Записки Мышонка — принца и волшебника

Пожалуй, до самого Рождества не происходило ничего примечательного. Я учился, постепенно разбираясь с тем, что у меня получается лучше, а что хуже. Например, чары давались мне легко, а на трансфигурации я обычно мучился. Зельеварение шло бы неплохо благодаря подсказкам Блейза, если бы не моя проклятая брезгливость. И жалостливость. В рецепте, допустим, сказано, что надо покрошить ножом живых пиявок — а мне и жалко их, и отвратительно. Те же проблемы были с гербологией, хотя я почти поборол тошноту от запаха драконьего навоза. На защите от тёмных искусств с нас мало требовали — так, писать эссе о правилах безопасности в волшебном мире и пускать сигнальные искры. Астрономия меня завораживала. Дедушка обожал всё, что связано с космосом, рассказывал о своей встрече с Гагариным и Армстронгом. Поэтому, прижимаясь к телескопу, я каждый раз невольно задумывался: а как там, в космосе? А если волшебник полетит на космическом корабле, может, он ещё лучше справится с задачей? И сможет добраться до Марса? К сожалению, профессор Синистра не говорила нам об этих интересных вещах, но требовала запоминать и зарисовывать созвездия. Конечно, мне бы и в голову не пришло её перебить или поспорить с её программой. В свободное время мы болтали с ребятами. Гарри рассказал, что намерен остаться в Хогвартсе на Рождество. И без сомнений добавил: — Это будет лучшее Рождество в моей жизни! Без Дурслей. Дурсли — это фамилия его тёти и дяди, опекунов. С Гарри у них были не лучшие отношения. — Главное, не вздумай мне ничего дарить! — заметил Гарри. — У меня есть деньги, но совершенно нет возможности что-то купить в ответ. — А у меня нет денег, — пожаловался я, и глаза Гарри округлились: — Чёрт! Я забыл. — Но я могу попросить купить то, что нужно. — Вот этого и не надо, — помотал головой Гарри. — Может, в следующем году… Рождества ждали все. Драко, слегка оправившийся после квиддича (и целования магглорождённой третьекурсницы с Рейвенкло в щёку прямо в Большом зале) снова сделался мерзким. То и дело он заводил разговор о том, как ему жаль всех, кто вынужден остаться на Рождество в замке, причём старался сделать так, чтобы его обязательно услышал Гарри. — Это же жестоко! — как-то не выдержал я. — Жестоко, Драко! Он что, виноват, что лишился родителей? — Забей, — посоветовал Блейз, — дохлый номер. И заорал от ужаса: «Паук!» Притворного ужаса, потому что никакого паука не было. Но их до дрожи боялся Грегори Гойл, а напуганный Грегори становился похож на разъярённого носорога. Блейз считал это забавным. Драко, поёжившись и на всякий случай осмотревшись в поисках паука, поджал губы и обозвал Блейза придурком. Тот ответил. Грегори перестал вопить, и в итоге всё закончилось дракой подушками. Я спрятался за кроватью — эти и зашибить могут. Но, не считая Драко, остальные говорили о Рождестве с искренним предвкушением, да и я едва ли мог удержаться от того, чтобы считать дни. Даже не знаю, кого больше я хотел увидеть. Дедушку, конечно. Но и бабушку тоже. И родителей. И Анну, хоть она и вредная. И кузенов. А ещё, разумеется, миссис Томпсон и мистера Кларенса. Я воображал каждую встречу в деталях, иногда даже на уроках отвлекался. Думал, как потискаю бабушкиных корги. Как улягусь в свою кровать, один в комнате... Что там я! Даже Гермиона то и дело соскакивала с учебных тем на рождественские планы. Хотя, конечно, мы старались не обсуждать этого рядом с Гарри. — А я не поеду, — неожиданно, за день до отправления поезда заявил Рон. — Родители собираются в Румынию, к моему старшему брату Чарли. Он