Мосты

- Пятница? Есть причина, по которой лицо Роджерса занимает драгоценное воздушное пространство моей мастерской вместо наметок по моим последним проектам? - Я обещала вам, что запишу его лицо со всех ракурсов, когда вскроется правда о сержанте Барнсе и его пребывании в Башне. - Это очень мило с твоей стороны - выполнить своё обещание, несмотря на всеобщий хаос и панику из-за космического баклажана, но почему я должен смотреть на всё это именно сейчас? - Я хотела быть первой, кто поздравит вас, даже если ещё слишком рано. С Рождеством, Босс. Тони на мгновение замирает, а после встряхивает головой и мягко улыбается. - И тебя с Рождеством, детка. Меня пытался кто-то беспокоить? - Мисс Поттс присутствовала утром в Башне и взяла на себя смелость объяснить всем, что вы не празднуете Рождество, поэтому никто не пытался пробиться сквозь «блок». Однако Питер не внял её доводам - не то чтобы она была настойчива, впрочем - и решил устроить праздник. Они с сержантом Барнсом отправились за покупками. В их планах приобрести новогоднее дерево, украшения, ингредиенты для готовки и подарки. - С каких пор нельзя заказать всё это через тебя? - Питер заявил, что сержанту Барнсу будет полезно почувствовать дух Рождества. Тони согласно мычит, блуждая взглядом по многочисленным голограммам с лицом Роджерса, что окружают его со всех сторон. Так странно. Были злость и ярость, и пылкое желание отомстить, желание унизить, растоптать, стереть в порошок, но вот прошёл год, вот прошёл второй, третий, и много чего произошло, хорошего и плохого, а Тони смотрит на лицо Роджерса и понимает, что... Остыл. Весь тот кипящий котёл внутри него, он исчез. Будто и не было. Не осталось ничего. Лишь серая пустота и не менее серое безразличие. - Неплохая идея, - роняет он, запоздало отвечая на слова Пятницы. На самом деле, идея Питера не просто неплохая, она не лишена и глубокого смысла. Баки провёл в новом времени достаточно лет, но праздновал ли он хоть раз Рождество? Вряд ли у него было время на это в бегах. К тому же, в то время у них всех были дела и проблемы поважнее и посущественнее, чем паника из-за подступающих праздничных дней. Это помимо того, что Тони не празднует Рождество после смерти родителей, и то Рождество, что выпало на первый год пребывания Баки в Башне, было сущей эмоциональной катастрофой. Слишком много болезненных воспоминаний. Слишком много злобы, что мгновенно просыпалась в нём при мыслях о том, чего Говард лишил его, сев пьяным за руль. Но теперь, когда правда о гибели Говарда и Марии Старк раскрыта, этой злобы больше нет места в сердце Тони. Однако это не означает, что воспоминания стали менее болезненными. Они подрастеряли краски, утратили часть деталей и звуков, но Тони помнит, всё ещё помнит так много. Запах чистоты в семейном особняке, запах хвои от огромной праздничной ели, запах готовящейся на кухне еды. Тони помнит натёртые до блеска мраморные полы; помнит блеск блёсток на ёлочных украшениях; помнит пахнущие кремом ласковые ладони матери на плечах; помнит пудровый аромат от её тёплых щёк под его губами; помнит сладость и непередаваемый вкус почти истекающего сиропом фруктового кекса, который Мария всегда готовила сама, нашёптывая Тони о том, что в его жизни будет столько же счастливых моментов, сколько сиропа, орехов и цукатов в тесте. «Сбылось или нет?» - невольно задумывается Тони. Потому что, с одной стороны, кажется, что нет, не сбылось. Что хорошего было в его жизни? Раз, два и обчёлся. С другой стороны, так ли мало было этого хорошего? Тони знает о погружении в самобичевание и жалость к самому себе побольше других, однако даже он не может врать самому себе касательно этого момента: в его жизни было много хороших вещей и было много хороших людей. Просто правда жизни состоит в том, что хорошее замечаешь только тогда, когда теряешь его, тогда как всё плохое само бросается в глаза, да порой так сильно, что игнорировать не получается. Если поднапрячься, Тони может вспомнить даже хорошие моменты, разделённые на двоих с отцом. Разумеется, они меркнут и бледнеют на фоне бесконечных лет дерьмового отношения, но факт остаётся фактом: эти хорошие моменты имели место быть. Вопрос только в том, какова на фоне всего прочего их ценность. Взгляд Тони фокусируется на одном из снимков лица Роджерса: упрямо вскинутый подбородок, сверкающие упрямством потемневшие до синевы глаза. Сколько раз Тони видел это направленным на себя? Сколько раз