Записки Мышонка — принца и волшебника

Выезжать на вокзал нужно было через полчаса. Я планировал провести это время у себя в классной комнате, проверяя, всё ли собрано, и, возможно, болтая с сэром Томасом. Но вместо этого был вынужден выйти в гостиную, где меня уже ждали мистер Дженкинс и Паркер, напряжённо замерший у окна. — Есть новость, которую вам лучше узнать заранее, Ваше Высочество, — без приветствий сообщил Дженкинс. — Министр Фадж не нашёл другого способа контролировать директора Дамблдора, кроме как отправить в школу свою чиновницу. Уже сегодня вам представят наблюдателя за учебным процессом — Долорес Джейн Амбридж. Возможно, вы помните её. Я наморщил лоб. Имя казалось знакомым, а вскоре в памяти всплыл и облик: секретарь суда на деле Блэка, низкая полная женщина с тоненьким голосом девочки. — Вижу, что помните. В июне мадам Амбридж была назначена первым заместителем министра. Она — человек Фаджа целиком и полностью. — И что она будет делать в школе? — спросил я. — Шпионить за директором? — Шпионить могут и другие. Полагаю, главная задача этой женщины — дискредитировать Дамблдора, и, если получится — устранить из школы нескольких преданных ему людей. Она почти получила пост преподавателя защиты от тёмных искусств, но потом внезапно отказалась от него в пользу другого, знакомого вам кандидата, — Дженкинс сложил руки за спиной и поджал тонкие губы, — вы ведь помните мистера Гилдероя Локхарта? И вот тут я пожалел, что стою, а не сижу. Локхарт преподавал у нас всего два месяца, когда я учился на втором курсе, и это были худшие уроки за всю историю Хогвартса. — Локхарт возвращается?! — воскликнул я изумлённо. — Он же… — Обманщик, бездарь и, вероятно, мошенник, — подал голос Паркер. — Логически, это несомненно так, но доказательств мы пока не нашли. А когда кавалер Ордена Мерлина выражает желание учить детей защите от тёмных искусств, у директора просто нет права ему отказать. Тем более, что очереди из желающих занять пост не выстраивается. Но, сэр, Локхарт — это не ваша проблема. — А Амбридж? — уточнил я. — Тоже, — вместо Паркера ответил Дженкинс. — Министр Фадж хотя бы на словах остаётся нашим союзником до тех пор, пока мы не настаиваем на возвращении объекта №6 из мира мёртвых. Амбридж будет аккуратна и не станет вас задевать. Однако я должен вас предупредить: возможно, она будет провоцировать мистера Поттера. «Пророк» всё лето писал о том, что он выдумал эту историю с Риддлом, чтобы получить больше славы после Турнира, и… — он кашлянул, — скажем так, если это удастся подтвердить, это будет Фаджу только на руку. — Гарри не перестанет говорить о том, что считает важным, — сказал я без тени сомнений. — Он никому не позволит называть себя лжецом! — Не уверен, что кто-нибудь спросит его позволения, — вздохнул Паркер. — Нас мало интересует мистер Поттер, но, если он хочет быть полезен, я бы советовал ему сохранять вид оскорблённого достоинства. Не нужно отказываться от своих слов, но и лезть в споры не стоит. Наиболее выгодными будут комментарии в духе: «Я предупредил» или «Однажды мы узнаем, кто был прав, надеюсь, что не слишком поздно». Паркер подмигнул мне, а Дженкинс недовольно выдохнул, и мне подумалось, что он был против этого небольшого инструктажа. По счастью, ничего сказать он не успел. — Время, время! — воскликнул Паркер. — Грюм уже ждёт в машине. Дженкинс остался в гостиной, а с Паркером и Грюмом я простился на вокзале, уже за барьером. — Бывай, парень! — проскрипел мой телохранитель, непрестанно обшаривая платформу цепким взглядом волшебного глаза. — Увидимся в Хогсмиде. — До встречи, мистер Грюм, — улыбнулся я и, в приступе сентиментальной приязни, добавил, обращаясь к Паркеру: — До встречи, человек-насекомое. — Паук, сэр! Паук! — патетически воскликнул Паркер, схватившись за грудь, словно его