***
Изуку прислоняется спиной к стеклянной стене остановочного павильона и взглядом провожает несущиеся мимо машины, транспорт, проходящих людей. Устало вздыхает. Он поднимает голову вверх и смотрит на проплывающие над ним серые облака, которые кажутся такими тяжелыми, что как будто вот-вот упадут с неба и накроют собой весь город. Изуку усмехается уголком рта. Если бы такое и произошло, как назло появился бы этот Всемогущий и всех спас бы. И прокричал бы еще свое коронное: «Все хорошо. Почему? Потому что я здесь!» Изуку сдерживает короткий смешок. Все-таки забавно получилось — Всемогущий, если верить Сасаки, был беспричудный, а потом каким-то образом получил причуду. Допустим, возможно, есть такие причуды, которые при желании можно передать другому человеку. Но что такого он сделал, чтобы заслужить такое? Этот вопрос мучает Изуку. Он уже успокоился и стал более трезво размышлять над всем услышанным. С тем, что ему не повезло не только родиться беспричудным, но и найти того, кто дал бы ему причуду, как Всемогущему, Изуку смирился. Если подумать, теперь его жизнь куда интереснее и насыщеннее, чем серые будни среднестатистических школьников его возраста. Изуку интересует сам факт — как Всемогущий получил причуду. Изуку выпрямляется и делает несколько шагов вдоль проезжей части, прокручивая в голове десятки хаотично разбросанных мыслей. Теперь он даже задумывается над тем, откуда вообще взялись изначально причуды. Да, Изуку знает историю о мальчике, родившимся уже с причудой — тот излучал свет. Но как этот малыш получил причуду — остается загадкой. Если раньше Изуку воспринимал существование всех этих суперсил как должное, то теперь в голове возникает вопрос — откуда они взялись? Нет, они точно не начали передаваться генетически. Ведь ребенок с причудой изначально был один, а теперь практически у всех они есть. Возможно, ответ на этот вопрос кроется в том, как и от кого Всемогущий получил свою силу. Изуку выпрямляется и делает несколько шагов вдоль проезжей части. Он решает остановиться на последней версии, вполне удовлетворенный. Все равно без необходимой информации Изуку ни до чего не додумается. Если будет и дальше размышлять над этим, только больше нафантазирует. Поэтому он откладывает этот вопрос в долгий ящик. «Если уж я думал причудах, интересно, научили ли Эри лучше пользоваться причудой?» — мелькает у него в мыслях. Потом он машет рукой. – «Да нет, вряд ли. За день или два, сколько она там уже?.. Что-то я запутался в датах…» Изуку трет лоб. В голову приходит неожиданная и странная идея, которая сначала приходится ему не по вкусу, а потом начинает все больше и больше нравится. Изуку резко разворачивается на пятках и быстрыми шагами направляется в сторону, где возвышается небоскреб академию Юэй, а в голубоватых застекленных окнах ярко отражается утреннее солнце.***
Изуку стоит поодаль, внимательно следя за входом в академию. Уже, видимо, поздно — к подковообразным воротам сломя голову бегут лишь проспавшие школьники, на ходу ловят шарф, который то и дело норовит слететь с шеи. Изуку не знает, на что надеется — но в душе теплится надежда, что он увидит Эри. Хотя бы издали. Изуку покрывается легким румянцем, когда понимает, что может увидеть и Кацуки. Он тут же энергично мотает головой. «Нет, рано еще… Ладно Эри, но с Каччаном только когда закончу со всеми делами!» Изуку переминается с ноги на ногу. Больше никого не видно у ворот, начались занятия. Изуку осторожно делает пару шагов по направлению к академии, озирается по сторонам, как будто он вор какой-нибудь. И, решившись, подходит прямо к воротам. К его удивлению, их не охраняют. «Вряд ли…» — думает Изуку. — «Такое место должны охранять. Просто незнающему человеку не видно охрану. Тут явно должны быть камеры…» Он поднимает голову. Нет, ничего, похожего на скрытые или просто видеокамеры, не видно. Странно, но, возможно, охраняют академию как-то иначе. Изуку делает еще шажок вперед, заглядывая за ворота. Перед ним вдаль уходит длинная дорога, выложенная плиткой. И упирается прямо в здание «Юэй», которое по форме чем-то напоминает латинскую букву «U». Изуку усмехается. Делает еще один осторожный шажок вперед, смотрит по сторонам. Он сомневается. С одной стороны он хочет хоть раз своими глазами увидеть, что представляет из себя место, где он в детстве мечтал учиться. А может, он сможет и встретить Эри. Но с другой стороны, Изуку содрогается от мысли, что его увидят герои. Он кусает губы, взгляд скользит по внутреннему двору академии, не в силах зацепиться хоть за что-то. Изуку слышит шаги, они усиливаются, как будто приближаются. Он отходит назад, но все еще остается рядом с воротами. Его взгляд встречается с круглыми пуговками глаз невысокой девушки в зимнем спортивном костюме. Она, тяжело дыша, пробегает мимо ворот, поворачивает голову в сторону Изуку и чуть медлит, приоткрыв рот. Две пряди русых волос выбиваются из-за ушей и прилипают к вспотевшим щекам. Проходит секунда, длившаяся целую вечность. Изуку резко разворачивается на сто восемьдесят градусов, и та сторона, которая сопротивлялась даже мысли о том, чтобы зайти внутрь, наконец побеждает. Он изо всех сил старается не переходить на бег, хотя ноги уже готовы вот-вот умчать его прочь от академии. В голове пульсирует мысль, что если он побежит, это привлечет ненужное внимание. Его будут подозревать даже в том, чего он не совершал. Изуку уверен в том, что его, как Линчевателя, никто не знает. Но дикая паранойя закрадывается в душу и раздирает ее на клочки. Изуку уходит далеко от академии, когда наконец решается