это конкретное выражение предшествовало очередной словесной драке? Роджерс сделал много плохого, так много разрушил. Тони тоже не ангел, но он пытался, до последнего, и уж точно ни одно его слово и ни одно его действие никогда не были нацелены на то, чтобы причинить Роджерсу боль. Но даже несмотря на то, как часто Роджерс плевал - спасибо, что метафорически, хотя порой явно хотел и физически - ему в лицо, Тони не может сказать, что хороших моментов не было. Будь иначе, он бы и не пытался наладить отношения, построить этот дурацкий шатающий мост, но эти моменты были, блики тут и там, крошечные вспышки света, что дарили Тони надежду. «Потому и так больно», - эхом шёпота звучит в его сознании голос собранных на вибраниумную нить в грубоватый браслет поблёскивающих будто запечатанным внутри млечным путём зелёных камней. Да. Тони согласен. Потому и так больно. Потому что нет хуже обманутых надежд. Он шутил с Бартоном и легко общался с Романофф, и дискутировал с Роджерсом, и был откровенен с Бэннером, узнавал и делился новым с Тором, и они все отвечали ему взаимностью. Да, не сразу и не быстро, но их отношения понемногу стабилизировались. Тони видел это так. Это выглядело так. А потом случилось всё то, что случилось после Нью-Йорка, и Тони и в самом деле стоило прислушаться к Пеппер и Роуди, но он не послушал. Он думал, что знает лучше, но со стороны всегда виднее. Ему стоило дистанционироваться. Вместо того чтобы пытаться ромбом вписаться в круг, ему стоило заняться тем, что он умеет лучше всего: проанализировать и обдумать. - Они не нужны тебе, Тони, - взывала к его разуму Пеппер. - Ты справишься и сам, как справлялся всегда. - Не справлюсь, Пеппс. Не в этот раз, - качал он головой. Но правда в том, что «сам» включало и Пеппер, и Роуди, и все связи в правительстве, и питаемое к нему уважение в научных кругах. Если бы Тони только смог тогда отринуть свои страхи и эмоции и взглянуть на всё со стороны. Если бы он только мог... Он бы справился. У него было бы куда больше времени. А даже если бы он сошёл из-за всего этого с ума, по крайней мере, своё состояние он бы пустил на ту космическую станцию из «Геошторма» - глядишь, пригодилась бы. Уж об огромной красной кнопке самоуничтожения, чтобы всё это добро не попало не в те руки, он бы позаботился и вне здравого ума. Впрочем, до этого бы не дошло, как показала практика, ведь этим всё и закончилось, не так ли? Это были Тони, Пеппер, Роуди, правительство и умные люди изо всех стран, а не шесть разобщённых отчасти эгоцентричных людей, не умеющих толком работать с кем-либо или вместе. - Босс? Мне заказать машину? Тони не сразу понимает, о чём спрашивает Пятница. Машина? Зачем ему машина? Он никуда не... О. Осознание накрывает снежной лавиной. Скользнув взглядом по голограммам, Тони закрывает их одним взмахом руки и какое-то время слушает зазвеневшую тишину, после чего кивает. Машина, да. Рождество. Он не празднует, это правда, но он каждый год посещает могилы Говарда и Марии, чтобы... Он и сам не знает, чтобы что. Бытует мнение, что души умерших привязаны к их останкам. По этой причине некоторые хранят дома прах умерших: верят, что так близкие будут рядом, смогут посещать их дома и наблюдать за их жизнью. Тони никогда не задумывался об этом глубоко и уж точно он не из тех, кто верит в призраков, но в своё время посещение могил служило ему утешением. Казалось, что так его мама снова рядом. Казалось, что так снова рядом отец. Если бы они действительно видели его, в прошлом они были бы разочарованы, это точно, но в настоящем Тони нравится думать, что его мама гордилась бы им, и что Говард... Что Говард тоже не нашёл бы хоть раз в жизни - точнее, в существовании? - к чему в нём придраться. Когда Тони выскальзывает из мастерской и выбирается в общий зал, там всё как обычно. Ещё нет никаких украшений, нет венков и нет гирлянд, нет омелы, пледов и праздничных подушек. Единственное яркое пятно - это спящая на диване Альпин, которая даже глаз не открывает, когда Тони мимолётно поглаживает её по голове и спине, проходя мимо. Взгляд за панорамное окно доказывает, что погода как всегда кошмарна. Небо низкое, тёмно-серое, унылое. Утренний город выглядит пыльными бетонными джунглями. Никакого сияния и никаких белоснежных сугробов, это вам не рождественское кино. Впрочем, Тони знает, что стоит только выбраться загород, и картина вокруг изменится. Жаль, что повод выбраться туда у него столь печальный.

