***
Фукувару узнает в участке кое-какие подробности произошедшего. Все его люди, находившиеся тогда в офисе, мертвы. Он даже чувствует некоторое сожаление — он думал, что сможет выместить на них свою злость. А теперь, как выходит, вымещать не на ком. Но даже и это не настолько серьезно, насколько заявление следователя, что они собираются расследовать «самоубийство» Моясу. Фукувару сохраняет беспристрастное выражение лица, хотя внутри готов рвать и метать. Его уже не волнует практически сорванная сделка с председателем — теперь куда важнее спасти свою шкуру, иначе полиция узнает не только детали убийства Моясу — он уверен, что ее убили — но и про «Мацубу» и про всю их нелегальную деятельность. Фукувару практически заставляет себя не думать о дочери. Он выходит из полицейского участка, когда на небе едва занимается заря. Поворачивается, услышав протяжный гудок, исходящей от одной машин. Он узнает свою собственную, стекло опускается, и там появляется лицо секретаря. Фукувару садится на пассажирское движение. — Фукувару-сама, что теперь планируете делать со всем произошедшим? — спрашивает секретарь. Фукувару тяжело вздыхает. Нужно скрыть чувства, не дать даже секретарю, самому доверенному лицу, понять, что творится у него на душе. — Пока хочу вернуться домой и принять ванну… Отвези во второй филиал офиса, — Он поднимает голову и смотрит на зеркало заднего вида, где отражается половина лица секретаря. — Рэй уже пришла в себя? — Да, Фукувару-сама, — кивает тот. — Я вызвал врача. Когда она пришла в себя, то ему пришлось дать ей легкое успокоительное, потому что она не прекращала плакать и звать вашу дочь по имени… Я приношу свои глубочайшие соболезнования… — начинает секретарь, но Фукувару его резко перебивает: — Прикажи врачу, чтобы Рэй дали снотворное. Пусть поспит, а я… Надо замять это дело как можно быстрее. Свяжись с нашими людьми из прокуратуры, пусть «сворачивают» расследование. «В первую очередь — спасти «Мацубу» … А убийцу Моясу я и сам смогу найти,» — думает он, кусая губы. — Слушаюсь, Фукувару-сама, — произносит секретарь и сильнее вдавливает педаль газа в пол автомобиля.***
Изуку просыпается, ощутив, как кожа на лице пощипывает. Он открывает глаза и обнаруживает, что лежит на спине. А над ним — Кацуки держит в руке пинцет с комочком ватки, от которого пахнет каким-то лекарством. Морщится, думая, что это сон. Пытается отвернуться, чтобы влажная ватка больше не касалась ожогов. Но пальцы сжимают его подбородок — не сильно, но достаточно крепко, чтобы Изуку не мог отвернуться. — Не дергайся, — тихо говорит Кацуки и проводит ваткой над бровью Изуку. «Не сон?..» — думает Изуку, вновь ощутив неприятное пощипывание. — «Неужели… то, что было вчера, было на самом деле?» Изуку думал, что это сон, бред, вызванный голодом, усталостью и долгим отсутствуем отдыха. Казалось невероятным, что его спасла Ихиро, а теперь он лежит в комнате Кацуки. — Каччан… — одними губами шепчет Изуку. События вчерашней ночи все четче обрисовываются в памяти, и сердце переполняется нежностью. Он поднимает руку и касается пальцами запястья Кацуки, невольно остановив его. Тот промачивал до этого раны на лице ваткой. Кацуки недоуменно смотрит на Изуку и мотает головой. — Подожди, я обработаю раны. В сердце вонзается игла разочарования, и Изуку медленно опускает руку. Позволяет Кацуки дальше стирать с лица тонкую пленку засохшей крови. Изуку морщится, когда указательный палец втирает прохладную мазь в ожоги, и Кацуки тут же наклоняется ближе, дуя на больное место. Движения Кацуки быстрые и аккуратные, в которых явственно сквозит забота. Но ее он старательно скрывает за хмурым выражением лица и резкими словами, наподобие: — Деку, блять, ну не дергайся! А то добавлю к твоим ожогам новые… Изуку сдерживает улыбку и старается не шевелиться. Даже дышит через раз, завороженный губами Кацуки, которые тот то и дело покусывает, методично втирая круговыми движениями мазь. Потом он выпрямляется и отряхивает руки. Изуку продолжает лежать, глядя на него снизу вверх. Кацуки ничего не говорит, молча смотрит на него в ответ. В полной тишине Изуку отчетливо слышит собственное сердцебиение, неровное и взволнованное — оно такое всегда, когда рядом находится Кацуки. И он ничего с собой не может поделать, да и не хочет — ему нравятся все чувства, которые пробуждает в нем Кацуки одним своим взглядом. Изуку понятия не имеет, сколько времени они смотрят друг на друга вот так, молча, не издавая ни звука, не двигаясь и почти не дыша, как завороженные. И тут он вздрагивает всем телом, когда от живота расходится неприятная вибрация, а в воздухе повисает звук утробного урчания. Лицо Изуку вспыхивает алым, когда он понимает, что этот звук издал его голодный желудок. — Есть хочешь, что ли? — спрашивает Кацуки, и выражение его лица ни капли не меняется. Изуку сглатывает и уклончиво отвечает: — Ну, не то, чтобы… Но хотел бы… — Ясно, — больше самому себе говорит Кацуки и резко встает. Изуку поворачивает голову, глядя, как тот выходит из комнаты, и слышатся его удаляющиеся шаги. Изуку цокает языком и накрывает живот рукой. «В самый неподходящий момент… Чуть позже не мог заурчать, а?» — будто обращается он к животу. — «Хотя…» — губы растягиваются в слабую улыбку, а в глазах мелькает радость, — «Каччан же теперь накормит меня. Так что это даже к лучшему. Ведь так?» Ради этого момента даже стоило поголодать в доме Фукувару и потерпеть выходки слетевшей с катушек Моясу. Изуку, опираясь на локоть, медленно поднимается и садится на кровати. Сползает вниз ничем не придерживаемое одеяло, и сквозняк