***
Горшенёв, пробыв у Князевых неделю, очень уж к Андрею привык. Поэтому возвращение домой далось ему очень не легко. Хоть атмосфера в доме более менее наладилась и отец по возможности не придирался, было тоскливо. Работа, появившаяся не случайно, а ради определённой цели, эту тоску, конечно, прогоняла. Но ночью, когда мозгу и телу нужно было отдыхать, Андрей из головы не вылезал, прочно там обосновавшись. Горшенёв понимал, что чувствует к Андрею что-то, выходящее за рамки дружбы, но признать этого не мог. Не должно так к парню тянуть, это ненормально. Отец точно убьёт, если узнает. Педерасты, так он их называл. Гомосеки, ядовито звучало из его уст, когда он однажды вечером рассказывал жене, что его далёкие коллеги поймали одного из них. Ужасное отношение, унизительные экспертизы, срок по статье. Вот, что ждало бедного парня за любовь. Мише было страшно. Каждый раз, глядя на Андрея и чувствуя, как вспыхивает в груди, он не принимал это, пытаясь вызвать в себе отторжение. Но, конечно, ничего не выходило. Андрей был необходим Мише как воздух. С ним он чувствовал себя свободным, а это для Горшенёва много значило. Именно поэтому, из раза в раз Миха сдавался, проигрывал сам себе, позволяя прикосновения, мысли, чувства. За последние дни, что они встречались только на репетициях, Горшенёв соскучился так, что Андрей ему приснился. Прямо накануне своего дня рождения. Они были у него дома. Как и всегда сидели в князевской комнате. Андрей снова рисовал свои сценки, а Миха пытался подсмотреть, не имея привычки ждать, когда тот закончит. Тут завязался небольшой шутливый бой за тетрадку и Князев применил такое опасное оружие, как пальцы, проходящиеся по рёбрам. Миша, очень чувствительный к щекотке, тут же оказался повержен и уложен на лопатки с последующим обездвиживанием. Андрей прижимал его запястья к постели и нависал сверху, победоносно улыбаясь. Миша, сдавшись и откинув голову на подушку, просто смотрел. А потом, сам от себя не ожидая, резко приподнялся, впечатываясь своими губами в чужие. Что было дальше, Горшенёв так и не узнал, тут же проснувшись. Тело бросило в пот, а мозг лихорадочно заорал, требуя досмотреть. Но, сколько бы Миша не пытался, уснуть снова у него не получалось. Промучавшись бессонницей остаток ночи, Горшенёв вздохнул с облегчением, когда за окном посветлело. Утро медленно вступало в свои права, а это значило, что можно было вставать. Поднимаясь с кровати, Миша кинул взгляд на брата, тот сладко спал. Поэтому, не желая будить младшего, старший принял решение уйти в ванную. Там, быстро скинув одежду, залез в ванну, наглухо задвинув шторку. Включив душ, Миша подождал, когда вода нагреется, а потом направил лейку на себя, с блаженным стоном откидываясь на стенку. Постоять вот так, в тишине, под горячими струями воды Горшенёв любил. Это было его, так сказать, маленькой слабостью. Жаль, что сделать это можно было крайне редко. Отец считал, что мужчина должен мыться быстро, не оставляя себе времени, чтобы расслабиться. Потому что «размываться», как он всегда говорил, это по-бабски. А он хотел вырастить настоящих мужиков, поэтому никаких долгих нахождений в ванной быть не должно было. Но сейчас, когда они с матерью ещё спали, Миша мог себе это позволить. Наслаждаясь теплом и чувствуя, как затёкшие за ночь мышцы расслабляются, Горшенёв закрыл глаза, впадая в некий транс. Стоило только словить полный дзен, как в голове всплыли обрывки сна, а точнее самого его конца. Видя в своём воображении Андрея, его губы и их поцелуй снова, Миша ощутил, что в его животе словно завязывается тугой узел. Осознав, что возбуждается, Горшенёв резко открыл глаза, прогоняя ведение. Вмиг стало стыдно. Щёки залил яркий румянец, а рука крутанула барашек в сторону, включая холодную воду. Холод тут же отрезвил. Жар, распространившейся по телу, постепенно стихал, уступая ознобу. Когда терпеть стало совсем невмоготу, Миша вернул воде нормальную температуру и потянулся за шампунем, намереваясь помыть голову. Как сегодня смотреть Андрею в глаза, он не знал.***