---

От царящей вокруг тишины звенит в ушах, и Баки в полной мере наслаждается этим звоном, пока пробирается по расчищенной каменной дорожке по частному загородному кладбищу. Что это говорит о нём, если он наслаждается кладбищенской тишиной вместо шума предпраздничной суеты? Баки не знает и не хочет знать, но уверен, такое же наслаждение получил бы каждый ненавидящий шумные толпы человек. Рождество - это прекрасно; было даже в прошлом, когда у его семьи было совсем мало денег, и стол выглядел жалкой пародией на праздничный. Самая дешёвая запечённая курица без особых приправ, сухой кекс, варёный картофель и сладкий чай - вот и все радости. Иногда мама приносила им с сестрой немного конфет. Подарки же всегда состояли из практичной одежды. Только не это было главным. Главным было то, что они собирались семьёй, все вместе, и отец Баки в кои-то веки был осторожнее с алкоголем, мама доставала из шкатулки свои бусы, а в волосы Бэкки вплетались яркие ленты. Это было здорово. Это было по-семейному, тихо, уютно и очень тепло. В новом времени Рождество - это хаос. Баки знает, что он человек другого времени, но когда этот тёплый семейный праздник превратился в очередную причину для растраты денег? С другой стороны, в новом времени у людей слишком мало поводов для радости, так что Баки может понять. К тому же, все эти сумасшедшие распродажи идут в комплекте с чеками и возможностью после вернуть половину из купленного, так что часть здравомыслия у кого-то причастного к этому хаосу в своё время всё-таки была. - Питер, зачем оно тебе? - не раз спрашивал он, пока они бродили по торговым центрам. Во множественном числе, да. Сущий кошмар. - Оно клёвое, мистер Барнс! - раз за разом отвечал Питер, забрасывая в тележку то и это, и вон то ещё, и вот это тоже им просто необходимо. Пятнице не стоило сообщать им о том, что она всё оплатит. Точнее, на этом моменте ситуацию ещё можно было спасти, потому что Питер заявил, что не собирается «тратить деньги мистера Старка», но Баки не успел поймать этот самый момент, потому что присутствующая во время завтрака Пеппер мягко улыбнулась Питеру и сказала о том, что всецело поддерживает его желание устроить праздник, потому что им всем это необходимо, потому что самому Тони это необходимо, пусть он о том и не догадывается, и что Питер не сможет выполнить столь ответственную миссию под названием «подарить Тони Старку первое в его жизни за последние десятилетия Рождество» без гроша в кармане. Впрочем, так это обычно и работает с Питером: он продаётся не за деньги, а за идею. Ну, иногда ещё за еду. «Давай, Стиви! Ты мне рисунок, а я тебе конфету!» - звенит вдруг в памяти колокольчиком голос Бэкки. Замерев на мгновение, Баки продолжает неторопливый шаг вперёд. Налетевший порыв холодного ветра заставляет поднять букет белых роз и прижать к груди, чтобы не обтрепались лепестки, но вместо них Баки видит полутёмную кухню, Стива с подаренным ему Баки альбомом и небольшим набором карандашей и извивающуюся на стуле Бэкку, выпрашивающую свой портрет. Стив тоже продавался за еду; точнее, за сладкое. Он бы нарисовал Бэкку и просто так, но согласился на сделку и после очень мучился совестью, хотя пришёл в восторг от шоколадной конфеты с жидкой начинкой. «Нужно будет отправить ему открытку», - делает Баки мысленную пометку; и тут же невольно задумывается - зачем? Мысль эту он тут же отметает в сторону, но... И вправду, стоит ли это делать? Их со Стивом дороги окончательно разошлись. Баки работает с новыми Мстителями, по большей части с Тони и этим сумасшедшим парнем Дэдпулом, который и в самом деле добровольно впрягся в эту кабалу. Стив работает с ударной группой по зачистке баз Гидры под контролем Комитета по Соглашениям, и из знакомых лиц рядом с ним только Романофф, которую в своё время отправили вместе с ним отрабатывать грехи перед родиной. В случае Романофф, не совсем родиной, но детали. Их осудили на какое-то время, разумеется, пока шли жаркие дебаты касательно их судеб, но было решено, что полный отказ от них будет тратой их способностей и умений, так что их быстро припахали к работе, чтоб «не простаивались». Как по мнению