облизывает голое тело Изуку. Тот вздрагивает и опускает взгляд. И обнаруживает, что на нем нет никакой одежды — только трусы. По спине бегут мурашки больше не от холода, а от осознания, что Кацуки раздел его. Изуку натягивает до самого подбородка одеяло, сидя на кровати, сгибает ноги в коленях и подтягивает их к животу. Хоть Кацуки и видел его совсем без одежды, ему все равно неловко. В груди становится горячо на контрасте с ощущаемой прохладой. Изуку оглядывается по сторонам, ища взглядом свою одежду. Замечает толстовку, аккуратно висящую на спинке кресла, там же находит и джинсы. Изуку распрямляет ноги и медленно сползает с кровати, оставив одеяло волочиться за ним подобием шлейфа. Подходит, прихрамывая, к письменному столу и, все-таки сбросив с себя одеяло, быстро одевается. Он замирает, ощупывая ткань толстовки, которая, как ему кажется, стала более жесткой, как бывает после стирки. Изуку подносит ткань к лицу, принюхиваясь. От толстовки исходит чуть ощутимый, легкий запах мыла. Изуку краснеет как рак, поняв, что Кацуки не только обработал раны и раздел его, но и постирал одежду. «Да что он вообще…» — мелькает в голове Изуку, но он тут же отбрасывает всякие мысли прочь, быстро натягивая на себя одежду, потому что становится зябко стоять голышом. Изуку наклоняется, подбирая свалившееся одеяло, и аккуратно складывает его обратно на кровать. Садится на край и проводит ладонью по складкам мятой простыни. Она еще теплая, и Изуку тянется рукой к половине, на которой, по идее, должен был спать Кацуки. Он не знает, о чем он думал, делая это. Но с сожалением отмечает, что ткань уже прохладная, утратившая тепло. Изуку переводит взгляд на дверь, которая открывается, и в комнату заходит Кацуки. Держит в руке тарелку, где лежит довольно большой сэндвич, от которого вверх поднимается еле заметный пар. Он с некоторым недоумением смотрит на одевшегося Изуку, но не говорит ни слова. Садится на кровать рядом с ним и протягивает тарелку. — С-спасибо… — бормочет Изуку, чувствуя, как у него вот-вот потекут слюнки от одного вида сэндвича. Между двумя квадратными кусками хлеба лежит еще горячая глазунья. Стоит ему взять сэндвич в руки, как желток растекается, капая на тарелку. Обжигая губы и язык, Изуку впивается зубами в хлеб. И чуть не жмурится от удовольствия — горячее жареное яйцо смешивается со свежими помидорами, нарезанными колечками, и чуть расплавившимся ломтиком сыра. Изуку хотел есть спокойно, а не так, будто его морили голодом. Но из-за невероятного вкуса, как бы он ни старался, есть помедленнее не получается. В мгновение ока он доедает сэндвич, облизывает губы. Берет в руки тарелку и протягивает ее Кацуки, как вдруг его берут за подбородок и поднимают голову. Он встречается взглядом с теплыми алыми глазами, подушечка большого пальца скользит по губам, смахивая оставшиеся крошки. Изуку чувствует, как кровь приливает к лицу, а кончики ушей вспыхивают красным. Он отстраняется и сбивчиво бормочет: — Спасибо, Каччан, было очень вкусно… — Хорошо, — холодно произносит он. Встает и кладет тарелку на стол, потом возвращается обратно и садится на прежнее место. Изуку смотрит в сторону. Они молчат, и он решает перевести тему, спросив: — Как долго я проспал? Кацуки издает какое-то сдавленное мычание, задумавшись. Чешет затылок перед тем, как протянуть: — Где-то полдня, наверно. Сейчас уже первый час. Изуку резко поворачивает к нему голову, изумленно поглядев на Кацуки. — А ты… а как же занятия в академии? — Просто не пошел, — хмыкает Кацуки. — Не оставлю же я тебя одного в квартире… И на улицу не выкинешь. Вот и не пошел. Изуку чувствует неловкость, что из-за него Кацуки пришлось пропустить занятия. Но одновременно он и рад, что тот между учебой и Изуку выбрал именно его. Он невольно двигается к Кацуки, так что коленом касается его ноги. Кацуки искоса глядит на него, а потом кладет руку поверх колена, слегка сжав его. Мурашки бегут по спине Изуку, заставив все внизу живота затянуться крепким узлом. — А теперь объясни мне, где ты все это время пропадал и как оказался у меня на балконе? — серьезно спрашивает Кацуки, поглядев Изуку прямо в глаза. Изуку выдерживает его пристальный взгляд, все же внутренне задрожав. Что же ему ответить? Рассказать все, как было на самом деле? Но тогда придется рассказать и про Моясу, а Изуку уже выставил ее смерть самоубийством, так что все его старания будут напрасны. Про Ихиро он тоже не хочет говорить. Поэтому судорожно думает, как же так повернуть всю произошедшею с ним ситуацию, чтобы убрать из действующих лиц обеих девушек. Откашлявшись, Изуку начинает: — Ты же помнишь, что я был в «Восьми Заветах», так ведь? — Кацуки молча кивает, и в его взгляде мелькает настороженность. — У «Заветов» всегда были… хм… терки с другой преступной организацией. — «Мацубой»? — спрашивает Кацуки. Сердце Изуку пропускает удар. — Откуда ты… — Не важно, — мотает головой Кацуки. — Продолжай давай. «Он знает про этих якудза…» — проносится в голове Изуку. — «Как много он о них знает? Знает ли, кто их глава? И кем он приходится Моясу? Если да, то… Нет, откуда он может это знать?» — перебивает он сам себя. — И все-таки выходит, что эта дура тут ни при чем… — чуть слышно бормочет Кацуки, как будто размышляя вслух. Изуку слышит каждое слово и задумывается, про какую «дуру» он сейчас говорил. Если про Моясу, то он точно не будет упоминать про нее. Только вот Изуку интересна реакция Кацуки, когда тот узнает, что Моясу покончила с собой. О том, что причиной он выставил именно Кацуки, он совсем забывает. — В общем, из-за этих давних терок