***
Январь 2012 Дом, у которого они остановились, выглядел совсем не так, как представлял себе Игорь. Лёха позвонил в домофон на чугунных воротах. Раздался писк, мужской голос сказал «поднимайтесь, открыто», и замок щёлкнул. Они прошли через небольшой внутренний сад и попали в современный подъезд. В чистом лифте с зеркалами поднялись на третий этаж. Лёха уверенно направился к одной из дверей, толкнул её, и она легко поддалась. Накануне Лёха так много говорил о том, что Игорю нужно обязательно попробовать галлюциногены, что тот согласился просто чтобы Лёха отстал. Но если задуматься, это было самым логичным развитием событий. Марго ушла два месяца назад, позавчерашняя конференция стала абсолютным провалом, работа становилась всё большим грузом, жизнь поблекла. Спиться не получалось: глушить алкоголь без остановки он так и не научился. Поэтому оставалось только скатиться в наркотики. Конечно, если бы Лёха не побожился, что всё будет максимально безопасно, что от грибов не бывает зависимости, что «место хорошее, не притон какой-нибудь», а ещё, что они будут под надзором «лучшего» по Лёхиному опыту проводника, то Игорь вряд ли согласился бы. За дверью оказалась обычная новая квартира среднего класса, чистая, красиво обставленная, и, действительно, совершенно не похожая на притон. Проводником, очевидно, был хозяин квартиры, которого Лёха представил как Мишу, и его внешний вид был единственным, что хоть как-то отражало причину их визита. Он был ярким: первой в глаза бросалась копна длинных каштановых кудрявых волос, а потом яркие батиковые шаровары и разодранная в нескольких местах майка, которая не скрывала крепкий смуглый торс и мускулистые руки в цветных плетёных браслетах. А уже подойдя ближе, Игорь увидел огромные добрые карие глаза с пушистыми ресницами, крупный нос с пирсингом, сочные губы в еле заметной улыбке и щетину выходного дня. Миша стоял за кухонным островком совмещённой с гостиной кухни и нарезал на мелкие кусочки серые тонкие грибы. — Первый раз, значит? — спросил он, оглядев Игоря, и, когда тот кивнул, добавил: — Тебе сколько лет? — Сорок один. Сорок два почти. — Почти по Адамсу. Приличный срок. Я сразу тебе скажу, что если ты особо не копался внутри себя до сих пор, то может быть сложно. — Сложно? — Можно уехать в плохой трип. Как повезёт. Но плохой трип это тоже хорошо. — Это как? — Это значит, что ты сталкиваешься с той частью себя, на которую долго пытался закрыть глаза. У тебя аллергий нет? На грибы или апельсины. — Нет. Миша отмерил три порции на весах, достал блендер и бутылку апельсинового сока. Взбил каждую порцию с соком по отдельности, разлил по стаканам, поставил их на поднос и пригласил всех последовать за ним. Комната, в которой они оказались, заметно отличалась от остальных. Она тоже была идеально чистой, но в ней не было практически ничего, кроме нескольких узких матрасов, накрытых светлыми покрывалами, и подушек. В углу стояло несколько упаковок бутилированной воды, посредине — маленький низкий стол со странной подборкой еды: тарелка нарезанных фруктов, попкорн и цветные мармеладные полоски. На стене висел огромный телевизор. Лёха сразу же плюхнулся на матрас в углу и снял носки и свитер. Игорь неуверенно присел на другой — напротив. Миша поставил поднос на стол, придвинул его ближе к Игорю и сам сел рядом. — Итак. Добро пожаловать. Алекс тут уже не впервые, а тебе я объясню базовые вещи. Гриб — добрая субстанция. Она не вредит, а хочет помочь. И да, это метафора. Ты не думай, что я совсем поехавший джанки и разговариваю с растениями. Я им только отвечаю, когда они первыми заговорят. Шучу, — успокоил он занервничавшего Игоря. — Псилоцибин просто временно уберёт какие-то ментальные границы, которые ты себе сам построил. Так как у тебя большой жизненный опыт, границы могут быть очень серьёзные, и ты скорее всего начнёшь сопротивляться. Но не бойся. Я буду рядом. Здесь всё, что тебе нужно. Будет холодно — вон там одеяло. Будет жарко — раздевайся. Будет тошнить — можно прямо на пол. Ничего из того, что здесь происходит, эту комнату не покинет, если ты этого не захочешь. Как ты справляешься со страхом? — Ебётся, — хмыкнул Лёха. — Да иди ты, — вяло огрызнулся Игорь. — А что, я не прав? Он все проблемы решает еблей, я тебе говорю, Мих. — Мы здесь никого не осуждаем, — Миша подбадривающе улыбнулся. — Кроме секса что-то есть? Еда, музыка, текстура? Игорю ничего не приходило в голову. Музыка чаще, наоборот, будоражила, а остальное… Лёха, похоже, был недалёк от правды. Первым, о чём Игорь думал в моменты зарождающейся паники, было желание прижаться к горячему обнаженному телу. — Не знаю. Не могу придумать, — соврал он. — Хорошо. На месте разберёмся. Главное — сообщай мне, если тебе будет плохо. Если хорошо — тоже сообщай. Они подняли стаканы. Игорь сделал первый глоток. Жидкость пахла плесенью, на вкус была не лучше, и сок не спасал. Но