Мосты

Снег. Кругом снег. Куда ни глянь, простирается белоснежное сверкающее полотно. Вдалеке темнеет пролесок, но и он размыт белым, белым, белым. На ум невольно приходят строки: «Prozrachnyy les odin cherneet, i el skvoz iney zeleneet, i rechka podo ldom blestit». Поправив лямку небольшой походной сумки, Баки тихо хмыкает себе под нос и продолжает неторопливо идти вперёд, вслушиваясь в шуршащее поскрипывание снега и чувствуя, как понемногу начинают уставать ноги. Оно и немудрено. Человек, найденный им, чтобы помочь добраться до Оймякона, за определённую плату довёз его до нужной точки и повернул назад, а все последующие километры Баки прошёл пешком. Умиротворяющий своей естественной красотой вид на реку какое-то время отвлекал его от кусачего мороза и поднявшегося колючего ветра, но вскоре Баки пришлось свернуть на другие тайные тропы, и всё вокруг потонуло в обезличивающей белизне. Баки помнит, как когда-то его отчасти пугала эта белизна. Да, она резонировала с состоянием Зимнего Солдата и успокаивала не часто, но вскипающие в его голове хаотичные мысли, однако именно поэтому Зимний Солдат и любовался ею часами. Он смотрел и не думал ни о чём, лишь чувствовал, и всё же эхо подсознательных мыслей и их теней преследовало его. Когда Зимний Солдат смотрел на белую пустоту, он не мог не думать о том, так ли будет выглядеть его списание. Крио было болезненными инъекциями и болью онемевающих конечностей, агонией промерзающих изнутри будто насквозь лёгких и блеском ярких лабораторных ламп на покрывающем окно камеры инее, слепящем глаза. Но белизна снежных полей была другой. Она будто существовала и не существовала одновременно, нечто естественное в кажущейся вечной монументальности, и иногда - слишком часто для того, кто должен был быть бездушным оружием - Зимний Солдат мечтал раствориться в ней. В настоящем Баки не может не испытывать странное чувство, будто его мир двоится. Он идёт по тропе, по которой ходил не раз. Он видит вокруг пейзаж, который знает во всех его оттенках наизусть. На его пути попадаются укутанные толстым слоем снега деревья, на стволах которых до сих пор видны ровные росчерки отметок, оставленных его ножом. На белом фоне он в своей тёплой одежде - чёрное пятно, как было всегда. Вот только тот, кто был здесь когда-то, кто жил здесь когда-то - это Зимний Солдат. Без памяти, без осознания себя, без осознания того, кому именно служит, он был солдатом и был оружием, и был имуществом, и принадлежал этому месту, веря, что и оно принадлежит ему; не принадлежало. В настоящем же Зимнего Солдата в том виде, в каком он блуждал по этим заснеженным полям, больше нет. Но есть Баки Барнс, что идёт по его пути след в след: совершенно другой человек, новый, но в то же время - такой старый. - Ты уверен, что хочешь сделать это один? - спросил Тони, наблюдая за тем, как он собирает вещи. - Я когда-нибудь делал то, в чём не уверен? - улыбнулся ему Баки, попутно проверяя документы. Правда в том, что Баки много раз делал то, в чём не уверен. В новом веке так точно. Но есть вещи, которые нужно делать в одиночестве, потому что это кажется слишком личным. Поездка в Оймякон - такое личное для Баки. С этим местом связано слишком много воспоминаний. Среди них большая часть - плохие, но правда в том, что Зимний Солдат жил среди плохого, это было естественной средой его обитания, так что всё хорошее, что отпечаталось в его памяти, превратилось в драгоценные воспоминания, которых он долгое время тайно хотел вновь коснуться, пока не решился, наконец, обсудить это с Тони. И вот он в России, медленно приближается к «полюсу холода», чувствуя, как пружина внутри его грудной клетки постепенно ослабевает. Он знает, вскоре она исчезнет без следа. - Чем займёшься там? - ненавязчиво поинтересовался Тони, когда сумка была собрана, и Баки заключил его в объятия, чувствуя чужую нервозность как свою собственную. - Не знаю, - честно ответил он. - Доберусь и уже на месте определюсь. На самом деле, как официальный член Мстителей, Баки мог бы заняться налаживанием связей с местной командой супергероев - серьёзно, после всего этого хаоса с Соглашениями и почти пришествия Таноса все эти «супер» начали выскакивать как нерки из воды по всему миру; в Бухаресте на сцену не так давно вышли потомственные х-ген вампиры - и отправиться