Баки, заведомо известный расклад. Как он и говорил: что на войне, что в Щите-Гидре, что в Комитете - всё одно и то же. Хотя не сказать, что они не видятся. Стив не меняется, не хочет прозревать, и это часто выводит Баки из себя, но как Стив когда-то искал в нём своего знакомого Баки из прошлого, так Баки в настоящем продолжает пытаться найти отблески того мальчугана, которому он когда-то предложил свою дружбу и защиту. Они встречаются в коридорах базы Комитета и иногда видятся на совещаниях и заседаниях, и видятся, когда проходят обучения, и видятся, когда просто договариваются встретиться где-то. Иногда Баки заявляется и вовсе без предупреждения, зная, что если Стив не на миссии, то проводит часы в том крошечном спортивном зале, из которого его в своё время выдернул Фьюри, и они спаррингуются, не произнося и слова, позволяя говорить силе своих ударов и мимике. Это неплохо. Да, это неплохо. Вот только проблема в том, что чем больше времени проходит, тем шире между ними пропасть. Проблема в том, что они могут говорить жестами и взглядами, как когда-то давно, но стоит обоим открыть рот, и любые сказанные слова приводят к склоке. Это проблема, их общая проблема. Та проблема, которую они должны решить, если хотят сохранить свою дружбу, остатки этой дружбы, что бы ни. Вот только правда в том, что Баки уже устал пытаться это сделать. Он не из тех людей, которые судят на основе чужих слов и мнений, но, чёрт побери, сколько раз он думал о том, что Тони в своих резких суждениях о Стиве был прав? Потому что он был прав. Говорят, люди, что считают себя великими, верят, что не могут сделать ничего плохого, что каждый должен следовать их примеру, и для таких людей любой противостоящий им - враг. Баки может сказать, что не знает, когда и как начал превращаться во врага Стива, но правда в том, что это происходит. Тогда как он пытается искать новые точки соприкосновения и темы для разговоров, Стив как заевшая пластинка с всего лишь двумя песнями: это либо о прошлом, либо о Тони. С другой стороны, Баки не может отрицать, что всё новое время - это о Тони, во всех смыслах. Но ведь не только новое, не так ли? И прошлое тоже. Однажды Баки приснился странный путанный сон. Это был не совсем кошмар, и он не подскочил в холодном поту с задушенным криком, но это было и в самом деле странно. Это был бункер Сибири, но часть его высилась над обрывом, а внизу ехал поезд, и когда Баки оказался в этом поезде, вместо Золы и его приспешника в броне с энергетическими пушками там был Тони в костюме Железного Человека. Он был тем, кто выстрелил в Баки. Он стал причиной его падения с поезда. Но когда Баки проснулся в момент падения, открыл глаза и уставился в тёмный потолок, в его голове не было мыслей о том, как всё могло или не могло закончиться в Сибири. Нет, Баки ещё раз вспомнил тот слепящий непонятный голубой свет, которым стреляло оружие врага, тяжёлую металлическую броню и как назначенный ему Комитетом психолог доктор Брайн однажды заговорил с ним о подсознании, симпатиях и антипатиях, и как формируется человеческое отношение к чему-либо. «Ты бы никогда не смог ужиться с ним в одной комнате, не так ли, Стив?» - подумал он тогда. Потому что Тони и в самом деле по стечению обстоятельств оказался сосредоточием всего, что было ненавистно Стиву или же причиняло ему боль. И как это оказалось в некотором смысле символично для них троих: и для Стива, и для Баки, и для Тони. С брони когда-то всё началось, на броне всё и закончилось. Попавшая в поле зрения фигура вырывает его из блуждающих мыслей, заставляя замереть и прищуриться. Когда же Баки понимает, кого именно видит стоящим у дальних надгробий, в его горле образуется ком. Ещё несколько десятков метров, и его пока не заметили. Должен ли он развернуться и уйти? Конечно, он проделал долгий путь, и было не столько сложно выбраться на такси загород, сколько осторожно вызнать информацию в обход Пятницы о том, где были похоронены Говард и Мария Старк, а ещё это в некотором роде терапевтический шаг в его освобождении от призраков прошлого, но... Это могилы родителей Тони, и это Тони стоит там, как неприкаянный призрак, и...