он пересилил себя и выпил всё до конца, хоть и медленнее, чем остальные. А когда поставил стакан на стол, от осознания его прошиб холодный пот. Во-первых, назад дороги нет, а во-вторых… — Миша, — осторожно спросил он, — а как ты будешь следить, если ты сам тоже принял? — Это часть процесса. Мне нужно понимать твои ощущения. Но у меня дозировка ниже, и я опытный, так что не переживай, правда. Игорь совсем не был уверен, что его это успокоило, но Миша достал из-за подушки клавиатуру, подключенную к телевизору, нашёл в ютубе какой-то эмбиент, комната наполнилась умиротворяющими звуками, и постепенно, за разговором, Игорь начал расслабляться. — Это много денег приносит? — спросил он Мишу. — Что? Вот это? — он рассмеялся. — Ты думаешь, что я дилер? — Разве нет? — Нет, я это не за деньги делаю. Беру только за грибы, по себестоимости. А я их не так часто выращиваю. Это сложный процесс. — А на что ты живёшь тогда? — Как все. Хожу на работу. — Ты? — А что? — Извини, я просто подумал… Где ты работаешь? — Я финансовый директор. — Серьёзно? — Серьёзно. Всё это не соединялось у Игоря в одну картину. Он задумался и долго молчал, пока Миша и Лёха обсуждали что-то своё. Ничего странного пока не происходило. Он подумал о том, что это всё, конечно, было чудовищно безответственно с его стороны. Лёха — тот ещё хмырь, этот странный Миша — тоже доверия не вызывает. Игорь откинулся на матрасе и посмотрел на потолок. Там переливались цветные блики. — Какая у тебя тут иллюминация интересная, — сказал он. — Тут нет иллюминации, — ответил Миша. Игорь огляделся по сторонам и вспомнил, что ещё вначале обратил внимание на то, что здесь минимум обстановки и абсолютно голые стены. Он взглянул на Мишу. Его объёмные волосы колыхались, как живые. Посмотрел на свои ладони. Пальцы на его глазах удлинялись и распадались на молекулы, сливаясь с воздухом. Он поднял глаза на Лёху. — Добро пожаловать в Страну Чудес, — сказал тот довольно, — ты давай, осваивайся, а я пошёл. Лёха развалился на матрасе и уставился в потолок. Игорь снова перевёл взгляд на Мишу. Тот улыбался Чеширским котом. Внизу живота появилась странная тяжесть, как будто он нёсся вниз на качелях. «Так вот о чём эта сказка», — подумал Игорь. Миша придвинулся. — Ложись, — убаюкивающе сказал он, — закрой глаза и расслабься. Игорь послушно лёг на матрас головой к Мишиному бедру, опустил веки и обнаружил себя посреди безграничного пространства, наполненного кружащимися вокруг него по спирали чёрно-белыми геометрическими фигурами. — Можно? — тёплая ладонь легла на его лоб, и фигуры сменили цвет с ахроматической гаммы на красную с золотом. — Да, — Игорь отдался ощущению. Ладонь переместилась в волосы, начала массировать кожу головы, и фигуры потекли, пульсируя в ритме касаний. Потом она вернулась на лоб, провела кончиками пальцев по щеке и продолжила водить ими по лицу. — Почему я себя чувствую как в Союзмультфильме? — спросил Игорь. — Потому что я психоделическую музыку поставил. Её же много было в советских мультиках. «Голубой щенок» помнишь? Абсолютнейшая психоделия. А ещё я думаю, что они там на студии в семидесятые дышали парами краски, рисовали то, что видели, а мы на этом росли. — Сколько тебе лет, получается? — Тридцать шесть. В миру. А по эту сторону я бесконечен. — Ммм… — ответил Игорь на совершенно резонное замечание. Он прислушался. Музыка казалась знакомой, но он никак не мог понять, в чём её «психоделичность». Она звучала чётко и ровно. Он приподнял голову и открыл глаза, чтобы проверить, кто исполнитель. На экране то ли двигались, то ли нет, пузатые буквы и цветные полосы. Он присмотрелся, но буквы никак не складывались в слова. «Чёрт с ним», — Игорь уронил голову обратно. Рука легла на подбородок, и большой палец провёл по нижней губе. Игорь проглотил солнце, оно стекло по пищеводу прямо в пах и засияло оттуда. Он сжал бёдра. — Тебе хорошо? — спросил Миша. — М-хм. Игорь взял его руку в свою и положил себе на солнечное сплетение, не открывая глаз. «Я, наверное, неприлично себя веду», — пронеслось в голове, но пальцы проросли под рёбра, растеклись по телу во все стороны, окутав его коконом, и он уже ни о чём не думал. В колыбели кокона он плыл по бесконечному тоннелю из фрактальных арок и музыки, которая, источаясь из стен, просачивалась сквозь кокон прямо в позвоночник, а оттуда, нейрон за нейроном, заполняла весь организм. Сколько он так плыл — неизвестно. Может пять минут, а может пять лет, но ему было тепло и уютно. А по рассказам он ожидал каких-то кошмаров. Миша вдруг убрал руку и бодро сказал: — Ну что, хорошее начало. Сейчас следующая серия. Кокон исчез, тоннель растворился. Солнце перестало сиять. Игорь открыл глаза. Музыка вытекла и стала просто музыкой. Потолок больше не переливался цветами радуги. — Что случилось? — спросил Игорь. — Это всё? — Нет, это только начало. Сейчас передохнём и пойдём