вместе с ними в тот самый проклятый бункер, где всё и началось, чтобы окончательно разнести там всё к чёрту. С другой стороны, не то чтобы он хотел, чтобы кто-либо приближался к трупам суперсолдат, когда с их телами можно провести столько «интересных» опытов. Координаты этого бункера были затеряны в истории Советов, и он собирался разобраться с этим лично, но не в этот раз. В конце концов, команда, которая забирала Тони, состояла из его людей, и они быстро «забыли» о том, откуда именно забрали своё непосредственное начальство. Бункер после их ухода автоматически запечатался, к тому же он находится вдали - в милях - от проезжих дорог и запасных обходных путей, так что Баки не переживает на этот счёт. - Это могло бы быть полезно для вашей терапии, - пробормотал подкатившийся к нему под бок Питер, с которым они в который раз пересматривали «Солдата» девяносто восьмого года выпуска. - Вновь оказаться там, но со знанием, что они больше никогда не смогут причинить вам вреда. Питер замечательный ребёнок, правда. Даже если в свои девятнадцать он ещё громче пищит это своё «ну, мистер Барнс, я уже давно взрослый!», это не отменяет того факта, что некая наивность, что жила в его пятнадцатилетней версии, никуда не делась. Питер всегда был старше своего возраста, и сражение против безумного титана тоже оставило на нём след - глубокий уродливый рубец, за который Тони до сих пор винит себя - однако он до сих пор не растерял веру в лучшее, в надежду, в избавление и в искуплении. Баки все эти годы работал с программой Тони - один, иногда вместе с Пятницей, иногда с выбранным ею для него психотерапевтом с военным уклоном профессиональной деятельности - однако даже если он каким-то чудом - через боль, кровь, пот, слёзы и сорванные от яростных и полных отчаяния криков связки - смог преодолеть не только главный код, но и с десяток побочных, у него на руках целая кодовая книга, и его мозги болтались в полном наркотических и не только препаратов блендере под высоковольтным током несколько десятилетий. Такое не исправишь за один день. Конечно, это не отменяет достигнутых результатов. Главный код больше не действует на него, и когда Тони впервые зачитал этот код для него, и Баки не почувствовал ничего, он разрыдался, как малый ребёнок. Слёзы всё лились и лились, и его трясло, и ноги подвели, и он рухнул бы на пол, если бы Тони не подхватил его, совершенно разбитого, чтобы собрать в своих бережных руках во что-то новое, не непорочное, но почти отмытое, тщательно очищенное. Они тогда устроили праздник, и Питер был так рад, что никто больше не сможет контролировать Баки. Вот только правда в том, что да, главный код больше не действует на него, но побочные? Их так много, и Баки понятия не имеет, как именно отреагирует и на какие именно в состоянии повышенной агрессии во время боя или при стрессе. Он работает с ними, прорабатывает один за другим, но это небыстрое дело. Так что да, вера Питера в то, что никто больше не сможет причинить Баки вред при помощи кодов, отчасти наивна. - Ну, не то чтобы у каждого в Гидре были эти коды, да? - вскинул брови Тони, когда Баки поделился с ним своими мыслями. - Они были не только у кураторов, но и у больших начальников, - пожал плечами Баки. - Когда Совет развалился, многие бежали кто куда и залегли на дно. Кто-то ещё жив, кто-то нет. Кто-то ещё верен идеалам, кто-то нет. Они могут знать или не знать, но я не успокоюсь, пока не вытравлю каждую строку этой книжки из своей головы. Маленькая или большая, бомба - это всё ещё бомба. И пусть поделиться своими мыслями с Тони было правильно - он не был лидером новых Мстителей, но всё ещё был их основным связующим звеном с общественностью и СМИ - это не сыграло Баки на руку, когда однажды посреди недели он понял, что больше не может терпеть, дождался Тони с очередного совещания в «Stark Industries» и под умасливание его домашней едой на ужин сообщил, что хочет и собирается в ближайшее время посетить Оймякон. Разумеется, Тони не пришёл в восторг. Гидра. Далеко. Работа. Соглашения. Гидра. Бункер. Всё произошедшее в нём дерьмо. Гидра. Опасения Баки относительно кодов. Желание отправиться в путешествие в одиночку. Гидра. Бункер. И снова Гидра. - Тони, это заброшенная база, а не спящая ячейка, каких полно в Америке, - взял его за руку и