***
Изуку застает Кима в его подвале. У того нет сейчас пациентов, обычно злодеи подтягиваются ближе к вечеру и ночи. Подвал погружен в полумрак, темной стеной выступает красная кирпичная кладка. Эри испуганно сжимает ладонь Изуку. Но когда щелкает выключатель, он видит вышедшего из «операционной» Кима. — Здравствуй, Изуку, — приветствует его Ким. На его лице отражается тень сожаления. — Слышал, Чизоме схватили. Мне очень жаль. Но хорошо, что с тобой все в порядке. В порядке же, да? Изуку поводит плечами, ответив: — Да, я в порядке. — Тогда тебе нужны еще шприцы? Или… кого-то надо подлечить? — он бросает взгляд на Эри, которая неуверенно делает шаг за спину Изуку. — Это ваш знакомый? — шепчет она за его спиной. Изуку тихо, так, чтобы только Эри услышала, отвечает: — Угу. Не бойся, он не страшный. Эри несколько успокаивается и даже выглядывает из-за спины, с затаенным любопытством взглянув на Кима. — Нет, я здесь по другой причине, — мотает головой Изуку. Ким вопросительно смотрит на него. Изуку мысленно жалеет, что взял с собой Эри. Но теперь делать нечего. Изуку тут же добавляет: — Но давайте поговорим об этом… наедине, — он поворачивается к Эри с несколько натянутой улыбкой: — Подождешь здесь немного, хорошо? Мы с Кимом поговорим, это недолго. — Хорошо! — кивает Эри. — Только ничего не трогай, — предостерегает ее Изуку, и девочка тут же отдергивает руку от кирпичной стены. Они с Кимом заходят в «операционную», и тот, закрыв за ними дверь, сразу переходит к сути дела: — Так что привело тебя сюда? — Мне нужен яд, — тоже без обиняков говорит Изуку. — Такой, чтобы быстро убил человека. Ким скрещивает на груди руки, несколько удивленно хмыкнув. Он задумывается на несколько секунд, а потом уточняет: — А как именно ты хочешь убить? Подсыпать яд в еду или напиток? — Нет, — качает головой Изуку. — Я хочу ввести в кровь яд. У вас же есть такие? Ким опускается в свое кресло в метре от операционного стола, обычно ослепительно ярко освещенного лампами, а сейчас кажущегося из-за полумрака практически черным. Закидывает ногу на ногу, а пальцами нервно и задумчиво барабанит по коленке. Потом нарушает молчание и отвечает: — Есть такой яд, кураре. Я его использую для расслабления мышц тела, но если одновременно с этим не провести искусственную вентиляцию легких, то пациент умрет от удушья. Кураре парализует все тело, в том числе и дыхательные пути. Довольно опасный яд. Глаза Изуку вспыхивают любопытством. Как раз такой яд ему и нужен — смерть наступит тихо, но будет мучительной. — Вы можете дать его мне? — спрашивает он. Потом прячет обе руки за спину. — Но у меня сейчас нет денег, я потом вам отдам. Даже могу с процентами. Мне очень срочно нужно. Ким поджимает губы, сводит брови на переносице. Потом встает и подходит к прозрачной камере, в которой обрабатываются ультрафиолетом инструменты. Поднимает крышку и нажимает на дальний край. И вдруг задняя стенка опускается, и за ней оказывается что-то наподобие сейфа. Оттуда Ким достает коробку, заклеенную со всех сторон скотчем. Закрывает камеру и протягивает Изуку коробку. — Можешь открыть, посмотреть, — произносит он. — Этого хватит на несколько раз. Достаточно и небольшой дозы, чтобы убить. Изуку с шумом сдирает скотч и открывает коробку. Внутри находит небольшую склянку с темной жидкостью. Склянка надежно завернута в несколько слоев в воздушную упаковку. Изуку широко раскрывает глаза, и в лихорадочно заблестевшей радужке отражается темная жидкость яда. Дрожь пробегает по всему телу. — Сколько с меня? — спрашивает Изуку, как можно аккуратнее складывая склянку обратно в коробку. — Для начала хочу спросить, зачем тебе этот яд. Изуку поводит плечами и решает ответить правду. Киму можно рассказать, он все равно никому не скажет. А если и выдаст, то его самого привлекут к ответственности как того, кто продал преступнику яд. — Хочу отомстить за Чизоме-сана и убить одного героя. Ким не уточняет, какого именно героя Изуку собирается убить. Но ответ вполне его устраивает. В глазах мелькает подобие улыбки, хотя губы остаются плотно сжатыми в тонную серо-розовую ниточку. — В таком случае считай, что я дарю тебе кураре. Я давно знаю Чизоме, так что за месть не буду брать с тебя деньги. Изуку удивленно смотрит на него, но крепче сжимает коробку в руках. — Спасибо вам