***
Нейтан всегда — сколько себя помнил — думал о том, насколько же ему тесно на этих бескрайних советских просторах. Всё что он делал, достигнув мало-мальски осознанного возраста, он делал ради того, чтобы уехать, как только подвернётся возможность: хоть тушкой, хоть чучелом. Он усиленно учил английский и французский; когда получалось, тайком настраивал радио на «Голос Америки»; а интуитивно понимая, что единственное, о чём не врёт советская пропаганда, это — что деньги на капиталистическом западе решают всё, понял, что нужно досконально изучить, как они работают. Так он и оказался на экономическом факультете. Много и прагматично читал любые попавшиеся под руку книги, везде находя что-то нужное, и занимался спортом, на случай, если придётся бегать и прятаться в приграничных лесах. Когда Союз только начал дышать на ладан, Нейтан купил фальшивое свидетельство о рождении фальшивой еврейской бабушки, и это оказалось его первой удачной сделкой. Он смотал удочки, как только закончил университет: как раз отменили выездные визы. Если бы их не отменили и Союз не распался, он был уверен, что уехал бы в любом случае, найдя другой способ. На тот момент Нейтан уже наелся сполна и был полон решимости. Он вылетел в Израиль через Вену, как все тогдашние репатрианты. На месте планировал получить американскую визу, чтобы уже с израильским паспортом отправиться в страну, о которой мечтал. Но когда сосед в самолёте, эмигрант с такой же репатриантской визой, рассказал, что вместо Израиля из Вены полетит в Канаду, Нейтан смекнул, что Канада к Штатам ближе, и рассчитал свой маршрут заново.***
— А в Канаду визу не надо было? — удивился Виталий. — А чёрт его знает. Тогда не у кого было спросить. Летел на авось. Думал: пустят — хорошо. Не пустят — ну что ж, прикинусь валенком и улечу обратно в Израиль, а там уже буду думать. Как-то и не переживал особо. Просто знал, что у меня есть конечная цель, а как быстро я до неё доберусь — было не так важно. Нечего было терять. Но впустили.***
Из Торонто Нейтан автостопом (после покупки нового билета несчастной вывезенной валюты хватило только на пару гамбургеров) поехал в сторону западного побережья. По пути подрабатывал на фермах и заводил знакомства. Очередной дальнобойщик, который направлялся в Сиэтл, после долгих душевных разговоров назвал Нейтана лучшим другом и за приемлемую сумму согласился перевезти через границу, спрятав в своем грузе. Авантюра удалась, в Сиэтле они пожали друг другу руки, и водитель отправился обратно в Канаду, а Нейтан, погуляв по городу и не впечатлившись, купил билет на автобус до Сан-Франциско. И тогда он впервые влюбился. В туманы, трамваи, ряды цветных домиков и Голден Гейт. Это была та самая Америка, о которой он мечтал с детства. Поначалу, понадеявшись на свою укрепленную многолетними тренировками спину, он устроился работать по-чёрному в порт, но, в очередной раз вывихнув плечо без медицинской страховки и легального статуса, понял, что нужно двигаться дальше. Тогда-то он и вспомнил о своём липовом еврействе и в ближайшую субботу пошёл в синагогу. Там Нейтан разговорился с парой человек в костюмах подороже и рассказал им душещипательную историю о том, как бежал от режима окольными путями, и как ему на родине не давали соблюдать традиции предков. В Союзе, несмотря на отсутствие даже малейших намёков в родословной, фразу «да этот Золотухин — жидовская морда» он слышал нередко, благодаря очкам, учёбе на «отлично» и КМС по шахматам. В синагоге ни у кого сомнений не оказалось тоже: он оказался достаточно начитан, чтобы истории о бабушке и её кугеле с цимесом показались правдоподобными. Прихожане синагоги тут же организовали сбор пожертвований на вещи и нашли ему хоть и дешёвую, но приличную квартиру взамен койки, которую он снимал в Чайнатауне. В общине обнаружились иммиграционный адвокат Шапиро, который за несколько месяцев организовал Нейтану легальный статус, и директор финансовой компании Лейбовиц, который взял его к себе на работу — на первых порах всего лишь на разбор почты. Чтобы прочувствовал американскую мечту по полной программе. Всего лишь за год его жизнь наладилась и пошла в гору. За это Нейтан решил поделиться с общиной самым ценным и стать настоящим евреем. Шапиро и Лейбовиц, как настоящие крёстные отцы, стояли рядом и держали его за руку, когда моэль сделал надрез. В этот момент Толик Золотухин умер, а миру явился Нейтан Голдман.***
