Пока не кончится зима

Больно не было, но всё равно вот эти последние толчки заставляли поморщиться, задержать дыхание и ещё сильнее сжать в руках подушку. Хорошо, что лицом Андрей утыкался в неё же, и все его эмоции — кроме приглушённого поскуливания, конечно — оставались в секрете. Альфа с ним не церемонился, хотя сначала долго разглядывал, раздевая постепенно и размазывая большим пальцем с губ дешёвую красную помаду. Неизвестно, о чём он там в своей голове думал, но делать ничего не надо было — просто всё позволять, а потом в привычную коленно-локтевую и потерпеть. В целом, ничего особенного, даже когда альфа вздёрнул Андрея за волосы, вынуждая всё-таки вскрикнуть, и за три размашистых шлепка о его ягодицы кончил внутрь — всегда может быть хуже. Всегда может быть хуже. Пока ещё можно было не волноваться — до течки оставался предположительно месяц, значит, непредвиденных залётов не светило, но сердечко всё равно уже начинало испуганно ёкать, погружая Андрея в воспоминания из прошлого февраля. Припозднившаяся первая в жизни течка и так вовремя посетивший приют покрывающий всё это дело местный авторитет. Невыносимый жар во всём теле и чужие руки — сухие, мозолистые, грубые — шарящие по сверхчувствительной коже. Непонятное желание, потерянность в пространстве и времени, постоянно мокрые, липкие ягодицы и бёдра и голова, раскалывающаяся даже от тусклого света ночника. Запах совершенно незнакомого альфы — слишком яркий для обострившегося обоняния, слишком резкий, слишком чужой. Страх, сменяющийся неконтролируемым возбуждением, боль, сменяющаяся животным удовлетворением, безволие, бессилие, безрезультатные попытки вырваться в моменты осознания происходящего и раз за разом бездушно втрахивающий его в скрипящую пружинистую кровать мужик. Мужик, которого позже Андрей узнает лишь по запаху, который через полтора месяца отвезёт его посреди ночи в странную квартирку на цокольном, почти подвальном, этаже и скажет, что это медицинский кабинет, и что здесь помогут избавиться от последствий. Снова страх, разрастающийся до трясущегося всего, ведь он должен был пить какие-то безымянные таблетки, и снова боль, несравнимая ни с чем, ведь внутри него происходила маленькая смерть. Убивающая заодно и его самого, истекающего кровью «под присмотром врача» — под тычками, чтобы перестал выть, и пощёчинами, чтобы проверить, не сдох ли. Андрей всё чаще нервничал, снова и снова прокручивая у себя в голове то самое леденящее душу событие в его жизни. Да, на саму течку его закроют в другой квартире, с такими же братьями и сёстрами по несчастью, но перестать бояться всё равно не выходило, ведь чем ближе к течке, тем больше увеличивались риски, а на резинки соглашались далеко не все. Вот и сейчас, даже не посмотрев вслед отымевшему его альфе, Андрей брезгливо обтёрся о пододеяльник, натянул прямо на голое тело проклятые шорты — сегодня было не так холодно, а значит, джинсы отменялись — накинул сверху очередную цветастую рубашечку и сразу же бросился дрожащими пальцами выковыривать из помятой пачки сигарету. Это был тот момент, когда ему максимально не хотелось быть — он просто курил первую по-быстрому, стряхивая пепел в стеклянную банку на подоконнике, просто пялился в окно на ночной переулок, смаргивая непрошенные бессмысленные слёзы. Просто пережидал бурю, развернувшуюся у него в груди, пока имелось минут пятнадцать, в которые о нём и о свободной комнате никто не вспомнит. Не должен вспомнить. Дверь в комнату распахнулась, впуская волну самых разнообразных звуков, и Андрей даже не стал оборачиваться — он ожидал Реника, как обычно выгоняющего на улицу к стеночке. Только вот сегодня пришлось поперхнуться долгой