Разбитая надежда: Собирая по осколкам

— И как ты это вообще понимаешь? — протягивает Кацуки, косится на Изуку. Тот в задумчивости переворачивает страницы тетради, испещренной закорючками корявого почерка. — Тут же ничего сложного, — отвечает он. — Смотри. Изуку полный ноль практически во всех школьных предметах, но химию он знает хорошо. Пришлось самостоятельно изучить эту науку, чтобы создать яд для пуль. Поэтому теперь он с серьезным видом объясняет Кацуки, как правильно составить цепочку реакций, в которой он наделал уйму ошибок. Да только тот его совсем не слушает. Смотрит несколько затуманенным взглядом, подперев кулаком щеку. — Ну что, понял? — спрашивает Изуку, подняв голову. Кацуки вздрагивает, будто его окатили ледяной водой и неуверенно кивает: — Понял-понял… — Тогда делай следующее задание сам. У Изуку закрадывается подозрение, что Кацуки нарочно делает ошибки, чтобы ему вновь и вновь объясняли. Он смотрит на Кацуки, который, насвистывая себе что-то под нос, вообще не думая, выписывает латинские буквы элементов. Изуку тяжело вздыхает и мысленно машет рукой. И как он сразу не догадался? Кацуки всегда учился достаточно хорошо, и сейчас точно продолжает держать планку. — У вас в академии и обычные школьные предметы преподают что ли? — спрашивает Изуку. А сам думает: «Но вообще этот материал довольно сложный… В академии нужно иметь не только сильную причуду, но и мозги». Кацуки отрывается от процесса разыгрывания дурачка, откладывает ручку и выпрямляется в кресле. Для Изуку же он притащил стул с металлическими прутьями на спинке из гостиной. — Тип того. Плюс какие-то лекции по психологии, дофига физической подготовки, оказание первой помощи… Все, предметы, которые не являются профильными для геройского факультета, хрень полная. Вот например, на черта мне английский? — рассуждает Кацуки. Закидывает ногу на ногу. — Я что, с американцами какими буду общаться? — А вдруг спасешь из рук злодея американского дипломата? — шутит Изуку. — Сразу медаль какую-нибудь дадут… — Для «культурного обмена» и школьных знаний выше крыши. Да и в жопу эту медаль, — фыркает сквозь смех Кацуки. — Своих бы… Кстати, ты слышал, что произошло вчера? Изуку весь напрягается, смутно догадываясь о чем тот говорит. Но все равно мотает головой и выдавливает из себя: — Н-нет, а что? — Мирая Сасаки застрелили в его же собственном доме, — отвечает Кацуки. — Жесть полная. Убили и ограбили. У нас вся академия гудит из-за этой новости. Только я вот удивляюсь, как он с такой-то причудой умудрился дать себя убить? Изуку изо всех сил старается сохранять равнодушие на лице. И Кацуки по-своему расценивает это. — Ты чего, не знаешь Сасаки? У него причуда самая офигенная — предвидение! Он же мог предвидеть свою смерть и… «Не смог бы…» — хмуро думает Изуку. — «У любой силы есть слабые стороны, и он не исключение». Он заглядывает Кацуки прямо в глаза и, закусив губу, вдруг спрашивает: — Как думаешь… я бы смог убить Сасаки? Лицо Кацуки смертельно бледнеет, а потом по щекам ползут алые пятна. Он сглатывает и нарочито громко и недоверчиво хмыкает: — Нет, конечно. Куда тебе до не… Изуку подается вперед и резко, неожиданно даже для самого себя хватает Кацуки за руку, чуть сжав ее. — А если бы смог… ты бы как относился ко мне? Кацуки застывает, даже не моргает какое-то время. Изуку тоже не двигается, не сводит пристального взгляда с алых глаз, в которых неестественно расширяются зрачки. Сердце отбивает быстрые удары в наступившей тишине. «Скажи хоть что-нибудь, скажи,» — чуть не умоляет Изуку, чувствуя, как все внутри холодеет. — «Ну же!» Кацуки кашляет. Он как будто услышал мысленную мольбу, и теперь медленно, подбирая с осторожностью каждое слово, проговаривает: — Как относился бы?.. Не знаю, я никогда… Деку, я и так знаю, что ты за человек такой! — внезапно взрывается он. Его пальцы с силой стискивают ладонь Изуку, заставив того задрожать от нахлынувшего калейдоскопа эмоций. — Да, я не разделяю твоих идеалов, но… Но я же люблю тебя не за них, а за… Все, хватит об этом! Изуку чувствует радость и облегчение одновременно. И тут же изумляется: «Мне что, было так важно мнение Каччана? Да нет, конечно, мне плевать. Я не буду менять свое мнение насчет героев только лишь из-за него! Чушь какая…» Изуку сглатывает и решает задать еще один вопрос, который так и вертится у него на языке. — А если бы я убил Всемогущего… — он произносит каждое слово так, будто смакует его. Видит, как округляются глаза Кацуки, а на висках вспыхивают заблестевшие капельки пота. — Ты бы как… — Не мели чепухи! — выкрикивает он и тут же закусывает губу, боязливо обернувшись к двери. — Ты никогда не сможешь его убить… — А если, чисто теоретически… — Да даже теоретически! Тебя посадят, Деку, — его пальцы отпускают ладонь и впиваются в плечи. Лицо оказывается совсем близко от кончика носа Изуку. — Посадят, как пить дать! Ты хочешь оказаться в Тартаре, откуда освобождал своего Убийцу Героев? — Не хочу… — мотает головой Изуку. Он уже жалеет, что затеял весь этот разговор. — Вот и не лезь на рожон, — ладони скользят к шее, поднимаются вверх, щекоча кожу и с силой, нежно сжимают щеки. Изуку сглатывает, а к лицу приливает кровь. — Пообещай, что не попадешься ни героям, ни полиции. — Обещаю, — голос