---

Тони сразу понимает, что больше не один. Когда с детства подвержен слежке за каждым чихом, учишься видеть затылком и чувствовать спинным мозгом. Однако часть напряжения покидает Тони, когда он не слышит разбивающих гулкую тишину щелчков камеры. Нет, вместо этого к ощущению чужого присутствия прибавляется лёгкое поскрипывание тонкого слоя снега на каменной дорожке, и Тони вдруг понимает, кого увидит, даже раньше, чем руки в тёплых кожаных перчатках опускают перед чёрным гранитным надгробием пышный букет белоснежных роз. - Почему её надгробие чёрное? - негромко спрашивает Баки, вставая рядом с ним плечом к плечу. Тони обводит ласкающим взглядом буквы заветного имени и переводит взгляд на беломраморное надгробие могилы отца, у подножия которого покоится букет красных роз, таких же сладко пахнущих, какие лежат рядом с белыми розами и у надгробия могилы его матери. - Потому что она любила чёрный цвет. Потому что она любила ночь. Потому что чёрный - цвет загадочности. Потому что когда она пела мне на итальянском, я видел пылающий огонь в ночи и набегающие на берег полные звёзд чёрные волны. Потому что у неё была коллекция чёрных вечерних платьев. Потому что чёрный - цвет утончённости. Потому что её любимые духи назывались «Чёрная Лилия», хотя она всегда терпеть не могла сами лилии. Никогда не понимал, почему пахнущие пудровой ванилью духи вообще так называются. - Почему надгробие Говарда белое? - выдержав паузу, спрашивает Баки. Тони остро усмехается. - Потому что он всегда был павлином, и потому что не всё то золото, что блестит. Баки окидывает взглядом надгробия вокруг. И в самом деле. Либо чёрные, либо серые, либо красно-коричневые гранитные. Белое надгробие Говарда выделяется и не лучшим образом; торчит яркой белой нелепостью, которую невозможно не заметить посреди тихой печальной однотонности. Тяжело понимать, что у Тони были настолько плохие отношения с отцом, что он обошёлся вот так с его могилой. Куда хуже понимать, что Стив и Наташа скрывали от Тони правду о смерти Говарда - и Марии, конечно - позволяя ему вариться в этом яде, в этой желчи, в этой бессильной и бессмысленной, беспричинной злобе, хотя Тони уже давно мог бы простить своего отца, хотя бы за это. - Мне оставить тебя одного? - тактично спрашивает он. - Я думал и вовсе не подходить, но я уже купил цветы и подумал, что с большей пользой мог бы оставить их здесь, чем просто выбросить. К тому же, от тебя не было вестей несколько дней, а сегодня утром был весь этот разговор с Пеппер о Рождестве, и я подумал... Не то чтобы из меня хорошая компания для молчаливой поддержки, по этой части у нас Локи, но... - Всё в порядке, - качает головой Тони; засунув руки в карманы тёмно-синего пальто, перекатывается с пятки на носок и обратно, вновь переводя взгляд на белые и красные розы. - Я потерял счёт времени. Только когда Пятница поздравила меня, я понял, какое число на календаре и как долго я пробыл в мастерской. Я не запирался там из-за горя или тяжёлых мыслей, как все вы наверняка подумали. - Это хорошо, потому что Питер планирует праздник, - на пробу слегка улыбается Баки. - Я не знаю, что он собирается делать с тем десятком ароматических свечей, конечно, но будь готов к тому, что кого-то точно нарядят Сантой. - Этот ребёнок, - качает головой Тони, но и на его губах появляется слабая улыбка. Какое-то время они стоят в тишине, наблюдая за тем, как пошедший снег начал припорашивать всё вокруг тонким кружевным слоем серебряного сияния, а после Тони встаёт чуть ближе, прислоняясь к его плечу своим, и тихо бормочет на выдохе: - Это странно, да? Быть здесь вместе. Со всей нашей историей. И с тем фактом, что в тот вечер я мог поехать с ними, но не поехал, потому что поругался с Говардом, и... А