дальше. Садись. Игорь послушно поднялся. Миша протянул ему бутылку с водой. Игорь сделал глоток, только сейчас почувствовав, как пересохло в горле. Лёха, абсолютно голый, сидел в углу напротив, разглядывая свои колени. — Он в порядке? — спросил Игорь. — О да, в нём я не сомневаюсь. Что у тебя? Как ты себя чувствуешь? — Вроде нормально. Красиво. И знакомо. Как будто я это всё видел тысячу раз. И в мультфильмах, и у Битлз, у Пинк Флойд. — А, конечно. Они же все тут были. — Тут? — В этом мире. Леннон с Харрисоном, я уверен, где-то здесь живут. Старик Гилмор захаживает порой. — А... — Игорь задумался. — А Гребенщиков тут бывает? — Вообще не сомневаюсь. — А Боуи? — Частый гость. Может, тебе поставить что-то из них? Что бы ты сейчас послушал? Игорь задумался. — Alladin Sane. — Хорошо. Миша ввёл название на клавиатуре, выбрал что-то из списка, и на экране появился Боуи — рыжий, бледный, с молнией на лице и перламутровой лужицей на ключице. Из телевизора полилась музыка, а Игорь смотрел на экран и не мог оторваться, ожидая, когда Боуи откроет глаза и посмотрит на него. Не дождавшись, откинулся на подушку и закрыл глаза. Фигуры вернулись. Они двигались строем в бодром ритме, потом расплывались в стороны, слой за слоем формируя стены, и Игорь вскоре обнаружил себя в длинном коридоре с бордовыми шёлковыми обоями, хрустальными пыльными люстрами, канделябрами с облезлой позолотой. Из дубовых дверей по обе стороны коридора выходили люди и исчезали в дверях напротив. Рассохшиеся половицы скрипели под ногами. Иногда вместо дверей возникали окна, и за ними он видел мощёные улицы с толпами людей, лошадей с повозками, грузовики, а над ними — дирижабли. Снаружи доносились топот, разговоры, шум моторов, ржание лошадей, крики; шум заполнял коридор и напитывал собой его стены. Сквозь какофонию Игорь вдруг услышал еле заметные фортепианные переливы. Он долго не мог понять, откуда они шли, оглядывался по сторонам, и всё кружилось вслед за ним. Он пошел вперёд — музыка стала чуть громче. Он прибавил шагу. Звуки фортепиано усиливались, а пересекающих коридор людей становилось всё меньше. Игорь увидел очередную дверь, и понял, что ему нужно туда. Он потянул за ручку. Дверь не открылась. Потянул сильнее — ничего. Толкнул дверь, и она немного поддалась. Он налёг на неё, она со скрипом приоткрылась, и он протиснулся внутрь. В огромном пустом белом зале стоял красный рояль. За ним — пианист, чьего лица Игорь не видел, но сразу понял, кто это: мгновенно узнал рыжие волосы и бледную кожу обнажённой спины. Он сидел далеко, и Игорь пошёл к нему. Идти было сложно: что-то словно тянуло его обратно к двери. Но он упорно продолжал, и, наконец, дошёл. Под кожей, исполосованной шрамами, двигались лопатки. Худые руки летали по клавишам. Игорь осторожно позвал: — Макс… Пианист не обернулся. Только сейчас Игорь увидел, что рояль был свежевыкрашенным. Краска стекала с него и собиралась в бесформенные лужи на белом полу. Испачканными в краске были и руки пианиста. А может, это была не краска. Игорь положил ладонь ему на плечо, не зная, что сказать. Слова застревали в горле и казались бессмысленными. Руки остановились, поднялись с клавиш и легли на колени. — Почему ты перестал жить? — знакомый тембр вонзился ножом в живот. Игорь молчал, а потом выдавил из себя тихое: — Я пытался. — Плохо пытался, — ответил недовольный голос. — Но я же женился, завёл детей. — Ты просто отдался течению. — Что мне оставалось… без тебя? Пианист обернулся, и Игорь увидел изнурённые покрасневшие глаза и высохшие губы. Макс измученно улыбнулся. — Я ведь просил тебя продолжать жить, а ты не исполнил мою последнюю волю. Игорь опустился на колени. Макс положил руку на его щёку и провёл большим пальцем по скуле. — У тебя было столько возможностей, Игорь. Но ты пошёл по пути наименьшего сопротивления. — Каких возможностей? — Ты знаешь, каких. Для начала, Лена. Зачем нужно было обманывать себя и её столько лет? Только из-за какого-то ненавидящего самого себя мужика в туалете? Что за вздор? И это после всего, что между нами было. Я не ожидал от тебя такого. А когда Маша предложила тебе выход, ты отказался. Хотя признайся, ты очень хотел. Фотограф. Ммм... Ты даже представил, как он приглашает тебя к себе, снимает на чёрно-белую плёнку, а потом убирает фотоаппарат в сторону и… — Но Лена уже была беременна. Я не мог её оставить в таком положении. — Ты был с ней год — год! — прежде, чем она забеременела. И как вообще так вышло, интересно? А я знаю. Ты помнишь, как вы трахались, и у тебя упал член? Помнишь? Помнишь, что было потом? — Макс... — Ты вышел и увидел, что гандон съёжился, и ты ничего с этим не сделал. Ты закрыл глаза, чтобы не смотреть на неё; ты стал дрочить и вспоминать, как я ебал тебя перед Новым годом. А когда, наконец, твой лживый хуй встал, гандон уже высох и не держался. Ты мог его поменять, но не поменял. Ты мог кончить