большое, — слова Кима вселяют в него еще большую уверенность в том, что у него получится исполнить задуманное. Ким делает неопределенный жест рукой, но тут же добавляет крайне серьезным тоном: — Но, если ты, не дай бог, попадешься… уж не рассказывай, кто дал тебе яд. — Конечно, не скажу, — Изуку даже становится несколько обидно — он никогда не выдал бы своих. Тем более Кима, который не раз подлечивал и его, и Чизоме. Хотя бы из чувства благодарности он не станет подставлять его. Изуку хочет было еще раз поблагодарить Кима и выйти, но тот поднимает руку и немым знаком просит его остановиться. — Это не мое дело, но та девочка… — произносит Ким, бросив взгляд за спину Изуку, на дверь. — Разве не ее разыскивают герои и полиция? — Да, это она, — подтверждает Изуку. Но на душе становится неспокойно. Неужели Эри немало людей знают в лицо, как и его самого? И про то, что ее разыскивает полиция, он не знал. Хотя подобного и стоило ожидать. Всемогущий не закрыл бы глаза на это. — Будь аккуратнее. Изуку издает сдавленное «угу» и выходит из «операционной». Эри, услышав звук открывшейся двери, оборачивается. — Пойдем, Эри, — обращается к ней Изуку. В одной руке сжимает как можно крепче коробку, а второй находит ладонь девочки, теплую и сухую. В дверях «операционной» застывает Ким и провожает их взглядом. Изуку поворачивает к нему голову и кивает: — Еще раз спасибо, Ким-сан. — Обращайся, — отвечает он вслед Изуку, который уже поднимается по узкой лестнице вверх, а Эри с трудом перешагивает со высокой ступеньки на ступеньку. В полутьме не видно его лица, так что мелькнувшая на губах Изуку безумная улыбка и словно загоревшиеся жаждой убийства глаза не пугают девочку.***
Изуку подходит к центральной больнице Токио, когда горящие флуоресцентным цветом цифры на табло часов показывают без пятнадцати пять. Размышляя над планом, он пришел к выводу, что просто так ночью сюда не попасть. В больницу пускают только в приемные часы — обычно с четырех дня до шести вечера. Именно в это время он и пришел сюда. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Изуку подходит к автоматическим дверям приемного отделения. У Изуку с собой есть все, что нужно для предстоящего убийства — яд и пара шприцов на всякий случай. Все это он завернул в воздушную пленку и спрятал за пазуху странной женской кофточки, которую заприметил еще тогда, когда они с Эри шли к Киму. С той же веревки он стащил и другие предметы женской одежды — цветастую юбку, которая доходит до колен, блузку, жмущую в плечах, но вполне сносную, чтобы носить. В грудь, стянутую нижним бельем, как корсетом, он предусмотрительно напихал ненужные куски бинтов и ткани. Изуку удивляется, как Эбису мог постоянно ходить в такой одежде — ведь жуть как не удобно. Но у его «камуфляжа» есть и свои плюсы — удалось спрятать пистолет под юбкой, прикрепив его, как он делал и до этого, ремнями к ноге. Из-за свободной, не обтягивающей ткани совершенно не видно оружие. Изуку придирчиво осматривает себя в отражении стеклянной двери — он как раз невысокого роста, так что вполне сойдет за девушку. Волосы порядком отросли, так что его прическа стала похожа на женское каре. Изуку поводит плечами, поморщившись. Если бы Чизоме увидел его в таком прикиде, то точно умер бы со смеху. Но у Изуку нет другого выбора. Он может назваться другим именем, но его внешность выдаст его с головой. Хотя сейчас он и не поменялся кардинально, но стал меньше похож на Изуку Мидорию — хотя бы тем, что теперь он «девушка». Прокашлявшись и еще с секунду помявшись у входа, Изуку все-таки заходит внутрь, прокручивая в голове каждый свой следующий шаг. Он, прищурившись, смотрит по сторонам. Видит, как мужчина подходит к стойке регистрации и что-то говорит женщине, сидящей там. Потом заполняет какие-то бумаги. И после этого его пропускают. Изуку, нахмурившись, решает сделать то же самое. Натягивает на себя миловидную улыбку, которую тренировал всю дорогу до больницы. И как можно более мягким голосом говорит: — Здравствуйте, я хотел… хотела навестить своего друга, он лечится в этой больнице… «Черт, чуть не выдал себя!» — сжимает он руку в кулак, усилием воли не давая эмоциям отразиться на лице. — «Хотела, хотела…» Женщина, кажется, не обращает внимание на оговорку Изуку и поднимает на него взгляд: — Кого вы хотите