***
Кацуки хватает Изуку за руку. Тот застывает, лишь потянувшись за висящим на крючке пальто. — Может… — Кацуки кашляет, прочищая горло. Голос предательски понижается. — Останешься у меня? Поужинаешь… я приготовлю чего-нибудь. — Зачем? Я не голоден, — Изуку мягко освобождает руку, берет пальто и набрасывает на плечи. — Ты и так очень много сделал для меня, и я… — Там опасно, ты что, не понимаешь? — Кацуки сжимает кулаки и подступает к нему. — А если тебя схватят? — У меня есть твоя причуда, — пожимает плечами Изуку. — Больше мне и не надо. — Но… Изуку обувается, присаживается на корточки, затягивая шнурки. Кацуки стискивает зубы и цокает языком. «Как же это достало!» Стоит Изуку подняться на ноги, как Кацуки хватает его за плечи и легонько встряхивает его. Изуку пытается высвободиться, но пальцы сжимаются сильнее. — Не надо ничего, — Изуку мотает головой и поджимает губы. — Почему не можешь просто принять мою помощь? — выкрикивает Кацуки, и Изуку застывает с широко распахнутыми глазами. Щеки бледнеют, а потом на них пятнами появляется румянец. — Надоело, что ты вечно убегаешь от меня в самый важный момент! Это выглядит так, будто пользуешься мной и моими чувствами! — Но это не так… — возражает Изуку, и в глазах отражается недоумение и растерянность. Кацуки его резко перебивает, еще больше повысив голос: — Заткнись, ты, дерьма кусок! Просто возьми и прими уже мою помощь! Я не хочу, чтобы ты подвергался опасности. Сейчас… Я постараюсь что-нибудь придумать, что делать с этим розыском! Но сейчас лучше остаться у меня… — Кацуки опускает голову и продолжает уже тише. Но голос дрожит от гнева. — У меня тебя никто не тронет, я не позволю, я… — Я не могу, — еле слышно отвечает Изуку. — Придурок, не перебивай меня! Я поговорю с предками, чтобы ты жил у нас! — все так же громко продолжает Кацуки, пытается переубедить Изуку. — Тебя же хорошо знают, так что согласятся! — Меня полиция разыскивает, — невесело усмехается Изуку. — Вряд ли они захотят укрывать преступника… Об этом Кацуки не подумал. Он закусывает губу, чувствуя, как по всему телу волнами расходится бессильная злость. Изуку же продолжает спокойным, ровным голосом, в котором словно свозит грусть: — Я и так, наверно, скомпрометировал тебя, когда ты привел меня в академию. И сейчас дал мне свою кровь. Да, признаюсь, — тише говорит Изуку. — Мне страшно. Я не знаю, что мне делать. Если бы был рядом Чизоме-сан, он что-нибудь придумал бы… Но я один. Спасибо, что переживаешь за меня, я правда благодарен за это. И за то, что помогал мне. Но… Каччан, больше не надо рисковать и помогать мне. Пусти. Кацуки расслабляет пальцы, и Изуку отходит на шаг назад. Прижимает к груди руки и неуверенно топчется на одном месте. Кацуки сжимает зубы до ноющей боли в деснах. Почему он прыгает сейчас вокруг него, упрашивая остаться? У него есть гордость, так что, если Изуку хочет, пусть катится на все четыре стороны. Но внутренний голос кричит, что не может просто так отпустить его. А вдруг с Изуку что-то случится? Кацуки будет винить себя в этом, как винил после его «смерти». Изуку уже отодвигает щеколду, а Кацуки продолжает сомневаться. Одна его половина, гордая и самоуверенная, хочет оставить все как есть, не унижаться просьбами. Другая, как зверь в клетке, мечется из угла в угол, не в силах успокоиться, пока не будет уверенности в том, что Изуку в безопасности. Кацуки опускает голову вниз, а губы невольно дрожат, искривляясь в болезненную линию. Если бы не Моясу, ничего этого не было бы. В душе он так сильно ненавидит ее, что готов на месте убить. Но тогда почему не смог ударить Моясу? Кацуки передергивает плечами, как от озноба. Нет, у него никогда не было и нет чувств к ней, то, было между ними раньше — лишь попытка уйти от реальности, где Изуку мертв. Кацуки сам себя убедил в том, что она ему нравится. В какой момент он стал таким порядочным, что не поднимает руку на девушек? Дверь открывается. Еще чуть-чуть, и Изуку перешагнет через порог и уйдет. Ноги Кацуки будто сами движутся. Он бросается к нему и крепко обнимает, зарываясь носом в волосы. Изуку застывает в удивлении, а потом кладет ладони на спину Кацуки, поглаживая. От него исходит запах, смешивающийся с запахом крови и грязной одежды, но он не вызывает отвращения. Кацуки лишь крепче прижимает Изуку к себе, а тот издает тонкий писк, лишившись воздуха. Они стоят еще очень долго вот так. Хрипло и прерывисто дышит Изуку, стиснутый в объятиях, и сопит Кацуки, оставляя поцелуи-бабочки на висках и макушке. «Не уходи, прошу…» — Кацуки не решается произнести это вслух. Боится, что голос подведет его, сорвется и прозвучит жалко и плаксиво. Изуку мягко высвобождается из его объятий. — Ну, все, мне пора… Кацуки тянется вперед и хватается за дверную ручку, не давая Изуку уйти дальше. Смотрит ему прямо в глаза. Губы сами шевелятся, и он не замечает даже, как в воздухе повисают его слова: — Давай я хотя бы провожу тебя! Изуку усмехается, и в его глазах пляшут озорные огоньки. — Я не девчонка, чтобы меня провожать. К тому же, будет плохо, если тебя увидят со мной. Хотя… — задумчиво протягивает он. Сует руку в карман и достает оттуда смятую тканевую маску. Надевает ее на ухо за петлю. — Но у меня есть вот это, так что меня могут и не узнать. Кацуки впивается в Изуку взглядом. Во рту пересыхает, и язык с трудом двигается, ставший будто деревянным. — Значит?.. Изуку улыбается и надевает вторую петлю маски на другое ухо. Берет Кацуки за руку, ладонь которой замотана бинтами. — Пошли, погуляем немного. И покажу одно место. Сердце Кацуки делает кульбит от радости, наполнившей его.***
Яги знает одного следователя в токийском полицейском управлении. Более того — они неплохие приятели. Друзьями их не назовешь, ведь все их общение и круг интересов ограничиваются работой и поимкой преступников. Он тоже, как и Кацуки, видел объявление о розыске. Стоило на баннере появится фотографии Изуку, Яги тут же узнал того школьника, попавшего на камеру видеонаблюдения. Его лицо так сильно отпечаталось в памяти, что вряд ли он когда-нибудь сможет его выбросить из головы. Яги пришел к выводу, что этого школьника зовут Изуку Мидория. И слишком уж подозрительно совпадает имя этого школьника с именем Изуку-сана. И, вероятнее всего, эти три «образа» сочетает в себе один-единственный человек. Яги понимает, что не зря направил Кацуки в агентство к Старателю. Называть того сообщником злодея Изуку еще рановато, но как информатор Кацуки может быть очень полезен. Но пока говорить об этом рано. Створки автоматической двери, ведущей в полицейское управление, раздвигаются перед Яги, пропуская внутрь. Его здесь все знают, поэтому дежурный не задает никаких вопросов, когда Яги проходит мимо него, слегка кивнув головой. Он в геройской форме, поэтому посетители и работники управления таращатся на него, с восхищением бормоча: «Всемогущий…». С лица не сходит знакомая всем улыбка, так что мышцы на щеках начинают ныть от постоянно напряжения. Яги поднимается по лестнице на четвертый этаж и останавливается напротив двери. На табличке он читает иероглифы имени: «Наомаса Цукаучи». Поднимает руку и несколько раз стучит костяшками пальцев по двери. — Войдите! — слышится крик из кабинета, и Яги заходит внутрь. В кресле у письменного стола сидит сам Наомаса, раскрыв газету, и пробегает глазами по напечатанным строкам. Он поднимает взгляд на вошедшего, и брови ползут вверх от удивления. — Тошинори? — спрашивает Наомаса. — Что-то случилось? Я бы сам вам позвонил, если бы по делу Мирая Сасаки были новые улики… — Нет, я пришел по другому вопросу, — качает головой Яги. — Я присяду? — Да, конечно! — кивает Наомаса, и Яги устраивается поудобнее на стоящем напротив кресле. — Я насчет того объявления о розыске… Вам что-то известно об этом человеке. Наомаса откладывает в сторону газету и, покосившись на дверь, тихо отвечает: — Честно говоря, очень мутная история с этим розыском. Никаких улик или доказательств против Мидории нет у полиции, но в то же время это объявление попало как-то в СМИ в обход начальника управления. Мы никому об этом не говорим, ведь это подорвет наш авторитет — точно будет большой скандал. Мы пытаемся разобраться в этом и сами ведем неофициальное расследование. — Вот как… — протягивает Яги. — Может ли быть такое, что злоумышленники специально направляют полицию на ложный след? Ему все еще не хочется верить в то, что Кацуки знаком с преступником. Наомаса делает неопределенное движение плечом. — Может оно и так, но… Этот Мидория все равно не так уж и чист, чтобы сбрасывать его со счетов. — Да? — с интересом прислушивается Яги. Наомаса встает, со скрипом выпрямляется кожаная поверхность сиденья кресла. Он прохаживается рядом с письменным столом, пожевывая губы. — Расскажу тебе лишь потому, что ты, возможно, будешь помогать в его поимке. Кто знает… В общем, я нашел его дело трехлетней давности, которое было закрыто. Решили что, он умер. — Умер? — переспрашивает Яги, нахмурившись. — Как странно… Что это за дело? — Начну сначала, — Наомаса берет со стола темно-коричневую папку, из которой торчат листы и тонкая пленка государственных бумаг. — Три года тому назад его мать погибла во время пожара в торговом центре «Сибуя»… Яги весь напрягается, а на лбу выступает испарина. Наомаса обращает на это внимание: — Что-то не так, Тошинори-сан? — Нет-нет, — качает тот головой. — Просто я помню… этот торговый центр. Была фан-встреча со мной, поэтому собралось много людей. Как только объявили о пожаре началась паника и давка. Я, кого успел, спас, потом приехали другие герои, но многие люди успели сгореть или задохнуться… До сих пор не могу простить себя за то, что не спас всех. Наомаса вздыхает и пожимает плечами. — Как бы то ни было, твоей вины в этом нет. Да и причину возгорания тогда точно не установили. Списали на неисправность электропроводки. Звучит правдоподобно, но… Иногда приходят мысли, что кто-то сделал это специально. — Но кто? — Это так и остается тайной, — Наомаса раскрывает папку и достает лежащий вверху документ. — Но вернемся к Мидории. После того, как погибла его мама, а он выжил, его отправили в больницу с сильными ожогами. А потом перевели в детский дом из-за отсутствия родителей и иных опекунов. — Что насчет его отца? — спрашивает Яги. — О нем вообще нет никакой информации. Знакомые Инко Мидории, это мать Изуку Мидории, говорили, что тот уехал за границу по работе. На этом заканчиваются все сведения о нем. Как будто его существование стерли. Может, его отца и вовсе нет, а его работа за границей — лишь легенда, чтобы объяснить маленькому ребенку его отсутствие. — В общем, понятно, — произносит Яги. — Так, и что было дальше? — Он сбежал из детского дома, при чем в это же самое время было совершено убийство воспитательницы. — Мидория мог убить ее? — сердце Яги пропускает удар. Замирает в ожидании ответа. — Да вряд ли. Экспертиза показала, что ее убили причудой. А в деле Мидории черным по белому написано, что он беспричудный. «Совсем как я…» — думает Яги. — «Но мне повезло в своё время встретить Шимуру-сан. А вот он…» Смерть матери вполне могла подтолкнуть его стать злодеем. А если Изуку и впрямь знаком с Убийцей Героев, то идеология того могла сильно повлиять на подростка, разбитого морально. Яги стискивает зубы. Это все равно не оправдывает его поступков и преступлений. «Встреть он меня или другого героя, все было бы иначе…» — проносится в мыслях Яги. Ему и в голову не может прийти, что вины Убийцы Героев в случившемся с Изуку нет. — Но это убийство никак к нашему делу не относится, — продолжает Наомаса. — После побега его разыскивали, но все безуспешно. Этим делом занималось другое управление. Я просмотрел их бумаги, и мне показалось… что они слишком быстро гнали дело. Как будто старались поскорее с ним разобраться. Но не для того, чтобы найти Мидорию… На этом все. Больше мне пока что не известно. — Вы и так много рассказали. Спасибо большое. Наомаса пожимает плечами. — Да что уж там… Надеюсь на сотрудничество в будущем. — Несомненно. Теперь у Яги есть небольшое представление о том, с кем ему придется иметь дело. Однако до сих пор не понятно, как связан Кацуки с Изуку. Поэтому, чтобы выяснить это, Яги просит: — Вы не могли бы дать мне копию личного дела? Хочу кое-что проверить… Наомаса чешет в задумчивости подбородок. — Копию, говорите?.. Что же, думаю, что могу. Только никому не показывайте его и не говорите, что я вам его дал. — Конечно, я могила, — и Яги подносит ко рту сложенные щепотью пальцы и проводит вдоль линии губ, словно застегивая невидимую молнию. Наомаса подходит к принтеру, стоящему в углу кабинета. Он кладет бумаги в сканер, и принтер принимается гудеть, печатая копии. Через некоторое время Наомаса протягивает Яги еще теплые листы. — Благодарю, — Яги встает с места и кланяется. — И насчет дела Сасаки Мирая… Если узнаете что-то новое об убийцах, сообщите, пожалуйста. — Об этом и речи быть не может. Конечно, сообщу, — отвечает Наомаса, уже когда Яги открывает дверь и выходит из кабинета следователя. Он опускает взгляд на бумаги, которые нервно сжимают пальцы. В этом — ключ к разгадке секрета, который старательно скрывает Кацуки, неумело обманывая. Но Яги отчего-то совсем не хочется раскрывать его секрет несмотря на то, что он обязан это сделать. И как преподаватель, и как герой.***
Кацуки молча тащится рядом, иногда искоса поглядывая на Изуку. Пальцы то сжимаются, то разжимаются, и он усилием воли сдерживает себя, чтобы не схватить того за руку. Кацуки всегда мечтал пройтись с Изуку, крепко сжимая его ладонь, как делают все нормальные парочки. Да только вот они не совсем нормальная парочка. Мало того, что они оба парни и на них точно будут таращиться малолетки и тыкать в них пальцем. Изуку опасно привлекать к себе лишнее внимание, как и Кацуки. Узнай в академии, что он вот так запросто идет рядом со злодеем, его могут не только отчислить, но и лицензии лишить. Кацуки ежится от чувства тревожности, стоит представить, что он останется без лицензии. Для него это страшнее отчисления из академии, куда было так нелегко попасть. Он мотает головой. Лучше меньше об этом думать. Кацуки смотрит на Изуку. Нижнюю половину лица закрывает маска, а сверху на брови натянут капюшон. Только глаза зелеными огоньками сверкают. Нет, вряд ли в таком виде его кто-то узнает. — А мы куда идем? — спрашивает Кацуки. За всю дорогу Изуку не произнёс ни слова, лишь целенаправленно шел. А Кацуки покорно следовал за ним. — В одно место, — лаконично отвечает Изуку. Поворачивается к Кацуки: — Увидишь. Кацуки не считает это хорошей идеей заходить в подъезд жилого многоэтажного дома и подниматься вверх на лифте. Но Изуку делает настойчивый жест рукой, и тот, вздохнув, смотрит на створки лифта, которые с тихим шорохом закрываются. На табло под самым потолком мелькают цифры этажей. Второй, третий. Изуку смотрит куда-то в пол, трет его поверхность носком ботинка. Шестой, седьмой. Кацуки прислоняется спиной к поручню и скрещивает руки на груди. Они так и молчат всю дорогу, пока поднимаются до двадцать четвертого этажа. Кацуки сверлит хмурым взглядом Изуку, а тот будто делает вид, что не замечает этого. «И зачем он тогда согласился?» — не понимает Кацуки. — «Мы же тупо молчим. Хотя это лучше, чем ничего. Я и так редко его вижу». Кацуки несколько разочарован. Из-за того, что половину лица Изуку не видно, нельзя понять, что тот чувствует, какие эмоции испытывает. В зеленых глазах не отражается ничего. Кацуки фыркает себе под нос и переводит взгляд на табло. Уже семнадцатый этаж. Осталось немного. Звяк — и створки двери раздвигаются. Изуку первым выходит из лифта и уверенным шагом идет вперед. Кацуки, оглянувшись, следует за ним. Створки соединяются, и с тихим шорохом лифт едет вниз. Изуку останавливается в нескольких метрах от последней двери квартиры на этаже. Поднимает голову вверх, и Кацуки тоже смотрит. — Сюда, — Изуку указывает на люк в потолке. К нему ведет приваренная к металлическому ободку лестница. Изуку взбирается по ней, опасно покачнувшись, одной рукой давит изнутри на крышку люка. Та со скрежетом сдвигается с места, и сквозь приоткрывшуюся щелку пробивается уличный свет. Врывается шум и грохот проезжей части. Изуку делает последнее усилие и полностью открывает люк. Кацуки сжимает перекладины лестницы и быстро взбирается наверх. Изуку уже стоит на крыше в паре шагов от люка и смотрит вверх на проплывающие над головой облака. Ветер сильным порывом срывает с него капюшон и подхватывает волосы. Кацуки замирает, поднявшись лишь на половину. Он не сводит взгляда с Изуку, и если бы он видел себя со стороны, то разозлился бы. Его глаза сверкают восхищением. В груди становится горячо и приятно. — Ты чего там копаешься? — бросает Изуку, заставив Кацуки очнуться. Тот вздрагивает и вылезает наружу, отряхивая руки, на которых остается тонкой пленкой пыль с обуви. — Зачем мы сюда пришли? — спрашивает Кацуки, подходя к Изуку. Изуку хватает его за ладонь и тащит к краю крыши. Но Кацуки вырывает руку и сам идет, чувствуя загорающееся раздражение. Опять он ничего ему не говорит. И почему именно это место хотел показать ему Изуку? Изуку же, будто не обратив внимание на поведение Кацуки, подходит к самому краю, упирается рукой в ограждение, стоящее по периметру. Он подставляет лицо ветру, снимая маску. У Кацуки пересыхает во рту от вида улыбки на губах Изуку. Словно почувствовав на себе пристальный взгляд, тот оборачивается и жестом зовет его подойти ближе. Цыкнув, Кацуки встает рядом. — Скажи же, отсюда открывается замечательный вид! — говорит Изуку. Он поднимает руку и пальцем указывает на телебашню. Будь сейчас ночь, она бы переливалась неоновым светом. А сейчас — это лишь груда серого металла. Кацуки не смотрит туда, куда показывает Изуку, он смотрит на него. Изуку, держась за ограждение, садится на поверхность крыши. Кацуки сглатывает и пристраивается рядом. — Когда поднимаешься вот так, на крышу, — произносит Изуку так тихо, что Кацуки с трудом улавливает слова, которые ветер все норовит украсть, сорвать прямо с его языка, — чувствуешь себя как-то иначе, чем на земле. Чувствуешь? — Изуку поворачивается к Кацуки и натыкается на его взгляд. — Когда Чизоме-сана арестовали… Почему у Кацуки сжимается сердце, когда он слушает его? Он не знает, отчаянно пытается найти ответ в душе, но натыкается лишь на нежность, которая, как большой океан, заполняет собой все его существо. — Когда его арестовали, — продолжает Изуку, — я вот так же сидел на крыше. Я не знал, что мне делать, куда идти… Я тебе рассказывал, насколько он важен для меня, да? Он мне как семья… «К чему он это говорит?» — не понимает Кацуки, прищурившись. Не похоже, чтобы у него резко поехала крыша, Изуку кажется вполне адекватным. — Эбису тоже был семьей для меня, — Кацуки вспоминает, что про кого-то с таким именем Изуку говорил. — Но чертов Шигараки убил его, — резко похолодевшим голосом произносит он. Кацуки заглядывает ему в глаза и видит, как в них загорается огонь ненависти. Ему самому становится не по себе. Изуку стискивает зубы и цедит: — Я хотел рассказать тебе… Я хочу отомстить за Эбису и, — он поворачивается к Кацуки, и по спине того бегут мурашки от взгляда Изуку, — и убить всех в Лиге Злодеев. Кацуки хмурится. Ему начинает казаться, что Изуку все-таки сошел с ума. Иначе как объяснить его желание пойти против сильных злодеев, когда на тебя самого ведут охоту герои и полиция? Изуку по-своему понимает то, как меняется выражения лица Кацуки, поэтому произносит: — Не первый раз слышишь о них? — Не первый, — нехотя отвечает Кацуки. — В начале учебного года нападали на академию, но Всемогущий с ними быстро разобрался… — Даже так, — усмехается Изуку. — Я просто хотел поделиться с тобой тем, что давно не дает мне покоя. И знаешь, — в глазах отражается ласковая, даже несколько нежная улыбка, — мне стало как-то легче на душе, что ли. Кацуки улыбается в ответ. Он и сам чувствует радость, теплом обваливающую его. К тому же Изуку, сейчас невероятно красивый с всклоченными волосами, темными кругами под немного сонными глазами. Кацуки невольно тянется к нему. Но тут Изуку издает короткий, странный смешок. Кацуки, отпрянув, недоуменно смотрит на него, чувствуя ощутимый, но не сильный укол обиды. А потом видит, как пальцы Изуку нервно трясутся и как тот пытается скрыть эту дрожь, комкая края пальто. «Он все еще боится…» — сердце Кацуки будто пронзают тысячи игл, заставляя его истекать кровью. Он придвигается ближе, рукой приобнимает его за плечо. Изуку поднимает на него взгляд, в котором можно прочитать немую благодарность. Он лбом прижимается к груди Кацуки, позволив крепко обнять себя. От тела Изуку исходит тепло, из-за которого щеки заливает румянец. Кацуки прикрывает глаза, и самые разнообразные мысли тут захватывают его сознание. Изуку хочет пойти против Лиги Злодеев, хочет убить их всех. Кацуки не нравится эта идея, но он помнит, с каким теплом отзывался об Эбису Изуку, рассказывая о своем прошлом. Он на его месте тоже хотел бы отомстить. Поэтому Кацуки решает, что во что бы то ни стало поможет Изуку. Даже если тот, как сегодня, не захочет принять его помощь.***
Изуку прощается с Кацуки, не дойдя до района, в котором живет. Кацуки, конечно же, скривился, но ничего не сказал. Его пальцы на мгновение дольше, чем следовало бы, сжимают его руку. И потом он отпускает ее и быстрыми шагами идет прочь, даже не оглядываясь. Прячет руки в карманы, ссутулившись. Изуку вздыхает, а на душе кошки скребутся, пока он смотрит в спину удаляющемуся Кацуки. «Он как будто чем-то недоволен… Тем, что не дал ему проводить себя прямо до дома? Не очень-то хочется показывать ему, в каких условиях я живу…» Изуку вздыхает. Хотелось бы побыть с Кацуки подольше, но ему еще нужно сходить к якудза и предложить поработать над заказом Гирана. И также найти в их лице союзников для мести Лиге Злодеев. Изуку стучится в деревянную, покосившуюся дверь, которая явно сделана из стенки старого шкафа. Не услышав никакого ответа, он дергает на себя ручку, чуть не вырвав ее из треснувшего дерева. Изуку заходит внутрь, проходит по темному коридору. Под ногами опасно скрипит пол, словно тот провалится после каждого шага. Изуку ежится и идет быстрее. Впереди он видит дверной проем, но без двери — вместо нее торчат лишь петли, местами проржавевшие. — Это ты, что ли, стучал? — Изуку, переступив через порог, слышит голос Юиджиро. Повернувшись в сторону, откуда доносится звук, он замечает его самого. Юиджиро прикладывается к темному горлышку бутылки с пивом и делает большой глоток. — Проходи, чего стоишь? Изуку садится на пол на местами порванный футон. От него несет сыростью и тухлятиной. В небольшой квадратной комнате нет никакой мебели — лишь смятые подушки и одеяла в углу комнаты. Комната, которую он снимает у хозяйки, просто райское место по сравнению с их жилищем. Юиджиро также сидит на полу, скрестив ноги, и рядом с ним разбросаны пустые стеклянные бутылки из-под пива. Изуку морщится. Оглядывается по сторонам. В другом углу он видит Сецуно, который за обе щеки уплетает лапшу быстрого приготовления, громко и с аппетитом чавкая. Недалеко от него находится в прострации Даичи — не моргая, смотрит в одну точку. Даже не шевелится. — Ты к нам по делу? — спрашивает Юиджиро, отбросив в сторону очередную бутылку. Он столько выпил, но в голосе не сквозит алкогольное опьянение, будто он все еще трезв, как стеклышко, и до этого пил один лишь лимонад. — Кстати Даичи, когда шнырял по интернету, увидел объявление о твоем розыске. На тебя полиция реально, что ли, зуб точит? — Есть такое, — буркнув, отвечает Изуку. — Не повезло, — отзывается Сецуно. — Теперь ты, тип, знаменитость. — И довольно опасный тип, судя по тому как тебя описали, — вставляет Юичиро. — Опыты над людьми, да? — Там половина неправда, — опять бурчит Изуку. Сецуно нарочито широко зевает. — Тебе виднее. Хочешь сиги? Я стащил на днях несколько пачек, жутко дорогие! — Давай, — пожимает плечами Изуку и тут же дергается, поймав брошенную ему пачку. Он ее разглядывает, повертев в руках. Судя по одной лишь пачке, сигареты действительно не из дешевых. Такие он видит впервые. Изуку достает одну, под самым носом вспыхивает крошечный огонек зажигалки. Он широко распахивает глаза, сделав первую затяжку, а потом внезапно кашляет, дым неровными клочками вырывается из рта и ноздрей. — Крепкие, да? — усмехается Сецуно, будто довольный тем, что не предупредил об этом заранее. — Не то слово… — хрипит Изуку. Но от никотина, ударившего в него, сознание как будто проясняется. — Так по какому делу? — повторяет Юичиро. — Заказ есть? Изуку кивает:. — Да, сегодня утром… попался, — он решает, что лучше не стоит говорить о Гиране. Юичиро, только открывший очередную бутылку со смачным хлопком, ставит ее на пол и с интересом прислушивается. — Что надо сделать? Опять кого-то убрать? — Нет. Только наркоту перевезти, — отвечает Изуку. — Ну, это можно, — говорит Сецуно. — Если платят хорошо… — Думаю, что хорошо. Изуку вспоминает, что точную сумму он не спросил у Гирана. Ничего, тот его никогда не обманывал, так что этот заказ должен стоить немало денег. — Так что, беретесь? — спрашивает Изуку. — Беремся. Деньги лишними не бывают, — при этих словах Юичиро в глазах Сецуно загорается просто адское пламя смеси возбуждения и азарта. Изуку мысленно с облегчение вздыхает. Отлично, одно дело сделано. — А помните, — Сецуно вдруг обращается к Юичиро и Даичи, но последний никак не реагирует, — мы начинали с закладок еще при покойном боссе? — Да, было дело, — отзывается Юичиро. — Покойный босс? — вдруг спрашивает Изуку. — До Чисаки-самы был еще кто-то? — А ты не знал? — таращит глаза Сецуно. — Ты же лично на Чисаки-сама работал… — Заливал нам, значит, про это, — хмыкает Юичиро. Изуку стискивает зубы. И кто только его за язык тянул? Чтобы они помогали ему и впредь, нужно сохранять их доверие к себе. — Я сказал правду, — произносит он. — Просто никогда не интересовался, кто был боссом до Чисаки-самы. И тот тоже не говорил мне ничего такого. — Ну, да, ты прав, — Юичиро вновь делает глоток из бутылки. Видимо, алкоголь его вообще не берет. — Чисаки-сама не любил рассказывать о прежнем боссе. Ты, кстати, как попал в «Заветы»? Изуку секунду колеблется — сказать правду или придумать какую-нибудь банальную причину — мол, с детства начал подворовывать, потом перешел на серьезные ограбления, а затем стал якудза. Но потом думает, что такая легенда не состыковывается с его работой на Чисаки. Поэтому решает сказать, как есть: — Меня Чисаки-сама пригласил для работы над оружием, стирающим причуды. Со звоном падает выскользнувшая из рук бутылка, но не разбивается, а ее содержимое выливается на футон, который мгновенно впитывает коричневую влагу в себя. Юичиро чертыхается и ставит вертикально бутылку, но она уже наполовину пуста. Кажется, в его слова не просто поверили, они произвели на якудза ошеломляющий эффект. — Серьезно, что ли? — переспрашивает он. — Не знал, что ты был тем, кто этим занимался… — Так он умный, что ты хотел, — хмыкает Сецуно. — И кишка не тонка — на такого героя пойти… Я вот пошел в якудза из-за долгов родаков. Понабрали, суки, кредитов. И потом смылись. А я выплачивай, — он вздыхает. — До сих пор ненавижу, когда нет денег. Вот как сейчас. Изуку с удивлением замечает, что якудза становятся более открытыми и общительными. Если до этого, даже работая вместе, они держались особняком, то сейчас даже рассказывают о своем прошлом. Изуку даже интересно послушать. — А ты, Юичиро, как попал в «Заветы»? — спрашивает его Изуку. Юичиро допивает остатки пива, половина которого сохла на футоне. И, кашлянув, отвечает: — Мой отец работал еще на прежнего босса. Ну и я, чтобы продолжить это… кхм… семейное дело, пошел в якудза. Меня сразу же взяли, ведь за меня поручился мой отец, а он был тогда одним из «старших». А потом, когда власть перешла к Чисаки-саме, он ушел, потому что не принял новые «Заветы», — он невесело усмехается. — Да только его потом закололи ножовкой где-то в подворотне, потому что слишком много он знал того, что за пределы «Заветов» выносить не стоит. — А ты остался? — Остался. Меня все устраивало. Я радовался, что меня из-за моего отца не поставили в личный отряд Чисаки-самы. Как сын предателя не подходил. — А почему ты не хотел в личный отряд? Это же почетно, наверно… — пожимает плечами Изуку. Юичиро в ответ издает короткий, неприятный смешок. — Почетно — это да. Но я не хочу, чтобы меня из-за какой-то малявки, которую надо охранять, убил Чисаки-сама. Изуку напрягается, услышав слово «малявка». «Это он про Эри, что ли?» — думает он, но не перебивает и внимательно слушает. — Ты про ту, которую Чисаки-сама называл своей дочерью? — подает голос Сецуно. «Значит, точно про Эри говорят». О том, что он знает девочку лично, Изуку решает пока что не говорить. — Да какая она ему дочь? — фыркает Юичиро. — Не знаю, правда это или нет, но ходили слухи, что она внучка прежнего босса. Изуку старается никак внешне не показать своего удивления, но тело пробивает крупная дрожь. Кто бы мог подумать, что Эри может иметь такие серьезные родственные связи? — Я однажды одним глазком ее увидел, — говорит Сецуно. — Такая миленькая. Будь она постарше, я бы ее помацал… — и он делает красноречивый жест двумя руками, будто лапает ими грудь. «Да как ты смеешь!» — мысленно шипит Изуку. Кулаки невольно сжимаются так, что ногти впиваются в кожу. Но Изуку тут же закусывает губу, чтобы не скривить от отвращения лицо. Если бы ему не нужна была помощь этих якудза, он уже после этих мерзких слов про Эри плюнул бы на них. Он сглатывает, решив, что пора переходить к главному, к тому, зачем он сюда вообще пришел. Изуку кашляет, прочищая горло стараясь скрыть готовые вот-вот вылиться наружу эмоции. — У меня есть к вам еще одно предложение кроме заказа. Юичиро переводит на него внимательный взгляд. — Еще одно? — Да. Вы же помните, что на «Заветы» напала не только «Мацуба», но и Лига Злодеев? Сецуно, скрипнув зубами, цедит: — Как же не помнить… Эти Ному всю базу порушили! Якудза ненавидят Лигу, значит, Изуку не ошибся в своем предположении. Юичиро хранит молчание, но по нервному постукиванию указательного пальца по стеклу бутылки, можно понять, что тот зол, но пытается скрыть это. «Для якудза честь их группировки очень важна, так что нужно сделать акцент на этом…» — думает Изуку и вслух говорит: — Я хочу отомстить за «Заветы». — И как ты это сделаешь? — пожимает плечами Юичиро. — Конечно, отомстить этим сволочам очень хотелось бы… Но «Мацуба» стала вдвое сильнее, чем была раньше. А нас — жалкая кучка. Это же самоуби… — Я это знаю, — перебивает его Изуку. — Я и не хотел идти против них. — Тогда?.. — Лига Злодеев, — произносит Изуку, а глаза темнеют. — Я хочу уничтожить эту шайку. И кроме мести за «Заветы» у меня есть и свой мотив. Сердце Изуку сжимается от ноющего чувства — осознания того, что об этом он рассказал сначала не им, а Кацуки. Он вложил в свои слова на крыше слишком много смыла и эмоций, которые понятны лишь ему. И, быть может, Кацуки — тело до сих помнит его объятия, крепкие и сильные, так что все страхи и сомнения будто рассыпаются в прах. Якудза молчат, лишь переглядываясь между собой. Сецуно выразительно смотрит на Юичиро, а тот, поджав губы, хмурится. Изуку покусывает внутреннюю сторону щеки, чувствуя легкий мандраж. Неужели он просчитался, и якудза не захотят стать его союзниками? — Так что думаете? — Мы в деле, — холодно произносит Юичиро. У Изуку будто камень с души упал.***
Шигараки морщится и вдруг резко дергается, громко чихнув. Этот звук эхом повторяется, отскакивая от стен бара. — Кто-то обсуждает, — хмыкает Даби. Делает круговое движение рукой, и кусок льда в его стакане звякает о стеклянные стенки. — Да иди ты, — бурчит Шигараки. Он подпирает подбородок кулаком, ставит локоть на барную стойку, думая о том, как стало скучно в последнее время. Недавний разговор с Учителем был еще свеж в памяти, но Шигараки пока не спешит предпринимать какие-либо действия. Возможно, его излюбленный метод идти напролом и достигать цели чужими руками в этот раз не сработает. Значит, нужно придумать что-то наподобие плана, хотя планированием он заниматься не любит. Шигараки оглядывает бар. Мистер Компресс и Даби молча пьют виски со льдом, перебрасываясь бессмысленными фразами. Курогири тряпкой трет поверхность барной стойки. Когда холодная и мокрая ткань касается руки, Шигараки дергается так, словно его обожгли огнем. А Спиннер так и не появился. Хлопает дверь, и звякают над ней висящие колокольчики. Заходит Твайс, плюхается на стул и просит Курогири налить ему чего-нибудь горячего. Шигараки прикрывает глаза. В голове вспыхивает воспоминание, как раньше вся Лига собиралась в этом баре поболтать о жизни и прочей дряни, делить добычу и придумывать новые преступления. В воздухе витал запах сока, который постоянно пила Химико, если не была сыта чьей-то кровью. И звучал ее высокий голос: «Томура-кун! Твайс-кун!» Сейчас же невероятно тихо, будто с уходом двоих из Лиги пропало единство, на которое Шигараки не обращал до этого внимания. Он считал сплоченность чем-то дурацким, что придумывают себе слабаки, чтобы не проиграть в одиночку. Теперь же Шигараки остро чувствует, как не хватает этого. — Пойду отолью, — говорит Даби, вставая из-за барной стойки. Стакан пуст, и на дне лежит подтаявший лед. — В баре туалет не работает, еще не починил, — предупреждает его Курогири. Даби останавливается на полпути. — Хреново, — протягивает он. — Ладно, пойду на улицу. Шигараки провожает его взглядом и смотрит на Твайса. Лица того не видно из-за маски, которую он теперь вообще никогда не снимает с лица после убийства Химико. — Разведал что-нибудь? — спрашивает он. Несколько дней тому назад Шигараки поручил каждому из Лиги искать информацию об Изуку, но по-настоящему ответственно к этому подошел один лишь Твайс. — На днях видел его около геройской академии, а потом я потерял его след, — отвечает Твайс. Шигараки смотрит на него сквозь грязные, спутавшиеся волосы, лезущие в глаза. Поджимает губы. — А что он делал около академии? В герои намылился? Твайс пожимает плечами. Курогири ставит перед ним кружку чая, и он с шумом отхлебывает горячую жидкость. — Не знаю, — честно отвечает Твайс. — Может, кого выслеживает? Как мы его? — Быть может, — задумывается Шигараки. Ему не дает покоя тот «друг» Изуку со взрывной причудой. Каковы шансы, что он герой? Шигараки не уверен в этом, ведь герои такие все совестливые и идейные, что якшаться со злодеями не будут. Однако тот факт, что Изуку крутился около геройской академии, кажется очень странным и подозрительным. Распахивается дверь, но Шигараки не обращает на вернувшегося Даби никакого внимания. Однако оборачивается, когда тот без единой эмоции произносит: — А там в помойке труп Спиннера, кстати, валяется. Хотите посмотреть? Твайс вскакивает и пулей вылетает наружу, чуть не сбив с ног Даби. Шигараки медленно идет к двери, ссутулившись и спрятав руки в карманы растянутых спортивных штанов. На улице становится все темнее и темнее. От бара на мусорные баки в нескольких метрах от него падал тусклый свет. Один из баков был опрокинут. Шигараки останавливается, вглядываясь в мутные очертания. Он подходит ближе, под ногами скрипят подмерзшие лужи, которые днем образуются от растаявшего ночного льда. Шигараки морщится, глядя на отрубленную голову, которая сохранилась так, будто принадлежит еще живому человеку. Широко распахнутые, остекленевшие глаза, раскрытый рот с вывалившимся языком. Твайс подбегает к голове, заглядывает внутрь мусорного бака и тянет что-то огромное на себя. Вместе с черными мешками оттуда вываливается тело Спиннера. — Кто мог такое сделать? — бормочет Твайс. Его руки пропитываются тающей от тепла кровью. И он тут же выкрикивает: — Кто бы это ни сделал, он поплатится за это! «Минус два,» — с досадой думает Шигараки. — «Что за невезение…» — Кремируйте его, — бросает он, и ладонь Даби мгновенно вспыхивает голубым пламенем. Твайс падает на колени перед телом и складывает руки в молитвенном жесте. Шигараки отворачивается и возвращается в бар. Второй убитый из Лиги — это мало похоже на совпадение. Внутри с низа живота к груди поднимается горячее, жгучее чувство злости, желание разрушения. Эти чувства душат его, застилая своей мутной пеленой разум. Шигараки скрипит зубами, пинает стул, и тот с грохотом летит на пол. Потом хватает стакан Даби, и стекло тут же рассыпается прахом в пальцах. Кулак ударяет со всей силы по барной стойке, так что в некоторых местах кожа слезает, и там мелкими бисеринами выступает кровь. Боль немного притупляет жажду разрушения, но не тушит ее пожар — как бывало раньше, очень и очень давно.