теперь мы оба навещаем их могилы на Рождество, чтобы после отправиться домой, опять же, вместе, потому что мы вроде как, ну, вместе, и... - Да, странно, - кивает Баки, обрывая бессвязное бормотание и приобнимая Тони за плечи, прижимая его ближе к себе. - Именно поэтому я и приехал сюда. Из-за тебя. Из-за нас. Я хотел... Попросить у них прощения. И поблагодарить твою маму за то, что она дала тебе жизнь, и я смог встретить тебя. Думаю, найдётся за что поблагодарить и Говарда. В конце концов, каким бы он ни был человеком и как бы ни воспитывал тебя, ты вырос лучшим, ты вырос замечательным человеком, Тони. Многие люди считают за честь знать тебя. Я считаю за честь знать тебя. - Теперь ты просто пытаешься подмазаться красивыми словами, чтобы я позволил вам с Питером рождественскую вакханалию, - приобняв его за пояс, фыркает Тони, потому что он не умеет принимать приятные откровения и, вероятно, не научится этому никогда. - Мне не нужно подмазываться к тебе ради этого, - усмехается Баки, прижимаясь к его виску губами. - Питеру стоит только посмотреть на тебя глазами щенка, и твоё сердце растает, это раз. У нас уже есть разрешение Пеппер, это два. - Предан в собственном доме! - театрально восклицает Тони, хватаясь за сердце. - С другой стороны, если что-то пойдёт не так - сгорит еда, шторы, ёлка, что бы ни - мы всегда сможем обвинить Пеппер! Я часто делал так в прошлом, когда она мне что-то запрещала. Потому что затем она оставляла меня без присмотра, а все вокруг знают, что меня нельзя оставлять без присмотра, так что... - Ты был настоящим засранцем, да-да, это все знают, - смеётся Баки и смеётся громче в ответ на недовольный взгляд карих глаз. - Меня больше смущает часть со сгоранием чего бы то ни было. - Не все из нас умеют готовить, Барнс, - упирается в его грудную клетку пальцем Тони. - А когда на кухне собираются люди, которые не умеют готовить, всегда что-то горит. - Людям, которые не умеют готовить, нечего делать на кухне, - с улыбкой качает головой Баки. - Так что пока я и Пеппер будем готовить, вы с Питером будете украшать дом. Полковник присоединится к нам позже. Насколько я знаю от восторженного Питера, у Хэппи будет свидание с его тётей, так что на их присутствие рассчитывать не приходится. - Почти по-семейному, хм-м? - задумчиво тянет Тони. - Да, по-семейному, - не без ноты вины в тоне негромко отвечает Баки, вновь переводя взгляд на надгробия; а после поворачивается к Тони всем собой и обхватывает его лицо ладонями, заглядывая в глаза. - Знаешь, в Сибири чёрные ночи. Чернее чёрного. И если небо сокрыто облаками, и звёзд не видно, вокруг непроглядная тьма. Но что будет, если зажечь там спичку? - Не знаю? - вскидывает брови Тони, а в глазах уже бегут строчки обработки «кода». - Станет светло? - Нет, - качает головой Баки, поглаживая его большими пальцами по скулам. - В этой тьме одной спички мало, чтобы принести свет. Но там, докуда этот свет дотянется, снег засияет. Многие художники, мастера всех искусств и модельеры пытались повторить блеск снега, его многогранность. Ни у кого ни разу не вышло и никогда не выйдет, потому что блеск и переливы света - это то, что невозможно повторить, и это самое красивое, что есть в природе; и это то, что раскрывается лучше всего в кромешной тьме. - Где-то здесь по закону жанра ты должен сказать, что я - этот снег, - тихо фыркает Тони, отводя взгляд. - Да, где-то здесь. Где-то здесь, Тони... - кивает Баки, наклоняясь и упираясь в его лоб своим; продолжает спустя несколько наполненных тяжёлым молчанием секунд. - Я знаю, что это прозвучит ужасно, и знаю, что это не утешение, но... Вся боль, что была в твоей жизни, Тони... Иногда я думаю - или хочу думать - что именно она заставила тебя по-настоящему сиять.