снаружи, но не сделал этого. Ты вошёл в неё, прекрасно зная, чем это закончится. Игорь молчал. — А потом ты мог дать задний ход. — Не мог. — Мог. Она искренне дала тебе выбор. — И я выбрал то, что считаю правильным. — И что это тебе дало? — У нас прекрасные дети. — В этом я не сомневаюсь. Я знаю, что ты их обожаешь. Только сделали ли они тебя живее? Ведь это было твоей целью? Ты помнишь, когда ты испытывал хоть какое-нибудь сильное чувство? — Когда дети родились. — И надолго этого хватило? Нет, конечно. Ты ведь всё помнишь. Годы под колпаком. Эти странные женщины в своих странных кабинетах. Закрыться, закрыться от всего. Отгородиться. Ты даже деньги за аренду вечно забирал с опозданием, если не сваливал это на Лену — всего лишь потому, что боялся прийти в мою квартиру и посмотреть в глаза двум женщинам, которые годами продолжают жить вместе, несмотря ни на что. — Я просто был сильно занят. — А почему ты был так сильно занят? — Я деньги зарабатывал, чтобы прокормить семью. — Нет, чтобы не было времени подумать о своих чувствах. Ты знал, что если остановишься хоть на секунду, ты сойдешь с ума. Ты это понял, ещё когда я сидел. Это я виноват, я сам тебе сказал не переставать учиться. Вот только ты это довёл до крайности. Но даже твоя защита начала давать сбой. Ты помнишь свои первые действительно сильные чувства? От которых ты не мог спать. Когда появился Ви… — Макс, пожалуйста, — прошептал Игорь. — Ты помнишь крылья за спиной? Ты помнишь, как тебя бросало в жар рядом с ним? — Замолчи, я тебя прошу. Мне было так стыдно. — Я знаю. Это было ох как неудобно. Самое ужасное, что может произойти в твоей профессии. Как будто Вселенная издевалась, да? — Да. — Нет. Вселенная просто кричала тебе, что ты пошёл не туда. Ты был на многое готов ради него. Ты шёл на выпускной, зная, что если он скажет «Да», ты бросишь всё. Ты, конечно, боялся даже представить это, вслух отмахивался глупостями вроде «Я просто спрошу», но ты же прекрасно знал, что на самом деле ты хочешь варить ему кофе по утрам, напоминать, чтобы смазал губы бальзамом, и охранять его сон. Ты никогда не думал такого про Лену. И что ты сделал, столкнувшись с неудачей? — А что я мог сделать, если он исчез? — Хотя бы задуматься, почему ты так себя почувствовал. Хотя бы понять, что ты находишься не там, где тебе хорошо. Но вместо того, чтобы что-то сделать, ты закопался ещё глубже. Ты снова выбрал нежизнь. А ведь он вернулся. И что ты сделал? Снова — ни-че-го. — Но я не был уверен, что он… — Но ты даже не спросил. — Но Марго… — «Но Марго», — передразнил Макс. — Игорь, о ком ты думал, когда спал с ней? Не обманывай меня. И себя. Помнишь Тимофея? Помнишь, как ты слушал его, вежливо улыбался, а сам хотел встать перед ним на колени, расстегнуть ремень и… — Макс… — А как ты представлял, что ты слизываешь капли воды со спины Антона, медленно, спускаясь всё ниже, пока твой язык не… Ладно. А Виталий? Помнишь, чего ты хотел? — Я просто хотел его любить. — Молодец. — Но как я мог полюбить кого-то после тебя? Ты был идеальным. — Идеальных людей не бывает. — Кроме тебя. — Я — идеальный? Какая глупость. Я грыз ногти. Иногда не мылся по несколько дней. Я вёл себя безрассудно и подвергал опасности своих друзей. Я не слушал их, когда они пытались меня вразумить. Когда они пытались поделиться своими проблемами, я снова не слушал. Никого не видел вокруг, кроме себя и своих страданий. Я опаздывал на работу. Я мало разговаривал с родителями, пока они были живы, а потом романтизировал их смерть. Я воровал у Маши косметику. Я просил Лёху таскать для меня у Беллы таблетки. Я никогда не был идеальным. Ты почему-то захотел меня таким видеть. — Я не мог видеть тебя другим. — Ты опять себе врёшь. Посмотри лучше туда, — Макс махнул рукой в сторону. Игорь повернул голову. В углу, обняв себя за колени и уткнувшись в них носом, сидел Виталий. Первым порывом было подойти к нему, чтобы спросить, что случилось, но Игорь остановил себя. Ему стало страшно. Он боялся, что если не подойдет сейчас, то не сможет помочь, но для этого ему пришлось бы отойти от Макса и оставить его снова, одного, в пустой холодной комнате — и этого он боялся ещё больше. — Иди к нему уже, — услышал он. — Я не могу. — Ты ему нужен. — А мне нужен ты. — Каким образом? Я — воспоминание. Иллюзия. Меня давно нет. А он есть. И если не он, то есть другие. В этом мире много прекрасных людей, просто ты почему-то не хочешь открыть глаза. — Я не могу открыть глаза. Потому что когда я их закрываю, я с тобой на концерте в Питере. Ты держишь меня за руку и дышишь в затылок. А когда я открываю глаза, тебя снова нет. — Возьми его на концерт. Создай новые воспоминания. Я никогда тебя не держал. Ни тогда, ни тем более сейчас. Я не держу тебя уже целых двадцать лет. Пожалуйста, ради меня, иди туда. — Не могу. Не прогоняй меня. — Ты должен, Игорь. — Я хочу остаться с тобой. — Не хочешь, поверь