— И как? — спросили оба в унисон. — Что как? — Ну, обрезание. Больно? — Несколько дней поболело, но не шибко. Почти и не помню уже. — А в сексе разница есть? — Честно? Не заметил.***
Не заметил, потому что на тот момент опыта с женщинами у него было совсем мало, а прибавилось совсем не скоро: пока его занимали совсем другие вопросы. Например, за десять с лишним лет Нейтан стал известным членом местной общины, который всегда был готов порассуждать на тему вечного вопроса о том, кто прав — рабби Акива или рабби Гиллель. На работе же он постепенно продвинулся в аналитики, заинтересовался инвестициями в высокие технологии, нашёл работу в одной из компаний на Сэнд-Хилл Роуд, там дослужился до позиции партнёра, и, переехав в свой собственный новенький таунхаус в Пало Альто, присел на диван, окинул взглядом девственно чистую мебель и понял, что одному здесь будет скучно. Настало время жениться.***
Об этом он рассказать не успел — уже принесли счет. Но раз уж вспомнил о вещах матримониальных, Нейтан всё же решился задать неловко висящий в воздухе вопрос: — А как там Ленка? Или мы про неё не говорим? — он взглянул на Виталия и достал карту из кошелька. — Всё окей, — улыбнулся тот и Игорь посмотрел на него с благодарностью. Нейтан наблюдал за ними в течение всего обеда. Игорь, который уже слышал части этой истории, порой уходил в свои мысли и тогда взгляд его надолго перетекал в сторону Виталия. Нейтану был знаком этот взгляд. Иногда он сам после десятилетия совместной жизни ловил себя на том, что так же зачарованно смотрел на Лолу. — У Лены всё отлично, — поделился Игорь без особых эмоций, — даже лучше, чем когда мы были вместе. У неё сеть фитнес-студий теперь — я вроде писал? Она пашет, конечно, днями и ночами, но ей нравится. — Замуж снова не вышла? — Пока нет. У неё вроде бы есть кто-то, но она не из тех, кто в ЗАГС торопится. Обед затянулся почти до семи вечера, и Нейтан отпустил всех гулять, а сам ушёл к себе номер — звонить Лоле и бороться с джетлагом, который и в молодости проходил тяжело, а с возрастом становился только хуже. День второй За завтраком в глаза Нейтану бросилась разница в настроении после вчерашних улыбок, касаний и переглядываний. Теперь Виталий хмурил лоб и нервно поджимал губы, копаясь в своей яичнице, а Игорь пил уже вторую чашку кофе на голодный желудок и стучал пальцами по столу. — Какие у вас планы на сегодня? — осторожно поинтересовался Нейтан. — Я хотел в Научный музей, — начал Виталий. — А оказалось, что он уже запланировал пойти в «Викторию и Альберта» — но без меня. — Я просто предпочел бы пойти на эту выставку один, — тихо сказал Игорь. — Я ведь спрашивал тебя, любишь ли ты Боуи. А ты сказал что равнодушен. Поэтому я и решил тебя не мучать тем, что тебе неинтересно. — А давайте просто пойдём к музеям, отпустим Игоря на его выставку, — предложил Нейтан Виталию, — а я схожу с тобой в Научный. Сейчас хотите? Тут, наверное, минут тридцать ногами через Гайд-парк. А потом встретимся и решим, что дальше. Такой расклад вроде удовлетворил всех, но напряжение не спало, и парочка угрюмо молчала всю дорогу. Нейтан снова взял роль конферансье на себя и рассказал о своей жене, искусно избегая истории их знакомства. Лола приехала из Узбекистана. В Америке она закончила кулинарную школу и теперь была китчен-менеджером в одном