---

- ... обратная медуза. Просто представьте это! Змея, у которой люди вместо волос! Между прочим, о медузах. Точнее, об осьминогах. Все знают, как выглядят осьминоги, верно? Кто-нибудь когда-нибудь видел живую гидру? - Возможно, однажды издалека. - Ага! Мистер Локи, у гидры и в самом деле много голов, да? - Полагаю, что так. - Тогда почему на эмблеме Гидровской гидры одна голова и много щупалец? - ... Что? - Ну, знаете, эта террористическая организация, озабоченная мировым господством. Они называют себя Гидрой, но у них на эмблеме череп и щупальца, и всё это напоминает осьминога? А изначально вообще использовалась голова барана. А закончилось всё символикой Дейви Джонса. Ух ты... Если задуматься, Гидра была обречена на поражение с самого начала с таким-то подходом, да? - Так, детёнышу больше не наливать. - Ну, мистер Локи! - Нет. Наблюдая за тем, как подвыпивший - под присмотром взрослых можно, да и до совершеннолетия ему осталось всего ничего - Питер пытается упросить Локи об ещё одной порции эгг-нога, пока сам Локи - святые небеса, на нём обруч с оленьими рогами и галстук с тем же принтом - пытается отбиться от подвыпившего наряженного Сантой - что не лишено некоторой логики - желающего крепких братских объятий Тора, Тони неторопливо отпивает из своей огромной пузатой кружки с рисунком на снежную тематику - Питера и в самом деле нельзя оставлять без присмотра в торговых центрах - глинтвейн и переводит взгляд на Баки, который сидит в другом углу дивана в таких же оленьих рогах, как и у Локи, но ещё и в дурацком рождественском свитере, на грудине которого выложен гирляндой светящийся снеговик. - Я не дам тебе «попробовать ещё разок». Ты уже сказал, что тебе не понравилось, и я не собираюсь растрачивать на тебя моё сокровище, - припечатывает Баки, даже не глядя на него и засовывая в рот ещё одну ложку своего салата. Без шуток, это его салат. В отдельной салатной миске. Большой миске. И ложка там тоже большая. А ещё в этом салате столько заправки, что Тони чувствует подташнивание от одной мысли об этом и о кисловатом привкусе солёных огурцов. И всё равно... - Я просто не распробовал! - возмущается он, потому что потому. - Возможно, в этом твоём olivye и есть что-то особенное. - Иди лучше попробуй ещё раз эгг-ног. - Сырые яйца, блерг, - морщится Тони, запивая эти слова ещё одним глотком сладкого глинтвейна. Баки бессовестно смеётся над его страданиями. Тони же в ответ... Ну, ничего. На самом деле он просто продолжает смотреть на то, как Баки набивает щёки салатом, и... Ну... Чувствует тепло в груди? Потому что он, Баки, Пеппер, Роуди, Питер и неожиданно заглянувшие Локи и Тор хорошо проводят вечер, и потому что на всех оленьи рожки, и потому что по плазме фоном крутится «Как Гринч украл Рождество», и потому что на Баки дурацкий свитер, а Тор - Санта, а на новом ошейнике Альпин тихо позвякивают рождественские бубенцы. Потому что Тони среди людей, которые дороги ему, и которым дорог он сам, и потому что все счастливы, и потому что он сам тоже чувствует счастье. Из-за того, что всё так хорошо. Из-за того, что он не один. Из-за того, что Баки рядом. - Эй, - негромко зовёт он, слегка пихая Баки ногой в бедро. - Я рад, что ты здесь со мной, Зимняя Страна Чудес. Что мы встретились. Что... Что, даже если всё началось дерьмово, мы всё равно оказались здесь, в этом дне, и... Что ж... С Рождеством? Баки вскидывает брови, после прищуривается на него, сканируя цепким взглядом, а