меня и схватили, — вздыхает Изуку. — А потом я сбежал от них. Кацуки недоверчиво смотрит на него, прищурившись. Скрещивает на груди руки, нервно постукивая по полу ногой. Он как будто раздумывает над чем-то. — Вот оно как… Но эти ожоги на лице и… — Кацуки наклоняется, хватает Изуку за ногу и поднимает к себе на колени. Изуку ойкает, когда пальцы касаются ожога на его щиколотке. — И здесь еще один. Тебя пытали что ли? Сволочи… — сквозь зубы добавляет он. — Не то, чтобы… — протягивает Изуку. Становится все сложнее придумывать правдоподобную ложь. — Их глава хотел узнать, из чего «Заветы» сделали оружие, стирающее причуды. Но я ничего им не выдал. Изуку с некоторой гордостью произносит последние слова, подумал, что, если бы его и правда пытали, чтобы выведать эту информацию, он ни слова не сказал бы об Эри. Но Кацуки не разделяет его чувства гордости. Скрипит зубами и сжимает руку в кулак, готовый вот-вот взорваться от ярости. — Что за мразь… — шипит Кацуки. Вдруг хватает Изуку за руку и легонько сжимает ее: — Деку, где живет этот Фукувару? Я найду и убью его, чего бы это ни стоило… Изуку широко распахивает глаза. Кацуки и имя главы «Мацубы» знает, чего не знал даже он сам до поры до времени. Он осторожно спрашивает, но голос немного дрожит от волнения: — А откуда ты знаешь Фуку… — Узнал у контрабандиста, которому ты долг возвращал, — закатывает глаза Кацуки. Сердце Изуку с грохотом падает вниз. А это-то откуда ему известно? О его долге знал только Чизоме. Неужели Кацуки нашел, где он живет, и спросил Чизоме об этом? И Кацуки своими следующими словами подтверждает догадки Изуку: — Мне сказал про этого типа твой Убийца Героев. И я к нему сходил и… — Кацуки замолкает, замявшись. Потом, кашлянув, продолжает: — И допросил его. Он и сказал, что тебя схватили люди некоего Фукувару-самы. И во что ты только ввязался, а? — вдруг повышает голос Кацуки, словно долго сдерживался, а теперь, когда тема разговора сама подходящая, все эмоции выходят наружу. — За деньги героев убивал? Да, ты говорил, что творишь такое, но… Изуку морщится, ему совершенно не нравится, что Кацуки лезет в его дела. Не потому, что он не доверяет ему. А потому, что они его не касаются. И лучше бы Кацуки не знать всего этого — слишком опасно для него, как для героя. Изуку чувствует зарождающееся в душе раздражение и даже злость, поэтому шипит, отвернувшись от Кацуки: — Ты изначально знал, кто я. Так зачем сейчас говорить об этом? И вообще тебя это не касается. Кацуки сжимает его плечи, заставив Изуку повернуться к нему лицом. Он заглядывает в его распахнувшиеся светлые глаза и тихо, но четко произносит: — Ты прав, меня твои злодейские дела не касаются. Но если тебе кто-то навредит, меня это будет касаться. Усек? Изуку кивает, поджав губы. — И я не договорил. Даже если тебе нужны были деньги, разве твоя жизнь стоит их? — продолжает Кацуки. Вдруг он вздрагивает, будто вспомнив что-то, глаза его сужаются: — Тот перелом… неужели это Сасаки Мирай тебя так ранил? — Да, — вздыхает Изуку. Смысла скрывать уже нет, все равно Кацуки знает и так слишком много. — И почему ты ничего не рассказал мне? — с некоторой обидой в голосе спрашивает он. Поджимает губы, и в его взгляде мелькает разочарование и недовольство: — Ты не доверяешь мне? Думаешь, я предам тебя и сдам в руки героев? Изуку никогда так не думал. Подобные мысли не появлялись даже тогда, когда они встретились после трехлетней разлуки и не были так близки, как сейчас. Изуку хорошо знал характер Кацуки, поэтому был уверен, что тот не будет действовать исподтишка и подло сдавать его героям. Сейчас он тем более так не думает. Но из-за взгляда Кацуки, в котором отчетливо читается немой укор, сердце Изуку болезненно сжимается. Он понимает, что все его поступки со стороны и правда выглядели как недоверие. Изуку, приблизившись к Кацуки, обнимает его, сжимает руки на широкой спине. Подбородком прижимается к плечу, чувствуя, как его обнимают в ответ. — Конечно, нет, — вздыхает Изуку, проводит рукой по спине, поглаживая. — Всегда доверял. Всегда… И обо всем буду тебе рассказывать. Изуку почему-то уверен, что Кацуки тоже улыбается при этих словах, крепче сжав его в объятиях. — А все-таки я надеру зад этому Фукувару! — заявляет Кацуки. Изуку только усмехается на это: — Сначала попробуй найти его. Я даже не знаю, как он выглядит. «Но знал бы ты, кем он приходится Моясу…» Кацуки нарочито громко фыркает, потеревшись носом о макушку. Изуку отбрасывает прочь мысли о главе «Мацубы» и о Моясу. Она мертва и ничего им уже не сделает. Сейчас ему хочется, чтобы время остановилось, и они сидели бы вот так, обнимая друг друга целую вечность. Но тут Кацуки отстраняется. — Так, а почему ты оказался у меня на балконе. Точнее, каким образом? Ты же беспричудный и сам бы ни за что не… — Потихоньку залез, — отвечает Изуку, выпятив нижнюю губу и сдув лезущую в глаза челку. — Не мог же я через входную дверь зайти? Меня и так чуть твоя мама не заметила… Кацуки усмехается уголком рта, вспомнив, что он ей наговорил прошлой ночью. — Все равно ты идиот. Нет, ты псих! — выдает он. Потом прыскает от смеха, прижимая ладонь ко рту: — Залезть на балкон, а потом пытаться прыгнуть ко мне во окно… Ты больной на всю голову! Изуку поджимает губы, скрывая улыбку. Тогда ему было совсем не до смеха — равно как и Кацуки. Он помнит его перепуганное до смерти лицо, когда тот увидел его за окном комнаты. Сидел бы Изуку вот так у него дома, не приди ему тогда в голову эта безумная идея? Вряд ли. Он льнет к Кацуки, прижимаясь к нему всем телом. — Возможно, — пожимает Изуку