затяжкой и пытаться сдержать рвущийся наружу кашель, ведь в отражении на стекле он увидел и Мишу, того самого Мишу, у которого во взгляде исподлобья одновременно читались и мольба, и непреодолимое упрямство. В тот же миг ошпаренный словно кипятком внезапным чувством стыда, Андрей опустил голову, чтобы его самого нельзя было точно так же в окне разглядеть, и спешно потёр тыльной стороной ладони перепачканные в помаде губы. - А к тебе снова гости! - как всегда с подъёбкой объявил Ренегат, - Ждал тебя минут сорок, Княже, давай как-то поприветливее что ли! Он же не то чтобы умыться, он даже проветриться ещё не успел. Всем на это обычно, естественно, было глубоко насрать, но тут же Миша, и как же Андрею стало от всего этого и от себя самого мерзко. Он чувствовал себя не просто грязным, он чувствовал себя опущенным в выгребную яму и тонущим в ней, и оттого не мог никак ни плечи расправить, ни нацепить на лицо глупую улыбку. Вопреки ожиданиям — он мог бы передумать, почуяв здесь на всю комнату гудящие ароматы недавнего альфы, пота, секса — Миша сам шагнул вперёд, ухмыляясь явно наиграно: - Нормально всё, щас развеселится. Реник повёлся, посмеиваясь в ответ и наконец захлопнул дверь с другой стороны. Помада, кажется, совсем не стиралась, как бы Андрей ни старался, она только размазывалась чем-то масляным и по щекам, и по руке. Омега начинал паниковать — он слышал мишины шаги в его сторону и сжимался весь, зажмуриваясь покрепче и наивно мечтая остаться незамеченным — вот сейчас Миша поймёт, какой Андрей на самом деле, вот сейчас он скривится, плюнет и скажет что-нибудь Андрея стоящее. - Не подходи, - выдавил из себя Андрей — и так непривычно ему было сметь произнести такое. Шаги тут же стихли — Миша послушался, останавливаясь всего в метре от омеги — и Андрей, преодолевая немоту, добавил: - От меня воняет. - Мне всё равно, - прозвучал негромкий, но такой уверенный мишин голос, такой тёплый и такой, как выяснилось, желанный — прошло всего три дня с их последней встречи, но из-за того, что они попрощались, как Андрей думал, навсегда, это время протянулось вязкой болотной жижей. В подтверждение своих слов Миша сократил оставшееся расстояние и замер за спиной у Андрея, и тот не устоял и развернулся, сразу же утыкаясь лбом в мишино плечо: - Ты пришёл. - Прости, - прошептал Миша, обнимая Андрея легонько, едва касаясь ладонями сквозь тонкую ткань рубашки, - Увидел тебя в окне. Не смог… Вместо ответа Андрей нырнул руками под мишкину кожанку и обхватил его всего так крепко, как только возможно было. Его толстый свитер смялся вокруг худого тела — под этими объёмными шмотками альфа оказался вообще не большим — и зарывшись лицом туда же под куртку, омега с вожделением задышал, набирая полные лёгкие пьянящего запаха. Он скучал, он уже по-настоящему по Мише скучал, и по этой умиротворяющей атмосфере, что он с собой приносил. Буквально тем же вечером, сразу после его трусливого побега, Андрея всего в крошечки перемалывало от того, как же ему было жаль. Никак ему с Мишей нельзя быть, это заведомо очень плохая затея — кокнут их обоих, как только узнает кто — но никак он не мог это принять. Мозг отказывался признавать запрет, сердце рвалось нарушить все мыслимые запреты, лишь бы ещё хоть разочек постоять вот так, поприжиматься к Мише, потереться щекой о его тихонько вздымающуюся грудь. Руки уже плотнее обвивали спину, пальцы бродили по рёбрам — немного щекотно, но Андрей ни за что бы их сейчас от себя не убрал — и прямо в макушку ему пыхтел запускающий свою печку Миша. Это было так упоительно, что в какой-то момент омега прям в голос замычал от восторга, и Миша рассмеялся — по-доброму так, совсем без