***
Наряжать ёлку Андрею нравилось, сразу появлялось ощущение праздника. Оно, вчера ещё совсем себя никак не проявляя, в минуты, когда Князев вешал на мохнатую ветку очередное украшение, вылазило наружу, заставляя улыбку появляться на лице. Андрей вешал шарики и думал о Михе. А ему всё это нравится? А что он сейчас, в эту самую минуту, делает? Так же вешает игрушки? Помогает матери на кухне? Идёт вместе с Лёшей в магазин за забытым горошком? Или, может быть, сидит с гитарой в обнимку? Князев не знал. Но ночью, после курантов, когда они договорились встретиться у репточки, хотел обязательно об этом спросить.***
Подняли их с Лёхой в восемь утра. Отец, стремительно войдя в их общую комнату, громкоголосо крикнул: «Подъём!», и братьям пришлось проснуться. Голова старшего, что ощутимо гудела после дикой смеси травки и пива, явно была от этого не в восторге. Она, протестуя, посылала в темечко иголки боли, заставляя Миху кривиться. Отец, заметив это, поспешил упрекнуть, грозно сдвинув брови: — Что, не выспался? Опять до ночи со своими дружками крашенными шлялся? Миша, мысленно простонав, решил на это не отвечать, молча заправляя постель. Это было обязательно. Отец, не дождавшись никакой реакций, тяжело посмотрел на укладывающего треугольником подушку сына и вышел. Горшенёв выдохнул, ругаться с самого утра не хотелось. Тем более, сегодня вроде как праздник. Только вот никакого такого настроения у Миши не было. Ёлка, что стояла в зале, с вечера наряженная домашними, не радовала. Как бы она ни старалась вызвать в мишиной душе праздничный отклик своими переливающимися огнями, у неё это не получалось. Ирония судьбы, что шла по телевизору, тоже не вдохновляла. Сто раз уже показывали. В общем, настроение было точно не праздничное. Атмосфера за завтраком была давящая. Она сковывала, заставляла Мишу сжиматься и есть как можно тише. Не стукать ложкой лишний раз, не чавкать, не отхлёбывать слишком громко чай — сегодня отца это почему-то особенно раздражало. Разговор, который попыталась завести сидящая в бигудях мать, не задался. Закончился спустя пару реплик. Мише хотелось сбежать, далеко и надолго, так его всё душило. В собственной комнате, где они ошивались вместе с Лёшей сразу после завтрака, было легче. Тяжёлый взгляд не давил на плечи — уже хорошо. Занимались кто-чем. Лёха листал какой-то журнал, постукивая по коленке пальцами, Миха рисовал. Получалось у него довольно не плохо. До Князя, с его детальными портретами, ему конечно было далековато, но карикатуры выходили сносно. Горшенёв уже дорисовывал очередную, на этот раз с отцом, когда услышал, как хлопнула входная дверь. Отец ушёл. Можно выходить. Мама, уже не с бигудями, а с красивыми локонами, нарезала оливье. Мишка это салат любил, особенно, когда он был с мясом. Увидев последнее кипящим в кастрюльке, Горшенёв обрадовался. Ох и вкусно будет вечером! — Чего ты, Мишутка? — прервал размышления о насущном родной голос. Горшенёв замялся, посмотрев на закончившую с салатом женщину. Шанс конечно был мизерным, но… — Ма, а помнишь?***
Из телевизора вещал президент. Говорил о трудностях, ценностях, важностях. Всё это нудным, скучным голосом. Андрей его не слушал, отвлёкшись на голубцы. Они, по мнению Князева, были гораздо интереснее, чем разговоры о стране. Родителям, правда, нравилось. Те сидели, вслушивались в речь. Отец даже кивал иногда, подтверждая слова главы государства. Андрея это забавляло. Князев, активно пережёвывая пищу, ждал куранты. Потому что после них — подарок, а потом можно было бежать к Михе. Андрей очень этого ждал, хоть и расстались они совсем недавно. И вот, последний, двенадцатый, прозвучал. Семейство вскинуло вверх бокалы, отмечая начало