плечами. Кацуки тяжело вздыхает и кладет руку ему на плечо, приобнимая. Изуку, прищурившись, осторожно перебирается к нему на колени, встречается с недоуменным взглядом. Трется о кончик носа Кацуки перед тем, как нежно и медленно поцеловать мягкие и невероятно сладкие губы. Кацуки отвечает на поцелуй, пальцами зарывается в спутавшиеся волосы, крепче прижимая голову Изуку к себе. Потом он отстраняется, облизав поалевшие губы. — Подожди, получается ты сразу, как сбежал, пришел ко мне? Изуку кивает, кладет руку на плечо Кацуки, пальцами скользит к шее, обнимая за нее. Тот хмурится и произносит: — Но твоя мелкая вся распереживалась, знаешь ли. Так что не лучше ли было тебе сначала домой зайти, а потом… Если бы Кацуки сейчас не сказал про Эри, он так и не вспомнил бы про нее. Но даже теперь, когда про нее напомнили, Изуку не думает о возвращении. — Я хотел именно к тебе, — серьезным тоном перебивает его Изуку. Хотя это не было единственной причиной. Но другую он назвать не может. — Поэтому и пришел. Кацуки долго смотрит в лицо Изуку, а глаза бегают из стороны в сторону, не задерживаясь ни на чем дольше мгновения. Потом он с шумом выдыхает через нос. — Это… приятно, — с трудом проговаривает Кацуки. И тут же выдает раздраженное: — Да мне, знаешь, как-то пофиг! Изуку широко улыбается, рассмеявшись. Поднимает руку и оглаживает щеку, скользнув нежным взглядом по лицу. Кожа под пальцами медленно краснеет, а Кацуки старается не смотреть на него, глядит в сторону, насупившись. — Я скучал по тебе… Изуку давит другой рукой на плечо, заставив Кацуки повалиться спиной на кровать. Нависает над ним, изумленным и красным, с заблестевшими глазами. Накрывает его губы еще одним поцелуем, более глубоким и требовательным. И сладко выдыхает, почувствовав, как горячие пальцы Кацуки скользят по ткани толстовки, оглаживая талию. Кацуки переворачивает его на спину, оказавшись сверху. И губы скользят по задрожавшей шее, по контору облизывают бледнеющие отметины. Изуку запрокидывает назад голову, прижимает ко рту ладонь, прикусывая кожу. Кацуки усмехается и поднимает голову, оставив короткий, смазанный поцелуй на щеке. Изуку надеялся на продолжение, но, не получив его, теперь нервно перебирает ногами, пытаясь скрыть возбуждение. Кацуки, кажется, не обращает на это внимание. — И я по тебе, идиот. Если еще раз посмеешь так молча исчезнуть… — в голосе звучит явная угроза, — я тебя найду и мигом вправлю мозги. Изуку издает короткий смешок, наморщив нос. — Я больше не исчезну… постараюсь… Они долго лежат в обнимку, иногда Изуку тихо, почти шепотом спрашивает, чем занимался Кацуки все эти дни. И тот нехотя рассказывает, как ходил патрулировать с Камиджи в район Санъя, как сидел на занятиях в академии. Изуку переворачивается на живот, подпирает подбородок кулаками. Кацуки продолжает лежать на животе. Тут он поворачивает голову к Изуку, звучит его серьезный голос: — Кстати, насчет мелкой хотел тебя спросить. Вы с Убийцей Героев серьезно украли ее? — Ну, не украли, — мотает головой Изуку. Он смотрит прямо перед собой. — Вернули то, что было нашим изначально. Или ты думал, я оставил Эри в академии навсегда? — Ничего я не думал, — фыркает Кацуки. Поднимает взгляд к потолку, поняв, что Изуку не собирается смотреть на него, намеренно избегая зрительного контакта. — Получается… Всемогущего из-за вас ранили. Нет, точнее именно гребанный Убийца Героев это и сделал! Изуку издает тяжелый вздох, подумав, что зря он начал этот разговор. — Ну и что с того? — пожимает он плечами. — Если бы ты видел, каков твой Всемогущий как герой… ты бы так не говорил. Кацуки молчит, нахмурившись. Изуку поворачивает голову к нему, поглядев на его лицо. Интересно, о чем он сейчас думает? Изуку ложится на бок и поднимает руку, ткнув его в щеку. Тот косится на него. Потом поворачивается к нему лицом. — Знаешь, Деку, не лезь к этому старперу. Как бы ты его ни ненавидел… просто забей на него. И не лезь. Я слышал, что он… — Кацуки замолкает, замявшись. Изуку поднимает брови: — Слышал — что? — Что Всемогущий вместе с полицией разыскивает тебя. Если в твоей тупой башке есть хоть капля мозгов, и ты не хочешь сесть за решетку, то послушай меня. Изуку закатывает глаза, фыркнув. В голове мелькает вопрос: «А откуда он это слышал, интересно?» Но он не заостряет на нем внимания, сказав вместо этого: — За мной сколько раз гонялись копы и ничего. Да я и не лез к нему, — передергивает он плечами. — Просто вернул Эри. — Вот и не лезь, — как бы ставит точку в их разговоре Кацуки и поднимается, сев на кровати. Изуку чувствует легкий укол обиды, но ничего не говорит. Ясное дело, что Кацуки за него беспокоится. Это в глубине души очень даже приятно. Однако Изуку не хочет отступать от задуманное еще давно — лишить Всемогущего причуды с помощью силы Эри. Хоть он и сказал Кацуки, что не будет ничего скрывать от него, но об этом он ни словом не обмолвится. Изуку облизывает пересохшие губы и говорит: — Я схожу на кухню попить? — Пошли, налью тебе, — кивает Кацуки. — А то что-нибудь там расколотишь. — Я не настолько беспомощный, — отвечает на это Изуку и встает с кровати. Пусть и правда сходит вместе с ним, все-таки он не знает, что и где находится в чужой квартире. С тихим всплеском Кацуки наливает из крана воду в прозрачный стакан и протягивает его Изуку. Тот залпом выпивает его, с шумом глотая. — Еще? — Кацуки забирает из рук пустой стакан. Изуку, подумав, кивает. Второй стакан он выпивает куда медленнее и после него чувствует удовлетворение. Кацуки с грохотом ставит стакан в шкафчик с посудой, захлопнув дверцу с такой