Предвкушение праздника заставило Андрея подняться ни свет, ни заря. Правда, родители уже не спали и, когда тот вышел на кухню, тут же кинулись поздравлять. Получив свою праздничную порцию объятий и поцелуев, Андрей пошёл умываться. Когда вернулся, на столе уже стоял домашний, украшенный зажёными свечами, торт. Хорошенько подумав и загадав самое заветное желание, Князев набрал в грудь побольше воздуха и задул свечи, снова получая порцию поцелуев от матери и крепких объятий от отца. Уже хотел сесть за стол, чтобы съесть кусочек наверняка восхитительного торта, как родители, заговорщически переглядываясь, достали откуда-то из шкафа коробку, перевязанную бантиком. Это была видеокамера. Настоящая, дорогущая видеокамера. Андрей не мог поверить своим глазам. Он, говоря о ней родителям, даже не думал, что те действительно её купят. Держа столь желанный аппарат в руках, Князев чувствовал, как его затапливает чувство любви и благодарности, а также понимания, что его родители — самые лучшие на свете. Теперь инициатором обнимашек стал уже сам именинник. Крепко обнимая своих стариков, Андрей понял, что именно они те, кто должен быть записан в память устройства самыми первыми. Запечатлев несколько кадров, семейство принялось завтракать. Электричка родителей уходила от вокзала в десять, и поэтому, стоило маленькой стрелке чуть чуть перевалить за цифру девять, те уже стояли на пороге, озвучивая последние наставления. Андрей слушал внимательно, усыпляя бдительность старших. Когда с нравоучениями было покончено, мать поцеловала сына на прощание и Андрей остался в квартире один, предвкушая сегодняшний вечер. В районе шести вечера, как и договаривались, в квартиру потихоньку начали набиваться подростки. Пришли несколько одногруппников, трое бывших одноклассников, пара их друзей, ещё несколько знакомых. Все, как один, в подарок несли разного рода алкашку, поэтому, с началом веселья, проблем не возникло. Из радиоприёмка звучала какая-то популярная музыка, гости выпивали, смеялись, наворачивали приготовленные Надеждой Васильевной салаты, а Андрей ждал. Самые близкие, самые лучшие друзья запаздывали. Прошло около получаса, когда те наконец появились. Первым в квартиру зашёл Балу. Он хлопнув Князева по плечу, принялся дёргать того за уши, проговаривая поздравления. Уши начали гореть разе так на двенадцатом, но Андрей стерпел все положенные семнадцать и засмеялся, увидев подарок. Целый мешок лотерейных билетиков. Чтож, это было вполне в шуркином стиле. Поблагодарив друга, Князев вручил ему бутылку пива и тут же попал под поздравления старшего Саши, который, пожелав ему всего самого нужного, достал из-за пазухи журнал. Эротического характера, надо сказать. Где тот его взял, было не понятно, но подарок Андрею понравился. Будет что вечерком глянуть. Вручив Поручику бутылку того же пива, что и Балунову, именинник наконец добрался до Горшенёва, что всё это время стоял в дверях. За спиной у Миши болталась гитара, а в руках он держал пакет, ручки которого были перевязаны цветной мишурой. Когда Балу с Поручиком разулись и продвинулись дальше в квартиру, в коридоре сразу стало чуть больше места и тот наконец смог войти, закрывая за собой дверь. Закончив с замком, Горшенёв протянул Андрею пакет: — Андрюха, с днём варенья тебя, — произнёс он, улыбаясь. А потом, не медля, тут же обнял именинника двумя руками, до боли сжимая рёбра последнего. Почувствовав такое родное тепло, Князев прерывисто вздохнул и счастливо заулыбался, Миша наконец-то был рядом. Постояв в таких долгожданных объятиях несколько минут, буквально дыша друг другом, Андрей потихоньку отстранился. Пакет, подаренный Михой, был довольно тяжёлым, и Князеву не терпелось посмотреть, что же там такое. Поставив его на тумбочку, Андрей уже принялся развязывать своеобразное украшение в виде мишуры, как был остановлен, мягко схваченный за запястье: — Княже, — проговорил смутившийся под вопросительным взглядом именинника Горшенёв, — давай ты вечером посмотришь? Князев, удивлённый такой просьбой, прекратил своё занятие, соглашаясь: — Ладно, вечером так вечером, — улыбнулся Андрей и, собрав все свои подарки, поспешил отнести их в свою комнату, оставив Мишу разуваться в коридоре. Сняв гады, Горшок схватил оставленную Князевым бутылку жигулёвского и направился вглубь квартиры, присоединяясь к празднику.***