оглянуться. За ним взвиваются вверх лишь многоэтажки офисных зданий или торговых центров. Но спиной он все еще ощущает пристальный, удивленный взгляд школьницы. «Нет, она не могла запомнить меня…» — Изуку качает головой. — «Бред же… В общем, теперь приду ко времени, когда уроки у них закончатся». Так он и решает сделать. Только вот внутренний голос с сомнением нашептывает, что Эри-то не школьница, чтобы вместе со всеми уходить из академии после окончания занятий. У Изуку нет ни малейшего представления о том, чем она занимается и кто за ней приглядывает. Лишь надеется, что не герои. А то он их знает — промоют мозги и внушат, что они несут один лишь мир и добро. Изуку сплевывает. Не надо было слушаться Кацуки. Сам бы придумал, что делать с Эри. Но сделанного не вернешь. «А если они узнали, что это ты с якудза убил Сасаки?» — протягивает внутренний голос, и Изуку вздрагивает всем телом. – «А если они уже следят за тобой?» Он оглядывается, но никто за ним не следит. Изуку облизывает пересохшие губы, которые начинают обветриваться и покрываться тонкой, шелушащейся корочкой. Хочется закурить, чтобы избавиться от навязчивых мыслей. Изуку запускает руку в карман, достает деньги и пересчитывает их. На его губах мелькает довольная усмешка. На пачку хватит. Он помнит место, где несовершеннолетним охотно продают сигареты. На то, что Кацуки не нравится его привычка, Изуку сейчас плевать. Внутри все дрожит от скорой возможности вдохнуть этот ядовитый дым в себя и наконец-то расслабиться.***
— Эри, принеси-ка мне во-он те пластыри. Палец Шузенджи указывает в направлении местонахождения нужных ей пластырей. Эри кивает, хватает коробочку и возвращается к старушке, сунув их ей в руку. Та коротко благодарит и наклеивает липкую полоску телесного цвета на локоть школьнику. Эри улыбается, когда школьник кланяется и, сказав спасибо, уходит. Она сделала немного, но это уже большой вклад в помощь людям. Так, по крайней мере, она думает. — Если рана не серьезная, — говорит Шузенджи, — вот как сейчас — просто царапина — я не использую причуду. Лечу обычными средствами. — А почему не используете? — тут же спрашивает Эри. — Моя причуда лишь насильно запускает естественный процесс регенерации организма… — объясняет она, но Эри ни слова не понимает из услышанного, что тут же отражается на ее лице. Шузенджи замечает это и тут же добавляет: — Если простыми словами, я заставляю человека быстрее лечиться. У тебя же бывали какие-нибудь царапины или синяки? — Ну, да, — кивает Эри. — Они ведь сами проходят со временем. А моя причуда лишь ускоряет этот процесс во много раз. И люди невольно тратят свои жизненные ресурсы на это. Поэтому я стараюсь использовать причуду лишь в крайних случаях. — Вот оно как… — бормочет Эри. И ее глаза тотчас же округляются. — А… а моя причуда? Тоже… — Нет, твоя причуда — это совсем другое дело, — качает головой Шузенджи. — Ты что, ничего о своей силе не знаешь? Эри хмурится, задумавшись. — Нет, почему… Я помню, как нечаянно лечила Изуку-сана… Я тогда просто испугалась очень сильно, и оно вышло как-то само. А еще… Изуку-сан однажды помял мой рисунок и сказал представить, каким он был до этого. А он взял и стал таким! Представляете? Это и все моя причуда! — гордо заявляет она, заставив Шузенджи улыбнуться. — Да, знаешь ты достаточно, — в ее голосе звучит что-то, похожее на насмешку. — Но запомни вот что, — Эри вздрагивает, когда сухие руки сжимают ее ладони. — С причудой ты способна на многое. Немало людей с плохими намерениями захотели бы использовать твою силу в корыстных целях. Поэтому будь осторожна и не дай им воспользоваться тобой. Эри с испугом смотрит на руки, продолжающие держать ее ладони. И неуверенно кивает. — А кто эти люди… с плохими намерениями? — Злодеи, например, — отвечает Шузенджи, отпустив ее руки. Она начинает загибать пальцы. — Или просто злые люди. Эри молча опускает голову. Она по-настоящему задумывается над словами старушки. Вспоминает Чисаки и с уверенностью отмечает, что его явно можно отнести к злодеям. Его жестокость до сих пор заставляет ледяные мурашки бежать по спине девочки. Эри издает короткое, еле слышное «угу» и больше ничего не говорит, погруженная в свои собственные, невеселые мысли. Чисаки злодей, и все его якудза тоже злодеи. Они страшный и пугающие. Изуку не может быть злодеем, ведь злодеи плохие — так же все тут говорят, не возможно, чтобы все лгали. Но Изуку же работал на Чисаки, был с ним заодно. Нет-нет, не правда! Какая-то ошибка. Эри теряется в догадках. Она решает, что обязательно спросит об этом его самого, когда он придет за ней. Девочка искренне верит, что Изуку ее не оставит здесь навсегда. Просто так сложились обстоятельства, что ей нужно побыть с этими людьми, героями. Эри улыбается этой мысли и, услышав голос Шузенджи, быстро подбегает к ней. В комнату заглядывает очередной школьник в темно-синей спортивной форме с белыми полосами на груди и плечах. К носу он прижимает ладонь. Шузенджи усаживает его на койку и говорит запрокинуть голову, и тот слушается ее. Опускает руку, и Эри с затаенным страхом видит, как из ноздрей струйками стекает кровь. — Где это тебя так угораздило? — вздыхает Шузенджи. Кусочком ватки легонько, почти невесомо касается разбитого носа. — Да на тренировке мы… — мямлит школьник. — Немного не рассчитали силу… Эри осторожно поглядывает на школьника. Тот замечает ее внимательный, изучающий взгляд и невольно опускает голову. И из ноздрей с новой силой начинает течь кровь. — Ой, блин! — вскрикивает он, заметив, как на штанинах темно-бордовым цветком