ехидства — и прижался губами к слабо соображающей голове Андрея. Омега всё гонял, как же сильно от него пахло другим альфой, как же прогнила и эта комната, и всё это место, и он сам, и никак у него в уме не складывалось, что Миша был тут, держал его, обнимал тоже всё крепче и крепче, радовался ему, всем собой укрывая. Не в этом ли Андрей так сильно нуждался? С Мишей он мог бы чувствовать себя важным, вот как сейчас, с Мишей он мог бы хотеть этих прикосновений… - Блин, прости, - смутившись из-за собственных фантазий и выводов, пробормотал Андрей и нехотя — да он бы всю жизнь у Миши на груди провёл — оторвался от альфы, - У меня просто… «…течка скоро» - договорил в уме Андрей и совсем потерялся, но Миша вовремя его поймал за подбородок и, легко придерживая, принялся вытирать его щёки рукавом своего свитера. Он касался так осторожно и всё ещё улыбался одними уголками губ, словно украдкой, а Андрей, поглядывая на мишино спокойное лицо, наоборот переживал ещё сильнее. Миша наверняка понял его — у Миши же брат, как он говорил, омега, он же должен был замечать за ним такие вот особенности поведения. А может быть и нет, может, братья ничего не замечают друг за другом? Или, может, брат его совсем не такой и вовсе ни у кого вот так о кофту не трётся, чтобы пометить себя понравившимися хвойными нотками — какой же стыд… - Ничего, - выдохнул Миша, поднимая вдруг взгляд нежный-нежный и замирая в смятении, - Я тоже… соскучился. Пространство застыло на секунду, и Андрей в нём, словно в желе, затрепыхался каждой клеточкой своего тела — вот бы Миша всегда так на него смотрел, вот бы держал в руках так же трепетно, как пушинку, и дышать сквозь приоткрытые от волнения губы боялся. В коридоре что-то громыхнуло, сотрясая пол по всей квартире, Миша вздрогнул, покраснел стремительно и отвёл глаза, одёргивая себя самого и неловко размахивая руками в воздухе. Андрей, вспомнив, в каком он вообще потёртом виде, экстренно запахнул на себе рубашку, забрался на узкий подоконник и снова схватился за пачку сигарет. Бёдра в крупной чёрной сетке обожгло холодом, и омега бездумно согнул колени и упёрся пятками в почти не греющую батарею. Прикурив наконец-то, он залип на большой палец правой ноги, совершенно по-дурацки торчащий из этих недоколготок. Чёрный лак, что Машка намазюкала ему три дня назад в благодарность за разделённые с ней пирожки, уже местами облупился, но Андрею не было жаль — ему было противно, что он должен был делать это всё со своим телом. Накрашенные ногти — это, конечно, цветочки, это, конечно, он чаще всего и не замечал даже, а сейчас вот какого-то хрена так сильно заметил, что аж в горле запершило. Если бы не это место, он бы вспоминал про ногти на ногах только тогда, когда они бы начинали протирать носки. Если бы не это место, он бы не чувствовал себя насильно сладким и приторно слабым. Он бы, может, всё ещё бегал в лесополосу по соседству и совсем недавно раздобытым складным ножичком счищал кору с веток, превращая их в импровизированные шампуры для хлеба. Засыпал бы прямо так на излюбленном бревне, за закрытыми веками воображая себя разбойником, скрывающимся от погони. «Так не должно быть» «Людьми не торгуют» «Тебе там не место» - Я это… с работы, голодный на самом деле… - промямлил Мишка, выуживая из карманов кожанки две булочки с маком и одну сразу Андрею протягивая, - Будешь? Он спрашивал, но это был никакой не вопрос — щекотный целлофановый свёрток был попросту всунут в андрееву ладонь. Сам Миша уже вгрызся одним клыком в пышное хлебобулочное, раздирая его будто кровавый стейк, и такую смешную он в этот момент изобразил рожицу — максимально страшную, как альфа предполагал, наверное — что