Вечеринка была в самом разгаре и прошло не менее четырёх часов, когда Андрей, выпивший несколько бутылок пива и добравшийся до коньяка, почувствовал, как его начало мутить. Он, прервав свой разговор с Поручиком и парочкой бывших одноклассников, неуклюже встал, отправляясь на балкон. Прикрыв балконную дверь, Князев опёрся на перила, вдыхая морозный воздух. В голове немного прояснилось. Прохлада отрезвляла и заставляла тошноту отступать. Мутить стало намного меньше. Простояв на балконе не больше пяти минут, Андрей почувствовал, что замёрз. Всё-таки было ещё только начало февраля. На улице лежали сугробы и температура воздуха держалась всё ещё ниже нуля. Поэтому, стоять вот так, в одной майке и джинсах, было довольно холодно. Князев уже собрался идти назад внутрь, когда услышал, как бряцает балконная дверь. Не успел он обернуться, чтобы посмотреть, кто пришёл, как на его плечи накинули что-то тёплое. — Ну и чего ты раздетый выперся? — недовольно спросил Горшенёв из-за спины. — Плохо стало, — ответил Андрей поплотнее закутываясь в телогрейку. Миша, должно быть, взял первое, что попалось под руку. — А сейчас как, полегчало? — сменил голос с недовольного на обеспокоенный Горшок, поддаваясь вперёд и пытаясь заглянуть Князеву в глаза. — Нормально, — кивнул Андрей, чувствуя, что тошнота действительно почти отступила, уходя куда-то очень глубоко. — Хорошо, — успокоился Миха, удовлетворённый таким ответом. А потом поддался ещё ближе, обвивая князевскую талию руками и кладя подбородок на его плечо. Так было хорошо. Так было нужно. Андрей даже через несколько слоёв одежды чувствовал, какой Горшенёв горячий. Он был словно печка, что буквально создана для того, чтобы об неё греться. Князев, плотно окутанный Мишей, этим и занимался, чувствуя как его жар передаётся и ему, особенно в том месте, где были михины ладони. Большие, тёплые и так правильно находящиеся на его животе. — Спасибо, — вдруг поблагодарил Андрей в тишине, спустя несколько минут. Горшок, словивший полное долгожданное единение, даже вздрогнул, настолько это было неожиданно. — За что? — не понял Миша. Вроде, ничего такого, за что его надо было благодарить, он не сделал. Но у Князева, видимо, было другое мнение и он поспешил пояснить: — За тепло, Мих, — произнёс он расплывчато. — Да-к, — тихо усмехнулся Горшок понимая по-своему, — я же видел, что ты без куртки вышел. Не хотел, чтобы ты замёрз. — Не, Мих, не за куртку, — попытался объяснить Андрей, — ну за куртку тоже конечно, но я не об этом, — поправил он себя, собираясь с мыслями. — А о чём тогда, Андрюх? — тихо спросил Горшенёв, замирая. Он начинал понимать. — За тепло, Мих, — повторил Князев, глотнув побольше воздуха. Тоска, что преследовало его последний месяц, наконец отступила и Андрей понял, что хочет, чтобы так было всегда. Он и Миха. Рядом. Поэтому продолжил: — За тепло рядом с тобой, Миш. Когда мы вместе. Андрей сказал и, быстро, не медля, опустил свои руки поверх Мишиных. Сжимая, зарываясь своими пальцами между его, сцепляя в замок. Давая чёткое определение, о чём он сейчас говорит. На что намекает. Миша внутри боролся с собой. Он, конечно понял, о чём Андрей ему сказал, что предложил. Но страшно было до одури. Что скажет семья, если вдруг узнает? Друзья? Общество, в конце концов? Прошло около двух минут, когда Андрей, не выдержав отсутствия какой-либо реакции, расцепил руки и развернулся в горшенёвских руках, оказываясь к нему лицом. — Ну ты же тоже это чувствуешь? — тихо, почти отчаянно спросил он, смотря Мише в глаза. — Как тянет? Если Андрей ошибся, и Горшенёв сейчас скажет нет, это будет конец. Окончательный, бесповоротный. Просто конец. Миха молчал, смотрел в ответ, не дышал, и кажется, господи, пусть это будет так, на что-то решался. И вот, наконец, это случилось. Горшенёв отмер, моргнул и, так ничего и не сказав, просто поддался вперёд. Прикоснулся к чужим губам робко, не уверенно. Совсем не так, как во сне. Там Миша был смелым, а тут, сейчас, страшно было до жути. Потому что пути назад нет и уже не будет. Миха увяз, привык, привязался к Андрею. Душой, телом, мыслями. Всем собой. Отпустить его он уже был не в силах. Воздух, свобода. Понимаете, да? Поцелуй, больше похожий на простое прикосновение губ, всё сказал. Андрей, не веря своему счастью, вцепился в Горшенёва двумя руками, вжимаясь в него всем телом. Он чувствует! Чувствует тоже. — Мишка… — задушено всхлипнул Андрей ему на ухо. — Андрюха, — неверяще прозвучало в ответ и горячие руки обхватили крепче.***