нового года. Родители, произнеся небольшую праздничную речь, вручили новогодний подарок. Увидев внутри коробки Дэнди, Андрей готов был прыгать хоть до потолка, так он хотел эту приставку. Поблагодарив родителей и ещё раз произнеся ранее установленные условия сегодняшней ночной вылазки, Князев пошёл в комнату, собираться. Путь до репточки Андрей пролетел как на крыльях. Подарок, приготовленный для Михи, грел душу. Хотелось поскорее вручить и посмотреть на его реакцию. Андрей надеялся, что ему понравится. Железная дверь гаража была не заперта, а это значило, что Горшенёв уже был внутри. Андрей, счастливо заулыбавшись, ввалился внутрь. Улыбка тут же стёрлась. Миха сидел на диване задумчивый, слегка грустный и, что было главным — с синяком на пол лица.***
По пути к дому Князевых, Горшок, не выдержав обеспокоенного натиска Андрея, кратко рассказал тому, что произошло. Горшенёв в детали не вдавался, но Андрей понял, что тот довольно сильно поссорился с отцом, в результате чего получил оплеуху, после которой Миша не выдержал и ушёл, громко хлопнув дверью. Всё это случилось около девяти вечера и получается, что пока Князев праздновал начало нового года в кругу семьи, Горшенёв сидел в репточке один, поглощённый мрачными мыслями. Андрею за Мишу было обидно. Тот выглядел потерянным и грустным, от чего Князеву было больно. Ну зачем с ним так? Родители отнеслись к появлению Миши спокойно. Они, узнав о его ситуации, разрешили тому остаться. И, выдав гостю постельное, отправились спать. Миша с Андреем остались одни. Горшенёв сидел на диване поджав ноги, и во взгляде его легко читалась отрешённость, он явно летал в своих мыслях. Андрей не знал, что сказать и нужно ли вообще что-то говорить, поэтому решил помочь хоть с чем-то. Гепариновая мазь, что всегда лежала в холодильнике на случай синяков и ушибов, была холодной. Князев, выдавливая её на пальцы, явственно это ощущал. При первом прикосновении к лицу, Миша вздрогнул, но ничего не сказал. Тишина, повисшая между ними с самого порога князевского дома, так и не нарушилась. Андрей действовал осторожно, едва надавливая самыми кончиками пальцев. Очень не хотелось причинять Горшенёву дополнительную боль, пусть и такую незначительную. Пока Князев мазал, Миша, кажется, даже не дышал. Он просто замер, как изваяние. Андрей же, время от времени осторожно поглядывал ему в глаза, ища в них хоть какую-нибудь эмоцию. Но там так и было пусто. Закончив наносить мазь, Князев отстранился, и тут в Мишиных глазах что-то промелькнуло. Быстро, незначительно, но Андрей заметил. Эта эмоция, появившаяся так быстро и тут же исчезнувшая, была очень похожа на разочарование. Словно Горшенёв чего-то ждал, но этого не произошло и тот расстроился, не получив желаемого. Андрей, быстро проанализировав свои действия и придя к выводу, что причина может быть только в одном, прерывисто вздохнул. А потом, глядя Михе в глаза, неуверенно положил чистую руку тому на здоровую половину лица, осторожно погладив щеку большим пальцем. Горшенёв, почувствовав прикосновение, испустил какой-то задушенный толи вздох, толи всхлип и резко закрыл глаза, снова замерев. Андрей, испугавшись, что сделал что-то не то, уже хотел отстраниться, но тут Миша двинул головой, крепче прижимаясь к князевской ладони. Он был словно кот, который сам лезет под хозяйскую руку, чтобы его погладили, приласкали. Андрей, надеясь, что правильно понял намёк, неуверенно погладил ещё раз и, не получив никакого отторжения, осмелел. Он двинул руку дальше, ласково проходясь по виску, кромке уха и, в конечном итоге, зарываясь в волосы, мягко их перебирая. Миха, больше не издавая никаких посторонних звуков, только тихо дышал, всё также притворяясь