все-таки подводит его и предательски понижается. Кацуки резко встает, притягивает Изуку к себе и крепко обнимает. Тот прижимается щекой к плечу и поднимает руку, касаясь спины и комкая пальцами ткань футболки. Они оба дали друг другу обещания — он не попасться, а Кацуки не умереть. Есть в этом что-то непонятно личное и сокровенное, и оно заставляет сердце забиться сильнее. Изуку приоткрывает глаза и смотрит на электронные часы, где светятся кислотно-зеленым фосфорическим светом цифры. Уже почти семь вечера. Совсем не хочется уходить, но вряд ли Кацуки разрешит остаться на ночь. Изуку закусывает губу, представив, как они лежат вместе, вот так же обнявшись. Кацуки что-нибудь несуразное и глупое бормочет во сне, хмурится — смешно и мило. Изуку ни разу не видел того спящим, но почему-то в его воображении он рисуется именно так. — Голодный? — шепотом спрашивает Кацуки, почти коснувшись губами кончика уха Изуку. Тот не отказался бы от ужина, и ответом служит чуть слышное жалобное урчание живота. — Ща принесу чего-нибудь, — и Кацуки как бы не хотя отпускает Изуку и выходит из комнаты. Изуку остается один. Садится обратно на стул. И вдруг резко оборачивается, ощутив, что его как будто окатило ледяной водой чувство дежавю. «Та манга… куда он ее дел?» Изуку встает и подходит к шкафу, с полки которого он и уронил ее. Книги не видно. «Спрятал, что ли?» — цокает он языком. Если спрятал, значит, точно есть, что скрывать. Изуку ногтями тащит на себя за корешки несколько книг, заглядывает внутрь. Там вторым рядом стоит еще несколько книг. На корешке одной Изуку видит знакомое название. «Ага… вот оно». Нехорошо копаться в чужих секретах, как в корзине с грязным бельем. Если это секрет. Одной рукой неудобно и придерживать мангу, и листать ее. Сердце в страхе и неприятном предчувствии быстро стучит в груди, и удары отдаются волнами по всему телу. Больше всего Изуку боится не найти той записки от Моясу. Если Кацуки спрятал и это, то нет никаких сомнений, что именно это он и хотел скрыть. Но между страниц мелькает лист бумаги знакомого розовато-бежевого цвета, и Изуку с облегчением выдыхает. Его пробирает дрожь, когда по спине скатываются капли выступившего от волнения пота. Он молниеносно хватает конверт и комкает его, пряча в карман шорт. Быстро ставит книги на место, перепроверив несколько раз, все ли на своем месте. Кацуки еще не вернулся. Изуку облизывает пересохшие губы и садится обратно на стул. Он сует руку в карман и дрожащими пальцами вновь сжимает мятый конверт. Ему кажется, будто это не обыкновенная бумага, а обжигающее пламя, которое медленно разъедает кожу. Нет, так оставить в кармане нельзя, ведь шорты не его, а Кацуки. Куда бы спрятать? Изуку шарит взглядом по столу, пока не натыкается на сложенные пистолеты, зажигалку и пачку сигарет. «Отлично, пока он не вернулся…» — Изуку хватает пачку и быстро сует немного расправленный конверт. Тот с трудом пролезает между столиками сигарет, но, наконец, ему удается это сделать. Он с облегчением выдыхает и кладет пачку обратно, и как раз вовремя — дверь медленно открывается, заставив Изуку повернуться всем корпусом. — Это я, — шипит Кацуки, пролезая в дверной проем. — Принес нам похавать. Изуку видит, как Кацуки держит в обеих руках по тарелке. Пыхтит, но от предложенной помощи отказывается. Выглядит несколько комично, но Изуку почему-то не до смеху. Кацуки ставит тарелки с грохотом на стол и плюхается в кресло. Изуку тянет руку к своей тарелке, но натыкается на сердитый взгляд, мол, тронешь — обе руки в гипсе будут. — Скажи «А-а»… Изуку молча дает накормить себя и, почти не чувствуя вкуса, жует. Он не обращает внимание на то, что вообще ест, погруженный в неприятные мысли. Записка не дает ему покоя. Хоть он сейчас и не касается ее, сам факт ее существования не дает Изуку успокоиться, натягивает нервы до предела. От мыслей его мутит, а еда уже не лезет в горло. Но он все равно доедает все до конца. — У тебя есть телефон? — вдруг спрашивает Кацуки, принявшись за свою порцию. Изуку поднимает на него взгляд, будто очнувшись. — Нет, а зачем он мне? Кацуки кашляет, поперхнувшись. Ударяет себя пару раз кулаком в грудь. Его брови взлетают вверх. — Как это зачем? Это же полезная ве… — Не спорю, — перебивает его Изуку. — Но ты же сам сказал, чтобы я не попался полиции. А они при желании смогут вычислить мое местоположение по номеру. Да и к тому же я ведь как-то прожил три года без телефона, и ничего. «Да, но у меня был ноутбук Эбису,» — вдруг вспоминает он, и болезненные воспоминания ножом режут и без того ноющее сердце. Кацуки трет кончик носа, нахмурившись: — Ну да, ты прав. Что-то я о номере не подумал. Но как нам тогда поддерживать связь? Например… если захотим встретиться. Если ты захочешь, — быстро добавляет он. «Конечно, захочу!» — чуть не выкрикивает Изуку, но вовремя прикусывает кончик языка. Его взгляд, как магнит, притягивает пачка сигарет, где спрятана записка, и внезапная мысль ярко вспыхивает у него в голове. — Будем писать письма. Кацуки проглатывает кусок и некоторое время изумленно смотрит на него, размышляя над услышанным. — Письма?.. — Да, — кивает Изуку, а сам мысленно злорадно усмехается, довольный тем, что у него будет возможность обойти Моясу. Она-то всего лишь написала