мне. — Очень хочу. — Тебе нельзя. Ты обязан постараться. Игорь помотал головой, крепко обнял Макса за ноги и положил голову ему на колени. Тот погладил его по волосам и спросил: — А если я тебе за это пообещаю, что мы снова встретимся? — Правда? — Игорь поднял голову. Макс загадочно улыбнулся. — Правда. Только живи. Игорь встал с колен, положил руку Максу на шею, наклонился и поцеловал в ледяные, солёные, незнакомые губы. Потом выпрямился, кивнул, и пошёл в сторону Виталия. Чем ближе он подходил, тем прозрачнее тот становился. Игорь понял, что если не поторопится, то Виталий просто растворится в воздухе. Он прибавил шагу, но точно знал, что опоздает. Он оглянулся. Ни Макса, ни рояля уже не было. Только огромное кровавое пятно. Он повернулся к Виталию. Его тоже не было. Игорь стоял один посреди огромного белого зала без дверей. Как выйти отсюда, он не знал. Нужно было просто найти ту дверь, в которую он зашёл, но стены были без единой трещины. Только он, только стены. Он здесь навсегда. Ему стало холодно, сердце забилось, раздуваясь, и вот уже он весь сам был сердцем, лежащим на полу, пульсирующим и не способным сдвинуться с места. Где-то в глубине разума маленькой точкой замерцала мысль: «Я ведь не здесь, я в квартире, в Берлине, и я не сердце… Я теперь тут навсегда? Зачем я это сделал? Мне же рассказывали про этого внука Лидии Николаевны, который в Тайланде что-то принял, и до сих пор думает, что он апельсин… Я не хочу так, я не просто орган, я человек. Я не хочу быть здесь, пока другие живут. Я сам хочу жить. Или уже поздно? У меня передозировка? Мне нужно сказать… Мне нужно промывание… Мне нужно в больницу… Я не могу даже открыть рот. Я забыл, как говорить. Господи, как же стыдно перед детьми. Что же с ними будет, когда им расскажут, что их отец стал овощем… Зачем я на это согласился?… Я хочу жить… Но теперь поздно. Я опоздал. Я был овощем и им останусь… Нет! Нет-нет-нет-нет-нет. Открыть рот. Открыть рот…» Игорь приложил чуть больше усилий, но открыл только глаза и сразу увидел пристальный Мишин взгляд. — Эй, ты вернулся? Что с тобой? Что ты чувствуешь? У Игоря получилось разлепить губы, но звуки застревали в гортани. — Игорь. Я здесь. Привет. Что ты видишь? — Я… — он смог, наконец, выдавить из себя обрывки шёпота, — отвези меня в больницу. — Что? — Мне страшно. — Так. Смотри на меня. Ты ещё в трипе или уже здесь? — Не знаю… — Ты видишь меня? — Да. — Хорошо, смотри: телевизор, стол, Алекс… Видишь? Игорь следил за Мишиным пальцем, постепенно осознавая, что он снова в квартире. — Ты здесь? — спросил Миша. Игорь посмотрел на свои руки и ноги. Они были на месте. — Я здесь, — подтвердил он. — Вот видишь, всё хорошо. Нам не нужно в больницу. Ты в безопасности. Миша сел рядом, обнял его и запустил руку в волосы на затылке. Игорь вжался лицом ему в грудь и зарыдал так неожиданно, что не сразу понял, что он просто воет во весь голос. Мишина майка моментально промокла. — Поплачь, — тихо повторял тот, — тебе это нужно. Казалось, что слёзы не закончатся никогда, но постепенно Игорь успокаивался. Дыхание выравнивалось. — Вот так. Ты хочешь поговорить о том, что видел? Игорь помотал головой. Он всё равно не смог бы ничего объяснить. Миша погладил его по спине. Игорь снова ощутил своё тело полностью. Каждая клетка была на своём месте. — Тебе лучше? — спросил Миша, отодвинувшись. — Да, — Игорь уверенно закивал. Миша протянул ему бутылку с водой. — Не забывай. Хочешь съесть что-нибудь? — он потянулся к столу и взял мармеладную полоску. — Попробуй. Они очень странные. Игорь оторвал зубами кусок конфеты, и вкус моментально наполнил всё тело. Покалывающе-кислыми стали даже ногти. — Охуеть, — сказал он и машинально продолжил жевать, вскоре заметив, что из телевизора уже раздаётся другая музыка. — Это что? Пугачёва? — Да, мне советского захотелось, пока ты гулял. Я сидел, думал, кто здесь был из тех времён… Ну вот, конечно, напрашиваются «Песняры». «Косил Ясь конюшину», казалось бы, триповая песня. Почти Deep Purple. Но ты понимаешь, не то. Подражание. Подражание контрабандным пластинкам. А Аллу Борисовну я как ни послушаю, думаю — она точно тут была. Она может петь всё, что угодно, а грибы прорастают, понимаешь? Их видно. В каждом слове. Ты сам подумай: «Понимаешь, все еще будет! В сто концов убегают рельсы, самолеты уходят в рейсы, корабли снимаются с якоря… Если б помнили это люди, чаще думали бы о чуде, реже бы люди плакали». Ну это же суть грибов. Это именно то, что они тебе говорят. Это каждый должен понять. Особенно если ты влияешь на других. Если ты музыкант, писатель, кино снимаешь, если ты начальник, если ты учитель… — Я учитель… — отозвался Игорь эхом. — Вот! Хорошо, что ты пришёл. Я бы в учительской бесплатно раздавал. Особенно Инне Леонидовне, которая меня линейкой била в третьем классе в Бобруйске. У меня до сих пор шрам, видишь? — он показал на