навестить? — спрашивает она ровным и несколько уставшим голосом, в котором сквозит затаенное раздражение. Изуку сглатывает. А вот об этом он не подумал, не придумал, кого он хочет навестить. Да и как бы он придумал, если не знает никого из пациентов этой больницы. Если скажет, что он к Всемогущему, его не пустят и развернут тут же, потому что подумают, что он очередная фанатка. По спине скатывается ледяной пот. — Ну? — с большим раздражением переспрашивает женщина. — Не задерживайте других. Сле… «Если она позовет другого, то пиши пропало!» — мелькает в мгновение ока в его мыслях. — «Я и так подозрительно выгляжу, а если сейчас она прогонит меня, то…» Изуку, переволновавшись, хватается за стойку регистрации и вдруг, сам того не ожидая, выпаливает первое пришедшее на ум имя: — Я к Каччану! К Бакуго Кацуки! Женщина от его крика чуть было не подскакивает на месте. Округляет глаза и недовольно шипит: — Зачем кричать-то? — потом вздыхает и снимает со лба очки, стянув их на переносицу. — Сейчас посмотрю, разрешено ли посещать вашего друга… Как, еще раз, его зовут? — Бакуго Кацуки… — побледнев, повторяет Изуку. Кровь отливает от лица, стоит ему понять, что он только что ляпнул. И почему именно это имя пришло ему на ум? Как будто других имен не существует. Изуку еле слышно скрипит зубами, пока женщина не смотрит на него, деловито просматривая информацию о пациентах в своем компьютере. А если Кацуки здесь вообще нет? Изуку сдерживает тяжелый вздох. Его план изначально был плохо продуманным и спонтанным, так что ничего удивительного в том, что его вышвырнут отсюда, не будет. Для этого он и взял пистолет. Пусть и с той ненавистной буквой «К». Но тут женщина поднимает голову и произносит: — Да, врач разрешил посещения. Заполните, пожалуйста эту форму. «Я что, угадал?» — Изуку моргает несколько раз, не веря своему везению. Но потом его глаза словно вспыхивают огнем. Может, это знак, что и дальше все будет идти по его плану? Кашлянув, он принимает из рук женщины лист бумаги, берет шариковую ручку, которой все заполняют документы у стойки регистрации. Изуку старательно выписывает иероглифы имени. Он меняет местами иероглифы в своем настоящем и получается Хисаде. Поразмыслив, он убирает иероглиф из фамилии, и получается Тани. Изуку несколько раз повторяет про себя получившееся имя, которое звучит неплохо. Потом пишет возраст в соответствующей графе — прибавляет себе год. И ниже указывает в качестве места учебы геройскую академию. Он же теперь подруга Кацуки, так что должен учиться с ним вместе, верно? Довольный своей работой, Изуку возвращает заполненный бланк женщине и та, быстро просмотрев его, откладывает в сторону. — Вам на третий этаж. Триста десятая палата. Попросить, чтобы вас проводили? Изуку мотает головой: — Нет, спасибо. Я сам-ма… — опять запинается на окончании Изуку и, чтобы не вызывать ни у кого больше никаких подозрений, юркает к проходу, ведущему к палатам. Сердце бешено стучит в груди по мере того, как он поднимается по лестнице вверх. Изуку облизывает губы и мысленно повторяет: «Сама, сама… Я «она» … Хотя теперь плевать. Главное — спрятаться где-нибудь и подождать, когда наступит ночь. А там,» — Изуку с трудом сдерживает улыбку, — «дело за малым». Изуку поднимается, как ему и сказали на третий этаж. Хотя идти к палате он не собирается. Взглядом быстро ищет указатель туалета и спешит к нему, намереваясь спрятаться именно там. Но Изуку вовремя останавливает себя и делает шаг в сторону, толкнув дверь женского туалета. Внутри оказывается пара пациенток, которые переговариваются между собой, стоя у раковины. Изуку нервно одергивает юбку, проходя как можно спокойнее мимо них. Хотя сердце стучит в груди как бешеное, готовое вот-вот выскочить. Изуку быстро юркает в свободную кабинку. Тихо, стараясь издавать как можно меньше звуков, опускает крышку унитаза и встает на нее, приподнявшись на цыпочках. Выглядывает над краем кабинки и следит за пациентками, ждет, когда они уйдут. Немного поговорив, они наконец уходят. Изуку, с облегчением выдохнув, приподнимается чуть выше, опершись обеими руками о стенку кабинки. Оглядывается по сторонам. Замечает с боку дверь. В голове появляется идея. Изуку спрыгивает с унитаза и подбегает к этой двери, пока кто-то еще не зашел в туалет. Дергает ручку на себя, и та оказывается открытой. Изуку прячется внутри, не сразу сообразив, что это оказывается подсобка, где хранятся швабры, ведра и тряпки, необходимые для уборки. Он чуть не спотыкается о черенок швабры, из-за чего деревяшка со стуком падает на пол. Изуку весь съеживается, прислушиваясь. Но вокруг тихо, никто не обратил внимания на грохот. Выдохнув, Изуку устраивается в самом углу подсобки, садится на корточки и обнимает себя за колени. Теперь ему остается только терпеливо ждать. Половина дела сделана, и он чувствует затаенную в груди гордость и радость, от которой уголки губ поднимаются вверх.***