крохотную записочку. Внутренний голос со скептицизмом замечает, что это глупость и ребячество соревноваться с тем, кто уже никак не связан с Кацуки. Но Изуку лишь хмыкает на это. — Чем не нравится идея? — Муторно, — отвечает Кацуки. — Да и ты же говорил, что на тебя через номер телефона может выйти полиция. Разве так ты не облегчишь им работу? Идиот, — фыркает он, — напишешь и имя, и адрес… — С чего бы мне писать? — мотает головой Изуку. — Я не буду ничего подобного делать. — Ты угораешь? Как тогда отправишь письмо? — Просто положу его в твой почтовый ящик. Кацуки выдыхает и качает головой. — Ага, а мне куда класть? Я же даже не знаю, где ты живешь… Кстати, а где ты живешь? — Не важно, — отвечает Изуку. Ему почему-то не хочется говорить, где он теперь живет. Да и не видит в этом смысла. — Клади свои письма туда же. Когда принесу свое, заберу твое. Кацуки закатывает глаза и скрещивает руки на груди. — Ну ты и выдумал, конечно. Но давай будем делать так. Все-таки у тебя есть кое-какие мозги, придурок. «Опять называет меня так…» — но Изуку почему-то не злится на него. Ему кажется, будто в этом слове, «придурок», есть нечто нежное и ласковое, которое могут уловить лишь они двое. И это вдыхает чувство, окрыляющее его. Изуку улыбается уголком рта и вдруг неожиданно для себя тянется к Кацуки. Указательным пальцем касается кончика его носа и легонько давит на него. Кацуки застывает, ошарашенный странным поступком. Но не отстраняется. Хватает его за палец, не давая Изуку убрать руку. — И что ты делаешь? — шепотом спрашивает Кацуки. — Ничего, — усмехается Изуку. И вдруг опускает взгляд. Что-то он уже засиделся в гостях. Часы показывают уже полвосьмого. Сердце болезненно сжимается. — Мне, наверно, уже пора… Кацуки медленно опускает руку, перестав сжимать ладонь Изуку. — Уже?.. Я… сейчас проверю, высохла ли одежда… — бормочет он изменившимся голосом и встает. Кацуки отворачивается, надеясь, что Изуку не заметил мелькнувшей в глазах боли и обиды. Он что, хочет уже уйти? Кацуки кусает губы и выходит из комнаты. На сушилке висит одежда Изуку, он подходит и щупает ее. Уже не влажная. От теплых прутьев сушилки одежда достаточно быстро высохла. Кацуки с досадой срывает ее и, взяв в охапку, возвращается обратно в комнату. Он не будет удерживать Изуку. Если хочет идти — пусть идет. — Высохла, держи, — Кацуки протягивает Изуку его одежду и тот берет ее, промямлив: — Спасибо, Каччан. Кацуки сглатывает. Нет, он не будет удерживать. Не то что не хочет — гордость не дает этого сделать. Но вдруг мелькает мысль, что если он сейчас ничего не предпримет, Изуку уйдет, и кто знает, когда они еще встретятся. И встретятся ли вообще? Кацуки сжимает руки в кулаки. Изуку жестом просит его отвернуться, чтобы переодеться, и он молча поворачивается к нему спиной. С замиранием сердца слышит, как шуршит одежда, стаскиваемая с плеч одной рукой. Изуку пыхтит, но от предложенной помощи, заикаясь, отказывается. «Как хочешь,» — думает Кацуки. — «Если бы я помогал тебе переодеваться… я бы не точно не захотел, чтобы ты уходил. Не хочу, не хочу, не хочу!» Если он ничего не сделает, это может быть их последняя встреча. Почему он так думает, Кацуки и сам не знает, но тревожное чувство болезненным пятном расползается по всему телу. Он не выдерживает и оборачивается, застав Изуку без шорт, в одних его, Кацуки, трусах. Короткая заминка чуть не портит все. Кацуки чувствует приливший к щекам жар, но быстро, усилием воли берет себя в руки и спрашивает: — Я тут подумал… Тип… уже поздно, я не знаю, где ты живешь, но, наверно, далеко. Вот… может, останешься у меня на ночь? «Сказал так, словно он девка сопливая, которой опасно по ночам шататься. У него, вон, пушка… даже две!» Изуку молчит, изумленно хлопая глазами, бледный, как уныло-белое больничное постельное белье. Кацуки дает себе мысленную пощечину, решив, что зря он затеял все это. Пускай уходит. — Блять, нет, если хочешь идти, то я не держу… Он не успевает договорить, потому что Изуку его перебивает. Его глаза будто сияют радостью, от вида которой у Кацуки замирает сердце. — Конечно, хочу! — выкрикивает он и тут же зажимает в испуге рот ладонью, оглянувшись на дверь. А потом чуть слышно прыскает от смеха, заставив и Кацуки улыбнуться.

***

Изуку следит за тем, как Кацуки застилает матрас, вытащенный со дна шкафа. Берет одну из двух подушек, лежащих на кровати, и бросает на матрас. Туда же кладет и одеяло. — Ты будешь спать на полу? — спрашивает Изуку. В ответ Кацуки издает короткое, но красноречивое «угу». Изуку садится на край кровати, пальцами сжимая край одеяла. Кацуки идет к выключателю рядом с дверью, оборачивается и произносит хмуро: — Ну, что, спать? Для Изуку еще слишком рано ложиться спать, он привык засыпать намного позже. Но Кацуки, в отличие от него, с утра надо будет идти в академию. Поэтому Изуку с грустью кивает. Юркает под одеяло — давно он не спал в нормальной кровати. И свет тут же гаснет, заволакивая комнату густой, непроглядной темнотой. Где-то слышатся шаги Кацуки, он задевает что-то, ойкает и матерится. Судя по звуку, как будто прыгает на одной ноге. Изуку поднимает голову и вглядывается в темноту, но ничего не видит. — Каччан, ты в порядке?.. — Спи уже, задрот, — шипит тот в ответ и плюхается