Андрей невольно прыснул и подыграл, на свою булочку накидываясь так же хищно. Не сговариваясь, они стали даже рычать друг на друга и посягать на чужую добычу, и Андрею пришлось спрыгнуть с подоконника, уворачиваясь от длиннющих мишкиных лап и сквозь идиотский смех стараясь прожевать быстрее. Мише тоже было непросто — Андрей нет-нет, да устраивал контратаку, гоняя альфу по всей комнате — и в какой-то момент он завалился на кровать, первым поднимая руки в примирительном жесте. С усилием проглотив последний кусок, Андрей упал рядом с Мишей, всё ещё посмеиваясь и шуточно отпихиваясь в плечо, пока Миша толкал его точно так же, и с этой их возни стало вдруг так легко и свободно. Словно не так уж всё и потеряно было, словно и он не такой уж потерянный. Вот он, прямо здесь и сейчас, свой собственный и такой, каким сам себя считал — немножко придурковатый, весёлый. Живой. Он посматривал на этого Мишу, улыбающегося ему так открыто и так забавно из-за двух выглядывающих клыков, и все его переживания растворялись и сдувались в открытую форточку. Когда он веселился в последний раз? Уже было и не вспомнить, но Андрей и не думал об этом. С Мишей не хотелось думать ни о чём, с Мишей хотелось просто быть и радоваться, ну хотя бы час. Ради этого часа можно было держаться дальше. - Нет, ну всё-таки, - перевернувшись на бок, чтобы лицом к мишиному лицу улечься, начал Андрей, - Что у тебя с зубами случилось? - Да чё… мелкий был, решил доказать, что зубами я тоже силач вышел, - хохотнул Миша, отзеркаливая андрееву позу, - За турник уцепился, повис и… вот. Альфа лежал на другом краешке кровати, на расстоянии метра, но Андрей всё равно чувствовал его тепло и даже не замечал вечно гуляющий здесь сквозняк. С Мишей было так уютно, словно они уже очень давно друг друга знали и всего лишь встретились после долгой разлуки. - Ой, а я тоже, - выпалил Андрей, загораясь, - После отбоя перелезал в соседний корпус, а это только через балкон можно было, чтобы не заметили. Сто раз так делал! Но тут выпендриться захотелось, что смогу без рук минуту продержаться, и вот… Нога в гипсе потом чесалась безумно. - Чего тебе вообще на месте не сиделось? - Да там зал с фильмоскопом! Включают его раз в неделю всего или ещё реже, и если наказывают, то не берут потом смотреть. А меня постоянно за что-то наказывали… А я прям обожал рисунки рассматривать! Думал, вот бы тоже так научиться когда-нибудь… - А ты рисуешь? - Ну… рисовал, - Андрей не удержал вздоха, и он, наверное, таким получился грустным, что Миша даже придвинулся ближе, чтобы вложить свою ладонь в его. Всё было совсем ненавязчиво и скромно, но для Андрея эти миллиметры между их кожей в буквальном смысле полыхали — жар мурашками бежал вверх, казалось, и по шее, и по затылку, и омега опять тушевался, ведь для него эти касания были чем-то… особенно искренним. - А я тоже пробовал, но все говорят, херня, - альфа снова расплылся в улыбке, сжимая андрееву ладонь покрепче, - Но на гитаре вроде хорошо играю. - Чё, правда? - оживился Андрей, даже на кровати от восторга подскакивая и усаживаясь, - И поёшь? - И пою. - Да это же! Вообще! - Да ну, - Миша отмахнулся, как от пустяка какого, и Андрей собирался уже на это возмутиться, но не успел, потому что Миша добавил: - И тебя научу. - Миш, - голос в миг надломился, и знакомый ком в горле снова пережал всё — ну какая ему гитара, какие рисунки, ему не сдохнуть бы… или, наверное, лучше как раз наоборот, откинуться бы пораньше, чтобы больше не мучиться. Голова сама повисла на ослабшей шее, но очень быстро её поймали тёплые ладони, поднимая обратно. - Я тебя тут не оставлю, ты понял? - прошептал Миша у самого лица омеги, предельно