Кацуки следит за тем, как солнце медленно склоняется к закату, опаляя ярко-рыжими лучами крыши многоэтажек, небоскребов офисных зданий. Их стеклянная обшивка отражает свет, слепит глаза. Эти отраженные солнечные зайчики заскакивают в его палату, прыгают по его лицу, так что Кацуки приходится прищуриться, а потом и вовсе отвернуться. Он оборачивается, услышав стук в дверь. Тут же дверь открывается и в палату заходит медсестра. — Бакуго Кацуки, к вам посетитель должен прийти. Кацуки, удивленно уставившись на нее, спрашивает: — Какой посетитель? Старуха опять? Медсестра поводит плечами, не поняв, про какую старуху речь. — Представилась вашей подругой. Секундочку, — говорит она и отнимает от груди папку с листами, которую все это время прижимала к себе. — Тани Хисаде. — Кто? — морщится Кацуки. Он впервые слышит это имя. — Что еще за Хисаде? Медсестра вновь пожимает плечами. Больше она ничего не говорит и, выполнив свою работу и сообщив Кацуки о посетителе, уходит. Кацуки же опускает ноги с кровати, опершись в них руками. У него плохая память на имена, он признает это. Но такое имя он, хоть убей, слышит впервые. Ему это кажется странным — кому, кроме родителей, нужно было бы приходить навещать его? Только если… Кацуки мотает головой. Откуда Изуку может знать, что Кацуки здесь? Да и после случившегося вряд ли придет. Более того — он не девушка и на девушку совсем не похож. Кацуки решает подождать этого «посетителя». Проходит десять минут, пятнадцать. Полчаса. Через час все так же никого. Кацуки, закатив в раздражении глаза, встает и выходит из палаты. Он спускается по лестнице вниз, в приемное отделение и подходит к стойке регистрации, прошлепав по кафелю тапочками. — Кто ко мне должен был прийти? — сухо спрашивает Кацуки без намека на вежливость в голосе. — Имя, — таким же сухим голосом отвечает ему женщина. — Кацуки. Бакуго Кацуки. Женщина поправляет на переносице очки и указательным пальцем двигает к нему заполненных бланк. — Вот, смотри. Не знаю, куда твоя подружка запропастилась. Кацуки смотрит на имя — действительно, Тани Хисаде. Аккуратным, ровным почерком выведены иероглифы имени, которые кажутся Кацуки смутно знакомыми. Но записаны немного в другом порядке, из-за чего произношение и значение поменялись. Он только-только хватается пальцами за эту мысль, как тут же дает себе мысленную оплеуху. «Хватит думать, что это Деку! Да, похожи иероглифы, и что с того? Как будто больше ни у кого они не могут быть в имени… Дерьма кусок,» — фыркает он и с раздражением возвращает лист женщине. — «И вообще, сказали же тебе — «подружка». Девка какая-то. А Деку парень, хоть и… ноет иногда как девка,» — Кацуки поправляет себя: — «Ну… ныл». С такими мыслями он опять возвращается к себе и до самой ночи бездельничает, лежа на животе на кровати и то играя в игры на телефоне, то листая ленту в соцсетях. Однако из головы все никак не выходит эта странная «посетительница», которая так и не пришла. Кацуки переворачивается на спину, раскинув руки в стороны. Сердце беспокойно сжимается в груди. Потом Кацуки резко вскакивает и принимается мерить палату шагами, бесцельно ходит туда-сюда, пытаясь хоть немного успокоиться.***
