Полоз

Человеку свойственно ошибаться...

      Полоз чувствует, как комок крови поднимается из горла и с мокрым бульком лопается ей на язык. Дышать невыносимо больно, и что-то посвистывает с каждым движением там, где звуков вообще быть не должно. Мешанина из соли и железа разливается по рту и, кажется, начинает тонкими вязкими каплями бежать с губ.       И ведь даже не добьёт, сукин сын.       Она провожает стекленеющими глазами громадную тень и отчаянно начинает искать рядом совершенно другой силуэт.       Плохо оштукатуренная стена забирает из спины слишком много тепла, вытягивая последние силы.       Паршиво, как же паршиво.       Полоз — тогда ещё Наденька Полозова — спокойный и тихий ребёнок, любящий пазлы и книжки про лесных зверят, однажды случайно выкалывает кубиком глаз мальчику в садике и ничего по этому поводу не чувствует. И, может быть, что-то бы получилось в ней исправить, таскай её мать по психиатрам и ещё психо-кому-то-там, но мать таскает её по батюшкам и бабкам, а серебряный крест на пропитанном ладановым дымом шнурке делиться ответами не спешит.       Иконы, мрачно взирающие из того самого угла квартиры, впрочем, тоже.       Легенды из уст отца звучат гораздо интереснее, но их в её жизни безумно мало. «Миссии» и «работа» забирают у неё что-то важное месяцами, но девочка цепляется всеми фрагментами памяти за эти образы, отсчитывая дни до возвращения папы.       Наденька вырастает в Надю, узнает, что живёт в семье военного, идёт в школу и учится «играть в друзей». Чужую мимику приходится достаточно быстро перенимать и составлять каждый раз ожидаемую реакцию. Необходимость подражать другим в социуме для того, чтобы не казаться странной, раздражает девочку с ранних лет. Все эти ужимки и эмоции кажутся ей лишними и иррациональными, но все вокруг твердят о важности «командной работы» и остаётся только смириться.       Мама и бабушка лепят из неё отличницу, отец — человека.       Годы идут. Редкими, но важными увольнительными и отпусками они пропадают в лесах, изучают базовые навыки выживания и перебирают всю доступную флору и фауну. Отец, сам похожий на волка со своими серьёзными карими глазами под низкими густыми бровями, острым лицом и косым рваным шрамом через губы, водит её звериными тропами и учит выслеживать как добычу, так и хищника.       — Выживет тот, кто увидит противника первым, — кряхтит он, вытаскивая за руки неудачно отскочившую от испуга в трясину Надю. — Но это не значит, что стоит спешить и необдуманно действовать. Можешь влипнуть так, что сама не выберешься.       Резиновый сапог остаётся где-то в болоте, и урок усваивается особенно хорошо.       Воспитание продолжается даже тогда, когда их снова разделяют километры расстояния и приказы свыше. До следующей встречи у Полозовой целый список литературы и впаянная в кости привычка вставать с рассветом на зарядку. После школы она как одурманенная несётся в лес и учится просто ходить, пока её шаги совсем не сливаются с природой в единый шелест, а звери почти перестают считать её за чужую.       Мать раздражённо фыркает, но совсем против не высказывается, пока дочь исправно приносит домой одно «отлично» за другим. Она, в общем, начинает своё дитя внутри побаиваться, вздрагивая каждый раз, когда та бесшумно возникает за спиной. В ней слишком явно сквозит то, что в своё время женщина по юношеской глупости очень поздно разглядела в муже, но менять что-то было поздно.       Мать молится иконам и плачет бабушке в плечо, пока Надя покусывая зубами крестик «проглатывает» очередную книгу.       Полоз — тогда уже Надежда — в классе лучшая не потому что хочет, а потому что может.       На четырнадцатый день рождения приезжает отец с новым шрамом и дорогим подарком — серебряным кольцом в виде змеи. В день получения первого паспорта он берёт её на недельную охоту с палатками и всем вытекающим. Ощущение тёплой руки на голове после первой подстреленной птицы и такого же тёплого одобряющего и полного гордости за дочь взгляда — незабываемо.       Перед костром отец рассказывает много, отец рассказывает страшно и с застывшим лицом, пока Надежда перебирает словно чётки пальцами шариковую цепочку, на которой болтается реплика жетона (оригинал приходится сдавать на время увольнительной). Она сидит, по-птичьи склонив голову на бок, и пропитывается насквозь вкрадчивым хриплым голосом, а нюх будто улавливает сквозящий от историй аромат пороха и запекшейся крови. Непонятный зуд в районе солнечного сплетения не даёт успокоиться из-за дурного предчувствия.       — Errare humanum est…       Отец подводит черту так, будто это была философская беседа о высоком, а не рассказ о реалиях службы и войны, через которые ему пришлось пройти. Это такое клише, что в происходящее крайне плохо верится. Но он не спешит объяснять ни подобную срочность в потребности передать свои знания, ни порыва перейти на латынь. Сигаретный бычок летит в костёр, пламя которого, кажется, ни одного блика не отбрасывает в опустевших глазах. Больше они не говорят.       Ступни в высоких сапогах уходят в мох по щиколотку, когда Полозова спускает курок на выдохе, и пуля рвёт оленихе грудь, но не задевает сердце.       Плохой выстрел, грязный.       