расползается пятно крови. — Я же тебе сказала поднять голову, — недовольно ворчит Шузенджи, берет его за подбородок и поднимает голову школьника вверх. Она принимается вытирать начинающую засыхать кровь. Школьник издает короткое, грустное «ага», но искоса продолжает с неподдельным интересом смотреть на Эри. Он впервые видит в стенах академии ребенка. — Слушай-ка, Эри, — вдруг произносит Шузенджи. — А попробуй использовать причуду на нем. Ты же говорила, что лечила… м-м… Изуку-сана, да? Эри кивает, а глаза школьника округляются. — Но я… не знаю, как, — она сжимает руки. — Это выходило само-собой, а как сейчас… — А как ты вообще использовала причуду? — спрашивает Шузенджи. Эри задумывается. Поднимает голову к потолку и водит носком ботинка по полу, рисуя невидимый узор. — Ну… Изуку-сан учил, что надо представить, каким был лист бумаги до того, как он смял его. Я, вот, представила, и он стал таким, как раньше. Школьник хлопает глазами, переводя взгляд то на Эри, то на Шузенджи. — Попробуй представить, что у него целый нос, и кровь не идет, — предлагает Шузенджи. — И сидит он целый и здоровый, и не прогуливает уроки… — с хитрой улыбкой добавляет она. — Да я не… — возмущается школьник. Но замолкает на полуслове. — П-попробую, — заикается Эри. Делает шаг вперед и вытягивает руки, коснувшись ими плеча школьника. Она закрывает глаза. Но лицо школьника не запомнила. Поэтому Эри смотрит на него пристальным взглядом, от чего уголки губ того нервно дергаются вверх. Потом она опять закрывает в глаза, и в мыслях линия за линией рисуется его образ — точно такой же, какой она видела, но без этих жутких кровоподтеков над губой и припухшим носом. Эри выдыхает и опускает руки. Открывает глаза. Школьник с удивлением ощупывает лицо, трогает нос и с удивлением понимает, что нос опять цел. — И даже не болит… — бормочет он. — С-спасибо тебе, классная причуда… — обращается он к девочке. Эри улыбается, радуясь, что смогла помочь. — Раз в порядке, то иди, не прогуливай уроки, — с деланной строгостью говорит Шузенджи. Школьник кивает несколько раз и встает. Бросает короткий, смущенный взгляд на штанину, закапанную кровью. Кланяется перед тем, как выйти из медкабинета. Эри некоторое время стоит не подвижно, продолжая смотреть на дверь, за которой скрылся школьник. Сердце бешено стучит в груди, а в голове вместе с кровью в висках пульсирует мысль, что она только что помогла человеку. Совсем как настоящий герой. Щеки алеют от счастья. Эри еще шире улыбается и думает: «Мама бы гордилась мной…» Представляет, как Изуку слушает ее рассказ о том, как она «вылечила» школьника. Он улыбается в ответ на ее слова, гладит по голове и говорит: «Молодец, Эри. Ты настоящая героиня!» Но тут она наклоняет голову набок, задумавшись. Изуку никогда не говорил ничего хорошего о героях, так ведь? А что, если ему не понравится ее желание стать героем? Хотя почему? Эри поджимает губы. Разве плохо, что она хочет помогать тем, кто нуждается в этом? Изуку точно будет гордиться ей. Эри поднимает взгляд к потолку, замечтавшись. А потом она познакомит его с Всемогущим. Девочка уверена, что они подружатся — оба такие добрые! И еще надо найти Кацуки, он же так заботился об Изуку. Эри хмурится: «А где же папа? Я его давно не видела… Хотя он тут учится… Спрошу у Яги-сана!» — решает она. Эри чувствует на себе пристальный взгляд и поворачивает голову. На нее смотрит Шузенджи, долго и задумчиво. Но молчит. Какое-то время они стоят вот так молча, глядя друг другу в глаза. Потом Шузенджи нарушает тишину: — А ты молодец, — неожиданно произносит она. И улыбается в ответ девочке. — Будешь тогда помогать мне с больными своей причудой? Эри энергично кивает, сжав руки в кулаки. В глазах вспыхивает азартный, восхищенный огонек.***
Изуку потягивается всем телом, чувствуя приятную слабость во всех конечностях. За раз он выкурил три или четыре сигареты — теперь он уже не помнит — и сейчас чувствует себя просто на седьмом небе. Как только дым коснулся его легких, в него словно вдохнули жизнь. Даже неудобный гипс перестал так сильно раздражать, а весь мир будто стал в разы красивее и приятнее. Изуку трет лицо. Глаза слипаются, хотя спать вовсе не хочется. Изуку поднимает глаза к небу. Он лежит на скамейке в парке, мимо него проходят редкие люди, гуляющие по аллеям. И косо смотрят на полусонного парня. Изуку широко зевает и опять потягивается. Небо приобретает серо-фиолетовый, неприятный оттенок. Хмурится. Изуку кривит губы и ладонью зарывается в волосы. Отвратительная погода — мало того, что в пальто зябко, так и еще и солнца не дождешься. Он ерзает, пытаясь найти удобное положение для забинтованной руки, согнутой в локте. До этого Изуку как-то не удачно потянулся, и хорошее положение было безвозвратно утеряно. — Ладно, все равно надо уже идти, наверно… — сам себе говорит Изуку. «Во сколько, там, обычно школьники заканчивают учиться?..» — задумывается он, опускает ноги, садится ровно на скамейке. — «В три или четыре, вроде? А сейчас сколько?..» — и пожимает плечами. Изуку выходит из парка и идет вдоль дороги, мимо торговых центров. На светящемся баннере мелькают беззвучные новости, то, что говорит репортер, бегущей строкой мелькает под картинкой. Изуку поднимает взгляд. С прискорбием сообщают, что известный герой Мирай Сасаки прошлой ночью был найден убитым в своем ограбленном доме. В настоящее время ведется расследование. Изуку усмехается. Душу легонько щекочет гордость, что и он приложил к этому делу руку. Теперь все и вся будут обсуждать это, гадать, кто убийца. Изуку уверен, что его не заподозрят. Если и были в доме Сасаки камеры, то из-за причуды Даичи они не работали. А что насчет отпечатков пальцев — Изуку не уверен, что не оставил их где-нибудь. Но решает не думать о них, ведь вряд ли у полиции есть образцы его отпечатков. В правом верхнем углу баннера показывают дату и время, которое через мгновение сменяется цифрами температуры воздуха. — Уже третий час… — бормочет Изуку, закусив губу. — Надо спешить. И он принимается быстрее шагать в сторону академии, ощущая прохладное волнение, ветерком обдувающее его со всех сторон. Но это волнение кажется Изуку даже приятным. Он легко, чуть заметно улыбается уголком рта. Не хочется признаваться, но в сердце теплится надежда, что он увидит не только Эри. Но и Кацуки.***