на матрас. Некоторое время шумно возится на одном месте, вертится, никак не может улечься. Сопит, но потом, наконец, находит удобное положение. Изуку аккуратно, почти беззвучно переворачивается на спину и натягивает до подбородка одеяло. — Спокойной ночи, — доносится голос Кацуки. — Спокойной… — отвечает Изуку. Совсем не так он представлял их совместную ночевку. Изуку поджимает губы, чувствуя колющее разочарование. Да и к тому же сна ни в одном глазу. Он слышит размеренное дыхание Кацуки, как будто тот уже спит. Изуку зажмуривает глаза, старается ни о чем не думать, чтобы тоже поскорее заснуть. Но очистить разум от мыслей никак не удается, они вьются в голове роем назойливых мух. В наступившей тишине все отчетливее и отчетливее слышно дыхание Кацуки, от которого мурашки бегут по коже. Изуку, стараясь не издать ни звука, медленно поднимается на кровати, садится, сбросив одеяло. Глаза постепенно привыкают к темноте, и теперь из черноты выступают сначала смутные, потом более четкие силуэты предметов. Он смотрит вниз, на пол. И видит очертания фигуры Кацуки. Тот лежит на боку, согнув ноги в коленях. Уголки губ дергаются вверх, и на лице появляется улыбка. Изуку не сводит взгляда с лица Кацуки — так непривычно видит его расслабленным, спокойным. Он усмехается и подпирает кулаком щеку. Кацуки сейчас такой беззащитный, и эта мысль заставляет все внутри сжаться от нежного чувства. Хочется обнять его и не отпускать всю ночь. — Чего пялишься? Изуку вздрагивает всем телом и, покачнувшись, теряет равновесие. И заваливается назад. Потом мотает головой и поднимается обратно. Опять смотрит на Кацуки и встречается с ним взглядом. Тот лежит так же на боку, белки его глаз белесыми пятнами выделяются в чернильной темноте. — Не спится, — признается Изуку и трет шею, отвернувшись в сторону. Чувствует себя каким-то преступником, который стащил нечто очень дорогое и ценное. Кацуки очень дорог и ценен для него, между прочим. — Завтра рано вставать, спи давай. — Ага, — Изуку со вздохом ложится обратно. — Тебе во сколько надо в академию? — Не мне, а нам, — хмуро поправляет его Кацуки. — Нам?.. — Ну да, — фыркает Кацуки. Садится, накрыв одеялом согнутые в коленях ноги. — Иначе нахрена я давал тебе померить мой школьный пиджак? Завтра утром вместе пойдем. — Правда?.. Изуку чувствует, как каждый волосок на его теле поднимается. Завтра, уже завтра он увидит Эри! Он приподнимается на локте здоровой руки. Сердце бешено стучит в груди. Изуку не верит своим ушам, а душа трепещет от радости. Он опускает ноги с кровати, касаясь голыми пятками пола, и молниеносно бросается к Кацуки. Порывисто обнимает одной рукой, а в голове мелькает мысль, что Эри обязательно вылечит ему вторую. Кацуки теряет равновесие от неожиданности и падает на спину, увлекая за собой Изуку. Тот инстинктивно жмурится, но успевает упереться рукой в пол. Приоткрыв глаза, Изуку обнаруживает, что нависает над ним, прижимая его к матрасу. Кацуки не двигается, кажется, даже не моргает, глядя на него. Их лица находятся в опасной близости друг от друга. И Изуку сокращает это расстояние до минимума, прижавшись губами к чужим. — Качча-ан… — шепчет Изуку, — Деку, давай уже спать… — хрипло произносит Кацуки, и его глаза странно блестят в темноте. Однако его руки скользят по талии Изуку, забираются под ткань футболки, и кожа покрывается в месте прикосновения ледяными мурашками. Внутри словно затягивается крепкий узел, а тело будто обливают кипятком. — Д-давай… — так же хрипит в ответ Изуку, чувствуя, что переходить эту тонкую черту еще рано. Отодвигается и садится на матрас рядом. Кацуки продолжает лежать, а живот быстро вздымается в такт дыханию. Изуку делает над собой усилие и отворачивается. Стыд сковывает каждую клеточку тела. — Иди уже, — шепчет Кацуки и тянет на себя одеяло, выдергивает его из-под сидящего на нем Изуку. — Не хочу, — мотает он головой, и тут же жалеет о своих словах. Кацуки прожигает в нем дыру взглядом, безмолвно заставляя продолжать говорить. — Я хочу… Изуку не знает, как сформулировать свое желание, от которого во рту пересыхает, а он сам забывает, как говорить. Он облизывает языком шершавые губы, которые еще хранят тепло поцелуя. И ложится рядом с Кацуки, заползая к нему под одеяло. Их глаза встречаются. Изуку видит, как они блестят, дрожит крохотный блик над зрачком, оставленный тонким, полупрозрачным светом луны. Кацуки приоткрывает рот, губы беззвучно шевелятся, словно он хочет сказать что-то, но не может произнести ни слова. И тут он резко притягивает Изуку к себе, обнимает его и прижимается носом к его впадинке между ключицами. Ладони аккуратно сжимают талию. — Если хочешь так, то давай… — сдавленно шепчет Кацуки, дыханием щекоча кожу. Изуку улыбается и пальцами зарывается в его волосы, с нежностью, переполняющей сердце, перебирая их. — Люблю тебя, — одними губами произносит Изуку. Кацуки выдыхает и приподнимает голову. Видимо, Изуку сказал это слишком тихо и неразборчиво, потому что он переспрашивает: — Чего? Изуку усмехается и прижимает голову Кацуки обратно к груди. — Ничего. Давай спать. Кацуки лишь пожимает плечами и коротко целует его в шею. Лежа так в обнимку, они не замечают, как постепенно засыпают. Изуку еще никогда не чувствовал себя таким счастливым.