тихо, как их общую заветную тайну — значит, догадался всё-таки, почему в прошлый раз Андрей этих его идей испугался, - Ты же хочешь этого? Ты же хочешь выбраться? Тёмные глаза альфы сверкали, бушуя, и там были и злость, и боль, и отчаянная решительность, но удивляло не это, удивляла его честность — он это всё не просто так, не временно и не по глупости. Он для себя уже всё решил. - Да я… да для меня до магазина дойти — целое приключение, Миш, - Андрей сдавался под ласковыми пальцами, поглаживающими его щёки, и боялся сейчас даже ресницами хлопать — ну точно покатятся слёзы позорные, а ведь он вообще-то не хлюпик, просто здесь… здесь его сломали за какие-то жалкие полгода, и он вроде уже и смирился, уже и похоронил себя заживо, зарыл на дальнем кладбище воспоминаний, и вот тут этот Миша… - Я понял, Андрюш, я уже всё понял, как у вас тут устроено, - словно в горячке продолжал альфа, не замечая даже, как от нечаянно брошенного им «Андрюш» омега из последних сил поджал свои дрожащие губы, - Но можно я буду делать для тебя хоть что-нибудь? Я тебя ни за что не сдам, слышишь? Андрей закивал, всё-таки прикрывая глаза и позволяя двум крупным каплям скатиться на мишины пальцы — с Мишей было сказочно, но с ним же и душа по швам трещала, потому что приходило вот это осознание, в какой же глубокой жопе Андрей находился. Он и правда с трудом представлял, каким таким образом можно было отсюда выбраться. Выкупить его самого, да ещё и с документами, было нереально дорого, а просто бежать — дико страшно. А теперь ещё и страшно не только за себя, но и за любого добряка на его пути — всех найдут, всех переломают, пожрут и выплюнут обратно, немощным инвалидом доживать остатки своих дней. Не убьют даже просто так, чтобы побольнее было. - Миш, ты… - Андрей так же почти без звука зашевелил губами, - …пойми, пожалуйста, это очень опасно. Я за тебя, Миш, боюсь. Это же бизнес. Никто просто так товаром не разбрасывается. Пока ты клиент и приходишь сюда развлекаться — всё классно, хоть каждый день ходи, но если кто узнает, какие у тебя планы… Нам их никак не обойти, Миш, поверь мне, пожалуйста, не лезь ты… - Считай, что я уже влез, - упрямо выдал Миша, и Андрей даже фыркнул беззлобно — он почему-то вот другого ответа и не ждал, - Я уже здесь, с тобой. Если ты сам мне позволишь, Андрюш, я буду здесь, с тобой. Сухие подушечки пальцев аккуратно прошлись по скулам, стирая две влажные дорожки. Андрею оставалось смириться и да, даже сквозь тревожное предчувствие порадоваться — ну не мог он теперь не выдохнуть облегчённо, ведь мишина поддержка означала то, что Андрей ни в чём не виноват, что это никакая не судьба его, как прокажённого, отбывать здесь свой срок. Что он достоин другого отношения к себе, что оно вообще существует, это другое отношение… - Позволишь? - с надеждой спросил Миша, как только Андрей нашёл в себе силы снова взглянуть на эти завораживающие карие глаза. Омега сам перехватил мишины ладони, опуская их вниз и потирая мягко — Миша ведь был таким тактильным, и Андрею тоже захотелось как-то ещё выразить свои чувства, свою… благодарность. - Да, Миш, - на этих словах сердце снова сорвалось в бешеное ликование, потому что альфа заулыбался вовсю, засиял, и был таким замечательным — Андрей таких ещё никогда не видел, - Только ты сюда больше всё равно не приходи, я же вижу, что нет у тебя денег на это всё. Ты и так… очень много для меня делаешь. - А как тогда… как мне тебя ещё увидеть? Он до конца не верил в происходящее и в собственную взявшуюся ниоткуда смелость — оказывается, живы были ещё остатки его некогда бунтарского духа — но наклонился ближе и, сглотнув взволнованно, заговорил быстро-быстро, чтобы не