Было начало первого, когда изрядно выпившие подростки начали расходиться. Разделившись на кучки, все по очереди покидали квартиру. Последними, как бы странно это не было, ушли самые незнакомые Андрею личности — друзья бывших одноклассников. Даже Балу с Поручиком свалили раньше. В числе первых, так сказать. Князев, закрыв квартиру на два замка, расслабленно выдохнул. Наконец-то. Вернувшись в зал, Андрей сразу бросил взгляд на Горшенёва. Тот полусидел, полулежал на диване, прикрыв глаза. Он был немного пьян, действительно немного, всего три бутылки пива за весь вечер, и его уже клонило в сон. Поэтому, желая, чтобы Миша лёг нормально, Князев отправился в родительскую комнату, за постельным. Надо было разложить диван. Когда со спальным местом было покончено сообща с Михой, Андрей, чувствующий себя навеселе, но вполне сносно, решил немного прибраться. Хотя бы выкинуть все пустые бутылки и проветрить, а то спать в такой духоте было бы тяжеловато. Горшенёв же пошёл в ванную, умываться. То, что он останется на ночь, было понятно ещё с минуты, когда тот только пришёл. А момент на балконе, это только подтвердил.Поэтому, никаких лишних вопросов, когда все начали собираться, не возникло. Князев уже закончил с уборкой, а Миша всё ещё копался в ванной. Андрей, планирующий посидеть вместе с Горшенёвым и может быть, глянуть какой-нибудь фильм, если тот не уснёт, пошёл в свою комнату за подушкой. По пути, зацепившись за пакет, перевязанный мишурой, взял ещё и его. Теперь то можно было уже посмотреть, что там такое. Горшок застал Андрея сидящим в изголовье дивана. Тот, удобно облокотившись на подушку и спрятав часть тела под одеялом, старательно развязывал мишуру. Открыв пакет, Андрей обомлел. Предметов там было много. Альбом, кисти, краски, фломастеры, карандаши, да даже мелки. Но, что самое удивительное, они были не наши, импортные. Откуда, как и где Горшок их взял, Князев даже придумать не мог. В обычном магазине, на прилавках, такое не продавали. Советские то тяжело было найти, а тут… Миха явно старался. Переведя на него взгляд, Андрей широко улыбнулся, выражая свой восторг. — Блин, Миха, откуда ты их достал? — Ну… — смутился Горшенёв, — Мама помогла. — Каким образом? — изумился Андрей, действительно не понимая. Тогда Миша рассказал, что у Татьяны Ивановны, в консерватории, коллега как раз недавно ездила с детьми на конкурс, за границу. И та попросила её купить, с подачи сына, конечно же. — А деньги? — спросил Князев, недоумевая. — Это же всё дорого. — Ну… — опять смутился Миша, — не зря же я на молокозаводе два месяца батрачил, — улыбнулся он. — Заработал. — Ты ради этого что ли работать пошёл? — обалдел Андрей, осознавая. — Ага, — легко кивнул Миша подтверждая. — Хотел тебя порадовать, — широко улыбнулся он, наконец забираясь на диван. Андрей, не в силах сдержать чувства, тут же кинулся его обнимать, говоря: — Спасибо большое, Миш! Горшенёв в ответ только посмеялся, крепче обнимая князевскую спину. Андрей, уткнувшись куда-то в ключицу, тепло дышал, посылая по телу мурашки. Теперь, после поцелуя на балконе, это воспринималось несколько по-другому. Приятнее, что ли. Интимнее. Князев в его руках был мягким, тёплым и таким родным, что когда тот поднял голову, чтобы отстраниться, Миша потянул его назад, опуская руку на затылок. Взгляд глаза в глаза. Захотелось поцеловать. Горшенёв, удерживая зрительный контакт, потянулся к андреевским губам. Снова просто прикасаясь. Князев, тихо выдохнув, поддался ближе, обхватывая мишину нижнюю губу своими губами. Чуть пососал, провёл по ней языком, выпустил. Потянулся к верхней, повторил с ней всё тоже самое. Миша ответил, с тихим вздохом становясь увереннее. Было горячо, влажно и просто до безумия приятно. Чувство единения, близости, Андрея буквально затопило. Горшенёв наконец-то был в его руках. Они целовались, и это, пожалуй, было самым лучшим, что можно было получить на день рождения.