из топовых ресторанов залива Сан-Франциско. Именно благодаря ей Нейтан начал разбираться в высокой кухне, которую раньше не понимал. Он любил Лолу за милую взбалмошность, звонкий хохот и то, с каким вдохновением она рассказывала о еде. «Вы бы видели, как она помидоры выбирает на фермерском рынке! Это же песня. Песня!» Вот только эти истории не слишком-то помогали вернуть его спутникам потерянное настроение. В районе музеев Нейтан и Виталий довели Игоря до входа в Музей Виктории и Альберта и оставили его там, а сами отправились по запланированному маршруту. Виталий задавал вопросы о жизни в Штатах, но чаще с воодушевлением отвлекался на экспонаты: старые телевизоры, первые противозачаточные таблетки, секции космических ракет и заспиртованные органы. — Это половина мозга Чарльза Бэббиджа! — воскликнул он, прочитав одну из подписей. — Ничего себе! И разностная машина, — он показал на стоящую рядом непонятную железную конструкцию. — Как круто! — Тебе настолько это всё нравится? — Очень нравится. Ну и я же изучал уже изученное, а он, Ада, и другие в то время каким-то волшебным образом сами дошли. Это же потрясающе. Как вообще можно было додуматься до этого всего? — Ты в этой области только потому что интересно было, или из-за денег? — Деньги — это приятный плюс. Но я бы, наверное, сидел и ковырялся в коде даже за небольшую зарплату. Хотя — не поверишь — у меня был момент, когда думал, что совсем в другую сторону пойду. Чуть на истфак не поступил после школы. — Почему? — Почему хотел или почему не поступил? — И то, и другое. — Хотел — ну… — Из-за этого товарища что ли? — Нейтан показал глазами в сторону, намекая на незримое присутствие Игоря. — Ну, да. Он очень вдохновлял. — В это я охотно поверю. Я же в курсе, каким ярым он может быть. В девяносто первом на митингах у него ух как глаза горели! Он верил, конечно, что можно было что-то изменить. А я уже тогда понимал, что почва не та. Звал их с собой уехать. — А он зассал? — Зассал? Что ты имеешь в виду? — Ну он мне говорил, что его звали в Штаты, а он зассал. Нейтан удивился. — Он лабуха своего ждал сначала, а потом уже было поздно. Хотя мог бы и сам уехать, вместо того чтобы жениться при первой возможности… — Какого лабуха? — переспросил Виталий. — Ну своего этого… — Нейтан посмотрел на него и вдруг понял, что тот искренне не понимает, о ком идет речь. Кажется, он наговорил лишнего. — Пусть он сам расскажет, у него лучше получится. А не поступил почему? — Да там… Сначала заболел, и пока болел, начал кодить потихоньку и передумал. Всё к лучшему. Гуманитарий из меня так себе. Нейтан обрадовался, что Виталий не стал задавать дополнительных вопросов. — А что за специализация у тебя? — Информационная безопасность. — О, это хорошо. Сейчас бум начнётся массовый, с этим балаганом вокруг данных. Ты будь в курсе, с правильной стратегией можно хорошую карьеру построить. Ты вообще сам себя где видишь? — Да не знаю, если честно. Я вот побыл тимлидом недолго, но не успел понять, нравится мне или нет. Не думаю, что хочу руководить, но чтобы здесь остаться, мне придётся как-то продвигаться. Ну или я думал системным архитектором попробовать стать. — Свои идеи есть? — Типа для стартапа? — Ну да. — Да нет, не думал как-то. — Стартапы решают проблемы и заполняют пробелы. Никаких проблем у тебя? Ничего не мешает? По жизни, на работе? — По жизни много чего не устраивает, — Виталий усмехнулся, а потом задумался, — а на работе… да надоело, что столько сервисов в офисе используем, и в каждый нужен свой логин. Ладно я, у меня менеджер паролей есть, а у других, кто не такой технический? Они везде пишут имя ребенка и его дату рождения, потому что любому нормальному человеку, естественно, лень столько паролей запоминать, и сколько бы раз им не объясняли, почему их так легко взломать, они не слышат. Я бы сделал универсальный логин во все сервисы, но