настиг инфаркт. — Клянусь, следующим летом вас ждёт углублённый курс общей биологии. Пауки — не насекомые. У насекомых шесть конечностей, чтобы вы знали! Я покраснел, стыдясь своей промашки, а Паркер вдруг потёр подбородок и произнёс серьёзно: — Стойте! Шесть конечностей — это насекомое… Кентавр — это насекомое?! — Ни слова о насекомых больше! — взмолился я. — Вы первый начали, сэр! Я найду вам хорошего преподавателя, не переживайте. — Ну, хватит! — гаркнул Грюм недовольно. — Развели тут… Но я продолжал посмеиваться, заходя в поезд и выбирая купе. Грюм уложил наверх мой чемодан и добавил на прощание, без крика, тихо и очень вдумчиво: — Помни, парень, постоянная бдительность! — Я помню, сэр. Чем вы будете заниматься в течение года? — Найдётся работёнка, — Грюм усмехнулся. — И хорошо бы не отвлекаться от неё на ваши проблемы, понял? — Понял, сэр. На том мы и расстались. Как обычно, я прибыл сильно заранее и успел заскучать к тому моменту, как в купе зашёл Блейз. Он медленно задвинул дверь, направил палочку на замок, произнёс: «Коллопортус» и дождался щелчка. А потом обернулся ко мне и сказал убитым голосом: — Они поженились. — Что?! — Тайная церемония, были они двое, священник, регистратор из итальянского министерства и… — он перевёл дух, — ну, и я. Я ошарашенно переваривал новость, при этом пытаясь найти слова, которые хоть как-то смогут поддержать друга. И, наконец, спросил: — Это не первый брак твоей мамы, да? Ничего страшного же не случится… — Ты не понимаешь! — вздохнул Блейз, падая напротив меня. — В этот раз всё по-другому. Там был священник, Мордред его подери! И она сказала мне (мне!), чтобы я вёл себя мило. А теперь мне весь год пялиться на эту гнусную рожу! — переведя дух, Блейз продолжил говорить, невнятно, торопливо и нервно. — Она как будто голову потеряла! Зачем он нам вообще сдался? Ни денег, ни… Мы поругались из-за этого придурка! — Что случилось? — уточнил я осторожно. Было видно, что он на взводе: тронь неудачно — и взорвётся. Я опасался, что этот вопрос как раз и станет последней каплей, но Блейз, наоборот, обмяк на сиденье и пробормотал: — То и случилось. Я спросил, что она в нём нашла, если у него всей недвижимости — какая-то халупа в английской глуши, и страшный он как смерть. Она ответила как-то невнятно, а я ляпнул… Не важно. — Блейз посмотрел на меня, перевёл взгляд на свои руки, сжал их в кулаки и закончил скомкано. — Придурки! Пойду, позову остальных, они уже мимо прошли! — и, подскочив и открыв дверь, он крикнул друзьям, что мы здесь. Они рассовали по местам чемоданы, поставили клетки с совами, а Гермиона выпустила своего рыжего кота, который тут же свернулся клубком на багажной полке. — Ну, — сказал Рон, теребя мантию на груди, — увидимся. — Куда это вы? — не понял Блейз, а Гермиона улыбнулась и воскликнула: — Точно, вы не знаете! Мы с Роном теперь старосты. Нам нужно в вагон старост, потом придётся патрулировать коридоры. Но мы обязательно заглянем попозже, сколько всего надо рассказать! — Увидимся, — махнул рукой Гарри, как мне показалось, без особой радости, и сел рядом со мной. Рон и Гермиона вышли. Блейз прислонился спиной к стеклу, вытянул ноги на сидении и, зевнув, спросил: — Как суд? — Отлично, просто отлично! — Гарри слегка замялся, но ответил бодро. Я уже знал, что, разумеется, никто не стал исключать Гарри, но подробностей мне не сообщали. — Что? — вдруг протянул Гарри удивлённо. — Никто не скажет мне, что я идиот? — Похоже, уже сказали, — пожал плечами Блейз, — чего повторяться-то? — Я думал, Гермиона мне оторвёт голову. И мистер и миссис Уизли тоже… Хотя, кажется, они больше на Сириуса сердились. А Дамблдор не желает со мной разговаривать. Да чёрт возьми! — Гарри вдруг шарахнул кулаком по столу. — Все так ведут себя, словно я сбежал из-под ареста! Но я же не узник! Никто