-… Эй, подожди! -… Да блин, пошли вместе!.. — А может, в караоке, в Сибую? — Одолжишь денег? У меня карманные — тю-тю… Изуку переводит взгляд с одной фигуры на другую, теряясь в гомоне и шуме голосов, высоких и низких, женских и мужских. Он успел как раз к концу занятий, и толпа будущих героев расползается кто куда, разбившись на небольшие группки и компашки. Изуку хмурится. Даже когда он учился в школе, он всегда шел домой один — либо вместе с Кацуки, но все равно по факту он был один. Тот предпочитал игнорировать его, если не отпускал колких замечаний в его адрес. Изуку мотает головой. Пускай радуются жизни, им же не нужно переживать, чем отдавать долг и где наскрести хотя бы на минимум еды. Изуку поджимает губы, его взгляд то быстро, то медленно и размеренно скользит по группам школьников, таких разных и одновременно похожих друг на друга в этой форме серого, мышиного цвета. Маленькой фигурки Эри, ее головы со светлыми длинными волосами до пояса нигде нет. Изуку кусает губы, но продолжает выискивать ее, надеясь, что она появится. Не ночует же она в академии! О том, где и с кем сейчас живет Эри, он даже и не думал. Изуку чувствует, что в нем будто прожигает дыру пара сощуренных, красноватых глаз. Он вздрагивает, когда видит школьника, который, сжав кулаки, быстрыми шагами сокращает расстояние до Изуку и, оказавшись совсем рядом с ним, резко и грубо хватает за запястье и тащит за собой. Сердце Изуку пропускает удар: «Каччан…» Он ничего не говорит, ошарашенный не только внезапной, но долгожданной встречей, но и странным поведением Кацуки. Изуку с трудом приноравливается к его широким шагам. Тот отходит от ворот на достаточное расстояние, так что школьники превращаются в серые мельтешащие точки. И лишь тогда останавливается. Изуку, не успев затормозить, по инерции движется дальше вперед и врезается в спину Кацуки. Он ойкает и отступает на шаг, высвободив руку. — Т-ты чего? — хмурится Изуку. И тут же чуть не подпрыгивает на месте. — Какого хрена ты приперся сюда? — рявкает Кацуки, а на его лице вспыхивает настоящая ярость. — Если хотел увидеться, то пришел бы к дому! А не сюда! У тебя что, вообще мозгов нет? — Что ты опять на меня орешь? — Изуку в ответ повышает голос. Как-то совсем не так представлял он их встречу. — Твое-то какое дело, зачем я «приперся»? Изуку выдыхает, когда Кацуки хватает его за плечи и встряхивает. Это движение отдается болью в правой руке, ноющей и неприятной. — А если бы тебя увидел кто-то из преподов? Они же все герои, ты что, не понимаешь, идиота кусок? В Тартаре хочешь оказаться? Придурок безмозглый… Знал бы, что ты припрешься… Пальцы Кацуки сильнее сжимают перебинтованное плечо, заставив Изуку поморщиться. Он резко высвобождается и отходит на шаг назад, втягивая голову в плечи. — Т-ты беспокоишься за меня? — неуверенно спрашивает Изуку, и глаза его округляются. Осознание происходящего немного притупляет боль в плече, заменяя ее щемящей радостью в груди. Кацуки отворачивается и, выпятив нижнюю губу, сдувает со лба челку. Недовольно бормочет: — И ничего не беспокоюсь. Нужно больно… Изуку беззвучно усмехается, прочитав все, что Кацуки пытался скрыть, на его совсем не от холода порозовевшем лице. — Так зачем приходил? — спрашивает Кацуки, кашлянув. — Хотел увидеть Эри, — признается Изуку. «И тебя, » — мысленно добавляет он. Кацуки чешет затылок, опустив взгляд на свои ноги. — Честно говоря… я не знаю, где она, — неуверенно произносит он. — Тип, она в академии, но что делает и с кем — не знаю… Я сам ее не видел. — Вот как… — отвечает Изуку. На душе становится пусто и холодно, так что он зябко ежится, шмыгнув носом. Кацуки внимательно смотрит на него, сощурив глаза. И потом неожиданно, порывисто обнимает, прижав Изуку к себе. Глаза того широко раскрываются, а сердце заходится в бешеном ритме, когда чужой шепот щекочет мочку уха: — Ну и ладно, забей. Зато мы встретились, я так соскучился… Изуку судорожно ловит ртом воздух, не в силах сделать хотя бы единый вдох. Ему впервые говорят такие слова, и все тело пробивает крупная дрожь, а рука невольно поднимается, обнимая Кацуки в ответ. Пальцы сжимают ткань куртки, комкают ее. — И я… — признается Изуку, и каждое слово дается ему с трудом, — соскучился. Кацуки зарывается носом в волосы и с шумом вдыхает воздух. — Курил, что ли? Краска заливает лицо, и становится жарко. — Угу, — кивает Изуку. — А что? — Воняет, — протягивает недовольно Кацуки. — Противно воняет. — Ну так отпусти, если не нравится, — наигранно обижается Изуку, в душе волнуясь от мысли, что тот все-таки отпустит. Но Кацуки лишь крепче прижимает его к себе. — А не хочу. Изуку нарочито громко цокает языком, прикрыв глаза. Некоторое время они стоят так, обнимая друг друга. Не двигаются и молчат, прислушиваясь к сердцебиению каждого, которое растворяется в шуме улицы. Идиллию