силой, что чашки и тарелки внутри звонко вздрагивают. Изуку отступает назад, прислонившись к краю стола. Кацуки, захватив из комнаты тарелку, на которой был сэндвич для Изуку, моет ее теперь в раковине, натирая мыльной губкой поверхность. «Какой хозяйственный…» — с усмешкой думает Изуку, засмотревшись на широкую спину Кацуки, под тканью футболки которого скрываются мышцы, результат тренировок в академии. Он отталкивается одной рукой от стола и, скользнув ближе, сначала касается плеч, а потом крепко обнимает за талию. Прижимается щекой к спине, вдыхая чуть ощутимый аромат, который не спутаешь ни с чьим другим. Кацуки вздрагивает от неожиданности, тарелка чуть не выскальзывает из мокрых рук. Он выключает воду и разворачивается к Изуку лицом. — Ты это чего? — спрашивает он, но его затыкают поцелуем, схватив обеими руками за лицо. Изуку проводит языком по приоткрывшимся губам, горячее дыхание обжигает их. Кацуки сжимает его тело, с упоением отвечая на поцелуй. Голова начинает кружиться, и ноги совершенно не слушаются. Изуку пятится назад, подталкиваемый Кацуки, пока спиной не упирается опять в тот же край стола. Он прогибается назад в спине, с дрожью во всем теле ощутив, как ему в пах упирается нечто твердое. Изуку удивленно охает, когда его подхватывают и одним движением сажают на поверхность стола. Из-за этого он разрывает поцелуй и растерянно смотрит на Кацуки. Тот, сделав глубокий вдох, опять впивается в его губы, при этом забравшись под толстовку руками. Изуку дрожит всем телом, теряя голову от удовольствия. Мурашки бегут по спине, стоит ладоням, невероятно горячим и мягким, скользнуть вверх по линии ребер. Кацуки отстраняется, тянет толстовку вверх, снимая ее с Изуку. Голую грудь обжигает непривычная прохлада. А потом кожа будто вспыхивает огнем — чужие губы, спустившись вниз по шее, касаются ключиц, влажный язык облизывает каждую выпирающую косточку. Изуку вздрагивает и хватает Кацуки за голову, чуть приподняв ее. Заглядывает в помутневшие глаза и сбивчиво шепчет: — Т-ты… хочешь прямо здесь?.. На кухне? Кацуки упирается одной рукой в поверхность стола рядом с ногой Изуку. А вторую кладет на вмиг покрасневшую щеку. — А какая разница? И, не дав Изуку произнести ни слова, целует его влажным поцелуем, посасывает губы, оттягивая их. Иногда прикусывает нижнюю, тут же переключая внимание на верхнюю, облизывая уголки. Изуку зарывается руками в его волосы, совсем потерявшись от возбуждения, которое заволакивает разум. И позволяет Кацуки делать с ним все, что угодно. На пол с тихим шорохом падает сброшенная футболка Кацуки. Изуку сгибает ноги в коленях, и с него стягивают джинсы, огладив бедра, вмиг покрывшиеся гусиной кожей. Кацуки притягивает его за ноги ближе к себе, так что Изуку невольно откидывается назад. В его взгляде отражается дикое желание, рот приоткрыт, губы ловят будто раскаленный воздух. Кацуки одним движением снимает с него оставшиеся трусы. Наклоняется к лицу и коротко целует. Потом отстраняется и сплевывает на ладонь, размазывая слюну по пальцам. В этот раз проникновение не приносит никакого дискомфорта, и Изуку запрокидывает голову назад, стоит пальцам войти внутрь. Перед глазами вспыхивают разноцветные звездочки, а в легких становится мало воздуха. Кацуки хватает губами прохладную мочку уха, посасывая. И Изуку совсем теряет голову. Громкие стоны и шлепки влажной от пота кожи наполняют воздух кухни. Изуку судорожно хватается то за руки Кацуки, то за плечи, то скребется ногтями по его груди. Над самым ухом слышит сбитое дыхание, которое смешивается с пыхтением и полустонами. Изуку вскрикивает, сжав член Кацуки сильнее, когда тот делает резкое движение бедрами, практически вдавив того в поверхность стола. Пальцы отчаянно пытаются нащупать хоть что-то, чтобы схватиться за это. Судорожно перебирают пустой воздух, потом безвольно опускаются. Изуку прогибается в спине, темнота заволакивает глаза. И горячие, вязкие капли брызжут на его быстро вздымающийся живот. Кацуки впивается в его искусанные губы, делает рваные и грубые толчки перед тем, как тоже кончить. Он утыкается лицом во влажное от пота плечо Изуку. Хрипло дышит, все еще оставаясь внутри него. Изуку, задрожав всем телом, прижимается к нему крепче, не обращая внимания на то, что пачкает и его живот своей спермой. Они долго не двигаются, обессилев и пытаясь собрать воедино рассыпавшиеся остатки рассудка. В полной тишине слышны лишь их сердца, бьющиеся в унисон, и хриплое, свистящее дыхание. Из уголка приоткрытого рта Изуку стекает капля слюны. Первым приходит в себя Кацуки, приподнявшись на полусогнутых руках. Их пробивает крупная дрожь, лицо покрывает тонкая пленка заблестевшего пота. Изуку чувствует опустошенность, когда он выходит из него, и пошатываясь, прислоняется боком к столу. — Пиздец… — только и может произнести Кацуки, но в его голосе читается неподдельное удовольствие. Изуку слабо улыбается, приподнявшись на локтях и кое-как усевшись на столе. На поверхности остаются разводами белые, полупрозрачные капли. — Согласен… — хрипит Изуку. — На кухне… на столе… Да ты тоже, как и я, больной на голову!.. Кацуки усмехается и, наклонившись, чмокает его к уголок губ. — Еще как больной. Иначе не полюбил бы тебя. Когда сознание окончательно возвращается, а тело не сводит судорогой оргазма, они кое-как доползают до ванны, чтобы сполоснуться. Сперма начинает подсыхать и теперь неприятно стягивает кожу живота. Изуку зажмуривается, когда в лицо брызжет вода из лейки душа. А потом вздрагивает, почувствовав на себе руки Кацуки. Открывает глаза и видит, как тот аккуратно, даже