с мульти-фактором. — А в чём проблема с Open ID? — Там очень много проблем с безопасностью. — И ты знаешь, как это можно сделать? — Ну, чисто теоретически… — Мне кажется, «Окта» сейчас делает именно то, что ты хочешь. Проверь их. Может, твоя идея окажется лучше. Подумай, напиши мне. Ну или вдруг ещё что-то в голову придёт — тоже пиши. — Ну не знаю… Не думаю, что я смог бы такое целиком придумать. — Не обязан, конечно, — Нейтан усмехнулся, — думаешь, Бэббидж в себе не сомневался? — Ему тогда не с кем себя было сравнивать. — Ну вот и ты не сравнивай. Просто делай. — Я попробую, — Виталий уверенно кивнул. — О, смотри, это маятник Фуко. Они подошли ближе. — Точно. Маловат, правда. Я видел тот, который в Исакии висел, пока не сняли. Когда нас на экскурсию возили в Ленинград. Вот это была мощь. А может, просто я был меньше. — Я вот хоть и технарь вроде, но с физикой у меня плохо дела шли. Не могу понять, как оно работает. Почему по кругу болтается, а не просто туда-сюда? — Потому что Земля вращается. Но я тоже не смогу объяснить. — И приходит в исходную точку. Как в жизни всё, — Виталий внезапно скис. — Чего такое? — Да неважно. — У вас что-то случилось? Вы оба дёрганые были с утра. — Ну нет, наверное. — Наверное? — Понимаешь, всё нормально вроде. Но мы вчера пошли гулять в Сохо. Я специально его туда потащил. Может и не стоило. Мне просто грустно, что он боится за руку держаться на улице. Мы же не в России. Когда он в Эдинбурге боится — ну ладно, там может быть не сразу понятно, что всем вокруг похуй. А в Сохо — всё очевидно. Везде радуга, все целуются, а он… — Ну ты его тоже пойми, он в другом мире рос, немало пережил. — Так это когда было? Мы с ним уже почти год вместе, он мог бы привыкнуть. — Да не привыкают к такому так просто. Тем более, после того как он слишком долго пытался жить «как положено». Не дави на него, не торопи. Знаешь, когда я впервые начал открыто критиковать власть? Когда Буш-младший поперся в Ирак в 2003. — А до этого прямо совсем молчал? — Нет, я говорил, конечно. Но я всегда оценивал — где и с кем это уместно. Если вдруг что-то вырывалось там, где не планировал — то я оглядывался по сторонам, чисто по привычке. А тогда, десять лет назад, я сидел в баре с коллегой, и мы заговорили про ту войну. Я только через полчаса спора понял, что ору на весь бар: «Да этот Буш — инфантильный идиот и марионетка Чейни!», не обращаю внимания ни на кого и не думаю, что кому-то это может не понравиться. Я только тогда ощутил, что выдавил из себя последние капли тоталитаризма. А у меня паспорт американский к тому времени уже несколько лет был. И это я. У меня в семье никого не репрессировали. А это, — Нейтан снова махнул головой в сторону входа, — Игорь. Ты не жди, что у него всё будет просто. — Ладно, — Виталий нахмурил лоб, — как получится. Нейтан снова запереживал, что тот начнёт задавать вопросы, на которые он не был готов отвечать. Но тут телефон Виталия запищал, он посмотрел на экран и еле заметно улыбнулся: Игорь закончил и ждал их на улице. По инициативе Виталия они двинулись в Ноттинг Хилл на блошиный рынок. Игорь всё ещё был в напряжении, на вопросы Виталия о выставке отвечал односложно, и тот заметно нервничал. На Портобелло Роуд они обнаружили наплыв туристов, и, когда Игорь с тревогой посмотрел на шумную толпу, Нейтан предложил: — Виталь, ты погуляй, наверное, поищи, что там тебе надо. А я Игоря пока украду и мы тут присядем, — он показал на заросший цветами фасад углового паба. Виталий охотно согласился, обещал, что не задержится, и Нейтан утащил Игоря с собой. — Ну что, ты как вообще сам? — спросил он, когда они уселись с пивом на диван в углу. — Нормально, — Игорь подавленно улыбнулся. — Да вижу я, как ты «нормально». Не меняешься. Как раньше в себе всё держал, так и сейчас нужно из тебя ответы клещами вытягивать. — Серьезно, всё хорошо. Просто