разрушает Кацуки, отстранившись. Изуку сглатывает. Взгляд Кацуки, тяжелый и задумчивый ползет по его телу, не оставляя не рассмотренной ни одну деталь. Кацуки хмурится и вздыхает. На губах Изуку расцветает глупая улыбка, а глаза становятся неестественно блестящими. Его сердце переполняет внезапная нежность. — Ты хоть иногда стираешь одежду, а, задрот? — прямо спрашивает Кацуки, и в голове Изуку словно щелкает выключатель, возвращая его в реальность. — Такое чувство, будто ты месяцами в одном и том же ходишь… Изуку смотрит на свою одежду и мысленно соглашается. На джинсах еще темнеют старые, засохшие пятна крови, толстовка засалилась и посерела от пыли. О пальто, которое он нашел рядом с мусорным баком, вообще не стоит говорить — выглядит так, как будто его прошлый владелец валялся в нем в грязи. — Последний раз… — задумывается Изуку, чувствуя неловкость, — когда в Хосю жили… Давно, в общем. Кацуки хмыкает, скрестив руки на груди. — Оно и видно, — он опускает взгляд на правый рукав и застывает. — Подожди… — хватает пустой рукав и удивленно таращится на Изуку. — Что с рукой? — Сломал… — В смысле «сломал»? — переспрашивает Кацуки, опять повышая голос. — Где и как? — Упал, — врет Изуку, не моргнув и глазом. Говорить, что он на днях за деньги убил героя, нет никакого желания. Но Кацуки, кажется, верит ему. Потому что криво усмехается и выдает: — Ничего другого от тебя и не ожидал, неудачник. Только ты можешь растянуться на ровном месте и сломать себе что-нибудь. Изуку хмыкает, но не обижается. В голосе вместо прошлой жестокой насмешки сквозит легкая, невесомая нежность. Кажется, что дотронешься до нее, и она рассыплется на мелкую пыльцу. — Знаешь что? — вдруг говорит Кацуки. — Пошли со мной. Не успевает Изуку ничего сказать, как тот хватает его за запястье и опять тащит за собой. Пальцы крепко держат его руку, и от этого прикосновения мурашки бегут по всему телу. Он рвано выдыхает и поворачивает голову к Кацуки. Тот поджимает губы. Его серьезный вид удивляет Изуку. — А куда? — наконец спрашивает Изуку, но по окрестностям начинает догадываться, куда он ведет его. От осознания во рту пересыхает от волнения, а внутри становится горячо. Как будто подтверждая его догадку, Кацуки бросает короткое: — Ко мне домой. — И… зачем? Кацуки искоса смотрит на него, прожигая недовольным взглядом. Но ничего не отвечает. Лишь молча продолжает идти. Изуку облизывает пересохшие губы и решает больше не задавать вопросов, если на них ему все равно не ответят. Будь что будет. Волнение усиливается, когда они подходят к знакомому двору, где они раньше с Кацуки играли. Тот не останавливается, даже не смотрит по сторонам. А Изуку, лишь заметив издалека скамейку, на которой он ждал Кацуки, чтобы поблагодарить за помощь с причудой Эри, чувствует, как румянец ползет вниз по шее вместе с капельками пота. В голове вспыхивает яркая картинка их поцелуя, и он бросает быстрый взгляд на Кацуки — появляется желание повторить это. Изуку мотает головой, на что брови Кацуки удивленно ползут вверх, а уголок губ дергается вверх, как бы усмехаясь. «Он читает мои мысли?» — думает Изуку, но тут же успокаивается. Нет, если бы мог, то уже не преминул бы сказать какую-нибудь колкость. Он с облегчением выдыхает и бросает на окна многоэтажки, и одно из окон привлекает его внимание. Свет резко загорается квадрате, который был до этого темным и глухим. Появляется темная фигура, которая замирает у окна. Изуку сглатывает. Почему ему кажется, что фигура — кто бы это ни был — смотрит именно на него? Быть такого не может. Изуку хочет внимательнее вглядеться в странного человека в окне, но Кацуки не дает ему этого сделать. Заходит в подъезд, ведя того за собой, и быстро взбегает вверх по лестнице, так что Изуку под конец начинает хрипло прерывисто дышать, с трудом поспевая за ним. Изуку переступает через порог квартиры, невольно задержав дыхание. Сердце готово вот-вот выпрыгнуть из груди — он ведь впервые дома у Кацуки. Он застывает, глядя в одну точку, и так, может, и простоял бы, если бы Кацуки не пихнул его в бок. — Чего встал, разувайся давай, пальто снимай, стирать ща закину. — А… что? — бормочет Изуку и машинально наклоняется развязать шнурки. Тянет за конец шнурка, и узел ослабляется. Кое-как стягивает одной рукой ботинки, выпрямляется, поднимает руку, чтобы снять с себя пальто, как вдруг Кацуки оказывается за его спиной. Изуку оборачивается. И тут же понимает, что тот уже снял с него пальто. У него перехватывает дыхание, а колени мелко дрожат. Кацуки проходит мимо него, касается ладонью спины в районе лопаток, подталкивая вперед. — Иди, не стой в коридоре. А сам поворачивает в сторону ванной, откуда Изуку слышит громыхание, шелестящие и пикающие звуки, а потом до него доносится шум заработавшей стиральной машинки. Кацуки появляется из-за двери и жестом зовет его подойти ближе. Рукава рубашки засучены до локтей, а серый пиджак остался висеть на крючке в прихожей вместе с курткой. Изуку заходит в ванную, светлую, всю такую сияющую, выложенную плиткой с какими-то странными узорами на ней. Кацуки сдувает челку и прислоняется к вибрирующей машинке. — Раздевайся, — говорит он в полной тишине, нарушаемой лишь звуками, издаваемыми машинкой. Изуку застывает, до него не сразу доходит смысл услышанного. А когда доходит, то единственное, что он может произнести, это: — Ч-чего?.. Кацуки закатывает глаза. — Я же сказал — раздевайся. Что непонятного? Ты что, тупой? — Нет, — с раздражением мотает головой Изуку. — Я… это понял. Не понимаю, зачем? — Ты себя в зеркало видел? Грязный, как