нечестно. Неправильно. Так не должно быть. Мы пережили войну. Мы победили. Он заслужил… Заслужил… Слова никак не складывались в предложения и постепенно стихли, оставив после себя на языке лишь неприятную горечь. В попытках найти ответы на тысячи незаданных вопросов Гермиона вновь перевела взгляд на друга и только тогда заметила, что глаза его стали влажными. Он даже не пытался сдерживать слёзы, и Грейнджер невольно позавидовала ему. Сама она со вчерашнего вечера не проронила ни слезинки, и подобная реакция казалось ей чем-то противоестественным. Она должна была плакать. Должна была кричать. И пусть ей не стало бы легче, она по крайней мере знала бы, что внутри неё всё ещё есть жизнь. А пока Гермиона ощущала себя лишь бездушной оболочкой. Не больше. — Как… Как это случилось? — Ты не знаешь? — на лице Уизли читалось сомнение. — Я… Эм… Смутно. Я знаю, что была авария. И что… Что они с Пэнси были там. — Чёрт, она и представить не могла, что произнести что-то вслух может быть до такой степени сложно, — Но как? Почему они не аппарировали? — Министерство утверждает, что это был несчастный случай. — И ты веришь? — Нет. Кивнув, Гермиона плотно сжала губы и перевела взгляд на лежавшую на столе газету. С её страниц на них, чуть усмехаясь, смотрел Гарри, и от одного лишь вида его беззаботной улыбки Грейнджер хотелось удавиться. Друг значил для неё слишком много. Никто другой так не понимал её ни в школе, ни за её пределами. Они прошли вместе войну и выбрались из депрессии, которая накрыла их всех после… Именно Гарри поддержал Гермиону, когда она решила, что им с Роном не стоит быть вместе. Это был сложный период для них и для их дружбы в целом, но несколько долгих разговоров с каждым из них по отдельности помогли сохранить в компании тёплые отношения. Теперь же Гарри не было. И в этой новой реальности даже присутствие Уизли рядом больше не ощущалось почему-то так правильно, как раньше. Возможно, она просто и не умела никогда быть настоящим другом. А Гарри умел. Другом, мужем, отцом… И с каждой из этих ролей он справлялся превосходно. Внезапное воспоминание заставило Грейнджер нахмуриться. — С кем Джеймс? — она знала, что малыша не было в той чёртовой машине, но до этой минуты даже не задумывалась, где он. — Он у Андромеды. Они оставили его вчера, когда… Когда… — Рон наконец не выдержал. Не сумев закончить предложение, он накрыл лицо ладонями и бесшумно заплакал. Несколько минут друзья молчали. На самом деле, каждый из них и так сказал сегодня куда больше, чем мог вынести, так что теперь им физически была необходима тишина. Но это, к сожалению, не могло длиться долго. — Что с ним теперь будет? — Гермионе стало стыдно, что она не подумала об этом раньше. — Не знаю, — не поднимая взгляда, Уизли пожал плечами. — Я слышал, у Пэнси во Франции живёт тётка по линии матери. Скорее всего, она заберёт его, как самая ближайшая родственница, но… Рон печально вздохнул, и Грейнджер продолжила, уже по интонации догадываясь что он он собирался сказать дальше. — Но она его даже не видела раньше. — Да. Но в любом случае, нет смысла гадать, что и как будет. Думаю, скоро мы всё узнаем. И ты же понимаешь. Никто не собирается бросать сына Гарри, как не бросили Тедди. — Конечно, — Гермиона кивнула. Она понимала, что это глупо, но ей отчаянно захотелось хотя бы ненадолго перевести тему. — Кингсли писал тебе? — Что? Нет, — Уизли потребовалось несколько секунд, чтобы выдернуть себя из собственных мыслей, — я мог, конечно, пропустить, но, кажется, ничего не видел. — Странно, — Гермиона безразлично пожала плечами и откинулась на спинку кресла, — Он прислал громовещатель. Вроде как я должна явиться в министерство к трём. Задумчиво кивнув, Рон перевёл взгляд на наручные часы. — Сейчас уже половина первого. Ты хочешь, чтобы я сходил с тобой? Грейнджер задумалась. — Не знаю. Не уверена, что вообще готова пойти туда. Печально вздохнув, Рон взмахнул палочкой и призвал к себе флакон с умиротворяющим бальзамом. После войны у каждого из них в доме практически всегда были запасы зелий, способных хотя бы ненадолго привести в порядок разум. И никто уже даже не осуждал это. — Вот, держи, — едва заметно дрожащими руками Уизли открыл бутылёк, сделал небольшой глоток сам, а после протянул его Грейнджер, — Сходим вместе. Не думаю, что Кингсли скажет что-то против.***