Изуку немного задремал, так что теперь с трудом разлепляет глаза. Сначала спросонья не понимает, где он. Но, бросив взгляд на юбку, сильно смятую и скомканную в коленях, вспоминает. Изуку потягивается, ощутив, как приятно разминаются, хрустнув еле слышно. В кромешной темноте он на ощупь практически ползет к двери, проводит пальцами по периметру, отыскивая ручку. Наконец, сжав ее, Изуку толкает дверь от себя и открывает ее, чуть не выкатившись на холодную плитку, которой выложен пол в женском туалете. — Никогда больше не буду спать в подсобке женского туалета… — бормочет он себе под нос, поднимаясь на ноги. Осторожно шагая, Изуку подходит к двери, которая ведет в коридор. Приоткрывает ее и заглядывает в щелочку. Моргает несколько раз, его ресницы задевают поверхность двери, неприятно загибаясь. Стоит ночь, редкий свет с улицы и от луны заглядывает через окна в коридор, заставляя каждый предмет и угол отбрасывать длинную тень. Изуку проскальзывает наружу. Делает несколько острожных, еле слышных шагов. Озирается по сторонам, прислушиваясь. Слышит лишь собственное сердцебиение и сбитое дыхание. Изуку облизывает пересохшие губы. Погрузившаяся в сон больница кажется опустевшей, заброшенной. Хотя на самом деле это далеко не так. Изуку на цыпочках подходит к палатам. Замечает фотолюминесцентные таблички, которые светятся в темноте. На них он читает имена пациентов, которые лежат в той или иной палате. Изуку замирает на мгновение, задумавшись. «А как зовут Всемогущего?» — трет он подбородок. Изуку, каким бы ярым фанатом не был в прошлом, не знает, как на самом деле звали героя. Он никогда не представлялся настоящим именем, его все знали как Всемогущий. Изуку цокает языком. Это усложняет задачу. Но отступать он не намерен. Изуку решает обойти весь этаж. Сначала смотрит на табличку, а потом, приподнявшись на цыпочках, заглядывает через стеклянную вставку в двери внутрь палаты. Его глаза уже привыкли к темноте, и ему удается разбирать фигуры пациентов, их лица и некоторые цвета. Изуку проходит мимо нескольких дверей, но ни за одной из них нет Всемогущего. Он видел женщин с распущенными волосами, которые веером лежат на подушке, мужчин, фигура которых не походила на тщедушного Всемогущего, когда тот не в геройской форме. Изуку подходит к очередной двери, на автомате поднимает голову и смотрит на тускло светящуюся табличку. Равнодушно читает: «Бакуго Кацуки». До него не сразу доходит, кому принадлежит это имя, он приподнимется на цыпочках, пытаясь заглянуть. Но тут резко опускается на пятки. «Бакуго Кацуки?» — мысленно повторяет Изуку. еще раз переводит взгляд на табличку. Нет, глаза его не подводят, там написано именно это имя. И номер палаты именно такой, какой ему назвали в приемном отделении — триста десятая. Изуку хмурится, и его лицо становится будто черным из-за опустившейся тени. Он хочет было уже пойти дальше. Но невидимая сила удерживает его на месте. Пальцы комкают ткань юбки, и без того безбожно смятую. Капля пота стекает с виска вниз по щеке. Не зная, зачем он так поступает, Изуку хватается рукой за ручку двери и отодвигает ту в сторону, медленно, стараясь не шуметь. И перешагивает через порог. Изуку узнает Кацуки мгновенно, ему хватает одного взгляда на светлую макушку, на вечно взъерошенные и непослушные волосы, невероятно мягкие и… Он прикусывает губу, заставляя себя отвлечься от подобного рода мыслей. Изуку делает шаг к кровати Кацуки, все еще не отдавая отчет в своих действиях. Кацуки во сне переворачивается на другой бок, морщится, сведя брови на переносице. Мычит что-то нечленораздельное, и Изуку мгновенно замирает, затаив дыхание. «Проснулся?» — мелькает в мыслях. Изуку некоторое время стоит неподвижно, вглядываясь в лицо Кацуки. Слышит его ровное дыхание. — «Нет, спит, вроде…» Изуку на цыпочках, медленно подходит к кровати. Он опускает руки на металлический поручень, выступающий из края кровати. Холод обжигает кожу, но Изуку лишь крепче сжимает поручень. Не сводит взгляда с лица Кацуки, будто невесомо касается щек. Губы непроизвольно вздрагивают. Изуку больно смотреть на него, но он не может заставить себя отвернуться или вообще уйти. Внутренняя сила словно удерживает его на месте. Изуку садится на корточки рядом с кроватью, чуть приподняв голову, чтобы не выпускать Кацуки из поля зрения. Сердце отбивает глухие удары в полной, практически звенящей тишине палаты. — Почему ты так поступил со мной, а? — одними губами спрашивает Изуку. Не издает ни звука, лишь приоткрывает рот, задавая немой вопрос, который остается без ответа. — Что я тебе сделал плохого, а? Да, убил многих героев, но это была их вина. Они были фальшивками, не я. Ты… только ты был настоящим. Был. Изуку прижимается лбом к ледяному поручню, не выпуская его из рук. Чизоме научил его убивать фальшивок, а сейчас перед ним лежит как раз фальшивка, самая