будто месяц не мылся. И от одежды воняет, — Кацуки вздыхает и скрещивает руки на груди. — После пальто поставлю стирать остальное. Поэтому снимай все и залезай в ванную. Изуку теребит край толстовки, а взгляд нервно бегает из стороны в сторону, как у загнанного в угол зверя. Он не понимает, что нашло на Кацуки. Внутренний голос говорит ему успокоиться, но как тут успокоишься, когда от мысли, что ему придется раздеться прямо перед Кацуки внутри все словно вспыхивает адским пламенем? — Тогда уйди отсюда, — наконец произносит Изуку. Кацуки наклоняет голову на бок и удивленно таращится на него. — Ты чего, стесняешься что ли? Я, вроде, тоже парень, не?.. — тут его глаза округляются, и щеки загораются огнем. — У-ухожу… — неожиданно мямлит он и пулей вылетает из ванной. Когда Кацуки закрывает за собой дверь, он прижимается к ней спиной, закрывает рот рукой, тяжело и хрипло дыша. «Черт, черт, черт!» — мысленно ругается он. — «Что я творю?..» Кацуки просто хотел помочь Изуку, ведь гипс мочить нельзя, а одному без правой руки будет трудно. Но почему простая помощь перерастает в нечто настолько смущающее? Кацуки сглатывает. Внизу живота до неприятного горячо, будто туда залили расплавленный металл. «Н-надеюсь, Деку не заметил…» — рвано выдыхает он, прикрывая задрожавшей рукой выступающий бугорок в области паха. Кацуки прислушивается. Из-за двери доносится шуршащий звук, потом звяканье расстегнутого ремня, и он, не выдержав, закрывает обеими руками уши. С каждым шорохом его фантазия все красочнее и красочнее рисует образ Изуку, полностью голого, без единой одежды. И на его коже, блестящей от пота, светлыми полосами виднеются следы шрамов. «Почему шрамы?» — не понимает Кацуки. – «Хотя, он злодей, должны быть шрамы…» Чтобы отвлечься от этих мыслей и прогнать прочь размытые видения, Кацуки оборачивается, берется за ручку двери и странным, непривычным для себя голосом спрашивает: — Ну, чего ты там, Деку, закончил? Он быстро заходит обратно в ванную, лишь заслышав хриплое, неуверенное «угу». Кацуки словно обливают кипятком, когда он видит голую спину Изуку — тот стоит, отвернувшись от него, и приобняв себя левой рукой. Шрамов, которые Кацуки представлял, вообще нет. Лишь привлекают внимание слои бинтов, закрывающие правое плечо до локтя и чуть ниже. Он заставляет себя посмотреть выше, и взгляд останавливается на линии шеи, которая переходит в завитки изумрудных волос. Кацуки сглатывает, невольно делает шаг вперед, дыхание учащается. Мысленно он уже прижимается губами к коже, теплой и определенно мягкой, но тут Изуку резко поворачивает к нему голову. Голос — или Кацуки это кажется — дрожит: — И… что дальше? Кацуки дает себе мысленную пощечину. Он откашливается, прочищая горло: — С-сначала волосы тебе помоем. Наклоняй голову. Изуку мнется на одном месте и в конце концов наклоняет голову над ванной. Кацуки берет в руки душевую лейку и включает воду. С замирающим сердцем касается головы, льет сверху воду. Изуку под его рукой вздрагивает, но молчит. Он не издает ни звука, когда ему намыливают волосы шампунем и потом смывают мыльную пену. Кацуки выключает воду, тянется к висящему рядом с ванной полотенцу. Трет влажные волосы Изуку, высушивая их. Тот поднимает голову и смотрит на Кацуки исподлобья, а по щекам скатываются капли воды. Кацуки замирает, кусает нижнюю губу, сдерживая себя. Но ничего не выходит, и он прыскает от смеха при виде до ужаса комичного выражения лица. Изуку хмурится и отнимает полотенце, сам одной рукой кое-как вытирает волосы. — Что смешного? — дуется он. — Морда у тебя угарная, — отвечает Кацуки и ойкает, получив легкий удар коленом в бедро. — На свою посмотри, — бурчит Изуку — весь красный, как рак. — Залезай давай, — сквозь смех, закашлявшись, говорит Кацуки, кивнув на ванную. Изуку пихает в руки Кацуки полотенце и садится на дно ванной обняв колени. Так он становится похож на маленького, надутого ребенка, которого наказали родители за плохое поведение. Кацуки старается взять себя в руки, потому что от этого вида в груди опять пылает настоящий пожар. Он смотрит ниже и вдруг ляпает, не подумав: — Так и будешь мыться в трусах? — потом до него доходит, что он только что сморозил, а распахнутые зеленые глаза говорят красноречивее всяких слов. — Д-да, лучше оставь, как есть… Плечи Изуку дергаются, и он опускает голову. Кончики ушей вспыхивают ярко-алым цветом. Кацуки с шумом втягивает в себя воздух. Он уже жалеет, что затеял все это, но отступать некуда. И в глубине души не хочется. Пальцы ощущают под собой волнующую мягкость кожи, сердце бьется быстрее и отчаяннее при каждом вздохе Изуку, заглушаемом шумом воды и звуками работающей стиральной машинки. От подступающего возбуждения перед глазами все плывет и двоится. — Сделай воду похолоднее, пожалуйста, — просит Изуку хриплым голосом. Кацуки моргает, сгоняя мутную пелену с глаз. Смотрит на плечи Изуку и удивляется, как сильно покраснела кожа. «Может, и правда слишком горячая для него вода?» — думает он и пальцами шевелит под водой, бегущей из душевой лейки. — «Странно, вообще же не горячая…» Но Кацуки издает короткое «угу» и крутит кран немного в сторону синего кружка, обозначающего холодную воду. — Тебе не холодно? — переспрашивает Кацуки, ощущая под пальцами пупырышки гусиной кожи, покрывшей руку, плечо и спину Изуку. Но они так и остаются пунцово-красными, как после ожога. Изуку отрицательно мотает головой. «Пытка» наконец подходит к концу. Изуку, заметно дрожа всем телом как от холода, вылезает из ванной. Тянется к своей одежде, брошенной кое-как на пол. Но Кацуки