не желает рассказывать мне, что происходит с Волдемортом, но все ждут, что я буду как пай-мальчик сидеть на Тисовой и питаться грейпфрутом вместе с кузеном? Размечтались! — Извини, перебью. Насчёт этого имени… — проговорил я и поделился с друзьями тем, что сказал мне Дженкинс. Гарри нахмурился и спросил: — Почему тогда Дамблдор так его называет? — Вероятно, — предположил Блейз, — Дамблдору плевать, найдут его или нет. Меня интересует другое. Если Риддл — номер шесть, то кто остальные пятеро? — Дамблдор у них под номером четыре, — ответил я, а Гарри взъерошил волосы задумчиво и проговорил: — Он же величайший волшебник. Почему только четыре? Кто может быть сильнее? — Не сильнее, — возразил Блейз. — Опаснее. Дамблдор раз пять отказывался от кресла министра магии, он не станет захватывать власть или что-то в этом роде. Я не стал говорить этого вслух, но подумал, что старейшина О’Куинн, пожалуй, может занимать в этом списке и более высокое место. Гарри и Блейз продолжали гадать, а тем временем, загудев и выпустив клубы пара, поезд тронулся. Я спросил: — Где Драко? — В вагоне старост, — ответил Блейз. — Ну, что? Кого-то же должны были назначить. Это не ты, не я, и я готов держать пари на крупную сумму, что это не Винс и не Грег. — Теодор? Блейз покачал головой: — Мы столкнулись на вокзале. Нет. — И всё же странно, — заметил Гарри, — что Драко не заглянул. Мы замолчали. Я думал о том, что сказал мне Теодор Нотт в последний день семестра: всё изменилось, потому что Волдеморт вернулся. Я верил (да все мы верили, если честно), что Драко это не коснётся, что он останется нашим другом. Но вдруг мы ошиблись? К нам заглянул Невилл Лонгботтом, посидел немного, показал мерзкого вида серый пупырчатый кактус под названием «Мимбулус Мимблетония», и даже предложил продемонстрировать, что он делает, но Блейз, приоткрыв один глаз, предупредил: — Если на меня попадёт хоть капелька гноя, завтра утром ты будешь признаваться в любви профессору МакГонагалл на весь Большой зал. Невилл содрогнулся и заметил, что, пожалуй, действительно, купе — не лучшее место для демонстрации. Но он обязательно покажет. Как-нибудь в другой раз. Потом зашёл Джастин. Он сильно вырос за лето, а над верхней губой у него появились нелепые, но достаточно густые усики. Мы немного поболтали о разном, правда, сесть ему не удалось: Блейз притворился, что крепко спит, и даже не подумал освободить место. Только под конец разговора я заметил, что обращался Джастин всё время исключительно ко мне, а на вопрос Гарри о том, кто у них староста факультета, не ответил вовсе. — Кстати, Берти, — улыбнулся Джастин, уже собираясь уходить, — не хочешь к нам в купе? Во всяком случае, у нас никто не повторяет бредовых теорий про Сам-Знаешь-Кого. Поспокойнее как-то. — Что ты хочешь этим сказать, Финч-Флетчли? — тут же огрызнулся Гарри. — Ничего, Поттер, — Джастин мазнул по нему презрительным взглядом, — только думаю, что Его Высочеству не подходит общество лжеца и фантазёра. Или… — он посмотрел на меня и слегка прищурился, — ты же не веришь в его слова, правда? — Мы не обсуждаем эту тему, Джастин, — ответил я, буквально заставляя себя выговаривать эти слова, потому что видел, как прищурился Гарри, видел охватившее его напряжение. — Нет, серьёзно, — продолжил Джастин, — ты как считаешь, вернулся он или нет? Я выдохнул через нос, понимая, что звук вышел слишком заметным, и повторил именно то, что требовалось: — Прости, но без комментариев. — Я же не пресса… — В любом случае, — строго возразил я. — Позиция королевской семьи по этому вопросу на данный момент не разглашается. Но спасибо за приглашение. Возможно, я загляну к вам позднее. — Ладно, — настороженно кивнул Джастин и вышел, а Гарри рявкнул: — Что это было?! Что значит — «без комментариев»? Ты же знаешь, что… Даже Блейз перестал