было шансов остановиться и передумать на полпути: - Помнишь вот то место, куда мы ходили после магазина? Можем днём там встречаться. Меня выпускают, я всегда… слушаюсь. Только не каждый день, а как-нибудь по-разному и в разное время… И если вдруг прямо у магазина меня встретишь, то не пали, а то у нас окна на эту улицу выходят. Мне, главное, возвращаться назад пока светло, пока Реника нет. - Реника? - Ну, этого, - Андрей кивнул на дверь, понижая голос ещё больше, - Он на точке главный, но он здесь не живёт. - Андрюш, - позвал его Миша, и омега моргнул растерянно — он так разошёлся, что его всего колотило, и бессознательно он слишком сильно вцепился в мишины запястья, - Всё будет хорошо. - Да, - согласился Андрей, себя самого заодно уговаривая. Он понятия не имел, хорошо ли всё это будет или плохо, но он впервые за эти беспросветные шесть месяцев на самом деле был готов рискнуть, ведь жизнь наконец-то обещала ему что-то доброе и — судя по ощущениям, по тому, как тяжело было этому сопротивляться, и как волшебно было вверяться в эти руки — что-то реально ценное. - Андрюш, - мишин голос снова вытащил Андрея из целого роя разношёрстных опасений и размышлений, - А почему Княже? Княжна? Это откуда? - Князев я, - омега улыбнулся одними губами и отвернулся смущённо — про настоящего себя рассказывать всегда как-то странно, - Только до «Князя» не дорос ещё, вот они и издеваются. - А меня друг зовёт Гаврилой. - Почему? - Да кто его знает… говорит, я вылитый Гаврила! - Кажется, он прав, - Андрей опять засмеялся — уже который раз за вечер! — а Миша опять ему морду скорчил в доказательство своего «гаврильства». Притворившись поражённым, Андрей схватился за сердце и упал замертво, а следом за ним и Миша, только в этот раз ближе и даже сразу с объятиями. И Андрей обнял альфу в ответ, просто потому что хотелось. * * * Вынырнув на свежий морозный воздух из вечно пахнущего отсыревшей картошкой метро, Миша бодро зашагал в сторону дома — настроение сегодня было совсем не прогулочное. Точнее, был уже поздний вечер, и альфа, отпахавший дневную смену и оголодавший в край, просто мечтал заглотить что-нибудь и рухнуть лицом в подушку до следующего утра. Он нёс домой очередную копеечку, сжимая несколько купюр в кармане куртки, и думал лишь о том, что этого мало, этого ничтожно мало. - Ты меня теперь всегда кормить будешь? - Андрей, как только он умел, вскинул удивлённо тонкие брови и, не переставая одаривать Мишу ослепляющей улыбкой, уже выпутывал из газетки два бутерброда. - Да, - на полном серьёзе заявил альфа, довольный — он между прочим сам эти бутерброды делал, сам упаковывал и бережно до этого их тайника нёс — наблюдать за радостно жующим Андреем ему почему-то нравилось больше всего. - Вкусно очень, - прошепелявил Андрей, протягивая Мише вторую порцию и сердито мотая головой на мишины отнекивания, - Миш, блин, я тогда тоже не буду! Как-то совсем незаметно, словно за одно мгновение Миша перевоплотился в андрееву заботливую наседку, но тот вроде бы и не возражал. Бухтел только вот в те моменты, когда альфа всё для него одного хотел, и ведь как видел Мишу насквозь — когда он после работы уставший, когда у него тоже в животе урчит, когда он просто загруженный повседневными вопросами и воспитанием отбивающегося от рук младшего брата — ничто не ускользало от этих настороженных голубых глаз. Они встретились в условленном месте уже дважды, и во второй раз даже подольше — после первой удачной попытки Андрея перестало так сильно перетряхивать от каждого подозрительного шороха. Такой он был трогательный в эти моменты, такой восторженный — Миша его вот такого старательно к себе в память и зарисовывал, чтобы