перехватывает его руку, тот поднимает голову, и их лица оказываются совсем близко друг к другу. Изуку замирает, и его участившееся дыхание ощущается на губах и кончике носа. Кацуки кое-как выдавливает из себя: — Не одевайся, я же стирануть это хотел. Я… я сейчас принесу. Он отпускает руку Изуку и быстрыми шагами идет к своей комнате. Распахивает шкаф и принимается рыться в одежде. Находит несколько приличных на вид вещей и возвращается к Изуку. Всучивает ему свернутую комом одежду и, бросив обрывистое: «На, держи», убегает обратно в комнату. Кацуки падает лицом на кровать и со всей силы ударяет по ней кулаком, тихонько промычав: — Кацуки, ты идиот… полнейший идиот… Однако на губах сама по себе появляется счастливая улыбка. Изуку в это время перебирает одежду, которую дал ему Кацуки. От холодной воды зуб на зуб не попадает, но одновременно ему и нестерпимо жарко. Он откладывает в сторону футболку с шортами, и на пол бесшумно падают трусы. Изуку наклоняется, всматривается в ткань, потом опускает взгляд на свои собственные, промокшие насквозь. И тут до него доходит осознание того, что Кацуки дал ему свое нижнее белье. Тело пробивает крупная дрожь, а сердце гулко падает вниз, застучав внизу живота. Некоторое время Изуку сидит неподвижно, пытаясь вернуться в реальность. Медленно снимает с себя до неприятного холодные трусы, комкает их и прячет в карман джинсов. И со смешанными чувствами надевает на себя одежду, которую дал ему Кацуки.***
Изуку закрывает за собой дверь, босые ноги шлепают по полу. Он оглядывается по сторонам. Давно он не был в таких обжитых квартирах — то, где они жили с Чизоме, Эбису и Эри и рядом не стоит с уютным интерьером дома Кацуки. Светло-бежевые обои в коридоре навевают приятные воспоминания о днях, когда он жил с мамой, расставленные кое-как, в хаотичном порядке ботинки, туфли, женские сапоги у порога навевают щемящее чувство ностальгии. Изуку касается рукой еще влажных волос, зачесав их назад. Он старается не думать о том, что сейчас на нем нижнее белье, которое когда-то до этого надевал Кацуки. Но в любом случае это лучше, чем оставлять свое, насквозь мокрое. И зачем Кацуки все это устроил? Поиздеваться, что ли? Да нет, вряд ли. По его поведению так и не скажешь. Изуку вздыхает, но мысленно отмечает что в теле появилась та самая приятная легкость, какая бывает после того, как хорошенько помоешься. Он сам с одной рукой не справился бы точно, так что в глубине души он благодарен Кацуки. Стоит подумать о нем, как тот появляется в дверном проеме, почему-то лохматый и как будто помятый. Кацуки оценивающе смотрит на Изуку, одетого в его черную футболку со странным серым черепом на груди. Обдумывает что-то, чуть выпятив нижнюю губу. И наконец выдает: — Сойдет. Изуку остается только гадать, что же значит это его многозначительное «сойдет». Он вновь обводит взглядом коридор и вдруг вздрагивает от пришедшей ему в голову мысли: — А твои родители не дома, что ли? — Не-а, — качает головой Кацуки. — Мои старперы на работе. Вернутся к восьми где-то. А что? — Да просто… Хорошо, что его не увидят родители Кацуки, потому что он не знает, считают ли они его уже мертвым или нет. В любом случае лучше лишний раз не светится. Поэтому ему надо будет уйти до их прихода. Но пока они с Кацуки одни. Изуку, вроде, и рад этому, но в то же время еще большая неловкость киселем затягивает его в свою трясину. Некоторое время они молча стоят посреди коридора, смотрят в разные стороны, но если их взгляды пересекаются, то они тут же поспешно опускают глаза. — Голодный? — неожиданно спрашивает Кацуки. Голодный ли Изуку? Со вчерашнего дня, кажется, ничего не ел. Он кивает несколько раз, и Кацуки тут же хватает его за руку и ведет на кухню, по пути ударив ладонью по выключателю. Изуку краснеет, понимая, как же часто тот касается его ладони. Свет озаряет кухонный стол, плиту, холодильник. Кацуки с шумом выдвигает стул и насильно усаживает на него Изуку. И с явной неохотой отпускает руку, мазнув по внешней стороне ладони кончиками пальцев, совсем невесомо и, как показалось, даже нежно. — Будешь мисо-суп? — спрашивает Кацуки, подходя к холодильнику. Изуку делает неопределенное движение плечом. — Мне все равно. Буду то, что есть. Кацуки оборачивается, нахмурившись и в раздражении поджав губы. — Я его буду сейчас готовить. — Т-ты умеешь готовить? — переспрашивает Изуку, и все его изумление отражается на лице, как в зеркале. Кацуки закатывает глаза и в еще большем раздражении вздыхает. — Ну, умею. А что там сложного? — он открывает холодильник и принимается деловито искать там что-то. — Так будешь или нет? — Буду, — отзывается Изуку, и краска вновь заливает его лицо. «Каччан будет готовить для меня…» — самому не верится в реальность происходящего. С самого начала у Изуку закрадывалась пугающая мысль, что он до сих пор спит. И стоит ему проснуться, и дом Кацуки, и сам он растворяется в воздухе. Теперь же этот страх лишь усиливается. Изуку ногтями впивается в кожу на ладони и так сильно щипает себя, что даже тихонько ойкает. Боль настоящая, не фантомная. Он поднимает взгляд на Кацуки, не в силах скрыть восхищение, засверкавшее в его глазах. Нежное тепло разливается в груди, а в голове проносится легким ветерком мысль: «Каччан просто лучший… лучший герой». Изуку и не знал, что Кацуки умеет готовить. Честно говоря, его образ, который Изуку частенько рисовал в голове, никогда не включал в себя что-либо, связанное с готовкой. Поэтому теперь он с удивлением, смешанным с неподдельным восхищением, смотрит на Кацуки. И, кажется, вновь влюбляется в