изучает драконов в заповеднике, — мы с Гарри переглянулись, думаю, с одинаковым выражением восторга на лицах. А Рон махнул рукой: — Что я там не видел? А Рождество в Хогвартсе — это отпад. Прикинь, Гарри, мы будем вдвоём в спальне! Целыми днями делай, что хочешь! Гермиона открыла было рот (чтобы, вероятно, напомнить про домашние задания), но Блейз чувствительно ткнул её локтем под рёбра, и она промолчала. А я подумал, что Рон — отличный парень, хоть и грубиян временами. Я не сомневался, что в замке он оставался не потому, что ему надоели драконы, а потому, что он не хотел, чтобы Гарри провёл Рождество в одиночестве. За себя мне стало стыдно. *** — Ваше Высочество, благодарю вас за то, что вы согласились уделить мне время. Я словно попал в прошлое. Четыре месяца назад в этой самой комнате я точно так же стоял и рассматривал мистера Дженкинса. И также думал о том, что эта формулировка об уделённом времени — насмешка. — Прошу вас, садитесь, мистер Дженкинс. Как в прошлый раз, он занял место в кресле, а я — на диванчике. Мистер Дженкинс совершенно не изменился, даже костюм на нём был, кажется, тот же самый — тускло-серый, непримечательный. — Поздравляю вас с первым семестром в школе, Ваше Высочество. Как я понял, вы делаете успехи. Должен признаться, вы оказались не на том факультете, на который мы рассчитывали. Но, по зрелом размышлении, пришли к выводу, что это идёт на пользу нашим планам. Сомневаюсь, что вы планируете стать тёмным магом, не так ли, ваше высочество? — Я не рассказывал о факультете. И об успехах. Почти никому не рассказывал, мистер Дженкинс. Откуда вы об этом знаете? Он омерзительно улыбнулся, и я предположил: — От Джастина? — Что вы! Мистер Финтч-Флетчли пока ещё слишком юн, чтобы выполнять такую ответственную миссию и приглядывать за вами, сэр. Но на старших курсах у нас есть помощники. Вы же понимаете, как волнительно для нас всех отпускать вас в неизвестность? — Не проще ли было бы дать мне возможность писать письма домой? — спросил я, понимая, что не могу сдержать раздражённый тон. Всё было не так. Всё! С самого начала, как только я покинул платформу 9¾, всё пошло кувырком. Вместо мистера Джонсона, моего неизменного телохранителя, меня встретили двое незнакомцев. Джонсон теперь работал в охране кузена Уильяма и никак не мог за мной присмотреть. Миссис Томпсон пошла гувернанткой к кому-то другому, из аристократической, но не королевской семьи. Потому что мне она «больше не требуется». Родители совершали тур по странам Содружества, их вообще не было дома. И не будет — до февраля. Анна, с которой ещё летом мы, кажется, немножко дружили, стала задирать нос и говорить непонятными словами. Слишком взрослая для того, чтобы проводить время с «маленькими мальчиками». Мне было одиноко. До слёз одиноко! И я не осознавал, как сильно привык к неизменному присутствию Блейза, к разговорам с ним, к его шуточкам, иногда злобным, а иногда — по-настоящему весёлым. Ужасные каникулы! И мистер Дженкинс ничуть не упрощал ситуацию своими намёками и обтекаемыми фразочками. — К сожалению, Ваше Высочество, пока это невозможно. Ни одно маггловское средство связи на территории Хогвартса не действует, а допустить магических почтальонов в королевскую резиденцию мы не готовы. Правда, есть и хорошие новости. Мы практически закончили разрабатывать систему подставных адресов. Думаю, уже в следующем году вы сможете писать письма нашим агентам, а они уже будут переправлять их получателям. — Кто ваши шпионы в Хогвартсе? — спросил я, понимая, что за переписку нужно поблагодарить, но очень сильно не желая этого