пересматривать потом перед сном, чтобы просыпаться с этим же образом, поднимать отказывающееся функционировать тело и тащить его снова на склад универсама, пусть и не в свою смену, а в какую-то там по счёту дополнительную — нужно было больше денег. - Это что, трубочка? Миш, ты чего? Дорогие же… - Ничего не дорогие, ты кусай, кусай! - С ума сойти, - выпалил Андрей, слизывая остатки сгущёнки с его маленьких губ и прикрывая глаза от неподдельного удовольствия, - Ни разу такое не пробовал! «С ума сойти» - мысленно повторял сам себе Миша, тщетно пытаясь утихомирить заходящееся в груди сердце. Конечно, Андрей был очень красивым, а уж когда он был такой — с растрёпанными волосами, без нелепого макияжа и рубашек таких же нелепых — когда он такой искренний, простой, доверяющий, тогда у Миши и правда всё мешалось в голове и перед глазами, смазываясь сплошной серой массой, ведь фокус неизменно оставался на одном единственном человеке. Андрей всё больше Мише открывался — они так много всего обсуждали, их прошлое, их настоящее, и всё равно каждый раз не могли наговориться. - А нам муся раньше такие на День Рождения сама делала, - немного дрогнувшим голосом — как всегда, когда речь шла о маме — проговорил Миша и постарался скорее отвлечься на переливающиеся на ярком январском солнце золотистые пряди волос. - А сейчас? - Её больше нет. Не успев среагировать, Миша пошатнулся от неожиданности — Андрей впечатался в него всем собой в своём этом безразмерном пуховике, сгребая сразу в тесные объятия и раскачивая почему-то из стороны в сторону. Альфа сначала думал пошутить как-нибудь, потом думал поинтересоваться, что это за прилив нежности, а потом просто расслабился, опустив подбородок на светлую макушку. Андрюшин метод успокоения работал на ура. Он щёлкнул выключателем, скинул по-быстрому ледяные гады и размял отмороженные пальцы на ступнях. Из бывшей спальни родителей высунулась взлохмаченная заспанная голова, и у Миши хоть немного отлегло — вчера они с Лёшкой мощно поругались, обсуждая его частые ночные загулы. Миша понимал, конечно, что у брата тоже жизнь бурлит, что мало кто в семнадцать лет по собственному желанию в четырёх стенах сидеть будет, но время сейчас было такое… Миша боялся. - Там я тебе на плите оставил, - буркнул Лёша и сразу скрылся за дверью — он ещё обижался, да, Миша слишком доходчиво ему объяснил, почему именно ему по тёмным улицам шататься было опасно. - Спасибо, Лёх. Главное, что до него всё-таки дошло, ну хоть на какое-то время. - А когда у тебя День Рождения? - отлепившись немного, Андрей заглянул в мишины глаза и закутал нос в насильно альфой на него намотанном шарфе. - У меня летом, долго ещё, - вздохнул Миша, принимая половинку недоеденной трубочки — на счёт еды с Андреем спорить было бесполезно, - А у тебя? - У меня вроде в эту субботу. - Вроде? - Ну, мне так говорили, шестого февраля, - Андрей пожал плечами, отводя взгляд на кирпичную стену, и Миша понял, что омега документы свои даже и не видел ни разу в жизни. А ещё понял, что чуть не пропустил такой важный день. Наспех закинув в себя тарелку остывшего супа, Миша ещё с минуту посидел, уставившись на вздувшийся кусок линолеума — он тут когда-то кипяток пролил, за что позже огрёб от отца по самое не балуй — покусал острым клыком обветренную нижнюю губу, пока она с щиплющей болью не лопнула. Нужно было больше денег, намного больше денег. Он покивал сам себе, глубоко вдыхая и выдыхая сквозь сжатые губы, дотянулся в задумчивости до телефона на подоконнике и снял трубку, решаясь под долгий сплошной гудок. Потом набрал давно заученный номер и прокричал оживлённо: - Ну чё ты, как? Как жизнь? Помнишь, ты предлагал? Я согласен.