бровь. — Ещё политикам нужно для профилактики обязательно триповать раз в месяц, чтобы понять, зачем они вообще там. Большинство отсеется сразу… Сложат полномочия на месте, и пойдут займутся настоящими делами. Хотя тоже не факт. Некоторые так боятся, что сожмутся в комок и сидят так пять часов, не расслабляясь. А потом говорят: «Никакого эффекта». Потому что знают, что они там увидят… Чёткие черты Мишиного лица становились ещё чётче, как будто их прорисовали чёрным фломастером — каждый контур, каждую складку, каждую пору. Он был похож на героя комикса. Игорь чуть коснулся его волос и сказал: — Ты очень красивый. — Ты тоже. Как ты себя чувствуешь? Игорь закрыл глаза. Цветные фракталы мерцали вокруг. Солнце снова светило в животе. По грудной клетке растекалась безмятежность. Он открыл глаза. — Хорошо. А можно твои волосы потрогать? — Трогай на здоровье, — Миша развернулся и лёг головой на его колено. Игорь запустил обе ладони в казавшуюся необъятной шевелюру. Волосы были мягкими, и хотелось перебирать их бесконечно. Плохих видений больше не было. Стены то текли, то останавливались, то переливались радугой, то комната снова становилась белой. Иногда Игорь закрывал глаза и на время возвращался в пространство фракталов. Они с Мишей разговаривали, о чём — он не всегда понимал, иногда посреди предложения вдруг осознавая, что он даже не уверен в существовании слов, которые произносит. Он задумывался и молчал, слушая Мишину болтовню и включаясь в беседу лишь иногда. Действие прошло к десяти вечера. В последний час иногда начинало уже казаться, что всё закончилось, но стены снова озарялись цветными бликами. Отпускало постепенно и безболезненно. Всё возвращалось к привычному. — Останетесь у меня ночевать или домой? — спросил Миша. — У меня нет сил через весь Берлин на метро ехать. Я останусь, — сказал Лёха. — А ты? — обратился Миша к Игорю. Игорь прислушался к себе. Тело ныло, как после забега на длинную дистанцию. Бродить по недрам У-бана в таком состоянии не хотелось. — Тоже останусь, — виновато подтвердил он. — Я вам здесь постелю, можете в душ пока, если хотите. Там чистые полотенца есть. — Мне похуй, — простонал Лёха. — Я устал. — Я пойду, — Игорь, ещё чуть шатаясь, поднялся на ноги и отправился в ванную. Наверное, действие вещества ещё не совсем выветрилось, потому что в зеркале над раковиной его лицо тоже казалось чётко очерченным. Борозды морщин на переносице и поседевшие виски бросались в глаза, раня сильнее, чем обычно. — Ты перестал жить… — прошептал он и снова заплакал, успокоившись только под горячим душем. Он вышел из ванной в одних трусах с охапкой своей одежды. Лёху обнаружил спящим всё в том же углу, а матрас, на котором он сам просидел пять часов — заботливо застеленным, со взбитой подушкой и тёплым одеялом. — Спокойной ночи, — услышал он и обернулся. Миша стоял в дверях уже без майки. — Я выключу свет? — Да, спасибо. Спокойной ночи, — Игорь улыбнулся и лёг. Он ёрзал, пытаясь уснуть, но безуспешно. Видения не отпускали. Он слышал, как Миша сходил в душ, выключил везде свет и закрылся в своей комнате. Стояла полная тишина. Даже с улицы не доносилось никаких звуков. Игорь встал, взял бутылку воды и вышел в кухню, где горела одна тусклая лампочка. Он сел на высокий стул у островка, взял красное яблоко из большой деревянной миски и принялся его грызть, пытаясь собрать воедино результаты этого странного путешествия. Было несложно. Было стыдно. Было обидно. Раздался щелчок, и в дверном проёме появился Миша. Он подошел к Игорю и сел рядом. — Не спится? — он забрал у Игоря яблоко. — Пока никак, — вздохнул тот. Миша впился зубами в хрустящую мякоть, откусил, и губой вытер струйку сока с большого пальца. Игорь замер, наблюдая, как тот жуёт и смотрит куда-то перед собой. Миша повернулся к нему, вернул яблоко и спросил: — Хочешь ко мне? Игорь посмотрел на него, положил недоеденное яблоко на стол и уверенно ответил: — Да. Он проснулся, когда из-за штор уже начал проникать свет. В квартире пахло кофе, но Миша ещё сопел рядом. Игорь натянул трусы и вышел в кухню. За островком сидел помятый Лёха. — Кофе будешь? — спросил он. Игорь кивнул, сел рядом и потёр лицо. — Ну что, — Лёха поставил перед ним чашку. — Я был прав? — В чём? — Не выёбывайся, Гарик. Вы меня вчера разбудили. «Ааа, ааа, дааа». Игорь лёг лбом на прохладную мраморную столешницу. — Да, Лёх, да. Ты был прав. Прав, потому что Игорь сам поцеловал Мишу, лишь приземлившись на его кровать. Потому что целовал жадно, кусая губы, блуждая руками по всему телу. Потому что сам накинулся голодным ртом на его член, упиваясь близостью и не узнавая себя, а услышав шёпот: «Можно в тебя войти?», — не раздумывая согласился. Потому что, когда под конец Миша приподнял его за плечи так, что теперь обнимал сзади, стоя на коленях, и Игорь увидел их силуэты в зеркале на стене напротив, у него перехватило дыхание. Это было