Кажется, никогда ещё в министерстве не было так тихо. Новость о внезапной гибели знаменитого Гарри Поттера мгновенно разлетелась по всему магическому Лондону, и теперь даже те, кого на самом деле гораздо больше волновали собственные планы на ужин, старательно делали вид, что разделяют общее горе. Гермиона старалась держаться ближе к Рону. Неловкость, которая в обычной жизни всё ещё проскальзывала в их общении, сейчас отошла на второй план, и её место целиком и полностью заняла куда более глубинная потребность. Потребность, чтобы близкий, понимающий тебя человек был рядом. И, судя по всему, сам Уизли в этот момент испытывал нечто схожее. Чтобы ни случилось между ними — они всё ещё оставались друзьями. До нужного кабинета волшебники шли молча. Даже стук собственных каблуков, эхом разносящийся по просторному помещению, казался Грейнджер до безумия неправильным. Словно над головой её повесили невидимый колокольчик, чтобы каждый человек в здании знал, что она пришла сюда. А ей же, напротив, как никогда хотелось скрыться от любопытных взглядов. К счастью, в министерстве не было сегодня журналистов. Скорее всего, так распорядился Кингсли, и девушка искренне была ему за это благодарна. Она знала, что ей обязательно ещё предстоит встреча с газетчиками позже, но пока была совсем не готова к подобному испытанию. И даже ещё одна порция успокаивающего зелья не помогла бы ей пройти через это. Секретарша Кингсли, женщина лет сорока пяти, всегда неосознанно напоминавшая Гермионе мадам Пинс своим строгим взглядом, встретила друзей совершенно нечитаемым выражением лица, от которого по спине побежали мурашки. — Мисс Грейнджер. Мистер Уизли. — Добрый день, мадам Палмер, — Рон приветственно кивнул, нервно облизнув потрескавшиеся губы, — мы пришли к Кинсли. — Да-да, конечно, — скорее для вида женщина перевела взгляд на лежавшие перед ней бумаги, а после снисходительно и достаточно неприятно улыбнулась, — но мистер, здесь указано, что встреча назначена только мисс Грейнджер. Вам придётся подождать в приёмной. Всем корпусом Уизли подался впёред. Очевидно, он готов был уже начать спорить с этой весьма непреклонной женщиной, но Гермионе меньше всего хотелось сейчас сцен, и она осторожно положила руку ему на предплечье. — Не надо, Рон. Я справлюсь. Несколько секунд друг сосредоточенно смотрел ей прямо в глаза, словно по одному лишь только взгляду мог прочитать всю бездну переполнявших её эмоций, а после сделал медленный шаг в сторону, освобождая проход, хотя в просторном помещении в этом явно не было необходимости. Глубоко вздохнув, Грейнджер сделала шаг к двери и положила ладонь на холодную ручку. Внутри было слишком неспокойно. К ядовитой, заполнявшей всё её нутро боли прибавилось что-то ещё. Странная смесь тревоги и практически забытого чувства неуверенности. Она не знала, чего ждёт от этой встречи, не понимала её срочности и точно не чувствовала себя к ней готовой. И всё это вместе ей однозначно не нравилось. Но останавливаться было слишком поздно. Крепче сжав пальцы, Гермиона толкнула тяжелую дверь и оказалась в знакомом кабинете. Здесь, как обычно, стоял ненавязчивый запах благовоний. Его можно было бы даже назвать приятным, но Грейнджер всё равно почувствовала лёгкую тошноту. Именно то, чего ей не хватало, чтобы сделать этот и без того невозможный день ещё хуже. — О, Гермиона, — оторвавшись от внушительной стопки документов, Кингсли поднял голову и указал девушке на одно из стоявших перед ним кресел. — Прошу, садись. Разреши выразить соболезнов… — Не надо. Пожалуйста, можно без этого? — Грейнджер не имела привычки перебивать, но сейчас была просто не в силах вынести все эти официальные речи. — Конечно, — Бруствер кивнул и, сцепив в замок ладони, несколько раз нетерпеливо постучал большими пальцами друг о друга в ожидании, когда Гермиона наконец сядет, — Спасибо, что пришла. — Едва ли у меня был выбор, — даже оказавшись в мягком и вполне удобном кресле, Грейнджер не смогла расслабиться и продолжала до абсурдного ровно держать спину, будто её позвоночник превратился в камень, — Зачем я здесь? Что-то известно о смерти Гарри? Это же был не несчастный случай, да? Почему тогда Рон не может войти сюда? — Погоди-погоди, — Кингсли выставил ладони в успокаивающем жесте и глубоко вздохнул, явно сожалея, что ему в принципе приходится находиться здесь и вести этот не самый простой разговор, но у него похоже тоже просто не было выбора, — Для этого всего ещё будет время. Позже. — Но… — Я понимаю, скоро ты всё обязательно узнаешь. Сейчас нам надо только дождаться одного человека. Гермиона нахмурилась. Её всё ещё тошнило от наполнявших кабинет запахов и выпитого вчера алкоголя, но она отчаянно старалась не подавать вида. Нет. Её совершенно не волновало, что подумает сейчас Кингсли. Эта странная иллюзия нужна была ей самой. Словно только делая вид, что более-менее в порядке, она действительно могла не рассыпаться прямо здесь на части. Внезапный скрип двери вырвал Грейнджер из собственных мыслей и заставил повернуться. В проёме стоял человек, которого она ожидала увидеть здесь меньше всего на свете. И он, кажется, был о ней точно такого же мнения. — Проходи, Драко. Присаживайся. Ты как раз вовремя. — Я знаю. Голос Малфоя прозвучал настолько холодно и при этом небрежно, что Гермиона буквально