***

На плечах темнеет черный, как ночь, плащ. На спине под ним неестественным горбом выпирает катана в ножнах. Чизоме со стуком ставит на барную стойку пустой стакан. Тяжело выдыхает, чувствуя, как алкоголь медленно растекается по венам. Сразу приходит на ум Квартал красных фонарей, бар, где работал барменом Эбису. Чизоме частенько туда захаживал выпить чего-нибудь крепкого. Он сжимает пальцами стакан, что стекло чуть не лопается от давления. — Эй, ты, налей еще! В стакане появляется темно-золотистая жидкость, на дне звенят куски льда, ударяющиеся о стеклянные стенки. Чизоме запрокидывает голову и залпом выпивает виски. Кашляет и отставляет стакан, продолжая сжимать его в руке. В баре многолюдно, по большей части молодежь гудит и шумит, напившись, дрыгается в группах в сторонке. Чизоме оборачивается, с презрением смотрит на них, пока бармен подливает еще виски. — Гребаные фальшивки… Вся страна — фальшивки… И тут же вновь осушает стакан. Но теперь накрывает его ладонью, недовольно зыркает на бармена. — Пока хватит… Еще успею набухаться… Чизоме откидывается на спинку высокого стула. Когда сидишь за таким, ноги не достают до пола и безвольно болтаются плетьми. Он поднимает голову к потолку и смотрит на тусклые флуоресцентные лампочки, моргающие разноцветными огнями, потом опускает будто налившиеся свинцом веки. Кто-то рядом ударяет кулаком по барной стойке. Чизоме с не удовольствием приоткрывает глаза и видит темное пятно, болотно-зеленого цвета. «Уже галлюцинации пошли?..» — хмыкает он и обратно закрывает глаза. Но некто не хочет сдаваться просто так, не получив от Чизоме необходимого «внимания»: — Убийца Героев! Пятно! Это же ты? Чизоме цокает языком и резко выпрямляется. Открывает глаза и видит перед собой ящероподобного человека со светлой повязкой на глазах. Почти как у него самого. Чизоме хватает наглеца за красный шарф, обмотанный вокруг шеи — и опять похожий на его собственный. Притягивает к себе и сквозь зубы цедит: — Тебе жить надоело, ублюдок? Будешь так кричать обо мне, я сдеру с тебя эту блевотную шкуру… Ящерица поднимает руки в миролюбивом жесте. Чизоме морщится, увидев на его руках точно такие же, как и у него бинты, закрывающие кожу до локтей. — Какого черта ты одеваешься так же, как и я? — он выпускает из пальцев его шарф, от которого несет гарью. Ящерица поправляет мятый шарф и отступает на шаг назад, но смотрит прямо в глаза Чизоме со смелостью. Даже наглостью. Чизоме хмыкает и слезает со стула. — Это мой способ выразить уважение к тебе и твоим идеалам, — отвечает он. — Моя имя Шуичи, но я предпочитаю свое злодейское, Спиннер. — И что тебе надо… Спиннер? — спрашивает Чизоме. Облокачивается о край барной стойки и несколько раз несильно стучит стаканом, показывая бармену, чтобы налил еще. С шумом проглатывает алкоголь. Чизоме бросает взгляд на Спиннера и думает, насколько же нужно быть отбитым, чтобы стараться походить на одного из самых разыскиваемых преступников Японии. — После твоего побега из Тартара о тебе не было ни слуху ни духу. Возвращайся к нам в Лигу Злодеев, такой злодей, как ты… — Лига Злодеев? — пальцы Чизоме сжимают стакан с такой силой, что он все-таки с громким звоном лопается, и осколки впиваются во внутреннюю сторону ладони. Он встряхивает рукой, и стекло сыпется на пол, стекает по запястью кровь. С губ срывается леденящий душу хохот. А в глазах вспыхивает безумный блеск. — А мне сегодня везет. Вы-то мне и нужны… В его голове рождается план. И когда Спиннер не смотрит на него, Чизоме проводит языком по кромке зубов. Бросает на барную стойку деньги, слышит за спиной дежурное: «Приходите снова!». — Если ты согласен, я отведу тебя к нашему лидеру, — говорит Спиннер. На зеленой поверхности чешуи отражается свет флуоресцентных светильников, горячих под потолком бара. Чизоме усмехается и отвечает: — Согласен. Давай, веди. «Как неожиданно — эти фальшивки сами идут ко мне в руки…» Спиннер косится на него, но ничего не говорит на его слова. Они выходят из бара, и холод ночи окутывает их с головы до пят. На улицах довольно шумно, гудят проезжающие автомобили, раздаются крики и визг. Из магазинов доносится громкая попсовая музыка. На Чизоме и Спиннера прохожие не обращают ровным счетом никакого внимания. Хотя целый арсенал оружия, который ящерица и не старается спрятать, точно должен был заинтересовать кого-нибудь. Чизоме смутно помнит, где располагалась база Лиги Злодеев, когда ему в первый раз предложили объединиться. Это все тот же заброшенный бар в подвальном помещении, куда редко заходят посетители. Теперь Чизоме, видя знакомые места, понимает, что местоположение базы не изменилось. Спиннер идет впереди, не оглядываясь на него. Он останавливается в нескольких шагах от входа, ведущего вниз по лестнице в бар. — Ваша база все там же, да? — усмехается Чизоме. — Лидеру тут нравится, — бросает Спиннер и поворачивается к нему лицом. — Мы за последние дни потеряли одного члена, так что тебе будут рады… Чизоме не видит смысла продолжать подыгрывать ему. И сбрасывает с одного плеча плащ, рука нащупывает рукоять катаны, и лезвие прижимается к горлу Спиннера. Глаза того сужаются до крохотных темных щелочек. Спиннер выхватывает из-за пояса нож с искривленным лезвием и глубокими зазубринами. Оскалившись, он замахивается им. Но Чизоме опережает его и перехватывает одну его руку, сжав запястье до чуть слышного хруста костей. Но в то же время чувствует, как острие другого ножа, который Спиннер все это время прятал, вот-вот упрется ему в живот. Разрежет ткань с противным треском и выпустит кишки. Чизоме кривит рот, скрипнув зубами. Ему кажется этот прием знакомым. — Так ты и не хотел возвращаться в Лигу Злодеев… — с яростью шипит Спиннер, резко дергает рукой, сжимающей нож, в сторону. Но вовремя Чизоме отскакивает назад, ударив его ногой в колено. И тут же метает в сторону Спиннера нож, целясь в переносицу. Звон удара металла о металл заполняет собой все пространство. Чизоме успевает заметить, как