так красиво, что снова хотелось плакать. И Макс был прав. Даже будучи галлюцинацией, он оставался полностью прав. Этот случайный секс с полузнакомым парнем вызывал в Игоре столько эмоций, сколько не вызывали ни Марго в их лучшие моменты, ни те экстремальные коитусы в незапертых кабинетах на столе. — Спасибо, — прошептал Миша, приземлившись, тяжело дыша, на подушки. — Мне Алекс, конечно, говорил, что ты красивый, но ты просто превзошёл все ожидания. Ты как появился на пороге, я сразу понял, что тебя хочу. — И просто так предложил? Ты же не знал, захочу я тоже или нет. — Ну не просто так, конечно, мы же успели пообщаться. Но да, чего ждать? Я спросил, ты согласился. А если нет, то разошлись бы каждый в свой угол, и всё. Делов-то. Дома у Лёхи Игорь спросил: — А ты знал, получается, что этот Миша — гей? — Он не гей, он пансексуал. — Это что за зверь? — Это как би, только что-то хитровыебанное. Не спрашивай меня, я не объясню. — Так ты знал? И он знал про меня? — Ну да, я поэтому к нему и повёл. Полный сервис. Игорь почувствовал себя обманутым. — Да не смотри ты на меня так, — Лёха закатил глаза, — я объясню. Мать когда умерла, я её записи разбирал и нашёл твои. — Это неэтично. — Да какая разница уже. Я не сразу прочитал, просто увёз с собой сюда. И только пару лет спустя посмотрел, потому что Машка мне злые письма про тебя писала, что ты, мол, совсем хуйнёй страдаешь. Я и решил взглянуть, что там мать говорила. Думал, может чего полезного найду. — Нашёл? — Нашёл. У неё последняя запись была: «Порекомендовать псилоцибин». Это она за пару дней до смерти написала. Не успела сама тебе сказать. Ты в тот год совсем был отрешённый. Лёха встал и достал из шкафа две папки — ещё советского образца. На верхней мелким беспокойным почерком было написано «Савицкий И.М.» — Вторая — Макса, — грустно сказал Лёха, — я не читал. Не решился. Забирай обе. — Спасибо. А почему Белла решила, что мне такое нужно? — Она свой диагноз приняла только с помощью грибов. Ей ведь сразу четвёртую стадию поставили, внезапно. Она несколько дней была сама не своя, а потом поехала в деревню к какой-то ведунье, и вернулась другим человеком. Начала дела приводить в порядок, со мной постоянно разговаривала. У неё много написано о том, что ты отказываешься себя принимать, вот она, наверное, и подумала, что тебе нужен другой толчок. Игорь не притрагивался к папкам до самых Мытищ. Дома долго смотрел на них, осторожно открыл свою, и на первой же, испещрённой мелкими буквами странице, ему в глаза бросилось «отказывается жить». Он захлопнул папку, и убрал обе подальше. Как «жить», Игорь пока не понимал, но бездействовать не мог. Он набрал номер Олега. — Я хочу забрать у тебя вещи Макса. Ты сможешь мне помочь их перевезти? — Неужели? — Давай без лишних вопросов, хорошо? Нет сил на это. — Ладно. Тебе повезло, у меня свободный день завтра. Олег привёз всё на своём фургоне, и они вдвоём споро перетащили коробки, баулы и связки книг в пустую до сих пор комнату. Когда Олег уехал, Игорь оглядел заполнившие её горы вещей. Их надо было бы разобрать, но к этому он пока не был готов. Он уже выключил свет и хотел выйти, но вернулся, и среди коробок начал искать те, в которые восемнадцать лет назад упаковал пластинки. Он разрывал картон пальцами, царапаясь до крови о металлические скобы швов, а потом перебирал конверты, чтобы найти среди них ту пластинку, которую они последней слушали вместе перед переломной ночью. Когда у Макса от слёз счастья по щекам текла тушь, а Игорь принимал его в себя полностью через боль, которая тогда скрепила их союз так сильно, что так и не отпустила. Пластинку, которая в трипе вернула Макса к жизни. Нашёл. Покопавшись в других ящиках, Игорь выудил проигрыватель. Подключая, он боялся, что тот уже не работает, но уже секунды спустя винил крутился на диске. Игорь поставил иглу на край, и из динамика полились знакомые звуки. Он сел на пол и облокотился на стену. Пробежал пальцами по изображению на конверте: бледный Боуи с перламутровой каплей на ключице. Это была единственная встреча, которая могла между ними произойти. Игорь не верил в загробный мир.***
Апрель 2013 Мгновенно стало понятно, почему в день их знакомства в январе Фиона показалась ему знакомой. Но это было настолько нелогичным, что он просто не связал одно с другим. А теперь она, улыбаясь, стояла в дверном проёме в строгом зелёном платье. Рыжие волосы волнами ложились на плечи. Телефон в её руке издал трель, и она взглянула на экран. — Талли пишет, что уже думал всё бросить и приехать, потому что ты не отвечаешь. Боялся, что ты с лестницы упал. Или тебя украли инопланетяне. Он всё равно постарается выйти пораньше, и сразу домой. Ты в порядке? На тебе лица нет. Совсем замёрз? Или ещё не проснулся? — она прищурилась. — Давай я тебе чаю сделаю. Пойдём в кухню. Игорь машинально последовал за ней, не говоря ни слова, сел на предложенный