нахлынуло. — Прошлое? Игорь пожал плечами. Нейтан решил спрашивать напрямую. — Ты почему своему мальчику не рассказал про твоего лабуха? Как его звали, я забыл. — Макс. Что ты ему рассказал? — Игорь заметно занервничал. — Ничего, успокойся. Твою работу за тебя делать не собираюсь. — Спасибо. — А что «спасибо»? Как по мне, дурак ты. За год отношений можно было бы и рассказать. Что тебя останавливает? Игорь долго молча стучал пальцами по столу, а потом наконец заговорил: — Да чёрт его знает, Толька. Не могу я. Я ведь никому об этом очень давно не говорил. В последний раз просто понял, что не смогу больше это произнести. Я даже не плакал тогда, просто закрыл дверь мысленно и очень долго старался об этом не думать. А Виталик — он ведь совсем другой. Новое поколение: думает иначе, говорит по-другому. И я боюсь, что откроюсь, а он не поймет. Мы и сейчас друг друга не всегда понимаем. И живёт он здесь, в другом мире, где всё просто. Вот выложу я ему всё, а он скажет: «Какие глупости, давние дела, не переживай». — Мне кажется, ты его недооцениваешь. — Даже если так, если поймёт. Мы разлетимся через четыре дня, и ещё несколько месяцев его не увижу. Я сейчас откроюсь, вывернусь наизнанку, а вдруг за это время его жизнь пойдёт совсем в другую сторону? Я этого не переживу. — Заранее готовишься к тому, что он уйдёт? Или думаешь, что сможешь его удержать, если не расскажешь? Чудной ты. Знаешь, я ведь не рассказывал тебе, как с Лолой познакомился. В интернете. По переписке. А потом перевёз её к себе. Мне все говорили, что я дурак. Да что говорили — я лично знал американцев, которые себе mail order brides выписывали — кто из бывших союзных, кто из Азии. И у всех до одного это закончилось скандалами и разводами. А у некоторых и того хуже. И по уму бы вообще не ходить в ту сторону, но я понял к тому времени, что по-другому познакомиться не смогу. Не моё это — в барах к кому-то подкатывать, на свидания ходить. Поэтому решил, что я просто буду делать всё наоборот. Они искали себе красавиц — я искал людей; они жаловались, что в переписке всё было сахарно, а потом сплошные претензии, и я с самого начала был предельно честен и на комплименты не вёлся. Они, привезя, запирали дома и заставляли подписать договор, по которому жёны бы ничего не получали в случае развода, а я привёз, предложил оплатить ей учёбу, помог устроиться на работу, и сделал так, что разведись мы на любом этапе, она бы получила достаточно, чтобы остаться на ногах. Я же сам её перевез туда, в чужую страну, и поэтому я нёс за неё ответственность. Я столько книг про феминизм прочитал, ты себе не представляешь. И знаешь, что самое главное? Я не сразу понял. Но понял. Неважно, насколько я вложусь в эти отношения — финансово ли, эмоционально — она взрослый свободный человек и всегда сможет и будет иметь право от меня уйти. Не буду же я её на цепь в подвале сажать. А такие истории тоже бывали. Я просто хотел быть с ней и поэтому помогал ей остаться, но я не могу ожидать, что она за это останется со мной навсегда. Люди ведь порой уходят по независящим от них причинам. Ты и сам это прекрасно знаешь. — Знаю. Выходит, когда вы поженились, ты её даже не успел полюбить? — Ну, можно сказать и так. Но и ты вряд ли Ленку любил, когда вы поженились, хоть и были давно знакомы. Но ты знаешь, и такое иногда работает. Вот мы привыкли, что мы знакомимся, встречаемся, влюбляемся, женимся. А у евреев — таких, знаешь, совсем повёрнутых шляпников, которые всё по книжке делают — сначала женятся, и тогда же знакомятся, потом «встречаются» — привыкают друг к другу, а потом у них любовь возникает. Если им верить, конечно. Вот у меня почти так же получилось. — И у вас всё хорошо? Возникла любовь? — Да. Без сомнений. Уже сколько лет, а я наглядеться на неё не могу. Я иногда думаю, что не заслужил такой жены. — После всего, что ты ей дал? — Ещё раз: это