что ни на есть фальшивая фальшивка. Предатель. У него за пазухой яд, который отправит Кацуки на тот свет. Ему ничего не стоит вытащить и вколоть его в руку. Яда хватит и на Кацуки, и на Всемогущего, ведь Ким заверил его, что достаточно и крохотной дозы. Изуку опускает голову, взглянув на выпирающую искусственную грудь, за которой спрятана склянка. «А если Каччан не виноват?..» — вспыхивает в мыслях. Изуку тут же вскидывает вверх голову. Сердце пропускает болезненный удар. Но тут же он опускает взгляд вниз, покачав головой. — «Не строй ложных надежд. Откуда Всемогущий узнал бы о том, что Изуку тоже на базе Лиги Злодеев, если бы не от Кацуки? Изуку сказал об их с Чизоме планах только ему. Один лишь этот факт, голос Всемогущего, звучащий в голове, не дает взглянуть на произошедшее с другой стороны, вспомнить другие события. «- Юный Бакуго, мы же договорились, что ты будешь помогать героям». Изуку горько усмехается. И почему же, после подобных слов Всемогущего, он все еще ищет в сердце хоть небольшой, хоть крохотный намек, доказательство, что Кацуки все еще настоящий герой? Изуку с силой жмурится. Все еще не отдавая себе отчет в том, что он делает, он наощупь находит лежащую поверх одеяла руку. Сжимает теплые пальцы, двигается ближе. И касается внешней стороны ладони губами, задержавшись там на несколько секунд, что будто длятся вечность. И тут холодок пробегает по спине Изуку, стоит ему ощутить ответное пожатие. Он с силой вырывает руку. Повинуясь внутреннему инстинкту, распластавшись на полу, юркает под кровать. Одновременно в этим слышит голос, от которого дрожь пробирает его насквозь: — Д-деку, это ты? Над головой Изуку скрипит кровать, и он невольно сжимается в комочек. Зажимает рукой рот, чтобы его дыхания не было слышно. Ноги Кацуки опускаются с кровати на пол, Изуку видит их в просвет. — Ты… ты здесь? Ты правда здесь? Звучат шаги, Кацуки словно обходит всю палату. Но никого не находит и возвращается обратно к кровати. Садится на нее, и под его весом она опять издает скрип. А Изуку лишь крепче прижимает ко рту руки. «Почему он думает, что я здесь? Он все-таки увидел меня?» — с затаенным страхом думает Изуку. И мысленно корит себя за свою опрометчивость. Как ему теперь выбраться отсюда? — «Черт, а если он и не спал вовсе, а притворялся?» Изуку кусает губы, вспоминая, что он произнес, считая Кацуки спящим. В такой тишине его слова были бы отлично слышны. Он еще больше съеживается, ноги запутываются в подоле юбки. Изуку уже начинает ненавидеть женскую одежду, хотя до этого считал ее вполне удобной для того, чтобы спрятать оружие. — Ты идиот, — слышит Изуку над головой и невольно вздрагивает. — Думаешь, Деку пришел бы сюда после всего того? Да он тебя даже не искал все те три года, потому что ненавидел. А теперь и подавно ничего не будет делать. Это все сон, как ты не понимаешь, идиота кусок? — раздается нервный смешок. Кровать слегка вибрирует, будто Кацуки ударил по ее поверхности кулаком. — Конечно, сон! Не строй себе ложных надежд… Сердце Изуку невольно сжимается, потому что в последних словах звучит такая боль, что она будто передается ему самому. Он сглатывает. Кацуки же продолжает, обращаясь то ли к нему, то ли разговаривая сам с собой: — Но даже если это и сон, я… я правда рад, что ты приходил, Деку, — кажется, будто губы Кацуки превращаются в улыбку при этих словах. — Я бы хотел, чтобы ко мне вместо старухи приходил именно ты. И даже если бы приносил гребаные фрукты, которые уже в печенках у меня… Я съел бы их все до последней косточки. Но раз это сон, и все не взаправду, то я еще раз попытаюсь объясниться перед тобой. Я сейчас выгляжу как идиот, да? — усмешка. — Сам с собой разговариваю, все дела. Да с тобой свихнешься похлеще этого… Деку, послушай, — Изуку невольно обращается вслух, чувствует неподдельное желание выслушать его до самого конца. Сердце бешено стучит в груди, и он боится, что оно выдаст его. Поэтому прижимает свободную руку к груди, чуть сжав ткань над ним. — Я клянусь, что не предавал тебя. Даже в мыслях такого никогда не было, понимаешь? Как ты вообще мог подумать, что я… что я… Да ты, блять, самое дорогое, что у меня есть! Последние слова Кацуки практически выкрикивает, заставив Изуку широко распахнуть глаза. Краска приливает к щекам, заставив кожу вспыхнуть