Спиннер молниеносно успевает отбить летящий в лицо нож, и оружие падает на асфальт, со скрежетом прокатившись. Он поправляет сползшую на глаза повязку и, ощетинившись, встает в боевую стойку. «Он и мой стиль боя копирует?» — действительно удивляется Чизоме, скрипнув зубами. — «Что, ничего своего фальшивка уже не может придумать?» — Конечно, не хотел! — хохотнув, отвечает Чизоме. — Не в моих идеалах объединяться с таким мусором, как вы. Однако он чувствует, что становится довольно весело. Чизоме любит противников, в бою с которыми не клонит в сон. Ему даже кажется, что он немного протрезвел. Чизоме прокручивает в руке катану, так что лезвие со свистом рассекает воздух, и, оттолкнувшись, бросается на Спиннера. В глазах, и без того красных, будто вспыхивает огонь. Уголки губ Спиннера подергиваются, рот приоткрывается, обнажая ряд острых, нечеловеческих зубов. — Мусор?.. Пусть ты и мой кумир и я разделяю твои идеалы, но не смей называть моих друзей мусором! Одного из которых, между прочим, убил твой приспешник! — Какой такой приспешник? — глаза Чизоме превращаются в узкие темные щелочки, в которых продолжает пылать огонь жажды крови. — Мой пацан? — Изуку Мидория. Но тебя мы не виним. Это он убил Тогу. И он поплатится жизнью за это. Уж мы-то позаботимся об этом. «А Шигараки потом убил Эбису, так что ли? Месть, выходит…» — думает Чизоме. — «Но тогда вы, ребята, реальные фальшивки, раз ради мести убиваете тех, кто слабее вас. Пацан убил твою Тогу в честном бою. Мусор, нет, ты хуже мусора…» — Он вам не по зубам… — почти рычит Чизоме, чувствуя как все внутри него закипает от жгучего желания отомстить. — Но раз наши цели совпадают, тогда… Око за око — и до тех пор, пока в живых не останется кто-то один из нас. Взмах — куртки, обтягивающей тело Спиннера, почти что касается острие лезвия, но тот ловко парирует удар. Звон вибрирует в тишине, нарушаемой сбитым дыханием, шарканьем ног и утробным рычанием, вырывающимся из груди нападающих. Спиннеру удается, изловчившись, полоснуть ножом по щеке Чизоме, но в ответ, он получает сильный толчок локтем в живот. Его отбрасывает к кирпичной стене дома, но он тут же поднимается на ноги. К изумлению Чизоме, тот будто приклеивается к стене ладонями и карабкается немного вверх. В зубах зажата рукоятка ножа. «Прямо как геккон… или какие там животные так могут ползать по стенам?» — хмыкает он про себя. Чизоме запрокидывает голову, следя за его движениями. Спиннер отнимает от стены одну руку, разжимает челюсти. И нож оказывается в пальцах, которые заканчиваются загибающимся черными когтями. — Для меня большая честь и гордость убить того, кем восхищаюсь. Чизоме лишь коротко смеется в ответ. Лезвия застревают между зазубринами катаны, которую он поднимает вверх над головой. Спиннер делает переворот в воздухе, оттолкнувшись от катаны, и приземляется за спиной Чизоме. Тот резко разворачивается, но недостаточно быстро, и нож разрезает ткань плаща, оставляя глубокую царапину. Рана не серьезная, но от боли в крови будто вспыхивает адреналин. Чизоме наотмашь бьет Спиннера по вытянутой руке, и из пальцев вылетает нож, упав под ноги. Из его горла вырывается рык, смешанный с вскриком, он сжимает кровоточащую рану и отступает на шаг. Чизоме поднимает катану на уровень лица, и язык скользит по лезвию, слизывая алые капли крови. Металлический привкус пробирает насквозь, заставляя пробежать знакомые мурашки по спине. И в то же мгновение Спиннер застывает, не в силах даже пальцем пошевелить. — Ты проиграл, фальшивка, — произносит, криво усмехнувшись, Чизоме. Он специально медленно приближается к Спиннеру, глаза которого округляются от растерянности и захлестнувшего его животного страха за свою жизнь. Спиннер издает хриплый стон, попытавшись сдвинуться с места, хотя бы на миллиметр, но все попытки тщетны. Чизоме поднимет катану горизонтально, и в лезвии отражается искривленное от ненависти и ужаса лицо ящерицы. — П-причуда? — сипло выдавливает он из себя. Язык будто не слушается его. — Можешь скопировать мой стиль боя, внешность и идеалы, — рот Чизоме превращается в безумную улыбку, между зубами растягивается тонкая, еле заметная нить слюны, — но не причуду. Передавай привет Тоге. Он отводит руку с катаной на мгновение назад и молниеносно бьет лезвием по шее. Раздается громкий хруст, смешанный с истошным криком. Чизоме стирает рукавом с щеки кровь, брызнувшую из рассеченного горла. С чуть различимым стуком на асфальт падает вытянутая голова Спиннера, огромные от ужаса глаза навсегда застывают. Тело, покачнувшись заваливается назад. Чизоме вкладывает катану в ножны с характерным скрежетом, садится на корточки и срывает с его шеи точно такой же, как у себя шарф. — Фальшивка не достойна носить это. Но куда же мне деть тебя, чтобы твои дружки попотели, ища труп? За баром, где находится черный ход, стоят мусорные баки. Они почти пустые — на дне валяется несколько темных, непрозрачных пакетов, набитых всяким хламом. Чизоме оттаскивает тело к мусорным бакам. Пальцы сжимают спутанные, розовые волосы, подняв голову вверх. Из шеи продолжает ручьем литься густая багряная кровь. Чизоме недобро скалится и швыряет голову в мусорный бак, с явным удовольствием слышит грохот от удара о пластиковые стенки. Следом через край бака переваливается тело. Отряхнув перепачканные в чужой крови руки, Чизоме отходит на несколько шагов в сторону. Душу наполняет приятное, щекочущее чувство радости и удовлетворенности. Он выдыхает, и изо рта вырывается полупрозрачное облачко пара. В такой холод тело не скоро начнет разлагаться. — Найду каждого из этой Лиги Злодеев и перебью. А Шигараки, — язык скользит по тонким губам, оставив влажную дорожку, — оставлю нам с пацаном на десерт. Чизоме прячет руки в карманах плаща, сутулится. Освещаемый тусклыми уличными фонарями, призрачной лунной дорожкой, скользнувшей по крышам домов и переулкам, он уходит прочь от их базы. И намеревается еще не раз вернуться сюда и совершить возмездие.

