Пока не кончится зима

Кутаться в большой махровый халат было как-то по-особенному уютно. Может быть, это всё просто потому, что халат мишкин и Мишкой согревающе пахнет, но он бы и без этого Андрею был по душе. Халата у Андрея тоже никогда ещё не было, как и таких интересных, в причудливый узор вязаных, но не колючих, носочков. Всё казалось необычным, очень хорошим, милым, умиротворяющим. Безопасным. Домашним. Своим. Ему нравилось стоять у этого окна, смотреть на этот двор — совсем другой, с совсем другими редкими прохожими и совсем другим светом фонарей — и представлять, что он здесь тоже совсем другой. Крупные хлопья снега лениво, как парящие пёрышки, падали вниз, тлеющая сигарета оставалась теплом на кончиках пальцев, и всё это, эта кухня с ароматами недавнего ужина, странного травяного чая и хвои — повсеместной хвои — словно укачивала в своих объятиях. Мишка ещё посапывал в своей комнате. Его не хотелось будить, ведь он наверняка задолбался — Лёшка сказал, он не появлялся дома целые сутки. Это тоже Андрея удивляло — Лёшка вдруг оказался адекватным парнем — и это тоже будто было из совсем другой жизни, из той, где всё спокойно и вот как-то… нормально. Никто не долбится в дверь, пока ты принимаешь душ, никто не шарахается вокруг, специально задевая тебя плечом, чтобы карандаш больно попал в глаз. Тебя уговаривают поесть, тебе накладывают тарелку с горкой и обещают, что сосиски будут вкусными, ведь они из какого-то приемлемого магазина. Тебя внезапно спрашивают, как ты себя чувствуешь, тебе делают специальный чай, чтобы ты чувствовал себя ещё лучше. И всё это сопровождается тишиной, обыкновенной такой человеческой тишиной, которую нарушает лишь изредка чихающий за стенкой сосед и его телевизор. И всё это, абсолютно, на все тысячу процентов, не страшно. - Слушай, я не знаю, как там оно у вас с Михой… короче, я не знаю, какие у вас планы, но тебе по-любому пригодится, - Лёша упорно бегал глазами поверх андреевой макушки — такой он высокий, почти с Мишку — мялся почему-то, вертел в руках небольшую белую коробочку, - Ох, блин, прости, я не то сказать хотел… Прости, если что. На, вот. - Что… - «это такое?» договорил Андрей уже про себя, потому что, кажется, догадался. Он взял протянутую ему пачку таблеток, исписанную мелкими, судя по всему английскими буковками, которые он ни за что бы не смог понять, если бы не видел пару раз подобное, и если бы не лёшино неожиданное стеснение. Андрею и самому стало безумно неловко, и он замер, как дурачок, вглядываясь в упаковку без рисунка, пока Лёха не дотронулся до его плеча: - Они крутые, американские, мне парень достал. Мы хотим течку вместе провести, и все говорят, с таблетками точно никаких залётов, поэтому… Ты прости, ты вчера плакал, что боишься, и я очкую тоже очень. Понимаю тебя, в общем. Миха-то хуй догадается, пока ему в лоб не скажешь, знаешь… - Блин, Лёш, они же пиздец сколько стоят, - Андрей попытался всучить противозачаточные обратно, но Лёха настойчивее погладил его плечо и заглянул наконец в глаза, краснея и брови складывая прям совсем как Миша: - Возьми как мои извинения, ладно? Пожалуйста, я же… я же тебе день рождения испортил. И не парься, мы ещё достанем, у меня времени дохрена. А тебе уже пить надо. Ты пробовал когда-нибудь? Андрей замотал головой, всё ещё поражённо вытаращившись на того, перед кем он утром робел и не решался попросить пустить его погреться, а теперь вот он Андрею методично объяснял, как и что делать нужно. Это никак не вписывалось в картину его вечно бьющего по самому больному мира и не оставляло шансов не увидеть Лёху по-настоящему мишиным братом — добрым, заботливым, жаждущим справедливости. У Лёхи даже запах почти как мишкин — хвоя, правда немного свежее, и вместо дыма у него будто что-то с приятной кислинкой, будто только что между пальцев растёртая ягодка черники — и с ним Андрей тоже ловил вот это ощущение потерянного дома. - Эх, вот Миха взбесится, конечно, когда про меня узнает, - Лёша улыбнулся загадочно, покрепче Андрея обнимая на прощание, - Ты ему всего не рассказывай пока, ладно? За спиной скрипнула дверь, и Андрей обернулся, но не с испуга, а от долгого, томительного ожидания — он же у Миши, с Мишей наконец-то, спустя столько времени, и так волнительно это было, словно он на свидании. И хотя свидания тоже входят в список того, чего у Андрея до Миши никогда не было, он почему-то знал, что они должны быть именно такими, как с Мишей. - А ты чего тут? - Миша просипел спросонья и, щурясь от света жёлтой лампочки и часто моргая, почти на ощупь протопал по маленькому коридорчику в кухню. Он был такой смешной — мятый и лохматый, дул недовольно губы и причмокивал от желания глотнуть водички — и оттого был сердцу ещё роднее и глазам ещё приятнее. Андрей заулыбался сразу, с трепетом Мишку всего разглядывая, пока тот умывался над горой посуды в кухонной раковине, фыркал и жадно пил прямо из крана. Вот так вот они могли бы жить вместе, наблюдать друг за другом и утром, и вечером, вдыхать друг друга и успокаиваться, что рядом. - Лёха на работу засобирался, и я проснулся, - ответил Андрей, закидывая окурок в стеклянную полулитровую банку и прислоняясь пятой точкой к подоконнику, - Помылся опять, а то утром не очень… получилось. Поел. Попил чая. С Лёхой поболтали. - И как ты? - утирая футболкой лицо, сказал Миша и подошёл так близко, что внутри всё дрогнуло — неужели всё это реально, вот так просто руку протяни и дотронешься? - Хорошо, - Андрей и правда дотронулся, опуская ладонь на мишину ровно вздымающуюся грудь, - Хорошо прям… мне рядом с тобой всегда хорошо. Они смотрели друг другу в глаза, отрываясь только чтобы пробежаться быстренько по морщинкам-чёрточкам-родинкам на лице и вернуться обратно. Миша плавно сгрёб Андрея в объятия и, улыбаясь, чиркнул носом по андрееву носу, и в этом его вроде бы мимолётном движении было столько нежности, что омегу в ней в тот же миг потопило. Андрей проскользнул ладонями на мишину шею, с наслаждением ощупывая кожу кончиками пальцев, и так его эмоциональной бомбой разрывало всего изнутри, что он первым скорее ткнулся губами в губы напротив и пролепетал: - Мне с тобой так хорошо, Миш. Ты так вкусно пахнешь, я с ума схожу, как же я скучаю по твоему запаху, и по рукам твоим, Миш, и… