***
Изуку понимает, что он не один в каком-то не то доме, не то квартире. Здесь еще есть странные люди в костюмах, один из которых принес Изуку еду ближе к вечеру. Он обходит стул, садится сзади на корточки и резким движением руки, сжимающей нож, разрезает клейкую ленту, обвязанную вокруг запястий. Изуку ставят на колени глубокую тарелку, в которой белеет обыкновенный рис. В этот светлый полукруг воткнуты палочки. Изуку, размяв запястья, берет тарелку и начинает не спеша есть. Исподлобья поглядывает на «охранников», отбрасывает всякую мысль о побеге, когда замечает висящую на поясе кобуру. «Кто же они такие?» — задумывается Изуку, вернув тарелку. Охранник резко дергает руки назад, опять обвязав их клейкой лентой. — «Ну да, а на что я, собственно, надеялся?» — вздыхает Изуку, провожая его взглядом. Изуку запрокидывает голову и смотрит на потолок. Потом поворачивается к окну. Снаружи темнеет, сгущаются сумерки. Значит, день подходит к концу. Изуку вздыхает, поерзав на месте. Клейкая лента крепко держит его. Он сдерживается, больше не кричит, и не сопротивляется, потому что хочет выяснить, для чего его притащили сюда. Изуку уже понял, что если будет нарываться, то получит, как было в случае с Моясу. Прощаться с жизнью он не намерен. Как скоро его хватятся? Чизоме не скоро, ведь когда Изуку пробыл в горах почти два дня, тот ничего не предпринимал, чтобы найти его. И в этот раз подумает, что у Изуку появились дела. Эри будет, несомненно переживать, но на нее нет никакой надежды. Кацуки? Он поймет, что что-то неладно только завтра вечером, когда Изуку не придет на назначенное свидание. Да и как его смогут найти здесь? Изуку вздыхает, зайдя в тупик. Значит, нужно будет своими силами выбраться отсюда. Изуку смотрит на колени, поворачивает голову назад на сколько это возможно. Если бы он не был связан, все было бы куда проще. «- Обещаю, что отпущу тебя, если ты в свою очередь пообещаешь порвать с ним». Изуку задумывается, вспомнив эти слова Моясу. А что, если она не соврала и правда отпустит? От него требуется лишь пообещать, а это всего лишь слова, и можно не расставаться по-настоящему с Кацуки. Стоит проверить этот вариант, все равно он ничего не потеряет. Скажет ей все, что она захочет. А потом поступит по-своему. Изуку нравится его идея. Теперь ему кажется, будто он сможет обмануть Моясу. Изуку долго ждет, когда та вернется снова «поговорить». Но никто не приходит, хотя он неотрывно смотрит на дверь, отсчитывает каждую секунду, думая, что вот именно сейчас она откроется и на пороге появится хоть кто-то. Изуку без особого интереса следит, как начинает светать за окном. В комнате не выключают свет, так что ему не удается толком поспать. Даже сквозь закрытые веки пробивается свет, а из-за онемевших ног от неподвижного положения невозможно даже расслабиться. Изуку сглатывает. Хочется размяться, растереть будто затвердевшие мышцы. Но он даже пошевелить ногами не может, каждая привязана за щиколотку к ножке стула. Изуку пробует покрутить руками и замечает, что клейкая лента понемногу расслабляется, растягиваясь. Это открытые заставляет сердце пропустить радостный удар. Изуку начинает осторожно расслаблять ленту, сгибая и разгибая запястья. Но потом опускает руки, вспомнив человека в костюме. Он разрезал ленту и, после того как Изуку поел, связал руки новой. Так что нет смысла стараться. А вот ноги ему никто не развязывал еще. И, видимо, не собираются. Изуку пробует проделать то же самое с клейкой лентой на щиколотках, но это получается медленнее и хуже. Но получается. Поэтому он начинает понемногу воплощать в жизнь свой план. Но эта идея не увенчалась успехом. Услышав звук открывшейся двери, Изуку вздрагивает. В дверном проеме появляется вчерашний человек в костюме и кобурой на поясе. В его руке блестит лезвие ножа, которым он проводит по клейкой ленте, связывавшей его ноги. Обходит стул и разрезает ленту на запястьях. Изуку недоуменно смотрит на него, а потом ойкает, когда его рывком поднимают за капюшон и ставят на ноги. Из-за долгого сидения он пошатывается, мышцы с непривычки болезненно ноют. Человек достает из кобуры пистолет и, ткнув им в спину Изуку, подталкивает его к выходу. Изуку покорно идет, хотя ноги с трудом слушаются его. Когда он перешагивает через порог, человек бесцеремонно хватает его капюшон и тащит за собой. Изуку перебирает ногами, стараясь не упасть. Человек останавливается у двери, открывает ее и, не дав Изуку опомниться, заталкивает внутрь. Тот оглядывается, инстинктивно бросившись к выходу, но дверь закрывают прямо перед его носом. Звук щелчка, донесшийся снаружи, говорит о том, что его заперли. Изуку, цокнув языком, поворачивается спиной к двери. И обнаруживает, что его затащили в уборную. Яркий свет, льющийся с высокого потолка, отражается в плитке, которой выложены стены и пол. Изуку делает осторожный шаг к унитазу. Природа берет свое, все-таки он долго терпел. И в мгновение ока он оказывается около унитаза. Изуку чувствует ни с чем не сравнимое облегчение, подтягивает джинсы и застегивает их. В душе зарождается нечто, похожее на благодарность. «Но лучше бы отпустила,» — хмыкает Изуку, мысленно надавив на чувство благодарности и убив его в зародыше. Он подходит к раковине и споласкивает руки. Поднимает голову и смотрит на свое отражение в висящем на стене зеркале. Из-за бессонной ночи под глазами пролегают темные полукруги. Изуку указательным пальцем касается сине-фиолетовой кожи, оттягивает нижнее веко вниз, глядя на полопавшиеся, ярко-красные сосуды глаза. Опускает голову и умывается прохладной водой. Обратно в комнату его «провожают» точно так же, подталкивая в спину дулом пистолета и храня молчание. Изуку искоса разглядывает место, в котором он оказался. Он понимает, что это не квартира, а настоящий дом — они прошли мимо винтовой лестницы, которая вела на верхний этаж. Интерьер дома строгий, выдержан в темных тонах. Комната, в которой Изуку очнулся, прямо противоположна по своему дизайну. Все внутри нее светлое. Изуку вспоминает слова Моясу, что эта комната принадлежит ей, но задумывается, почему она не живет в ней и использует для содержания пленника? Изуку останавливается, когда до двери остается пара шагов. Осторожно поворачивает голову, стараясь не делать резких движений. Он сглатывает и спрашивает человека, который стоит за его спиной: — Что это за место? «Вряд ли мне ответят,» — думает Изуку. — «Даже вопрос проигнорируют. Но я хотя бы попытался». Однако человек спустя мгновение все-таки отвечает: — Не задавай лишних вопросов. Единственное, что тебе нужно знать — это то, что ты чем-то не угодил Фукувару-саме. Поэтому считай дни до мучительной смерти. И он с силой заталкивает Изуку внутрь. Изуку передергивает плечами, опустив голову. Сам садится на стул и дает связать себя. Когда человек уходит, Изуку запрокидывает голову и задумывается. Хоть человек и сказал немного, он узнал, что того, по чьей вине он сюда попал, зовут Фукувару-сама. Может, этот дом принадлежит как раз ему. А Моясу говорила, что ждет не дождется дня, когда будет жить здесь. Значит, она как-то связана с ним. Нет, не просто связана. «А что если он ее отец?» — мысленно произносит Изуку. — «Вполне может быть… Хм, а кто же такой Фукувару-сама тогда? Если на него работают такие люди с оружием, то он явно какая-то важная шишка». Изуку опускает голову и смотрит на собственные ноги. В голове беспокойно крутится мысль, за которую он никак не может ухватиться. Он переводит взгляд на окно, и тут невольно выпрямляется на стуле, почувствовав как прутья спинки впиваются в лопатки. «Этот человек сказал, что я не угодил Фукувару-саме… Моясу видела мою татуировку и знает, что я был в «Заветах»… А главный враг «Заветов» — «Мацуба»…» Абсурдно, невозможно. Но в то же время все эти факты сходятся. Изуку произносит одними губами, чувствуя, как ужас заполняет его душу: — Значит, Фукувару-сан — глава «Мацубы». А Моясу — возможно, его дочь… Тогда зачем Изуку здесь? Как бывший якудза «Заветов» или как тот, кто «отбил» у Моясу Кацуки? Час от часу не легче. Однако Изуку не теряет надежду выбраться отсюда живым. Времени на обдумывание вариантов побега у него уйма. Все равно нечего делать — один раз его опять покормили, а потом опять оставили сидеть. Изуку старается не смотреть на диван, где лежит его пальто. А в кармане — сигареты. Стоит ему представить, как он делает одну-единственную затяжку, как во рту пересыхает, а в и без того уставшем мозгу кровью пульсирует желание расслабиться. Изуку отворачивается, в который раз пожалев, что не отказался от вредной привычки, когда была возможность. Когда небо начинает окрашиваться в розоватые и оранжевые оттенки, в комнату приходит Моясу. Не сказать, что он рад ее приходу, но это все же лучше, чем сидеть одному и временами клевать носом из-за бессонной ночи. На ней серая школьная форма, точно такая же, как у Кацуки. Значит, они учатся вместе. Интересно, оба на геройском факультете? Изуку где-то на периферии сознания надеется, что нет. Ему было бы неприятно, если бы Кацуки волей-неволей контактировал с бывшей, даже как со своей одноклассницей. Моясу двигает стул, ставит его напротив Изуку и садится. Юбка складками ложится вокруг скрещенных ног, пара пуговиц на рубашке расстегнута, а галстук ослаблен. Она улыбается, приподняв уголки рта, хотя ее глаза обжигают льдом, будто это айсберги. — Привет, Мидория, — нарушает Моясу продолжительное молчание. Изуку отвечает ей кивком. — Как прошел день? — Как видишь, — холодно произносит Изуку, — весело провожу время. Моясу думает, что это он так пошутил. Поэтому прыскает в кулак, широко улыбнувшись. — Бакуго-кун же знает, что ты злодей, верно? — вдруг она переводит тему. — Почему же он так спокойно относится к этому? Он же герой, должен защищать общество от таких, как ты… — А как он относится к тому, что твой отец глава якудза? — не остается в долгу Изуку. Внутреннее он торжествует над своей маленькой победой в долгой битве. С лица Моясу исчезает улыбка. Она кривит губы и с раздражением проговаривает: — Как ты узна… Плевать, все равно никому не сможешь уже рассказать… — от этих слов Изуку невольно ежится. — Никак не относится. Он не знает. И ему это и не надо. То, что мой отец якудза, ни на что не влияет, все равно мне не стать его преемницей, — Моясу вздыхает, и во взгляде мелькает на долю секунды грусть. — Он никогда не позволит женщине управлять организацией. Считает, что женщины не способны на это. — Женоненавистник? Моясу со злостью смотрит Изуку прямо в глаза: — Не смей оскорблять его. Каким бы он ни был… Что-то мы заболтались, — тон ее голоса резко меняется. Она меняет позу, ставит на колено локоть и подпирает ладонью подбородок. — Что ты решил насчет моего предложения? Откажешься от Бакуго-куна? Изуку мысленно удивляется, что она сразу переходит к делу. Моясу выжидающе смотрит на него, и в глазах сверкает самодовольная улыбка. Думает, что ставит его перед выбором, только вот она ошибается. Изуку отвечает ей таким же прямым взглядом и четко отвечает: — Да, я согласен. Я расстанусь с ним. Моясу наклоняет голову набок, явно не ожидав такого ответа. Но она быстро берет себя в руки и спрашивает: — Ты уверен? Не пожалеешь? — Не пожалею. Ты сказала, что отпустишь меня. Я решил бросить его, потому что собственная шкура мне дороже. Развязывай. Изуку передергивает плечами, намекая на то, чтобы Моясу сняла с него клейкую ленту, не дающую пошевелиться. Моясу встает, подходит вплотную к нему и, наклонившись, касается ладонью волос, как будто поглаживая по голове. Изуку сглатывает. А потом у него чуть не сыплются искры из глаз, когда она сжимает в пальцах волосы и резко оттягивает голову назад. — Докажи. Может, это просто слова? Злодеи ведь такие хитрые. Не побрезгуют любыми способами, чтобы спастись. Изуку стискивает зубы. А она догадливая, и это все лишь усложняет. Он приоткрывает рот, чувствуя, как из-за натяжения мышцы на лице немеют: — И как мне доказать? Моясу наклоняется еще ниже, и ее глаза оказываются совсем рядом от лица Изуку. — У тебя есть к нему вообще чувства? Или он для тебя так, развлечение и не серьезно? Скажи честно. Изуку не может произнести ни звука. Сердце бешено стучит в груди, заглушая все вокруг. Надо соврать и сказать, что он ни капли не любит Кацуки, но почему язык не слушается, подводит в нужное время? Моясу еще больше оттягивает голову назад, так что затылок пробирает болью. — Не молчи, мне же интересно… — Нет у меня к нему чувств… — хрипит Изуку. — Отпусти уже… На губах Моясу появляется злорадная усмешка. Она медленно, как будто издеваясь, расслабляет пальцы. Изуку опускает голову, дыша ртом. В затылке продолжает ныть, но уже не так нестерпимо, как раньше. Моясу садится на корточки перед Изуку, наклоняется над привязанной ногой и щелкает пальцами. Между средним и большим вспыхивает язычок пламени, который отражается в ее матово-темных глазах. «Так вот какая у нее причуда,» — проносится в голове, хотя тот факт, какая у нее причуда, Изуку мало волновал. Он опускает голову и смотрит, как Моясу приближает руку к щиколотке. Сначала его сердце заходится в радостном пульсе, но потом в сознании вспыхивает понимание того, что она собирается сделать. Клейкую ленту не сжечь огнем, и Моясу, судя по ее безумию во взгляде, отлично это знает. Изуку в страхе дергается, как будто сможет отодвинуться, но она хватается за ножку стула. — Ты же сам хотел, чтобы я освободила тебя. Так что не сопротивляйся, — произносит она. Изуку издает полный боли вопль, когда язык пламени облизывает оголенную кожу, греет клейкую ленту. Он запрокидывает голову, извивается на стуле, пытаясь хоть как-то высвободиться. Но Моясу продолжает держать руку у щиколотки, клейкая лента, плавясь, ползет вниз. Она невероятно горячая, словно кипяток, и кажется, что сжигает все на своем пути. Боль заполняет собой целиком тело, сводит с ума. Изуку стискивает зубы, сдерживая готовые вот-вот брызнуть из глаз слезы. Жмурится, и перед глазами вспыхивает огонь, и давно забытое воспоминание пробирает его насквозь. Ноздрей касается отвратительный запах горелой кожи, и паника окончательно накрывает его с головой. Ожоги по всему телу, протянутая к нему рука, застывший взгляд стеклянных глаз. Изуку судорожно ловит ртом воздух, чувствуя, что будто задыхается в дыму пожара. — Мама, мама! — из горла вырывается отчаянный крик. Его тело пробивает дрожь. Несмотря на язык пламени, продолжающий пожирать его кожу, по спине пробегают мурашки, лед сковывает его внутренности. — Нет! Изуку забывает, что находится не в том проклятом торговом центре, а в комнате Моясу. Мысленно он мечется, пытаясь вновь спасти маму из воспоминаний. Грудь сдавливает боль отчаяния, не дает свободно дышать. Огонь обхватывает тело мамы, любовно облизывает со всех сторон. Изуку взвывает, когда пламя превращается в челюсти монстра, распахивает пасть и целиком заглатывает женщину, оставляя вместо нее лишь дымящиеся угольки. — Спасите! Спасите! — Изуку дергается всем телом как в припадке, из уголка дрожащего рта стекает капля слюны. — Спасите… Моясу поднимает на него испуганный взгляд, но не убирает руку. Вся ладонь вспыхивает огнем, и она обхватывает его щиколотку. Изуку широко раскрывает рот, распахивает глаза, зрачки сужаются до точек. Истошно вскрикивает и дергает ногой, и лента, наполовину растекшаяся, с легкостью рвется. Моясу не успевает ничего сделать, не ожидав этого. Она издает сдавленный писк и заваливается на пол, когда он ударяет ногой наобум прямо ей в лоб. Ничего не видящий взгляд застывает на одной точке. Моясу смотрит на него, не решаясь приблизиться. Она сглатывает. Садится на колени и ждет, что будет делать Изуку дальше. Но он не двигается, кажется, даже не дышит. «Он отключился или умер?» — думает Моясу. — «Нет, вряд ли. От таких ожогов еще никто не умирал. Сумасшедший он какой-то…не знала, что он так панически боится огня. Или ему настолько было больно? Ну да, чего это я — конечно, больно, настоящий огонь же». Моясу решается подняться и подойти ближе к Изуку. Тот все-таки дышит, это видно по еле заметно вибрации на шее. Моясу ловит себя на мысли, что чувствует облегчение. «Черт, я же хотела его убить, так почему радуюсь тому, что он не откинулся? В тот раз не смогла, сдалась, как слабачка… Но откуда я могла знать, что убийство настолько страшно? Якудза и злодеи делают это с такой легкостью…» Моясу наклоняется над Изуку и видит застывшие глаза с расширившимися зрачками. Он вообще не моргает, как будто и правда умер. Моясу вздыхает, понимая, что переборщила. Она знает о его прошлом, и эта реакция — результат полученной психологической травмы в пожаре, когда погибла его мама. Моясу отмахивается от этих жалостливых мыслей. Люди отца выследили Изуку не для того, чтобы она его тут жалела. Моясу хлопает его сначала по одной щеке, голова безвольно наклоняется на бок. Моясу морщится и хлопает по второй щеке. Кожа на ощупь чуть влажная и холодная. Она отдергивает руку, чувствуя отвращение. Но Изуку так и не приходит в себя. Моясу замахивается и со всей силы ударяет его по лицу, так что на щеке остается красноватый след от ее ладони. Изуку вздрагивает всем телом, невольно отпрянув. — Что… где… — хрипит он, закашлявшись. Мутный взгляд проясняется, в нем появляется осознанность. Их с Моясу глаза встречаются, и ее пробирает дрожь от этого выражения непонимания и боли. — Зачем?.. По его щекам стекают струйки ледяного пота. Изуку рвано выдыхает и опускает голову, глядя вниз. Моясу садится на стул, скрестив руки на груди, и нарочито громко фыркает: — Ты что, думал, я тебе просто так поверю и отпущу? Наивный. Конечно, нет! Не считай меня за дуру. — Я не считал, — одними губами произносит Изуку. — Ты меня назвала злодеем… Но сама ничем не лучше меня. Моясу вся вспыхивает от этих слов. Она невольно выпрямляется на стуле, руки опускаются и сжимают край помявшейся юбки. Верхняя губа непроизвольно дрожит. Изуку с нескрываемой ненавистью смотрит на нее, и теперь ей на мгновение становится самой страшно. Словно здесь жертва не он, а она. Моясу мотает головой, отгоняя прочь это леденящее, липкое чувство. — Не сравнивай меня с собой, ты… — шипит она сквозь зубы. — У меня никогда и не было в планах отпускать. Я не дам тебе спокойно жить. Даже не так, — ногти впиваются в кожу на ногах, оставляя крохотные точечки. — Не дам тебе даже умереть спокойно, уяснил? Изуку смеряет ее холодным, не выражающим никаких эмоций взглядом. — Хорошо, ты убьешь меня. Но разве это поможет тебе вернуть Каччана? Думаешь, так ты сделаешь его счастливым? Моясу кажется, будто Изуку каким-то образом высвободил одну руку и схватил ее за шею, с силой сжав. Ей становится мало воздуха, она широко распахивает глаза и судорожно дышит, не в силах надышаться. Она моргает несколько раз — нет, Изуку все еще связан и не двигается. Моясу отводит взгляд, скользнув по линии, где пересекаются стена и пол. Она и не надеется вернуть Кацуки, насильно мил не будешь, и Изуку сейчас лишь озвучил ее собственные мысли и сомнения. Моясу прикусывает губу, дергает край юбки. «Моя единственная цель — отомстить за то, что забрал его у меня,» — говорит она сама себе. — «Пусть ощутит на собственной шкуре, что я испытала». — У тебя когда-нибудь отбирали то, что тебе дорого больше всего на свете? — спрашивает она Изуку, посмотрев ему прямо в лицо. Изуку колеблется секунду и потом тихо, но четко отвечает: — Да. И не раз. «У него умерла мама — это раз. А кого еще у него отбирали?» — хмурится Моясу. Но вслух не спрашивает об этом. — Тогда ты понимаешь, что я испытала, когда ты забрал у меня Бакуго-куна. — Понимаю. Но не понимаю, в чем моя вина. — Бакуго-кун правильно называл тебя идиотом, — хмыкает Моясу. — Тебе он, наверно, уже рассказал, что это я соврала о твоей смерти. Хотя лжи не было — полиция признала тебя мертвым, потому что не было смысла разыскивать тебя. И три года без тебя были самыми счастливыми в моей жизни. Хотя Бакуго-куна и перевели в другую школу, мы каждый день виделись… А ты, как пропал, так больше и не появлялся. И я, знаешь, была до жути рада, думала, что ты и в самом деле умер. И думала, что Бакуго-кун теперь мой. Только мой, — шепотом добавляет Моясу. — И он не вспоминал о тебе. Ни разу за три года. Даже не пытался найти твою возможную могилу, — на ее губах расцветает улыбка. — Ему было пле-вать, понимаешь? Я ненавижу тебя, потому что ты забрал у меня то, что принадлежало мне по праву. И ты с ним даже переспал! — она издает короткий смешок, за которым сскрывается ярость. Об этом не чтобы говорить больно, одна мысль об этом заставляет невидимые иглы насквозь проткнуть сердце. Изуку морщится, но отвечает на ее замечание молчанием. — Твоя вина в том, что Бакуго-кун по непонятной причине выбрал именно тебя вместо меня. Если бы ты просто исчез из его жизни и не возвращался… А ведь нас был с Бакуго-куном договор, — Моясу следит за реакцией Изуку, но тот с раздражающим равнодушием слушает ее. Как будто не боится, словно ему плевать. Это злит. — Договор, согласно которому я не стучала на тебя полиции, а он обрывал любые попытки связаться с тобой. Знаешь, почему за тобой начала охотиться полиция? Изуку молчит, поджав губы. Потом выдавливает из себя: — Потому что Каччан нарушил «договор»? — он делает особый акцент на последнем слове. — Бинго! — говорит Моясу. — Ты сообразительный, однако. Так что все твои проблемы из-за Бакуго-куна, который не подумал головой и пошел на поводу чувств. — А разве не из-за тебя? Это же ты насту… — Молчать! — рявкает Моясу, сама не ожидавшая от себя такой реакции. Изуку еле заметно вздрагивает, зрачки расширяются. — Я еще не договорила. Бакуго-кун предал тебя, ты знал? Ради своей же выгоды, заметь. Она внутренне торжествует, когда видит, что ей наконец-то удалось разломить лед равнодушия. Изуку меняется в лице, бледнеет и сглатывает. Не отрывает от нее пристального взгляда. Мышцы на шее напрягаются, ярко проступая под кожей. — В каком это смысле предал? — спрашивает он, помолчав несколько секунд. — В прямом, — произносит со злорадными нотками в голосе Моясу. — Работает на героев, чтобы помочь им поймать тебя и посадить за решетку. Раз уж ты догадался, кто мой отец, то скажу прямо — на тебя накопали много информации, которая погубит тебя в прямом смысле этого слова. Хм, посмотрим… — она начинает театрально загибать пальцы. — Десятки убийств, работа на преступную организацию, которая занималась разработкой нелегального оружия… воровство, распространение наркотиков… На твоем счету столько преступлений, что с лихвой хватит на пожизненное. Если злодея такого масштаба поймает начинающий герой, это принесет ему невиданную славу, понимаешь? А Бакуго-кун хочет стать не просто героем. А лучшим героем. А лучшие герои — это известные герои. — Ошибаешься. Лучшие герои — это те, кто выполняют свой долг без честолюбия. И Каччан совсем не такой. Хватит нести бред, — чеканит Изуку, не скрывая нарастающее недовольство. Моясу цокает языком. Несет откровенный бред и не хочет посмотреть правде в глаза. — Тебе же хуже, что продолжаешь верить ему, — пожимает она плечами. — Ты говоришь это специально, — замечает Изуку, посмотрев на Моясу таким взглядом, будто он разгадал ее планы. Моясу вздергивает подбородок и отвечает молчанием. Она и сама не знает точно, что задумал Кацуки. Да, Моясу никак не ожидала, что тот предаст Изуку. Не такой у него характер. Но факт остается фактом, люди отца никогда еще не ошибались. В таком случае Изуку очень не повезло связаться с героем. — Специально, чтобы я перестал верить ему! — внезапно голос Изуку повышается, и в его взгляде вспыхивает пламя гнева. — Почему все считают, что он меня предаст? Только потому, что мы из разных миров? — Хватит, хватит, — отмахивается Моясу. Она не в настроении продолжать перепалку. — Я просто сказала то, что знаю. Выводы делай сам. Но знаешь, мне давно не дает покоя один вопрос. Почему ты все-таки любишь Бакуго-куна? — Как будто для этого должны быть причины, — хмыкает Изуку, поджав губы. Ясно, говорить с ней на эту тему он не настроен. — Но должны быть причины для того, чтобы не любить. Разве он не обижал тебя в детстве? Слышала, он тебе даже смерти желал… Изуку изумленно смотрит на Моясу, побледнев. Лицо жутко бледнеет, а плечи мелко вздрагивают, как от холода. — Откуда ты… Моясу даже выпрямляется, почувствовав свое превосходство перед Изуку. Видимо, это воспоминание оставило в его душе неизгладимый отпечаток, раз он так отреагировал на ее слова. — Бакуго-кун рассказал в свое время. Пожаловался, что сморозил глупость и хочет извиниться и бла-бла-бла… — как можно равнодушнее отвечает Моясу. И ляпает, не подумав: — А когда ты пропал, как сумасшедший бегал и спрашивал прохожих, не видели ли они… Она замолкает на полуслове, поняв, что сказала лишнего. Нет, это Изуку точно не стоило знать. В его раздражающе-зеленых глазах загорается радость, а на щеках, испещренных по-детски смешными веснушками, вспыхивают алые точки румянца. — Так Каччан все-таки искал меня? Моясу стискивает зубы, злясь на саму себя, что теперь она лишилась еще одной психологической точки у Изуку, на которую можно было бы надавить. Она резко встает, с грохотом отодвинув стул. Замахивается и бьет Изуку по щеке, желая разбить в кровь ненавистное лицо. Но Моясу промахивается, и удар выходит смазанным и легким. Шипит от досады, сжав руки в кулаки. На сегодня хватит. Она захлопывает дверь и прислоняется к ней спиной, чувствуя, как бешено стучит сердце в груди. Моясу ошиблась, когда думала, что сможет легко сломать волю Изуку. «И кем ты себя возомнила, а?» — усмехается Моясу. Но ловит себя на мысли, что теперь хочет продолжить давить на него совсем по другой причине. Ей интересно, что за человек такой Изуку. Моясу закрывает глаза и невольно вновь слышит в голове леденящий душу крик. — «Все-таки хорошо, что в тот день Бакуго-кун не пошел туда…» Она выпрямляется и отходит от двери, открыв глаза. Встречается взглядом с секретарем отца, который уже долгое время неотрывно смотрит на нее с лестницы, ведущей на второй этаж, где находится кабинет. — Все в порядке, Моясу-сама? — спрашивает он, спускаясь вниз. — Я слышал крики. Моясу поджимает губы. — Да, все в порядке. Не беспокойтесь. Сегодня больше не приносите ему еду, — она рукой указывает на дверь своей комнаты, хватает с дивана свой рюкзак и быстрыми шагами идет к входной двери. Секретарь кланяется ей и не выпрямляется, пока та не выходит наружу.***
Стоит Моясу выйти из комнаты, как внутри Изуку будто рвется натянутая до предела струна. И по щекам текут теплыми струйками слезы, оставляют солоноватый привкус на губах. Изуку делает судорожный вдох, пытаясь успокоиться. Нервы уже на пределе. Боль в щиколотке еще пульсирует, волной расходясь по всему телу. Она была сжигающее-нестерпимой, но теперь превратилась в просто ноющую. Он рвано выдыхает, и дрожь пробирает все тело. Понемногу успокаивается, и слезы перестают течь из глаз неконтролируемым потоком. Радость смешивается с болью, и слабая улыбка появляется на его губах. «Все-таки Каччан пытался меня найти…» — думает Изуку, и в душе растекается приятное тепло, несмотря на мучительные воспоминания, вызванные ожогом. — «Она вряд ли соврала. Судя по ее реакции, она не хотела этого говорить. Не понимаю, как Каччан вообще мог связаться с такой?» Желеобразная лента, оставшаяся на ступне, постепенно остывает, как будто срастаясь с кожей. Изуку опускает голову и смотрит на ногу, на щиколотке волдырями вздувается обожженная кожа, местами потемневшая. Изуку делает судорожный вдох, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу. Зря он посмотрел на ожог, потому что ноздри вновь улавливают удушливый запах дыма, которого в комнате и в помине уже нет. Изуку облизывает пересохшие губы, и на языке остается солоноватый привкус собственных слез. Ему было до ужаса страшно, хотя он и не хочет в этом признаваться даже самому себе. Будто из сознания вытащили раскаленными щипцами воспоминания, которые причиняют лишь боль, поэтому их и прячут как можно глубже, засыпают песком времени. И от этих тщетных попыток спрятать их воспоминания не становятся менее болезненными или ужасными. Его план провалился. Теперь Изуку жалеет, что решил переиграть Моясу. Но он узнал кое-что и хорошее о Кацуки, так что можно считать, что все было не напрасно. Главное сбежать отсюда, главное вернуться к нему.***