переплёл их пальцы Баки, поглаживая большим пальцем костяшки чужой руки. - Я постоянно буду на связи. У тебя будут все мои трекеры на карте. Пятница присмотрит за мной. К тому же, я умею маскироваться и передвигаться так, чтобы никто не знал обо мне. Ты знаешь это. Ты был там, когда мы с Полковником планировали все эти - по-твоему мнению, и кто бы говорил - сумасшедшие операции. Хоть одна из них пошла не так? - Это другое, - пробормотал Тони, растирая свободной ладонью усталое лицо. И что ж, Баки не может отрицать, что это и в самом деле так. Можно сказать, с этого бункера и началась их с Тони история, и пусть в настоящем они оба рады, что она началась, это так же было жестокое начало, полное боли, ярости, агонии, предательства и крови. К тому же Тони чуть не погиб там. Сколько он пролежал в одиночестве на холоде в сгущающейся тьме, маринуясь в осознании того, что очередной человек, которому он позволил себе доверять, попытался убить его? Что очередной человек, которого он считал другом, предал его, обменял его на кого-то другого, имеющего якобы большую ценность? Даже зная, что было в тот момент и в его собственной голове, и в голове Стива, если бы ему дали шанс вернуться в прошлое и разбить лицо и Стиву, и самому себе, Баки ни за что бы не отказался. «У меня не было другого выбора, Бак. Он бы убил тебя», - звенит в памяти эхом голос Стива, будто это было сказано только вчера. - Чёрта с два... - не без ноты раздражения даже спустя годы бормочет на выдохе Баки. Потому что он был там и знает, какое это дерьмовое оправдание. Хуже то, что прошло столько времени, и мир снова изменился, не мог не измениться после Таноса и Соглашений, и многого другого, но Стив остался прежним. Разумеется, посадить Капитана Америка из всех людей правительство не могло, это был бы такой удар по имиджу - будто Стив не спустил этот самый имидж в канализацию своими выходками во время того, что СМИ прозвали «Гражданской войной» - так что на него нацепили трек-браслет, с каким в своё время долгие недели ходил Баки, и отправили выполнять солдатский долг, на который он когда-то и подписался во время войны - уничтожение Гидры. И казалось бы, что не так? Гидра и разрешение крушить их базы, никакой опаски касательно побочного ущерба. Но трек-браслет, да, и подотчётность комитету по Соглашениям, и Капитан Америка ведь должен быть в каждой бочке затычкой, как это Мстители будут работать без него? - Это неправильно, - вот о чём причитает Стив каждый раз, когда Баки находит в себе достаточный запас накопленных нервов, чтобы навестить его. - Зачем ты вообще навещаешь его, если каждый раз возвращаешься такой взбешённый? - каждый раз спрашивает после Тони, находя его выколачивающим усиленную грушу в тренировочном зале. Лучше бы ответил, чего Комитету стоило отмазать Стива от обвинений со стороны Пеппер и «Stark Industries», потому что для очень многих людей это было почти что загадкой века, ведь Пеппер Поттс была настроена очень решительно в своей сжигающей всё вокруг ярости. С другой стороны, это Пеппер. Если она согласилась торговаться, это наверняка касалось независимости и неприкосновенности Тони в ряде случаев, потому что эта женщина явно поставила себе целью любой ценой оберегать Тони от любых проблем, волнений и опасностей. Баки уважает её устремления как никогда, и дело не в том, что он и Тони в настоящем состоят в отношении, а в том, что Баки всегда знал, всем нутром Зимнего Солдата чувствовал: таких людей, как Тони, нужно беречь и защищать. Показавшиеся вдали первые дома и заборы заставляют Баки вынырнуть из витка мыслей. Бросив взгляд на успевшее потемнеть небо, он чуть прибавляет скорости, потому что ему ещё нужно найти обозначенный его человеком дом, в котором он сможет остановиться на несколько дней, и проверить его сверху донизу, а после исследовать периметр и проверить всех соседей, а то мало ли что. Разумеется, он прибыл в качестве туриста, но проверка безопасности никогда не бывает излишня. Особенно если учесть, что Оймякон служил домом или же перевалочным пунктом до аэропорта многим гидровцам и тем, кто имел к ним отношение. Вот только добраться до этого самого дома Баки не успевает. Точнее, он как раз направляется окольными путями к нужной улице, чтобы пробраться в тени построек с северной стороны села к крайним