физически почувствовала накатившую на неё злость и вновь перевела взгляд на Бруствера. Она надеялась, что сможет получить ответы на вопросы, один за другим возникавшие в голове, но тот словно специально старался смотреть куда угодно, только не в её сторону. — Ну, что ж, раз вы оба здесь, мы можем начать, — взяв со стола один из пергаментов, Кингсли щёлкнул пальцами, и небольшая настольная лампа загорелась приятным чуть желтоватым светом, — Как вам уже известно, вчера при трагических обстоятельствах погибли мистер и миссис Поттер. — Прошу прощения, министр, но, думаю, будет лучше, если мы пропустим вступление и сразу перейдём к основной части. Мне сегодня нужно ещё успеть на дежурство. Грейнджер едва удержалась, чтобы никак не прокомментировать замечание Малфоя. По большому счёту, она даже могла бы с ним согласиться, но то высокомерие, с которым была брошена эта, вполне вежливая по своей сути фраза, заставило девушку плотно сжать зубы. Меньше всего она хотела ввязываться сейчас в перепалку. — Будет лучше, если вы проявите каплю терпения. — Кингсли явно не нуждался в защите, и хотя его интонация оставалась вполне спокойной и даже сочувственной, взгляд министра довольно явно обрывал любое желание спорить. — Разумеется. Губы Драко на мгновение тронула холодная улыбка, в которой не было ни капли искренности. Хотя на самом деле Гермиона в принципе сомневалась, что подобное слово может быть применено к этому человеку. Нет. Только не к нему. Всё в его, позе, жестах, взгляде буквально кричало о лицемерии и фальши, и казалось, он даже не пытался скрыть это, вкладывая неприязнь в любую, даже самую почтительную фразу. Именно поэтому Грейнджер испытывала дискомфорт каждый раз, когда они по какой бы то ни было причине даже просто оказывались рядом. К тому же, его присутствие словно обнажало все её детские травмы, заставляя чувствовать себя уязвимой. Хотя в последнем она никогда не призналась бы даже самой себе. Тем более сейчас, когда её мир рушился и без вмешательства этого грёбанного мерзавца. К счастью, судя по всему, сегодняшняя встреча не подразумевала их прямого взаимодействия, и они вполне могли попытаться сделать вид, что друг друга просто не существует. Это был почти идеальный план, но как раз в тот момент, когда Гермиона решила вернуть своё внимание Кингсли, Малфой повернул голову в её сторону, словно невзначай окинул странным оценивающим взглядом, а после едва заметно скривился. Он явно испытывал отвращение. То самое, к которому она почти привыкла в школьные годы. И хотя Грейнджер сомневалась, что может чувствовать сейчас что-то кроме боли и просто невероятного опустошения, внутри неё начало разрастаться что-то ещё. Едкое, абсолютно неуместное раздражение, осознав которое, девушка уже не могла контролировать. Сукин сын выглядел так, словно собирался на благотворительный вечер. Ничто в нём не выдавало каких бы то ни было эмоций или переживаний. А может быть, их и не было? Гермиона вполне могла в это поверить, хотя Пэнси всегда считала Драко своим другом. Причём достаточно близким. В конце концов, иначе его скорее всего просто бы здесь не было. Но это точно не давало ему никакого права смотреть на Грейнджер вот так. Словно она тоже обязана была сидеть здесь и делать вид, что собственная укладка волнует её куда больше, чем смерть самого близкого человека. Гневный поток мыслей в голове Гермионы прервал вновь раздавшийся голос Кингсли. И на этот раз он действительно смог завладеть её вниманием полностью. — Итак. Повторюсь, причиной нашей встречи, как вы уже поняли, является гибель мистера и миссис Поттер. Два года назад супруги составили завещание. Основная его часть будет официально озвучена позже, но есть одно дополнение, — Бруствер прочистил горло, и это небольшое проявление нервозности заставило что-то в груди Грейнджер сжаться от неприятного предчувствия, — и я считаю, что затягивать с ним, как минимум, неправильно. Не сказав больше ни слова, министр протянул своим посетителям копии документов. В этот момент в комнате повисла настолько тяжелая тишина, что даже размеренный стук часов казался невыносимым, и Гермиона едва сдержала себя, чтобы не отправить в зачарованный механизм парочку боевых заклинаний. Потому что всё это просто не могло быть правдой. Реальность никак не укладывалась у неё в голове, хотя и была по сути своей очевидна и даже логична. Но не переставала при этом быть ужасающей. Согласно зажатому в руках завещанию, она, Гермиона Джин Грейнджер, и, сидевший напротив Драко Люциус Малфой, числились опекунами Джеймса Поттера на случай единовременной кончины его родителей. А значит, теперь они совместно должны были воспитывать единственного сына своих друзей, которому не исполнилось ещё и полутора. И при этом каким-то чудом умудриться не убить друг друга до его совершеннолетия.