Со вчерашнего вечера будто все кости в теле чешутся от беспокойства. Охота начинается нервно и рвано — они договариваются о маршрутах, времени и месте встречи и впервые за всё время расходятся. На олениху Полозова натыкается почти случайно, идя совершенно за другой целью. Но во внезапной встрече она видит призрачную возможность зачем-то показать себя, не думает, слишком торопится в доводящем до дрожи ажиотаже и…       Животное болезненно кричит и убегает прочь, Надя, закинув ружьё на плечо, — за ним.       Что-то со всем этим не так.       Изо рта вырывается влажный хрип — воздух после дождя настолько тяжёлый, что она им почти захлебывается. Ноги несут по кровавому следу как по красной нити, и комья земли вылетают из-под подошв. Однако никакие затраченные силы не стоят награды — в конце пути её ждёт лишь бьющаяся в агонии жертва, которую за ногу пытается оттащить волк. Он весь всклочен, сильно худ и смотрит в ответ с какой-то отчаянной агрессией. Явно одиночка, больной, брошенный стаей или сам из неё ушедший. Такие долго не живут, даже если неудавшаяся добыча Полозовой сможет продлить ему срок на пару дней.       Девушка отточенными движениями готовит оружие к выстрелу, встаёт в устойчивую позицию и целится хищнику прямо в лоб куда спокойнее, чем делала это минуты назад. Зверь рычит и всё будто застывает, стоит только пальцу легко дёрнуться на крючке, но не нажать его до конца. Надя скорее не слышит, ведь всё ещё глохнет от грохочущей в ушах крови, а чувствует, что отец появляется за спиной.       — Остановись.       Приказ четкий и достигающий цели. Дуло всё ещё готового к выстрелу оружия покорно опускается в землю.       — Оставь его, — звучит в дополнение.       Перечить нет смысла, но странная досада заставляет Полозову встрепенуться.       — Но почему? Он же…!       — Твоя ошибка — его добыча, дурёха.       Папа невесомо, но поучительно стучит ей кулаком по макушке два раза. Девушка со вздохом ставит ружьё на предохранитель и закидывает его за лямку на спину. Она оборачивается на вгрызающегося оленихе в горло волка и осознанно впечатывает эту картину в сознание.       Стрелять Полозова — в будущем Полоз — начинает гораздо чище.       Остаток отпуска проходит приятнее. Истории становятся всё менее правдивыми, а больше похожими на путешествия героев в романах (хотя Полозов старший и клянётся, что они и правда пережили всё это с сослуживцами), птица будто сама летит на пулю, костры почти не дымят, а дождь больше не идёт за эти дни. И лишь только брусника, ещё не заставшая первых заморозков, горчит и заставляет сморщиться.       В этот раз перед отъездом прощание особо затягивается. Мать опять в слезах уходит гораздо раньше, боясь навлечь на мужа неудачу своими переживаниями, и в тесной прихожей вновь остаются только двое. Теперь нет никаких наставлений, списков литературы и заданий до следующей встречи. Тишина провисает во всей квартире, изредка прерываясь всхлипами из спальни. Тёплая, изрезанная шрамами ладонь треплет волосы гораздо дольше, чем обычно, и в один момент просто замирает на голове. Мужчина смотрит на уже доросшую до его подбородка дочь и что-то скрытое и глубокое передаёт через этот взгляд. Вдруг вспыхивает осознание — он на самом деле такой же. «Бесчувственный».       Отец ещё раз стукает её по макушке, криво улыбаясь, и, так и не сказав ни слова на прощание, покидает квартиру. За привычным вечерним чтением Надежда теперь попеременно покусывает крестик и реплику жетона на шариковой цепочке и прокручивает змеиное кольцо на большом пальце.       А через два месяца с первым снегом приходит отцовский сослуживец с извещением в руках.       Полозова от впервые в жизни испытанной эмоциональной боли воет так, будто у неё вновь раскрылись лёгкие, и лес вторит ей эхом.       Следующие четыре года проходят как в тумане. Она всё ещё там, в том утре, в погоне за чем-то незримым, и лишь дорожка из алых капель ведёт вперёд. Одна олимпиада за другой, участие в конкурсах, новые и новые книги, сдаёт английский на C1… Надя каждый сезон приносит матери золото по биатлону, занимается страйкболом и увлекается походами. Статус «идеального ребёнка» незаметно впаивается ей в спину, пока воспоминания прокручиваются в голове в тысячный раз в поисках дополнительных деталей. Девушка почти отчаянно ищет что-то в себе и в людях, но не находит.       Впрочем, чтобы узнать ответ, стоит для начала знать, какой вопрос следует задать.       В экзаменах она не особо заинтересована, но сдаёт указанные предметы на очень хорошие баллы, на выпускном не пьёт, но зато выкуривает первую сигарету на встрече рассвета, наконец позволяя себе не улыбаться фальшиво всему обществу вокруг. Дым, вылетающий клубами из лёгких, напоминает пар, вырывавшийся из горла той самой зимой, и горчит на языке. Полозова щурится, прикрывая глаза от солнца красным аттестатом, и цинично рассчитывает, кто из (бывших) одноклассников спьяну утонет в ближайшей канаве. В августе проводит день рождения, пробираясь на могиле отца, и выслушивая причитания от родни.       А в сентябре весь маленький сибирский городок гудит от того, что золотая медалистка оказывается не в медицинском университете, куда подали заявление мать и бабушка, а в военной части.       И через шесть лет Наденька Полозова наконец становится Полозом.