домам частного сектора, где в отличие от южной части не так много жилых домов и любопытных местных в лице соседей, как его взгляд цепляется за яркое пятно красного цвета посреди белого, серого и коричневого. Приглядевшись повнимательнее, он понимает, что этот след - расчищенная до антенны крыша, и что из печной трубы валит дым; понимает, что этот вид ему знаком, что этот след ему знаком. Он сам оставлял когда-то такой, когда забирался наверх, и... Ноги сами начинают нести его и совсем не в ту сторону. Всё ближе и ближе, и ближе, и вот уже невысокий забор и калитка с заедающим - он всегда заедал - замком, а за ним расчищенная дорожка, и окна дома сияют на него тёплым жёлтым светом. Баки видит всё те же ситцевые занавески и замечает мерцание экрана телевизора в главной комнате, и он сам не знает, почему это делает - не знает ли, правда ли? - но бесшумно открывает калитку и поступью кошки начинает подбираться к окну гостиной; а когда заглядывает внутрь, его мир снова двоится, и Баки снова существует и не существует одновременно, потому что вот он, стоит и подсматривает через окно чужого дома, но в то же время он - Зимний Солдат, тень которого сидит внутри на табурете возле печи и неторопливо точит ножи, пока Сан Саныч сидит в мягком продавленном кресле по другую сторону, дымит тяжёлым табаком и изредка ворочает кочергой плюющиеся искрами поленья. Собственно, вот он - ответ, и пружина в груди разжимается. Баки не соврал Тони, когда сказал, что не знает, чем займётся по прибытию, но правда в том, что он знал, что хотел бы сделать. Этот дом - он хотел найти его и хотел узнать, занят ли он, и пробраться внутрь, чтобы... Чтобы повстречаться с прошлым лицом к лицу и наконец-то отпустить его. Хотя к чему обманывать себя. Баки знает, что никогда не отпустит прошлое, не целиком, не полностью и уж тем более не эти его части, потому что он может знать, что то, что он пережил в этом месте, неправильно, потому что он был военнопленным, и его грязно использовали, им манипулировали, его дегуманизировали, но эти светлые воспоминания посреди боли и мрака, эти яркие цвета поверх безразличного белого - это то, что всегда будет ценно для него. Когда в гостиную входит человек, Баки мгновенно отшатывается от окна и притаивается, но напряжение почти сразу отпускает его, сменяясь странным волнением, потому что... Он знает этого человека. Это седина теперь в волосах и в куда менее пышных усах, и некогда крепкая статная фигура потеряла из-за возраста свои габариты, и некогда цепкие сильные пальцы выдают тремор, сжимая деревянную трость, но Баки не может не узнать того, кто когда-то проявил к нему человечность, кто когда-то пытался научить его тому, что такое «хорошо» и что такое «плохо», кто защищал его и опекал его, и делился с ним, и видел в нём нечто большее, чем заряженный пистолет. Баки смотрит, смотрит, смотрит, как этот человек усаживается всё в то же кресло и, отставив трость, берётся за всё ту же кочергу, а после... После человек резко замирает, напрягшись всем телом, и Баки не сразу понимает, в чём дело, но Зимний Солдат в нём испытывает всплеск гордости, и тогда это догоняет Баки; одновременно с тем, как человек в кресле медленно вытаскивает из-за подушки за спиной пистолет. «Что делать? Чёрт! Что делать?» - взметается в голове Баки лихорадочная стайка мыслей. Он не знает, но Зимний Солдат - да. Это не модус и не погружение в боевой режим, но Баки чувствует себя странно оцепеневшим, когда отходит от окна уже не крадучись, выдавая своё присутствие скрипом снега под ногами, и проходит до крыльца, где долго обтопывает ботинки, прежде чем открыть дверь и шагнуть на веранду. Потому что однажды солдат - всегда солдат, и даже если годы отняли у Сан Саныча его годы и стать, мастерство, опыт и чутьё не пропьёшь. Тони не раз говорил Баки, что его взгляд ощущается почти физическим весом, и это ощущение гражданского лица. Что уж говорить о матёром волке, о том, кто долгие годы служил Гидре и лично работал с Зимним Солдатом. - Ну, здравствуй, Зима. Баки оказывается под прицелом пристального взгляда сразу же, стоит только ему шагнуть в гостиную. Пистолет, однако, не направлен на него, даже не снят с предохранителя, и Баки невольно задаётся вопросом, думает ли его бывший смотритель, что успеет в случае чего выстрелить, или