изображать спящего, приоткрыл глаза и посмотрел на меня с большим интересом. — Прости, Гарри, — сказал я искренне. — Мне запретили комментировать возрождение Риддла. Конечно, я знаю. Просто… не могу об этом говорить. — Но это бред! — Гарри повернулся ко мне всем корпусом, при этом слегка отодвигая. — Ты же помнишь, что сказал Дамблдор? Гласность — наше оружие. Мы должны говорить… — Я помню. Но есть другие обстоятельства, они тоже важны, — как мог, я пересказал друзьям разговор с Дженкинсом и передал Гарри совет Паркера. — Значит, — Гарри дёрнул одним уголком губ, — ты думаешь, что эта дурацкая возня важнее, чем реальное возрождение Волде… Риддла? — Я думаю, — ответил я с сожалением, — что у меня есть долг перед страной. И есть те, кто понимают ситуацию лучше, чем мы с вами. — Никто не понимает ситуацию лучше, чем я! — отрезал Гарри. — Никого из этих политиканов не было на том кладбище! Никто не сражался с ним лицом к лицу! — и прежде, чем я успел его остановить, он вышел из купе, резко закрыв за собой дверь. — Это будет адский год, — со стоном заявил Блейз. Почему-то я был склонен с ним согласиться. *** Я надеялся поговорить с Драко на пиру, но он как нарочно сел между Винсентом и Грегори. Они оба, так же, как и Теодор, проигнорировали мои приветствия, словно я был пустым местом. Блейз сел так, чтобы отгородить меня от них, и пробормотал: — Придурки. — Всё нормально. Это было ожидаемо, да? Хотя, признаюсь, меня это задело. Даже зная, что будет куда труднее, я всё же оказался не готов к тому, что ребята, с которыми я четыре года делил спальню, перестанут со мной разговаривать. Пришло неприятное осознание: надо радоваться, что Блейз рядом. Без него всё могло бы быть хуже. В смысле — ещё хуже. — Чем это воняет, не знаете? — громко спросил кто-то из шестикурсников, наморщив нос. — Так с нами за столом грязнокровка! — ответил другой, и оба расхохотались, словно пошутили очень остроумно. Я опустил глаза в тарелку, стараясь сделать вид, что меня это никоим образом не задевает. Просто не может задеть. Глупые детские обзывательства — реакция на страх и беспомощность, вот и всё. — Не обращай внимания, ладно? — сказал я Блейзу, который стиснул руки в кулаки. — Это ты мне говоришь? — хмыкнул он, слегка расслабляясь. — Они продолжат болтать, если не заткнуть им пасти. — Пусть болтают. Блейз покачал головой, и я понял, что этот разговор мы не закончили. К счастью, ужин на время отвлёк всех от проблем, а перемены в преподавательском составе вызывали всё больше вопросов и удивления. Мадам Амбридж, сидевшая слева от директора, совершенно не изменилась со слушания по делу Блэка, только теперь вместо строгой чёрной мантии в этот раз на ней была какая-то розовая пушистая хламида, а чёрный девчачий бантик в кудрявых седеющих волосах создавал крайне странный образ. — Ваши ставки, дамы и господа, — произнёс Блейз громко, — снимает ли она бантик, когда берёт в руки плётку? — Зачем ей плётка? — пробормотала Панси изумлённо, и я готов был поддержать её вопрос. Но кое-кто захихикал, а Блейз принялся отвечать, и я почти сразу же передумал и решил, что НИЧЕГО не хотел бы знать на эту тему! Но кто бы меня спросил? Профессор Локхарт в нежно-бирюзовой мантии что-то эмоционально и проникновенно рассказывал профессор Бербидж, причём судя по её лицу, нёс он полную ахинею. А вот третье новое лицо было мне смутно знакомо: немолодая женщина с жёстким подбородком, седовласая и загорелая, кажется, в прошлом году на несколько дней заменяла Хагрида. И теперь она сидела на его месте, тогда как его самого видно не было. И возникал вопрос: куда это он делся и не случилось ли что с ним в том путешествии, в которое они собирались с мадам Максим в начале лета? Наконец, с едой было покончено, и профессор Дамблдор взял слово. Он представил новых преподавателей (причём имя Локхарта было встречено шквалом аплодисментов), напомнил правила и добавил в конце: — Также в этом году в школе будет присутствовать мадам Долорес Амбридж, заместитель министра магии и… — он сделал небольшую паузу, — наблюдатель. — Кхе-кхе, — раздался на весь зал странный высокий звук. Дамблдор обернулся на Амбридж и тут же сел, уставившись на неё заинтересованным взглядом. Только тогда я понял, что она поднялась на ноги — с её ростом разница была не слишком-то заметна. — Как приятно, — высоким тоненьким голосом воскликнула мадам Амбридж, — снова оказаться в Хогвартсе и увидеть столько счастливых маленьких лиц, обращённых ко мне! Блейз рядом поперхнулся и закашлялся, по залу прошли шепотки. Не знаю, кто писал этой женщине речь, но вышло у него так себе. — Я надеюсь, что за этот год мы все познакомимся и станем очень хорошими друзьями! — Нет, ну, некоторые преимущества в таком росте есть. А если она ещё и заткнётся, дружба выйдет что надо, — сообщил Блейз в пространство, и некоторые из старших ребят заржали. Я подумал, что в этих словах однозначно кроется какой-то пошлый намёк, но, к своему счастью, не сумел его считать. — Министерство магии неизменно считает обучение юных волшебников и волшебниц делом чрезвычайной важности. Редкостные дарования, с которыми вы родились, могут быть растрачены впустую, если их не развивать и не оттачивать бережными наставлениями. Древние навыки, которые выделяют волшебное сообщество из всех прочих, должны передаваться из поколения в поколение — иначе мы потеряем их навсегда. Беречь, приумножать и шлифовать сокровища магических познаний, накопленные нашими предками, — вот первейшая обязанность тех, кто посвятил себя благородному делу преподавания! Она оглядела коллег, но особого энтузиазма не встретила — только Локхарт расцвёл в улыбке, словно это лично он «берёг, приумножал и шлифовал». Не покладая рук. — Каждый новый директор Хогвартса привносил в трудное дело руководства этой древней школой нечто новое, — продолжила Амбридж, — и так оно и должно быть, ибо без прогресса нашим уделом стали бы застой и гниение. Однако прогресс ради прогресса поощрять не следует, ибо большая часть наших проверенных временем традиций в пересмотре не нуждается. Итак, необходимо равновесие между старым и новым, между постоянством и переменами, между традицией и новаторством, потому что иные из перемен приносят подлинное улучшение, в то время как другие с течением лет выявляют свою ненужность. Ученики шушукались. Кто-то, отвлёкшись, болтал о своём, четверокурсники напротив заспорили о достоинствах и недостатках новых моделей «Нимбуса», слева от меня Панси и Милли Булстроуд обменивались впечатлениями от летних поездок. Но я слушал, не отвлекаясь, тем более, к счастью, речь подходила к концу. — Точно также некоторые из старых обычаев подлежат сохранению, тогда как от тех из них, что обветшали и изжили себя, следует отказаться. Сделаем же шаг в новую эру — в эру открытости, эффективности и ответственности, сохраняя то, что заслуживает сохранения, совершенствуя то, что должно быть усовершенствовано, искореняя то, чему нет места в нашей жизни, — сообщила мадам Амбридж и села, продолжая довольно улыбаться. — Благодарю вас, мадам, за очень содержательное выступление, — сказал Дамблдор. За гриффиндорским столом Гермиона, видимо, объясняла Гарри и Рону, почему именно выступление оказалось «содержательным». Я молчал. Блейз, покачав головой, заметил без тени насмешки: — А я говорил. Это будет адский год. И я все больше опасался, что он был прав. Тем более, что поговорить с Драко тем вечером мне так и не удалось: его действительно назначили старостой, и он сделал вид, что крайне увлечён новыми обязанностями. Что интересно, второй старосте, Панси, они никак не мешали общаться со всеми, с кем ей хотелось.