с некоторой нежностью трет ему живот. Улыбнувшись, Изуку набирает в ладонь воду и плещет ей в лицо Кацуки. Тот мотает головой, отфыркиваясь. В глазах сверкает опасный огонек, и теперь уже в лицо Изуку брызжет вода. Так, играясь и подшучивая друг над другом, они смывают с себя весь пот. Изуку выпячивает нижнюю губу, пытаясь сдуть прилипшие ко лбу мокрые волосы. Кацуки швыряет в него полотенцем, за что тот шутливо пихает его в бок. А потом Кацуки тряпкой натирает перепачканную поверхность стола, а Изуку следит за каждым его движением, посмеиваясь про себя и вновь и вновь прокручивая произошедшее в голове. Изуку заваливается на кровать, уставший, но невероятно счастливый. Резко проминает вниз матрас, и рядом падает Кацуки, раскинув руки в разные стороны. Он хватает Изуку за шею и притягивает к себе. Целует в висок, заставив бабочек затрепетать в животе. Изуку медленно закрывает глаза, расслабляясь и утопая в самых приятных, щекочущих душу чувствах.***
Фукувару решительно идет по коридору мимо медицинских каталок, накрытых белыми простынями. Из-под ткани выглядывают ступни, которые приобрели синеватый, трупный оттенок. Вверх вместе с порывом воздуха взлетает номерок, привязанный к большому пальцу, стоит Фукувару пройти мимо. Из лаборатории выходит судмедэксперт, стягивает с рук латексные перчатки. — Вы же Фукувару-сан? — спрашивает он, завидев Фукувару. — Главврач сказал, что вам можно пройти… — Ближе к делу, — хмуро перебивает его Фукувару. Перебирает пальцами ручку кожаного портфеля, который он принес с собой. — Какова причина смерти? Человек жестом приглашает Фукувару зайти в лабораторию. Там, на операционном столе, освещенная холодным светом лампы, лежит Моясу совершенно голая. На шее, груди, животе черными полосами виднеются швы, скрепляющие рваные раны. Фукувару подходит ближе. На лице девушки застывает выражение крайнего умиротворения, свойственного всем уже мертвым людям. Она будто светится изнутри синеватым светом, бледная и словно ставшая взрослее на несколько лет. Фукувару сглатывает и переводит взгляд на судмедэксперта. Тот перебирает страницы в папке. — В теле вашей дочери было обнаружено несколько ранений, два из которых были смертельными — кроме проломленного черепа, но последнее произошло уже после смерти. И так, ваша дочь умерла от удара в шею и в грудь, так же было нанесено ножевое ранение в бок… Но она была убита причудой, в крови около ран был обнаружен причудный ге… — Ясно, — вновь перебивает его Фукувару. Судмедэксперт поднимает недоуменный взгляд. Фукувару достает из портфеля, щелкнув бронзовым замком, пачку денег, обернутую бумагой. И протягивает ее мужчине. — Моя дочь совершила самоубийство. Так и запишите в заключении. — Н-но… — растерянно бормочет судмедэксперт, однако с любопытством во взгляде косится на деньги. Фукувару делает недвусмысленный жест рукой, чтобы тот брал, не стеснялся. — Это не законно, и меня могут… — Никто об этом не узнает, я вам гарантирую, — произносит Фукувару. — А если вы не возьмете деньги и не сделаете, как я вам сказал, я вам гарантирую, что спокойной жизни вам не видать. Так что, возьмете? — Вы мне угрожаете? — щурится судмедэксперт, протянув руку и коснувшись кончиками пальцев денег. Но пока что не берет пачку, будто сомневается. — И в мыслях не было, — уголком рта улыбается Фукувару. Но глаза остаются обжигающе-ледяными. — Просто предупредил. Напишите, что моя дочь совершила суицид… добавьте, чем это выражено… и так далее. Если вам мало, — он проводит ногтем по корешку пачки, как бы пересчитывая деньги. Там точно несколько сотен тысяч йен — все свеженапечатанные банкноты. — Я могу устроить повышение, вы станете заведующим отделом. Так что, по рукам? Судмедэксперт выхватывает из рук пачку денег и прячет ее в полы широкого медицинского халата. Рвет на мелкие кусочки лист с результатами экспертизы. — Если обманете насчет повышения, я сдам вас полиции. Я ваше имя и лицо запомнил, — он бросает на Фукувару быстрый взгляд. — Итак, ваша дочь погибла вследствие множественных переломов черепа, и смерть наступила мгновенно. Судя по характеру перелома конечностей и позвоночника… она прыгнула с высоты, или ее толкнули… — Последнюю часть, пожалуйста, уберите. Она сама прыгнула, — говорит Фукувару. Застегивает, щелкнув замком, портфель. — Так и передай следователям, если придут. С вами приятно иметь дело. И, не дожидаясь, что скажет ему в ответ судмедэксперт, Фукувару выходит из лаборатории. Только снаружи он может сделать глубокий вдох свежего воздуха, не пропитанного насквозь смертью и болью. Он мотает головой и быстро идет к машине, где его ждет секретарь. — Он согласился? — спрашивает тот, стоит Фукувару сесть на переднее сиденье и застегнуть ремень безопасности. — Я бы посмотрел на идиота, который отказался бы от денег и повышения, — фыркает он. — Найди людей проследить за этим человеком… чтобы не наделал глупостей. И заодно убери заведующего этого экспертного отделения и устрой все так, чтобы именно его назначили следующим заведующим. — Будет сделано, Фукувару-сан, — секретарь поворачивает ключ зажигания, заводя машину. — А теперь куда? — Ты связался со знакомыми из прокуратуры? — спрашивает Фукувару, махнув рукой в сторону шоссе. Секретарь поворачивает туда, выезжая на дорогу. — Да, уже было отправлено распоряжение о закрытии дела. «Наверно, еще даже не успели возбудить уголовное дело, а мы его уже закрываем…» — думает Фукувару. — «Полдела сделано. Теперь остается только ждать официального закрытия дела». — Тот офис еще опечатан? — спрашивает он секретаря. — Пока что да, — кивает тот, не отрывая взгляда от дороги. — Я отправил ваших людей туда, чтобы провести собственное расследование, но полиция никого не пропускает. — Вот как, — протягивает Фукувару. — Придется ждать закрытия дела… На какой день назначены похороны? — На завтра, если не начнется следствие. Фукувару откидывается назад в автомобильном кресле, расслабляясь. Если все пройдет по плану, то общественность не узнает о связи Моясу с преступной группировкой, и никакие тайны «Мацубы» не всплывут на поверхность. Для Фукувару сейчас это самое главное. Убийцу он найдет позже, попросив о помощи того, кто уже однажды помог ему. И Фукувару верит, что и в этот раз ему не откажут.***