***

На губах Изуку застывает сонная, счастливая улыбка, и она не исчезает до самого утра. Он медленно открывает глаза, будто где-то вдалеке, практически в другом мире звучит неприятный, раздражающий звон будильника на телефоне. Видит перед собой лицо Кацуки, тот морщит нос, тоже услышав будильник. Изуку задерживает дыхание, и пот каплями стекает по напрягшейся спине. Сначала ему кажется, что это все лишь сон — не может же быть реальность настолько прекрасной и приятной. И стоит ему проснуться, как Кацуки тотчас же исчезнет. Изуку, испугавшись этой мысли, быстро жмурится, чтобы дольше не возвращаться в реальность. Но все сомнения и страхи развеивает Кацуки. Прошептав хриплое: «Доброе утро, задрот…», он сначала нежно, а потом грубо и нетерпеливо целует его. И позволяет Изуку перевернуть себя на спину и прижать к матрасу. — Не хочу идти никуда… — выдыхает Кацуки в его губы. — И я… — Изуку отстраняется и ложится рядом, положив ему на плечо голову. Тепло разливается приятной негой по всему телу, и веки становятся тяжелыми. Изуку не хочет сопротивляться сну, который подступает к нему, и закрывает глаза. Но потом резко вскакивает, будто его окатили ледяной водой. — А как же Эри? — шепчет он, недоуменно глядя на Кацуки. Тот хмурится, раздумывая над чем-то. Потом медленно кивает. — Да, Эри… И мне в академию. Вставай, будем собираться. Оказывается, родители Кацуки уже ушли на работу. Изуку рад этому и замечает, что и сам Кацуки выглядит довольным. Он наспех готовит ему завтрак, пока тот умывается. Изуку сбрызгивает лицо чуть теплой водой из-под крана и, потерев глаза, смотрит на свое отражение в зеркале. Всклоченные, порядком отросшие волосы, бледное лицо и ярко выделяющиеся веснушки на впалых щеках. Он вздыхает. Вылитый школьник накануне важного экзамена — с мешками под глазами, измученным выражением лица и расшатанной нервной системой от литров кофе. Изуку выпячивает нижнюю губу, сдувает со лба влажную челку, приглаживает лохматую шевелюру. Корчит смешную рожицу перед зеркалом и, обернувшись, слышит голос Кацуки, который доносится с кухни: — Ты там застрял, что ли, Деку? Пошли жрать. Изуку улыбается уголком рта и выходит из ванной. На кухне, как и вчера днем, невероятно вкусно пахнет домашней едой. Кацуки с грохотом ставит тарелки на стол и через плечо хмуро и недовольно смотрит на Изуку. И сердце пропускает удар, стоит ему проследить за быстрым движением его губ: — Чего так долго? Опоздаем так… Изуку плевать. В это короткое мгновение плевать на все, что находится за пределами их с Кацуки мира. В несколько шагов он сокращает расстояние между ними до минимума. Кацуки разворачивается к нему лицом, отступает на шаг назад и поясницей упирается в край стола. Изуку льнет к нему, голова кружится и становится тяжелой, будто металлической. Колено каким-то образом оказывается между ног Кацуки, а рука скользит от талии вверх по груди, остановившись на шее. Пальцы нежно перебирают кожу, глаза подергиваются мутной пеленой, и губы Изуку сами, на ощупь находят чужие. Он проводит по ним языком, заставляя Кацуки приоткрыть рот. И вздрагивает от ощутимого, но приятного до звездочек перед глазами укуса в нижнюю губу. Кацуки притягивает его к себе, обняв за талию. По телу пробегает электрический разряд, когда пальцы забираются под ткань футболки и гладят голую кожу спины. Изуку издает хриплый стон в губы Кацуки, крепче прижимается к нему. Внутри него все вспыхивает от сладкого удовольствия. Неловкое движение — и бедро Изуку нечаянно касается паха Кацуки. Он не сразу догадывается, что это такое. Но когда до него доходит осознание, Изуку резко отшатывается. Кацуки одновременно с ним разжимает руки, быстро отводит взгляд и густо краснеет. — Садись завтракать, — бросает дрогнувшим голосом Кацуки, проходит мимо не менее смущенного Изуку. Хлопает дверь, ведущая в туалет. Изуку молча садится за стол, закрывает рукой лицо и остается в такой позе, пока Кацуки не возвращается на кухню. Глаза у него странно блестят, а на висках видны капли пота. Не говоря ни слова, он садится на против принимается агрессивно ковыряться палочками в глубокой тарелке. Изуку чуть слышно вздыхает, берет свои палочки в левую руку и молча ест. Пальцы с трудом слушаются его, палочки то и дело норовят выскользнуть. Но Кацуки как будто не замечает его мучений. Сидит, низко опустив голову. А уши словно горят огнем. «Он так… возбудился от моих поцелуев?» — вспыхивает Изуку. Хватает стоящий рядом с тарелкой стакан воды и опрокидывает его, залпом выпивая жидкость.