всего лишь деньги. Я просто помог ей сделать первый шаг. А то, что она теперь не последний человек в ресторанном бизнесе Северной Калифорнии — это уже не моя заслуга. Если бы не её характер и талант, она бы картошку чистила в какой-нибудь забегаловке. А она смешная, каждый день приходит и ревет: «Я опять всё запорола, они завтра поймут что я там случайно». Дурочка. Я однажды заехал за ней и увидел, как она по-испански на вчерашних зеков орёт, а они перед ней бегают на цыпочках. Я тогда в неё заново влюбился. — Ты знаешь, мне так стыдно иногда, что я Лену не поддержал вначале. Она ведь тоже очень в себе сомневалась, а я её ещё и отговаривал. А потом она всё же взялась за это, и вот — за десять лет пять студий. Шестую скоро откроет. А до сих пор иногда о себе говорит: «Да какой из меня предприниматель?» — А ты ей рассказывал про Макса? — Да, ещё в самом начале. — Не боялся её потерять, получается? Игорь открыл рот, чтобы что-то сказать, но вдруг отвел глаза: — Я никогда об этом не думал… — Знаешь, — вздохнул Нейтан, — меня сложно удивить. Моя жизнь — как шахматная доска: я знаю, кто как ходит, рассчитываю все ходы наперёд, могу предположить любое развитие ситуации и принять решение. Иногда даже прежде, чем понимаю, как я к этому решению пришёл. И я очень редко ошибаюсь. У меня в портфолио ни одного прогоревшего стартапа — разве что не супер успешные, но и те не убыточные. Самые первые ребята, которым я уломал дать денег, придумали одну маленькую штучку, смысл которой было сложно кому-то объяснить. Я долго убеждал своё начальство дать им шанс, потому что жопой чуял, что это сработает. И теперь эта технология в каждом смартфоне. Я знаю, как найти подход к людям, и чего они хотят. Так вот, единственный человек, который меня не перестаёт удивлять — это ты. С тобой моя чуйка отключается. Ты удивил меня, когда рассказал про Макса — ещё тогда в МГУ, потом удивил, когда на Ленке женился, потом когда Марго эта появилась, и теперь удивляешь. Ты как будто существуешь отдельно от своих эмоций. Ты б занялся этим, а? А то вы так со своим мальчиком далеко не уйдёте. Я понимаю, конечно, что ты однажды свои чувства выпустил на волю, а потом долго за это платил, но мы теперь здесь. Не только он живёт в другом мире. Двадцать первый век на дворе. Больше нет гэбни и грязных законов. Игорь посмотрел на него, потом в окно, потом покачал головой. — Господи, Толька. Ты, как всегда, в точку. Ты раньше ещё очки поправлял после таких речей. Давай я хоть за пиво заплачу в благодарность. — Ну уж нет. Ты за меня не заплатишь ни копейки. — Это почему? — Потому что я дошёл до нынешней жизни только благодаря тебе. Считай, что это твой навар. — Это как? — Помнишь, как ты меня попросил найти врача для Макса? Я тогда подружился с этими вашими. — С геями? — Ну не только, там много разных экземпляров было. Попал однажды к ним в социальный центр в Кастро. Посмотрел, как они друг другу помогают. Как семья самая настоящая. А я ведь был там совсем один, и долго был уверен, что справлюсь сам по себе. И только в тот момент понял, чего мне не хватает. Но только я же не такой, как вы, поэтому я не особо там вписался — хоть и старался, признаюсь. И я начал думать: где ещё меня смогут принять? К бывшим советским не хотел: там была бы такая же клоака, как на родине. И додумался до местных евреев. Они-то умеют кучковаться и друг другу помогать. А там уже одно за другое. Короче, если бы не вы, я бы тебя здесь пивом сейчас не поил. — Жаль, что только меня. — Но ведь не только тебя, Игорь. Опять ты не умеешь радоваться. Ты не один. У тебя есть прекрасный молодой человек, который любит и переживает за тебя. — Вы меня обсуждаете? — раздалось над ухом. Возникший рядом Виталий осторожно прикоснулся пальцами к плечу Игоря. Тот поднял глаза, сжал его ладонь своей и улыбнулся. Виталий облегченно вздохнул и ответная улыбка