Изуку медленно поднимает будто налившиеся свинцом веки. Он не сразу вспоминает, где он. Лишь когда поворачивает голову и видит лицо Кацуки, воспоминания о произошедшем захватывают его целиком. Заставляют улыбку появиться на губах, а руки непроизвольно задрожать. Изуку переворачивается на живот, проморгавшись и смахнув с ресниц сонную пелену. Счастье заполняет собой все тело, сделав его на мгновение таким же легким, как воздушный шарик. Он смотрит в окно, сквозь стекло которого видно, как по-зимнему низкое солнце подползает к линии горизонта, готовое вот-вот исчезнуть. Небо расчерчивают алые, желтые лучи. Изуку жмурится, крутит головой, будто подставляет лицо под закатное солнце. И вдруг замирает. Слышит укорительный голос совести, заметивший с ехидцей, что уже почти вечер. «Почти вечер… А я все еще тут, и Эри так и не знает, что со мной…» — думает Изуку. Сердце болезненно сжимается. Вспомнив, как много времени прошло, ему становится стыдно и неловко. Эри продолжает переживать за него, когда он тут развлекается и нежится в чужой кровати. Изуку переворачивается на спину, потом медленно поднимается. Почувствовав движение, Кацуки открывает глаза. Моргает, воззрившись на него с недоумением: — Ты куда? — Я вернусь домой, — виновато протягивает Изуку, поджимает губы, пряча взгляд. Сердце разрывается между Кацуки и Эри. Он одновременно и хочет остаться, и боится, что тот попросит его об этом. Если тот попросит, Изуку не сможет отказаться. Но Кацуки, приведя мысли в порядок, выдает короткое «угу». Изуку принимается собирать вещи, снимая со спинки кресла пальто и доставая из-под стола свои спрятанные ботинки. Кацуки потягивается, вставая с кровати. — Давай провожу тебя, что ли, — говорит он и идет к шкафу, доставая оттуда одежду и переодеваясь. Изуку согласно кивает. Он рад выпавшей возможности побыть с Кацуки еще немного. Собравшись, он идет к двери, хватается за ручку и замирает, услышав звук открывшейся входной двери и торопливые шаги в прихожей. Изуку оборачивается на Кацуки, на лице которого будто пролегает тень неудовольствия. Он встает рядом с дверью и прислушивается. «Надо было раньше уйти…» — с сожалением думает Изуку. Он поднимет взгляд, почувствовав, как Кацуки сжимает его плечо в успокаивающем жесте. Он благодарен ему за это — мелочь, но все равно на душе становится тепло. Чужие ноги проходят мимо по коридору, остановившись где-то в районе гостиной, если Изуку правильно запомнил планировку квартиры. — Ты дома, мелкий? — слышится голос Мицуки. — Есть серьезный разговор. Кацуки морщится, закатив глаза. Прижимает к губам указательный палец и выглядывает из комнаты. Изуку, приподнявшись на цыпочках, смотрит из-за его спины. Коридор, ведущий к прихожей, пуст. Кацуки делает жест рукой и выходит из комнаты. Толкает Изуку в сторону прихожей, бросив на него красноречивый взгляд. А сам идет к гостиной, откуда кричала его мать. Изуку, передернув плечами, на цыпочках идет к входной двери. Покрутившись на коврике, обувается и, поразмыслив, осторожно тянет задвижку. Открывает дверь и прошмыгивает наружу, в подъезд. Изуку оглядывается по сторонам. С облегчением видит, что никого нет. И садится на корточки рядом с дверью. Косится на квартиру, надеясь, что Кацуки не задержится надолго и прямо сейчас не придет его отец. Кацуки, чертыхнувшись под нос, заходит в гостиную. Ему хватает одного взгляда, чтобы понять, что с матерью что-то не то. Она держит себя в руках, но по тому, как нервно бегают ее глаза из стороны в сторону, как быстро и неровно она дышит, становится понятно, что она чем-то обеспокоена. — О чем ты хотела поговорить со мной? — спрашивает Кацуки. — Только давай резче, я по делам собирался кое-куда сходить. Мицуки делает глубокий вдох и дрогнувшим голосом произносит: — Это насчет Моясу-чан… Кацуки издает сдавленное шипение, стоит ему услышать это раздражающее имя. Если она опять хочет поговорить о том, как он некрасиво поступил, бросив такую прекрасную девушку, то лучше ему уйти прямо сейчас. Однако какая-то невидимая сила останавливает Кацуки. Если бы дело было только в этом, Мицуки так не волновалась бы. Уж он-то ее знает. — Может, ты скажешь об этом потом, когда вернусь? Мне реально некогда… — Нет, не могу! — повышает голос Мицуки, заставив Кацуки напрячься. — До вечера не могу подождать. Это твои дела подождут. Как ты мог так поступить с Моясу-чан, зная о ее чувствах к тебе? «Ведь знал же, что она заговорит об этом…» — цокает языком Кацуки. — Слушай, я… — Нет, ты меня послушай! — еще громче перебивает его Мицуки. — Не знаю, что там произошло между вами… Но как ты мог так поступить с ней? — Почему ты именно сейчас об этом вспомнила? — с раздражением бросает Кацуки, скрестив руки на груди. — Потому что из-за тебя Моясу-чан покончила с собой! «Она… сделала что?» Кацуки застывает, не веря своим ушам. Это известие — как обухом по голове. Он медленно опускает руки, не