знает, что не справится с Зимним Солдатом при любом раскладе, и пистолет лишь средство обретения какой-никакой уверенности. Он не собирается спрашивать. Вместо этого, не отводя взгляда, он медленно стряхивает походную сумку со спины и, не делая резких движений, снимает тяжёлый плотный шарф, перчатки, шапку и куртку, складывая всё на стоящий сбоку диван, а после проходит вперёд и садится на тот же табурет, на котором сидел до этого десяток раз, прежде чем сложить руки на коленях и перевести взгляд на огонь. Это происходит не сразу. Часы громко тикают. Атмосфера звенит. За окном потихоньку начинает завывать ветер. Вглядываясь в огонь, Баки погружается в почти медитативное состояние, думая о том, что языки пламени так похожи своим цветом на цветовую гамму брони Тони, когда Сан Саныч с тихим вздохом убирает пистолет и поднимается. Баки не нужно переводить на него взгляд, не нужно следить за ним, потому что Сан Саныч был тем, кто тренировал его периферийное зрение, но именно из-за периферийного зрения он, в конце концов, отрывает взгляд от огня, чтобы взглянуть на Сан Саныча, потому что тот возвращается с небольшой коробкой в руках. Баки знает, что в этой коробке. Он сам упаковывал её тогда и прятал под одной из половиц. Он так же осознаёт, как много времени прошло с его передачи в американское подразделение Гидры, и что у Сан Саныча не было причин хранить это и уж тем более после того, как дело Зимнего Солдата прогремело на весь мир, и все узнали, кому именно принадлежало его лицо. - Ты наконец-то узнал, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Или лучше сказать, вспомнил? - негромко, спокойно говорит Сан Саныч, и пальцы его вдруг совсем не дрожат, когда он протягивает коробку Баки. - Теперь тебе нужно научиться отпускать прошлое. Руки Баки - совсем другое дело. Они отчего-то начинают подрагивать. Кончики пальцев занемевают. Сами пальцы холодеют, а ладони покрываются липким потом. Он принимает коробку, не касаясь чужой руки, не осмеливаясь коснуться, и она такая лёгкая и такая тяжёлая, давит своим весом на его ладонь, как пудовая гиря. А внутри - балерина. Маленькая фарфоровая балерина с блёстками на пуантах, что когда-то стала причиной первого проблеска его воспоминаний о пусть и недалёком, но прошлом. Первый и единственный подарок, который кто-либо когда-либо дарил Зимнему Солдату. Физическое доказательство чужой привязанности и проявленной к нему человечности. - Спасибо, что сохранили её, - охрипшим голосом, будто и в самом деле вернулся во времена Зимнего Солдата, едва слышно роняет он. - Не оставайся здесь, не надо, - негромко говорит Сан Саныч, усаживаясь обратно в своё кресло и вновь сжимая в пальцах ручку кочерги. Поленья сдвигаются. Искры взлетают, будто рой огненных светлячков. - За чем бы ты ни вернулся, оно ушло, сгинуло навсегда. - Я пришёл не из-за мести. Не для того, чтобы убить вас, - поднимает на него взгляд Баки, чувствуя почти жизненную необходимость признаться в этом, даже если пистолета в чужих руках больше нет. - Я знаю, - кивает Сан Саныч; и вдруг так знакомо ворчит в свои усы: - Как будто ты стал бы сверлить взглядом затылок тому, за кем пришёл, и кто знает и видит тебя насквозь. Я учил тебя лучше, чем это, Зима. Баки не может сдержать тихий смешок, вновь опуская взгляд на открытую коробку в своих руках, на мягкой подкладке которой лежит балерина. Сан Саныч самодовольно фыркает в свои усы и достаёт из кармана тёплой вязаной кофты пачку крепких сигарет. Тихо потрескивают поленья в печи. За окном всё громче и громче воет, скребётся в стекло разыгравшийся ветер.

---

Он уходит на рассвете, когда поленья в печи окончательно прогорают, а Сан Саныч задрёмывает в своём кресле, укрытый большим тёплым пледом; уходит, неся в походной сумке коробку с балериной и горсть лимонных советских буфетных конфет; уходит после тихого «я горжусь тобой, Зима» и «спасибо вам за всё», и «ты знаешь, всё, что я делал, было неправильно» и «я знаю, но всё равно, спасибо вам»; уходит, зная, что больше не вернётся, но что будет писать; уходит не в снятый дом, а по той дороге, по которой пришёл; уходит, растворяясь не в белом, как когда-то мечтал, но в окрашивающем небо нежно-розовом, который задолго до его прибытия в аэропорт приобретёт оттенки богатого золотого и красного.

|End|