огнем. Повисает тишина, в которой Изуку кажется, что он слышит эхом повторяющийся выкрик Кацуки. Успокоившись, тот продолжает, но голос предательски дрожит: — Да, я знаю, я реально поступил как последняя мразь, согласившись якобы помогать Всемогущему. Смалодушничал, зассал, что меня лишат гребаной лицензии, и плакали мои мечты стать самым крутым героем. В первую очередь ради тебя… Не знаю, как этот старпер вынюхал про то, что мы с тобой знакомы. Может, мелкая проболталась, она же жила у него. И черт, если это и правда она… Ладно, теперь-то ничего уже не изменишь. Так вот, старпер пришел даже ко мне домой, старуху расспрашивал о тебе, и об Инко-сан… И как же я его ненавидел тогда, ты бы знал! Но я реально зассал, согласился помогать. Но я не помогал! — резко повышает он голос, как будто перебивая самого себя. — Лишь делал вид, клянусь. Я специально назвал не ту дату вашего нападения на Лигу. И специально сказал тебе, чтобы ты туда не совался… Изуку замирает на мгновение. А ведь Кацуки прав. Изуку рассказал ему о первоначальной дате нападения на Лигу Злодеев. А потом Кацуки сообщил о планах героев. И тогда Изуку уже сам решил изменить дату, чтобы — каким же глупым он тогда был — убить двух зайцев одним выстрелом и избавиться и от Шигараки, и от Всемогущего. Кацуки действительно просил держаться подальше от их базы в этот день, а Изуку нарушил данное обещание. Мурашки пробегают по спине Изуку, и страх, что он ошибся на его счет, ледяной змеей подползает к нему. — А ты пришел, дерьма кусок! — продолжает Кацуки. — Если я, как ты меня назвал, предатель, то почему я не сдал тебя сразу Мирио, а? Нахрена помогал с твоей сестрой и Шигараки? Но в одном я реально поступил как сволочь, — вздыхает Кацуки. — Не сказал, что Убийцу Героев победили. Не решился сказать. Хотя, как ты верно тогда заметил, я знал об этом. Знал, но… — кровать в очередной раз издает скрип. — Прости меня, Деку. Даже если я разочаровал тебя как герой… Да к черту этих героев, я правда тебя люблю. Знаешь, когда я понял, что люблю тебя? В первый раз… когда ты пропал. Я ощутил, что мне без тебя пиздец как плохо. И сейчас тоже пиздец как плохо. Деку, — Кацуки издает тяжелый вздох. — Пожалуйста, прости меня. И поверь мне, что я никогда-никогда не предал бы тебя. И не предам. Изуку лежит под кроватью ни живой не мертвый. В его голове все словно смешалось. Мысли в хаотичном порядке носятся из одного угла в другой, а сердце все так же бешено стучит в груди. Губы невольно вздрагивают, но он лишь крепче прижимает ко рту ладонь. — Знаешь, — доносится голос Кацуки, — вот я сейчас сказал все это, и мне на душе как будто даже легче стало. Да, это все сон, но… Даже так, немного, но легче. Легче… — он переходит на шепот. Кровать вновь слегка вибрирует, прогибается под весом, словно Кацуки резко падает на нее всем телом. Он продолжает все так же шепотом: — Деку, я не хочу опять потерять тебя, понимаешь? Пожалуйста, я клянусь… Я считал себя самым умным, что обвел Всемогущего вокруг пальца. Но я сам все испортил, и знаешь, как я жалею об этом? Меня выписывают через три дня, и я сразу после этого пойду к тебе, слышишь? Скажу то же самое, что и сейчас — но не во сне, а… Черт, я уже запутался. А, плевать, просто выложу, все как есть. Деку, слышишь? — Изуку вздрагивает всем телом, когда Кацуки вновь ударяет по кровати, но куда сильнее, чем прежде. — Я никогда не был так счастлив, как с тобой. Никогда. Можешь еще раз избить меня, только не бросай. Прошу… Если я не смогу защитить тебя, гребаный задрот, — голос предательски надламывается, и кажется, что в нем зазвенели слезы, — то нахрена я вообще пошел в герои? Кого мне защищать, если не твою задницу? Для кого быть героем, если у тебя бзик на настоящих героях? Зачем это все… — опять шепот, болезненный и заставивший Изуку покрыться ледяными мурашками, — если у меня не будет тебя?.. Изуку чувствует, как задыхается — из-за прижатой ко рту руке воздух практические не попадает в легкие, а того, что он вдыхает носом катастрофически мало. Он жмурится, сворачиваясь комочком. Все слова, сказанные Кацуки эхом повторяются в его сознании. Кацуки и правда не предавал его. Сердце будто наполняется радостью. Теперь все встает на свои места, кусочки паззла собираются воедино. Он хочет выскочить из-под кровати и броситься к Кацуки, сжать