моргая смотрит на Мицуки, которая то сжимает, то разжимает кулаки. — Что ты сказала?.. — хрипло переспрашивает Кацуки, подумав, что ослышался. — Из-за тебя Моясу-чан прыгнула с крыши! — практически выкрикивает Мицуки. По спине Кацуки пробегают мурашки. Покачнувшись, женщина садится на край дивана, закрывает руками лицо. — Как же так… Только вчера днем я видела ее, была такой веселой и… Кацуки уже не слышит ее слов. Он сглатывает, чувствуя, как это движение вибрацией отдалось по всему телу. В голове пульсирует мысль, что надо уйти, потому что его ждет Изуку, но он не в силах сдвинуться с места. Сердце все быстрее и быстрее бьется в груди, и на лбу выступает испарина. Мицуки опускает руки и бросает на него взгляд, полный боли и разочарования. — Тебе же по делам надо было идти, так что стоишь? Совесть, что ли, заговорила? Кацуки чувствует, как все внутри него сжимается. И он, не помня себя, выбегает из гостиной. Судорожно ищет взглядом Изуку в прихожей, но натыкается лишь на пустоту. Сердце болезненно сжимается от необъяснимого страха, охватившего его всего. Кацуки быстро набрасывает на плечи куртку, кое-как зашнуровывает обувь. Вылетает из квартиры и чуть не спотыкается о сидящего на корточках Изуку. Он широко распахивает глаза и делает шаг назад. Изуку поднимается и заглядывает в его побелевшее, как снег, лицо. Как во сне Кацуки видит, как шевелятся искусанные губы, как в тумане слышит тихие слова: — Каччан, ты чего? Все нормально? О чем с тобой мама говорила? Он смотрит на него невидящим взглядом, а его мысли уже невероятно далеко от Изуку. Горло Кацуки будто сжимает невидимая рука, когда в голове проносится: «А если бы Деку послушался моего совета и так же, как она?.. Нет, нет, не думай об этом!» Он не понимает, что с ним происходит. То же самое он ощущал лишь тогда, когда узнал о смерти Изуку. Но Изуку был ему дорог, а Моясу его лишь раздражала, заставляла чувствовать лишь ненависть. «Так почему…» — Н-ни о чем, что тебе стоило бы знать… задрот. Кацуки отводит взгляд, опускает голову. Хватает Изуку за руку и рывком тащит за собой вниз по лестнице. Пугающее чувство, которое будто преследует его, заставляет практически бежать по ступенькам, перепрыгивая через две, а то и через три. Изуку, растерявшийся, не успевает за ним и, когда он перепрыгивает через ступеньку, нога срывается с края. Взмахнув руками, он пытается ухватиться хоть за что-то. Кацуки, вцепившись в плечо Изуку, останавливает его. А потом, не соображая, что он делает, сжимает его в объятиях, уткнувшись носом в макушку. Изуку замирает, не понимая, что на того нашло. Но поднимает руки и ласково гладит Кацуки по спине. Дрожь во всем теле понемногу проходит, и страх отпускает. Кацуки чуть заметно улыбается: «Как хорошо, что ты тогда не покончил с собой… Как же я рад, что ты не послушал меня…» Они долго стоят так, пока Изуку не отстраняется. Стоит рукам разомкнуться, как внутри Кацуки все холодеет. Все существо так и тянется обратно к Изуку, но он не решается вновь обнять его. Кацуки уверен, что выглядел сейчас как идиот. — Нам надо идти, — с виноватой улыбкой произносит Изуку. Потом сжимает в руке пальцы Кацуки: — Ты какой-то… — Нормальный я! — неожиданно даже для самого себя рявкает Кацуки. Вскидывает голову, и в глазах сверкает огонь. — Пошли уже, чего застыл? Изуку, вытаращив огромные, как пяти-йенновые монетки, глаза, послушно идет следом. Не сводит взгляда с Кацуки, который искренне благодарен, что тот не задает больше никаких вопросов до самого района Санъи. Там Изуку останавливается и, обернувшись, говорит: — Дальше я сам. Спасибо, что прово… — Пошли до твоего дома, — хмурится Кацуки. Он чувствует, что если отпустит руку Изуку, которую сжимал всю дорогу, как спасательный круг, то страх опять настигнет его. Не обращая внимания на подозрительные взгляды прохожих, которые косились на двух парней, Кацуки перебирал пальцы, покрытые шрамами. Шторм, разразившийся в душе из-за новостей, принесенной матерью, затихал. Поэтому теперь Кацуки хочет хоть немного, хоть на минуту, секунду продлить это мгновение, когда он может держать Изуку за руку и просто видеть его. — Ну, пошли, — вздыхает Изуку. Кацуки искренне хочет, чтобы они как можно дольше плутали по переулкам, ища дом. Но Изуку наизусть уже выучил все повороты и перекрестки. Сердце сжимается, когда Изуку направляется к убогому зданию, которое кажется смутно знакомым. Хотя для Кацуки все постройки в этом районе выглядят одинаково. — Вот мы и на месте, — поднимает голову Изуку, остановившись около здания. Потом поворачивается к Кацуки и признается как бы нехотя: — Знаешь, я не хотел, чтобы ты видел, где я живу, потому что это место… как бы тебе сказать… — Хреновое? — поднимает брови Кацуки. — Именно, — кивает Изуку. — И поэтому… — Мне плевать, где ты живешь, — перебивает его Кацуки, сам не понимая, почему говорит так резко и грубо. — Главное не сдохни. И все. Изуку недоуменно смотрит на него, во взгляде мелькает обида, отчего душу пробирает холодок. Кацуки отворачивается и сам выпускает ладонь из пальцев. — Все, иди к своей мелкой. А то уже заждалась, наверно, — пытаясь скрыть боль в голосе, которая готова вот-вот вырваться наружу, бросает Кацуки. — Пока, задрот. «Береги себя». Он разворачивается к Изуку спиной и быстрыми шагами идет прочь. Вслед ему несется растерянное: — Пока… Каччан… Спасибо, что проводил! Кацуки не оглядывается, но уверен, что Изуку смотрит ему вслед, так и не зайдя в дом. Лишь когда он совсем исчезает из вида, Изуку плетется к двери. А на душе кошки скребутся из-за странного поведения Кацуки.