делать. — Простите, Ваше Высочество, этого я сказать не могу. Вам не нужно знать их имена, достаточно того, что это верноподданные Её Величества, умные и серьёзные молодые люди. Кстати, из их сообщений я понял, что вы хорошо чувствуете себя в коллективе. И… — Дженкинс сделал долгую паузу, — сошлись с Гарри Поттером. — Ваши шпионы правы, — резковато согласился я. — Первое меня очень радует. Но второе! Ваше высочество, Гарри Поттер — это очень важная персона в магическом мире, и в другое время мы сочли бы ваше знакомство большой удачей... Но есть предположения, что находиться в его окружении скоро станет опасно. Поэтому я прошу вас прекратить это общение. Я не знаю, каким усилием удержал лицо. У меня задрожали губы от обиды. Но я словно наяву почувствовал, как Блейз сжимает моё плечо, и почти на самом деле услышал его шёпот: «Эй, не реви, Мышонок!» И ответил спокойно: — Аудиенция окончена, мистер Дженкинс. — Ваше Высочество… — Вас проводят. Я встал, и Дженкинс, даже если очень хотел возразить, был вынужден подчиниться. Я нажал на кнопку и вызвал гвардейца, который вывел мистера Дженкинса из гостиной. Но когда за ним закрылась дверь, я упал на диванчик, поджал ноги, сжался в комок и зажмурился. Мне не хотелось плакать. На самом деле, не хотелось. Но мне было одиноко, тоскливо и ужасно грустно. *** За день до Рождества всё изменилось. Временный гувернёр помог мне собраться, несколько часов на поезде — и мы с Анной уже в Балморале. Здесь, в Шотландии, было холодно, снежно и так свежо, что хотелось кричать от восторга. Даже Анна подобрела, оттаяла и засмеялась. Она стала совсем большая — осенью ей исполнилось семнадцать. Она интересовалась общественно-политическими проблемами и собиралась, когда закончит учёбу в школе, поступать в Оксфорд на международные отношения. А потом заниматься судьбой детей в странах Африки. Мы с Анной не были похожи внешне даже в детстве. Но теперь и вовсе нельзя было предположить, что я её брат. У неё были тёмные блестящие волосы, которые она то завязывала в тяжёлый узел, то распускала локонами, большие серые глаза и дедушкин нос с горбинкой. — А ты уже не такой мелкий, — заметила она, ещё пока мы ехали в поезде. — Подрос. На самом деле, всего на два сантиметра. И по-прежнему я был какой-то тусклый, бледный, невзрачный. От поезда нас встретили на машине. Мы ехали и разглядывали холмы и светлый, запорошенный снегом лес. Замок раньше казался мне мрачным, но после Хогвартса он выглядел очень радостно и уютно. А главное, там уже находились бабушка, дедушка и кузены. Пожалуй, я не буду описывать в подробностях наше Рождество, вечера в гостиной, игры с собаками и прогулки. Скажу только, что дедушка умудрился дважды разыграть бабушку. Один раз подменил её чашку на какую-то хитрую, с двойным дном. Бабушка пила и пила чай, а он всё не кончался. А во второй раз он изобразил, будто оглох. К счастью, обман раскрылся прежде, чем в Балморале собрался докторский консилиум. Дедушка хохотал как сумасшедший, а бабушка ворчала. Но мы знали — она тоже любит эти нелепые шутки. Конечно, я рассказал дедушке о школе и о чудесах. Как я и ожидал, сама формулировка «скучное привидение очень скучно преподаёт историю» привела его в восторг. А вот за астрономию ему, как и мне, было обидно. Я долго думал, рассказывать ли ему про тролля, трёхголовую собаку и сумасшедшую метлу Гарри, но в итоге решил промолчать. Мистер Дженкинс наверняка в курсе, пусть у него голова болит. А дедушке незачем лишний раз нервничать. *** — Сюда! Нам столько нужно рассказать вам! Гарри и Рон затащили нас с Блейзом и