после в его глазах мелькает осознание, и Тони моргнуть не успевает, а драгоценная салатница уже стоит на кофейном столике, а сам Баки обёрнут вокруг него осьминогом (и да, мысль про гидру и щупальца, чёрт побери, эти парни и в самом деле всегда были плохи, да?). - Тебе не нужно извиняться, - бормочет Баки в его висок, прижимаясь к коже тёплыми губами. - Это не извинения, - фыркает Тони, отводя взгляд; возражает, хотя это и глупо. - Я узнаю извинения, когда слышу их, - в тон отвечает Баки, явно закатывая на него глаза. Он больше ничего не говорит, только слегка покачивает Тони в своих руках, в крепких надёжных объятиях, и что ж... Хорошо, это было извинение. Точнее, попытка. Весьма жалкая с учётом того, что Тони попытался извиниться за то, что первое Рождество Баки в Башне - и в новом веке, если задуматься; наверняка - закончилось его полностью разбитым лицом. Потому что Тони было плохо в ту рождественскую ночь. Потому что Тони не мог перестать думать о том, что его родители мертвы, Роджерс обманул и предал его, а Баки Барнс спокойно себе просиживает задницу в его Башне, и неважно, по какой причине, и что Тони сам впустил его. Он был абсолютно трезв и в абсолютной ярости, подпитываемой экстремисом, когда приказал Пятнице узнать, где кукует причина всех его проблем, как он тогда заставил себя поверить, а после ворвался в тренировочный зал, где Баки выбивал боксёрскую грушу, и набросился на него без лишних слов. Хотя нет, не так. Слова были. Конечно, они были: ядовитые, жестокие, бессердечные. Тони кричал, рычал, шипел о том, что многим, если не всем, было бы лучше, если бы Баки Барнс разбился при падении поезда и никогда не воскресал; что ему, Тони, было бы лучше, если бы он вообще не рождался, ведь тогда Стив Роджерс погиб бы в какой-нибудь подворотне, оставленный без присмотра, никогда бы не повстречал того докторишку с сывороткой и Говарда Старка, и жизнь Тони была бы совсем, совсем другой. - Ненавижу тебя, - шипел он в разбитое в кровь лицо Баки, тряся его за грудки. - Я ненавижу тебя! - Старайся сильнее, - безразлично бросил ему тогда Баки; а после сплюнул кровь в сторону и показал в оскале розовые от неё зубы, - а то бьёшь, как девчонка. Он не пытался сопротивляться. Он ни разу не ударил в ответ. Он даже не показал ни разу как таковой боли. Он принял всю злость, всю ярость и всю ненависть Тони, позволив разбить всего себя в кровь, как Тони мечтал сделать это тогда, в проклятом бункере, а после остался лежать позади, когда запал Тони иссяк, и он поднялся на трясущихся ногах и побрёл прочь, чтобы после попытаться напиться, чтобы хотя бы на несколько часов обо всём забыть. Это осталось в прошлом, всё это, и в настоящем Тони знает лучше, знает, что Баки подначивал его, потому что считал, что отчасти заслужил это, и что так самому Тони станет хоть немного, но легче. Вот только это не меняет того факта, что Тони стыдно за свой срыв, хотя он знает, что сможет объяснить его с точки зрения логики, сможет привести доводы и найти себе оправдание, в котором, впрочем, с учётом всех обстоятельств, и не нуждается. Но тогда это был Баки-проблема-Барнс, а в настоящем это Баки-его-Барнс, и всё совсем по-другому. Потому что в настоящем они оба изменились, став совсем другими. - С Рождеством, - негромко повторяет Тони, зарываясь лицом в так удобно подставленную ему тёплую шею. - С Рождеством, Тони, - отзывается Баки, оставляя на его виске ещё один поцелуй и крепче обнимая в ответ.

|End|