стул и, пока она набирала воду в чайник, заворожённо следил за её движениями. Фиона открыла холодильник, спросила что-то, но голос звучал как будто из-под воды. — Игор, ты меня слышишь? — переспросила она, закрыла дверцу и подошла ближе. — Ты дрожишь. Ты простыть успел? Подожди. Она вышла из кухни, вернулась с вязаным пледом и накинула его Игорю на плечи. — Так ты будешь карри? — спросила она. — Да, — ответил он машинально. Фиона вернулась к холодильнику, достала оттуда пластиковые коробки, разложила по тарелкам их содержимое и поставила разогреваться в микроволновку, а потом приготовила чай. Поставив еду и чашки на стол перед Игорем, она села рядом. — Игор, — она заглянула ему в глаза, — ты очень странно на меня смотришь. Как будто покойника увидел. Он прошептал: — Почти. — Так, — она улыбнулась, — и на кого же я так похожа, что ты забыл как двигаться и говорить? — На кого-то, кого я очень давно знал… только… — Что? — Это был мужчина. Ты как будто его сестра. — А, — она усмехнулась, — сестра. Неудивительно. — Почему неудивительно? — Ты очень вежливый или издеваешься? Он присмотрелся к ней и вдруг понял. Рост, голос. Ну конечно же. И платье — поэтому оно сидело так похоже. — Ты… — он попытался вспомнить, каким словом это можно было назвать так, чтобы её не обидеть. — Я сделала переход, — кивнула она. — Так что там, у тебя был женственный бойфренд? — Почему ты решила, что бойфренд? — Ты слишком эмоционально реагируешь. Подумала, что там могут быть замешаны сильные чувства. Так что? Бойфренд? — Да, наверное… Просто мы тогда это так не называли… Никак не называли. И он не был женственным. Я бы сказал, что он был настоящим мужчиной, но… он говорил, что разделение человеческих качеств на мужские и женские это глупость, и, как это сказать… — Что? — Он иногда одевался в женскую одежду. — Хм… Интересно. И кто же кого бросил? — Никто… Он умер. — Давно? — Двадцать лет назад. — О чёрт, — улыбка пропала с её лица, и она поднесла ладонь к губам, — СПИД? Игорь кивнул, и накопившееся за день чувство бессилия вдруг хлынуло из него бесконтрольным плачем. Фиона придвинулась и обняла его. — Виски будешь? — спросила она. Он кивнул ей в плечо, а потом, после первого глотка, слова полились сами, не дожидаясь дополнительных вопросов. Лишь иногда прерываясь на удушающее рыдание, он пересказывал хронологию четырёх тяжелых лет, переживая всё заново. Фиона тоже, не переставая, вытирала слёзы. Поставив пустой стакан на стол, он завершил: — Уже в последние свои дни он попросил похоронить его в женском. У него даже платье было готово специально для этого. И это платье было очень похоже на то, что на тебе сейчас. — О господи, — Фиона подскочила со своего стула, — и ты уже два часа ничего не говоришь? Давай я переоденусь! — Нет, — Игорь схватил её за руку, — пожалуйста, не надо… Он однажды обещал, что мы когда-нибудь увидимся, и это, похоже, тот самый случай… Фиона села на стул, не отпуская его руки. — Я боюсь, у нас больше сходства, чем ты видишь. — А что ещё? — Ты не заметил «Труваду» в ванной? У меня ВИЧ. У Игоря замерло сердце. Как же так? Красивая молодая женщина, прекрасный человек. Какая жуткая несправедливость. — Давно? — Уже лет пятнадцать. Пятнадцать? Так не могло быть. Это звучало, как издёвка. — И ты себя нормально чувствуешь? — Вполне. Принимаю лекарства. Они работают. Врач говорит, что проживу обычную долгую жизнь. — Правда? — от сердца отлегло, но тут же от обиды на мироздание слёзы, которые уже почти высохли, потекли с новой силой. Фиона взяла его за руку. — Бедный. Мне очень жаль, что всё так получилось. И то, что с ним… — она задумалась, — с ней… с ними случилось, это совершенно чудовищно. Но у вас была такая история и такая сильная любовь, которые мало кому в жизни выпадают. А теперь у тебя есть Талли, и у вас тоже долгая, как я слышала, и сильная любовь… Ты везунчик, Игор. Раздался звонок в дверь. Фиона пошла открывать, а через несколько секунд появилась в дверях кухни с Виталиком. — Лёгок на помине, — она потрепала его за макушку. Виталик, увидев заплаканного Игоря, поднял бровь и спросил с ухмылкой: — Господи, что с тобой? Фиона, ты что с ним сделала? Рассказала про своё детство? — Нет, — она засмеялась. — Он мне рассказал про Макса. Это посильнее, чем моё детство. — Понятно, — Виталик погладил Игоря по затылку. — Ну что, пойдем домой? — На чашку чая не останешься? — Нет, — уверенно ответил он, — Игорю скоро улетать. Кволити-тайм, сама понимаешь. Игорь встал, отдал Виталику злосчастную бандероль. Фиона обняла его на прощание, прошептав ещё раз: «Ты везунчик». Они поднялись в свою квартиру. Игорь сбросил шлёпанцы и на автомате побрёл в гостиную, где упал на диван, и, закрыв глаза, простонал: — Ну наконец-то. Какая же дурацкая история с этой бандеролью. — Игорь, — услышал он и открыл глаза. Виталик сидел напротив и смотрел на него. — Что? — Кто такой Макс?