Кацуки садится на скамейку и обводит взглядом аллею. Лениво, перебирая палочкой, прохаживаются старички, гуляют под руку счастливые парочки. Облетевшая листва, которую не накрыл своим белоснежным одеялом снег, подхватываемая ветром, летит под ноги и хрустит под подошвой. Кацуки смотрит на экран блокировки. Без десяти пять. Он убирает с колен небольшой бумажный пакет и ставит его рядом с собой на лавочку. Там на дне лежит в прозрачном пластмассовом одноразовом контейнере кусок торта, который Кацуки сам приготовил вчера вечером. Не спал допоздна, возился с ингредиентами и духовкой. Кацуки вспомнил, что Изуку говорил о своем неравнодушии к сладкому, поэтому и решил сделать ему такой небольшой подарок. От волнения он пришел раньше. Теперь не знает, чем себя занять. То рассматривает прохожих, пугая их своим насупленным выражением лица, то листает ленту новостей, бездумно ставя на картинки «лайки». Потом откидывает назад голову и поднимает взгляд к небу, которое затянуто по-зимнему неприветливыми облаками, свозь которые с трудом пробивается солнце. Хотя оно уже начинает понемногу ползти к линии горизонта, облизывая заходящими лучами верхушки голых деревьев. Кацуки опять смотрит на экран блокировки. Ровно пять часов. «Что-то он опаздывает…» — думает Кацуки. Ожидание предстоящей встречи лишь добавляет ей остроты. Заставляет ждать с еще большим нетерпением. Кацуки наклоняется, ставит локоть на колено и зажимает нижнюю половину лица ладонью, чтобы никто не видел, как тот улыбается, представив, как сожмет Изуку в крепких объятиях. В академии уже второй день неспокойно. Все только и говорят о Всемогущем, о его ранении и причуде. Кацуки старается избежать любых разговоров об этом, потому что мысль, что в этом замешан Изуку, не дает ему покоя. Нет, его чувства при этом ни капли не изменились — он с удивлением отметил это. Хотя любопытство все равно не отпускало его, и хотелось узнать, зачем Убийца Героев напал на Всемогущего. Кацуки одновременно чувствует и облегчение, что ему не нужно врать герою насчет места жительства Изуку. Потом все равно придется, но это уже будет потом. Сидеть на одном месте становится холодно. Кацуки встает и проходится несколько раз взад-вперед рядом со скамейкой. Уже пятнадцать минут шестого, а Изуку так и нет. Беспокойство начинает понемногу подтачивать его изнутри. Кацуки не нравится, что Изуку так опаздывает. Сразу появляются нехорошие мысли. Когда цифры на экране блокировки отсчитывают половину шестого, Кацуки начинает злиться. Бродит тут туда-сюда, как дурак какой-то. Ему начинает казаться, что все косятся на него, хотя на деле никому и дела нет до него. Внутри поднимается неприятное чувство, он все больше и больше раздражается. «Обещал же прийти,» — шипит Кацуки про себя. — «Гребаный задрот!» Ему начинает казаться, что Изуку решил просто не прийти. Возможно, Кацуки поспешил — их отношения нельзя назвать настолько близкими, чтобы переспать во время первого же нормального свидания. Отпугнул Изуку, который мог лишь притвориться, что ему все понравилось, а на деле чувствовать себя крайне некомфортно. Кацуки цокает языком. Зачем так скрывать то, что чувствуешь на самом деле? Если бы Изуку прямо сказал об этом, все было бы куда проще. Кацуки придумал бы способ, как все исправить. А что теперь? У него нет никакого средства связи с Изуку, он не знает, где тот живет. На самом-то деле он мало что знает о нем, как бы ни хотелось этого признавать. — Бесит! — бросает в раздражении Кацуки и разворачивается на сто восемьдесят градусов. Со всей силы швыряет в мусорку рядом со скамейкой пакет. Сгорбившись и сунув руки в карманы, он быстро идет к выходу из парка. С трудом сдерживает рвущийся наружу гнев, как лава, выплескивающаяся из жерла вулкана. Когда Кацуки приходит домой, то, не раздеваясь, заваливается на кровать. И долго лежит так, глядя в одну точку и не двигаясь. Лишь когда электронные часы показывают десять вечера, Кацуки заставляет себя переодеться и умыться. Он комкает подушку, кусая ее за мятый край. Кацуки редко страдал от бессонницы, и сегодня был как раз этот редкий случай. Время приближается к двум часам ночи, а он все еще не спит. Наконец уставшие и слипающиеся глаза закрываются. Но стоит ему ненадолго погрузиться в сон, как Кацуки резко вскакивает, обливаясь холодным потом. Уголок глаза нервно дергается, руки дрожат, а грудь будто сдавливают с силой, не давая свободно дышать. Пугающая мысль пульсирует в голове, не давая никак успокоиться. Кацуки садится на кровати, сгибает ноги в коленях и сжимает в ладонях волосы на висках. Не моргая, смотрит вниз. В глазах отражается страх. «А что, если Деку поймали герои или копы?.. Нет-нет-нет… Только не это!..»