статуей. Что там творилось в его голове, было загадкой. Андрей бы очень хотел её разгадать, но видимо — не сейчас. Рука начала затекать, но убирать её не хотелось. Князев, желая сменить позу, слегка потянул Мишу на себя, заключая его в объятия. Тот против совсем не был, удобно устроившись на чужом плече. Сидеть вот так с Андреем Мише нравилось. Все мрачные мысли, что варились в его голове с самого хлопка дверью, медленно отступали назад. Князев своим присутствием словно разгонял их. Выжигал теплом, что Миха всегда чувствовал, находясь с ним рядом. На душе становилось спокойнее и в дело снова вступали физиологические потребности. — А пожевать что-нибудь есть? — тихо спросил Горшенёв, резко выныривая из прострации и отстраняясь. Услышав вопрос, Андрей улыбнулся и кивнул, направляясь к холодильнику. Почему-то, неловко за предыдущие действия совсем не было. Словно всё так и должно было быть. Поэтому, не став лишний раз загоняться, Князев выдохнул и открыл белую дверцу. Вытащил почти всё, что было и уже совсем скоро наблюдал, каким довольным может быть Горшок, жуя свой любимый оливье. Когда желудок Михи практически трещал по швам и съесть что-то ещё не представлялось возможным, тот вдруг вспомнил, что в его кармане кое-что завалялось. И, наспех вытерев руки об висящее на спинке стула полотенце, залез в штаны. Серёжка отыскалась сразу и уже через несколько секунд была протянута на раскрытой ладони, сопровождаемая негромким бормотанием: — Эт, Княже, тебе. С Новым Годом! Князев, посмотрев на небольшое колечко, блестящее в свете лампы, удивился. Серёжка, да ещё и одна. Было не совсем понятно, поэтому Андрей чуть нахмурился, обдумывая. Миха, видя его реакцию, уже потянул руку с украшением назад, начиная думать, что этот подарок всё же изначально был идиотским и эту идею надо было сразу гнань от себя куда подальше, как Князев, хулигански улыбнувшись, спросил: — Ну что, правое или левое? — Левое, — покраснел Миха, вспомнив вчерашний вечер. Когда с прокалыванием было закончено, Андрей потащился в коридор, к зеркалу. Миха, конечно, последовал за ним. Встал за спиной, пока Князев любовался на своё покрасневшее, бедное ухо. Процедура оказалась довольно болезненной, но результатом тот был доволен. Колечко смотрелось в мочке очень даже круто. — Ништяк! — уверенно заявил он, разворачиваясь. — Спасибо, Мих! — Да чё ты, Княже, — смущённо пробормотал Горшенёв и потянул Андрея в медвежье объятия, — не за что. Миха планировал постоять с Князевым в охапке не меньше пяти минут, но тот вдруг завозился, освобождаясь. Выскользнув из рук, тот пошёл к дверям. Туда, где на крючках висела верхняя одежда всего семейства. Нырнув в карман своей куртки, собрал в кулак небольшой презент, не желая раскрывать его природу заранее. Вернувшись к Горшенёву, Андрей, точно также, как и Миха несколько минут назад, протянул тому руку, медленно разжимая кулак. На ладони красовалась небольшая чёрная верёвочка с узелком в виде знака бесконечности. — А это, Миха, тебе, — улыбнулся Андрей, — с праздником! Браслет Горшку понравился, это было видно по его заблестевшим глазам. Стоило только украшению попасть в его руки, Миха сразу его надел, покрутив худым запястьем. Смотрелось круто, немного даже дерзко и точно очень по-музыкантски. Видя, что Миха доволен, Андрей улыбнулся шире, а потом снова угодил в сцапывающие его руки. — Спасибо, Андрюха. Наобнимавшись, парни двинулись обратно в зал, где Миха упал обратно на диван, а Андрей тихо прошмыгнул в свою комнату, намереваясь забрать родительский подарок и опробовать новую приставку сегодня же. Даже если ради этого придётся потратить всю ночь, что являлось самой маленькой жертвой, которая только могла быть.