озарила его лицо. День третий Виталик открыл глаза и не сразу сообразил, что уснул на плече Игоря. — Извини, — он резко выпрямился. — Всё хорошо, спи, — Игорь осторожно погладил кончиками пальцев его колено. — Я выспался, кажется, — Виталик потянулся, приподнял очки, потёр глаза и выглянул в окно поезда. За окном мелькали стада овец, а значит, они уже где-то в Йоркшире. Ещё пару часов, и будут дома. От поездки в Лондон осталось странное послевкусие. Накануне из Ноттинг-Хилла они отправились в Британский музей, и там настала очередь Игоря визжать от восторга над экспонатами, а Виталик и Нейтан иронично закатывали глаза. Пройдя за день десятки километров, они вернулись в отель уставшие и тут же отключились. И если вчера пятизвездочная яичница не лезла в горло, то сегодняшнее утро началось с торопливого, но нежного секса, а закончилось совершенно потрясающим завтраком, и Игорь даже не сопротивлялся, когда Виталик пальцем убрал случайный росчерк джема с его подбородка. Потом Нейтан отправился в Хитроу, а они — обратно на Кингс Кросс. Вчерашние слова Нейтана должны были успокоить Виталика, но ему всё равно было не по себе. Игорь вдруг стал тактильней на публике — в этом не было сомнений. Еле заметно, как сейчас, он мог внезапно проскользнуть пальцами по плечу, ладони, спине. И сам больше не уворачивался от прикосновений, хоть и продолжал заметно напрягаться. Но делал ли он это потому что он действительно сам хотел приблизиться, или же Виталик просто слишком на него давил? Давить не хотелось. Хотелось дать ему всё время в мире. Но как же медленно оно тянулось… Когда они созвонились в январе, в день рождения, Игорь признал, что погорячился, и что Виталик ни в чём не виноват. «Если хочешь, ты можешь встречаться с другими». Это резануло по сердцу и Виталик ответил, что другие не нужны и всё это было дурацкой ошибкой. В этот момент он даже через дёрганные пиксели неустойчивого интернета увидел, как Игорь облегченно выдохнул. Казалось бы, с того момента всё должно было пойти в гору. Но они продолжали общаться как раньше — словно невидимая стеклянная крышка не давала им вырваться и стать откровенней. Они могли провести сутки за болтовнёй, но ни разу не заговорить о себе. — Слушай… — начал Виталик в порыве разбить эту чёртову крышку. — Что? Он замер, пытаясь сформулировать вопрос: «Так что за лабух?», «Расскажи про своего лабуха?», «Нейтан случайно упомянул какого-то “лабуха”, кто это?». Всё звучало слишком грубо, но подобрать другое слово не получалось. — Как там Света? Она писала? — спасся он, вспомнив другой мучавший его вопрос. В этот раз Игорь объявился в Эдинбурге с жуткими новостями. Утром перед вылетом он выбежал в магазин и наткнулся на бывшую одноклассницу Виталика Свету, которая теперь сама работала в школе и в последнее время сдружилась с Игорем. Она, в минусовую погоду, стояла на улице в пальто, накинутом на легкое платье, и в кроссовках на босу ногу, и была как будто не в себе. Игорь привёл её к себе, отпоил чаем и выяснил, что её муж Ник в последнее время стал распускать руки, а в то утро совсем слетел с катушек. Света убежала в чём была. На счастье, дети были у Светиной сестры в деревне. Игорь успел до отъезда сгонять за ними на машине и забить холодильник едой, разместив всех у себя дома, пока не найдётся вариант получше. — Да, моя подруга Маша забрала их с детьми в шелтер сегодня утром. Света теперь переживает из-за работы. — Я думаю, это не то, о чём нужно переживать в данный момент. Главное, что они в безопасности. Это происшествие не стало для них сюрпризом. Виталик вдруг вспомнил, как он ушёл в себя на несколько лет после того, как Ник его избил, и как долго это потом продолжало откликаться в его жизни. В голове опять всплыли слова Нейтана и он, положив голову на плечо Игоря, подумал: «Что же с ним случилось, если он всё ещё не может передо мной открыться?»