***

Изуку старается вести себя так, словно ничего не произошло. Кацуки делает то же самое, и, кажется, у него это получается несколько лучше. Он распахивает дверцы шкафа и достает пиджак, который вчера мерил Изуку. И протягивает его ему. — У меня где-то были глаженые рубашки… — бормочет Кацуки и находит вешалку, на которой светлеет пара-тройка кипельно-белых рубашек. В плечах она немного широковата, но под пиджаком этого не видно. Изуку одну за другой застегивает пуговицы и вдруг замирает, пальцы продолжают сжимать верхнюю пуговицу. Он смотрит на спину Кацуки, тот набрасывает на плечи пиджак. Изуку не понимает, почему это, казалось бы, обыкновенное движение, выглядит так красиво. Нет, скорее, притягательно. Изуку мотает головой и застегивает, наконец, последнюю пуговицу. Ткань рубашки неприятно трет шею — отвык он уже от такой одежды. Но ради Эри стоит потерпеть. Изуку вздыхает. Поднимает голову вверх, прикрыв глаза. Что будет, если их с Кацуки аферу раскроют? Изуку чувствует поднимающееся в груди волнение. Не за себя — сам-то он выкрутится. На крайний случай оружие у него будет с собой. Что же будет с Кацуки? Его отчислят? Не только, могут и лицензии лишить. Изуку вспоминает, как загорелись вчера глаза Кацуки, когда он показывал ему карточку лицензии. Для него профессия героя много значит. Поэтому Изуку нужно постараться изо всех сил, чтобы никто не разгадал, что он не ученик академии. — Если спросят, с какого ты факультета, — вдруг поворачивается Кацуки, — скажи, что с факультета поддержки. Всякие приборы, устройства и прочую хрень придумываешь… Тебе бы подошло, — вдруг добавляет он, бросив короткий, но выразительный взгляд на Изуку. — Это намек, чтобы я поменял род деятельности? — улыбается Изуку. Кацуки протягивает ему красную ленту, вторую такую же он уже завязал галстуком на шее. Изуку неуверенно смотрит на ткань, вертит в руках. «Никогда не завязывал галстуки…» — думает он. — «Ладно, все бывает в первый раз». — Не смешно, — замечает Кацуки. — Просто скажи, что с факультета поддержки. Но про меня ни слова. — Ясное дело, — отвечает Изуку, а сам пытается сделать из ленты хоть что-то, более или менее похожее на галстук. Пыхтит и поджимает губы. Кацуки, нахмурив брови, следит за неловкими движениями пальцев Изуку. Тяжело вздыхает, увидев странный узел, лишь отдаленно напоминающий галстук. Подходит и резко тянет на себя за длинный конец, и узел развязывается. Изуку замирает, даже задерживает дыхание и боится пошевелиться, пока Кацуки приводит галстук в божеский вид. Отходит на шаг и, скрестив руки на груди, с удовольствием смотрит на свою работу. — Пошли, время, — бросает Кацуки, хватает рюкзак и выходит из комнаты. Изуку следует за ним, прижимая к груди пистолеты и пачку сигарет с зажигалкой. Находит свое чистое пальто на крючке в прихожей и прячет в карманы свои вещи. Поворачивается к зеркалу и застывает с открытым ртом. Под шеей краснеет аккуратно завязанный галстук. Приятное чувство заполняет сердце, и он невольно улыбается. Подходит к Кацуки и, привстав на цыпочки, чмокает его высоко в щеку, почти под глазом. Тот изумленно моргает, но не отстраняется. Кацуки опасливо озирается по сторонам, когда они подходят к воротам академии. Изуку специально поднимает воротник пальто, чтобы спрятать хотя бы нижнюю часть лица. Лишь пара зеленых глаз нервно бегает из стороны в сторону. К воротам академии стекаются толпы школьников. Кацуки хватает его за руку и тянет за собой, и они смешиваются с ними, растворяются в людском море. Изуку чувствует, как пальцы сжимают его ладонь, ни на секунду не отпуская. Сердце начинает биться все быстрее и быстрее с каждым шагом. Ворота приближаются, здание академии постепенно увеличивается в размере. «Геройская академия… геройская академия…» — мысленно шепчет Изуку, а из легких будто выбивают одним ударом весь воздух. Губы беззвучно шевелятся, и все внутри будто разбивается на мелкие осколки напряжения, когда он перешагивает за линию ворот. — Вот мы и в академии, — шепчет Кацуки. — А ты боялся. Ссыкло, — усмехается он. Губы Изуку нервно дергаются вверх, превращаясь в подобие улыбки. Он крепче сжимает ладонь Кацуки, борясь с диким, непроизвольным желанием сбежать отсюда, пока не поздно.

***

В учительской тихо, никого из преподавателей нет. За столом сидит один лишь Яги. Перед глазами экран монитора, указательный палец щелкает по кнопке мышки. Эри сидит в небольшом, кожаном кресле, ее ноги не достают до пола, и она весело болтает ими. Вдруг телефон в кармане издает громкий звонок и начинает вибрировать в кармане. Яги выдыхает и достает его, хмурится, глядя на экран. «Шузенджи? Она редко звонит… Что-то случилось?» Эри поднимает удивленный взгляд на него, но молчит. Яги проводит пальцем по экрану и прижимает телефон к уху. — Да, Шузенджи, — произносит он, кашлянув. — Привет, Яги, — звучит из динамика ее голос. — Помнишь, я хотела проверить одно свое предположение?.. — Помню, — кивает Яги и сглатывает. Эри наклоняет голову набок и с любопытством смотрит на Яги, как будто прислушивается. Он указательным пальцем уменьшает громкость динамика, так что голос Шузенджи тихим шорохом звучит у него в ушах: — В лаборатории провели анализ материалов ДНК твоей ученицы, Урараки, и тех героев, которые тоже странным образом лишились причуд. И был обнаружен идентичный причудный ген. Когда его обнаружили лишь у Урараки, я думала, что осталась ее причуда. Но когда этот ген нашли и у других… Пальцы нервно сжимают телефон, а глаза постоянно избегают зрительного контакта с Эри. У Яги были предположения насчет силы, которая стерла причуды, и насчет ее владельца. Но в глубине души он не хотел верить в эту теорию. А сейчас мысли об этом будто цунами накрывают его с головой. -… Когда его нашли и у других, я поняла, что это и есть именно та причуда, которая стерла их причуды, — продолжает Шузенджи. И усмехается: — Извини уж за тавтологию, но без нее не обойтись. Так о чем я… Причуда Эри меня очень уж заинтересовала. И не тем, что она, отчасти, эффективнее моей в лечении. Если связать ее способность отмывать время предметов и «Восемь Заветов Смерти», где она была с неким «Изуку-саном», то интересная картина получается. — Ты думаешь, она связана… — Яги бросает быстрый взгляд на Эри, но та давно потеряла интерес к телефонному разговору и теперь пальчиками перебирает край бархатного, теплого платья с бантом на груди. — С этими происшествиями? — Я предполагала, — спокойно отвечает Шузенджи. — Но когда я сравнила образцы причудного гена с ее причудой, я стала уверена в этом. Сердце Яги пропускает удар. Он бледнеет, как снег, а телефон чуть не выскальзывает из пальцев. — Ты имеешь в виду, что… Яги кажется, что Шузенджи на том конце провода кивает, улыбнувшись: — Именно это я и имею в виду. Образцы совпадают.