него. Герои же должны быть во всем хороши, не так ли? Изуку с уверенностью кивает — Кацуки как раз-таки хорош во всем, без исключения. Даже его несносный, взрывной характер теперь не кажется таким уж плохим. На столе рядом с плитой появляются овощи. Раздается размеренный стук ножа по разделочной доске, шипит горячий огонь на плите. Изуку подпирает кулаком щеку и в задумчивости следит за каждым движением Кацуки, смотрит на его спину, видит, как мышцы перекатываются под домашней одеждой. Становится по-домашнему уютно. Изуку даже на секунду представляет, что они семья, и Кацуки готовит ему ужин. Но тут же в смущении трет кончик носа. — Тебе помочь? — спрашивает Изуку. — Нафига? — не оборачиваясь, бросает Кацуки. — Под ногами только путаться будешь. Изуку вздыхает и опять подпирает кулаком щеку. Да, только мешаться будет. Он ни разу в жизни ничего сложнее лапши быстрого приготовления не делал. Поэтому теперь восхищается умением Кацуки готовить. От кастрюли, куда тот опускает нарезанные овощи и листья нори, вверх поднимается полу-прозрачная струйка пара, а ноздри улавливают теплый, вкусный аромат. Изуку сглатывает, чувствуя, как живот начинает неприятно сжиматься и тихонько урчать. Он прикрывает глаза, и все остальные чувства обостряются, яркими вспышками озаряют сознание. Изуку вспоминает, как в детстве вот так же сидел на кухне, смотрел, как мама трудится у плиты. Тогда так же до его ушей доносилось постукивание ножа о разделочную доску, бурлила кипящая в кастрюльке вода. По кухне бабочками порхали запахи, от которых рот наполнялся слюной, а живот издавал жалобные звуки. Изуку открывает глаза и с нескрываемой нежностью смотрит на Кацуки. Он не может найти объяснения этому чувству, которое рвет его изнутри. В голове вдруг звучит голос Кацуки, который говорит тихо и немного хрипло: «Люблю тебя, задрот». И Изуку мысленно кивает, уверенный, что это чувство, которое завладело им всем, есть ничто иное как любовь. Самая сильная и нежная, на какую только способное его сердце. — Готово, — Кацуки наливает в глубокую тарелку суп и ставит одну перед Изуку. Садится за стол напротив него и ставит вторую перед собой. — Приятного аппетита. Изуку закрывает глаза, не складывая руки в привычном жесте, и произносит: — Спасибо за еду! Но сейчас он вкладывает в эти слова куда больший смысл, чем если бы это была простая благодарность. Изуку берет левой рукой ложку и с осторожностью зачерпывает темно-золотистый бульон, в котором плавают нарезанные ровными кубиками овощи и сыр тофу. Жмурится, когда его язык обжигает горячий, терпкий вкус. И ловит на себе внимательный взгляд Кацуки. — Вкусно? — Очень, — чуть севшим голосом признается Изуку. И улыбается. Продолжает есть, понимая, как неудобно держать ложку в левой руке. Изуку неловко перехватывает ее пальцами, чуть не выронив, а капля супа стекает из уголка губ. Он кладет ложку в тарелку, та коротко звякает, и хочет вытереть эту капельку. Но Кацуки опережает его. Резко тянется через стол и большим пальцем проводит по губе, вниз в уголок. Изуку застывает, из него будто вышибают весь воздух одним ударом. Подбородок мягко сжимают, поглаживая. — Аккуратнее, идиот, — говорит Кацуки как ни в чем не бывало. Вдруг он встает и, перегнувшись через стол, впивается в задрожавшие губы Изуку поцелуем.***
Чизоме полузакрытыми глазами наблюдает за тем, как в темной гуще воды Токийского залива медленно тонет угнанная машина. Он отворачивается лишь тогда, когда крыша исчезает навсегда, оставив после себя лишь легкие волны. Он избавился от всех улик. Чизоме продолжает сидеть на холодном песке на побережье. Прохладный ветер собирает и подхватывает в воздух песчинки, будто это поземка. Он опускает руку, зачерпывает песок, перебирая его и позволяя тонко заструиться между пальцев. Потом медленно встает. Нужно возвращаться. За Изуку он не беспокоится — пацан выживет и без него, не маленький уже. К тому же теперь у него есть свой «личный» герой — так мысленно окрестил Чизоме того странного Короля взрывокиллера, взявшегося не пойми откуда и спасшего Изуку. Он хмурит брови. Изуку, вроде, назвал его «Каччаном». В голове всплывают обрывки воспоминаний, и Чизоме кажется, будто это имя он уже слышал. «А не тот ли это хмырь, к которому Изуку три года тому назад ломанулся?» — думает он. — «Подрался тогда еще со мной… Все-таки, как же тесен мир…» Чизоме усмехается. Хоть характер у этого взрывокиллера так себе, но как герой он вполне не плох. Его никто не просил, а он все равно пришел на помощь. Чизоме в глубине души рад, что еще остались настоящие герои в этом прогнившем до основания обществе. Главное, чтобы не испортили раньше времени этот не ограненный алмаз. Глаза Чизоме теряют блеск, оттененные жестоким выражением. Он отворачивается от залива и смотрит с ненавистью в сторону разрезающих небо и облака многоэтажек города. Там база проклятой Лиги Злодеев, там зарылся в своей змеиной норе сволочь Шигараки. Зубы скрипят, стиснутые до боли в деснах. Среди злодеев фальшивок не меньше, чем среди героев. Как подло нападать на того, кто во много раз слабее тебя! «Ублюдок, что ему вообще сделал Эбису?» — никак не может понять Чизоме. Он меряет шагами побережье, бросив в стороне катану в ножнах. Сапоги с металлической обивкой и шипами оставляют глубокие, огромные следы на песке. – «Эбису настолько миролюбивое существо, что даже комаров не убивает, если они его кусают… Но так убить… Подонок. Он псих, если сделал это из одного лишь удовольствия». Руки невольно сжимаются в кулаки: «Надо найти их логово. И прикончить каждого из этой шайки».