его в объятиях. Но горечь охватывает душу, и даже на языке словно ощущается неприятный горький привкус. Изуку стыдно за то, что не поверил ему еще тогда, даже не дал и слова сказать, чтобы объясниться. Он сжимает одну руку в кулак. Кусает внутреннюю сторону ладони. Кацуки все еще любит его, даже после того, как Изуку избил его, практически бросил. И кто же, выходит, из них двоих предатель? Перед глазами рисуется лицо Кацуки. К его лбу Изуку приставляет пистолет, и губы, которые он столько раз целовал, теперь разбитые в багряно-алую кровь, шепчут: «Убей, если не веришь». «А если бы я вправду убил его тогда?» — с ужасом думает Изуку. Он и второй рукой зажимает рот, сдерживая готовый вот-вот вырваться из груди крик. — «Как я мог… Как я…» Тут Изуку впивается изо всех зубами в кожу ладони. В голове молнией ярко вспыхивает мысль, что в этом виноват, опять же, Всемогущий. Это он заставил Кацуки помогать героям. Из-за него — в особенности, из-за его слов, обращенных к Кацуки — Изуку поверил в то, что Кацуки предатель. Во всем виноват Всемогущий. Эта мысль разжигает в сердце еще большую ненависть к герою. Ощутив на языке солоноватый, металлический привкус собственной крови, Изуку отнимает ладонь от губ. Но тут же невольно поднимает взгляд наверх, вновь услышав очередной скрип. Кацуки слезает с кровати, и в наступившей на мгновение тишине звучат его шаги. Шлепают по полу тапочки. Закрывается дверь, и это служит для Изуку сигналом к действию. Он быстро начинает выползать из-под кровати, но край юбки цепляется за гвоздик, торчащий из ножки. Изуку резко дергается вперед, раздается треск рвущейся ткани, и он тотчас же вскакивает на ноги, освободившись. Беззвучно открывает дверь и вертит головой из стороны в сторону. Видит темный силуэт, в котором узнает Кацуки. Силуэт подходит к туалету и исчезает в нем. Изуку выдыхает и выходит, скользит, прижавшись спиной к стене, к другим палатам. Изуку больше не смотрит на таблички имен, потому что все равно от них нет никакого толка. Сердце гулко бьется в груди, а из-за волнения ладони покрывает тонкая пленка липкого пота. Изуку боится, что Кацуки выйдет из туалета и увидит его, и тогда его план можно будет считать провальным. Кацуки не даст ему убить Всемогущего. А после услышанного его желание сделать все это растет в геометрической прогрессии. Изуку хватается за одну из дверей, заглянув внутрь палаты, и у него перехватывает дыхание, стоит увидеть светлые волосы и тонкую, тщедушную фигуру. На табличке светится имя «Тошинори Яги». Изуку, дрожа всем телом, заходит внутрь и останавливается на пороге. Грудь быстро вздымается и опускается при каждом вдохе-выдохе. Он как загипнотизированный смотрит на Всемогущего, спящего на своей кровати. Чувствует, будто нечто чернильное, темное заполняет его душу, сдавливает задрожавшее сердце в тиски. Изуку делает осторожный шаг вперед. Еще один. В темноте палаты тускло светится табло, на котором видны цифры, обозначающие его давление. Кривая скачет вверх-вниз, отмеряя его пульс. Изуку вдруг на мгновение представляет, что эта кривая замирает, превращается в ровную, тянущуюся нить, и руки начинают мелко, непроизвольно дрожать. Он с силой кусает губы, успокаивая себя. Подходит еще ближе. Рядом с кроватью стоит штатив с капельницей. Из герметичного пакета, подвешенного на штативе, по тонкой трубке стекает лекарство. Изуку невольно задерживает дыхание, глядя на медленно опускающийся уровень прозрачной жидкости. «Давай,» — говорит он сам себе. — «Сделай это. Это ты воспользовался Каччаном в своих целях, фальшивка. Из-за тебя Чизоме-сана посадили. Ты не спас маму, так еще и посмел просить прощение. Будто это что-то изменило бы». Глаза Изуку темнеют. Он запускает руку за пазуху, доставая завернутую склянку с ядом и шприц. Поднимает склянку на уровень лица и смотрит на темно-коричневую жидкость. Аккуратно, стараясь не разлить ни капли, Изуку открывает ее. Легкий, еле различимый миндальный запах наполняет палату. Изуку опускает в жидкость иглу шприца. Зубами сжимает поршень и тянет его вверх, на себя. Жидкость вливается в шприц. И одновременно с этим сердце заполняется торжеством. Изуку, крепко сжав склянку, подходит вплотную к штативу с капельницей. Он поднимает руку, в которой держит шприц, игла которого стремительно сверкает в темноте.