Гермионой в какой-то тайный проход, переглянулись и выпалили хором: — Гарри подарили мантию-невидимку! — Снейп хочет пройти мимо трёхголовой собаки и что-то украсть! Снова переглянулись. Рон вздохнул, махнул рукой и сказал: — Ладно, давай ты. Приключения ребят начались с того, что на Новый год Гарри подарили удивительную вещь — мантию, которая позволяла становиться невидимым. — Ужасная редкость! — пояснил Рон. — Это не новодел, — добавил Блейз, изучив серебристую струящуюся ткань. — У мамы есть мантия-невидимка, но совсем не такая… — Кто её прислал, не знаю, но в записке говорилось, что она принадлежала моему отцу, — добавил Гарри, а Блейз серьёзно кивнул: — Тем более! Мама ругается, что мантии-невидимки держат чары года три-четыре. Это какой-то старый артефакт. Гарри спрятал мантию и продолжил рассказ. Заполучив мантию, он, конечно, не мог её тут же не опробовать. Но решил, что хулиганить с такой ценной вещью, да ещё и наследством папы, будет неправильно. Поэтому отважился пройтись ночью к Пушку. В первую ночь он увидел, как Снейп выходил из-за двери, мрачный и раздражённый. А во-вторую он застал его в коридоре, разговаривающим с профессором Квиреллом. — Это выглядело так, словно он запугивает его или что-то в этом роде. — И, кстати, вы не знаете, кто такой Николас Фламель? — неожиданно спросил Рон. Я нахмурился. Имя звучало ужасно знакомо. Гермиона покачала головой. А Блейз посмотрел на нас всех как на идиотов и уточнил: — Серьёзно?! Кто такой Фламель? Вы с Луны свалились?! Берти? Грейнджер? — он выдохнул. — Он величайший алхимик начала пятнадцатого века, меценат, учёный и… Единственный известный ныне живущий создатель философского камня! — Ныне живущий? — переспросил Рон. — С пятнадцатого века? — Философский камень дарует бессмертие и превращает металлы в золото. Так что Фламель очень старый. И довольно богатый, — ухмыльнулся Блейз. — Заумный хитрый старикашка! Мама бывала у него в гостях несколько раз, пока они не поругались. А что? — А то, — мрачно сказал Гарри, — что Пушок охраняет некий предмет, принадлежащий Николасу Фламелю. — И это вряд ли философский камень, — пробормотал Блейз. — Что? Фламель в жизни его из рук не выпустит. Мама один раз про камень спросила, и её выставили за дверь. А защита дома у него такая, что Хогвартс отдыхает. За шестьсот лет успел наворотить. — Но если это философский камень… — начал Гарри. — Поттер, головой подумай! Ну, ты бы сам положил бы такую штуковину в школе? А ты, Берти? Я помотал головой: — Я бы под охрану поместил. И никому бы не говорил, куда. Ну, как всякие секретные проекты хранятся. — Тогда что это? — спросил Рон в пустоту. — И зачем оно Снейпу? — С философским камнем было бы ещё понятно, — протянул Блейз. — Снейп же зельевар, они все мечтают поизучать камень. Мама бы тоже попыталась залезть, не сомневаюсь! Но камня там быть не может. Какой-то артефакт. У нас было только описание Гарри — длиной и шириной с его ладонь, завёрнуто в коричневую бумагу. — Знаешь, это напоминало камень, — заметил Гарри. — А ты думаешь, философский камень — это камень? — фыркнул Блейз. — Никто его не видел, но у мамы есть теория, что он должен быть жидким или тягучим. Исходя из состава и цепочки превращений. Хотя, может, и булыжник, Мордред его знает! — А вообще, — произнёс я, когда все затихли, — мы вроде бы решили не лезть в это дело. Да? Гарри и Рон вздохнули, но согласились. И, выбравшись из прохода, мы ещё долго бродили по школе, наслаждаясь последним днём каникул и болтая про всё на свете. А потом вышли на улицу и играли в снежки, пока окончательно не замёрзли.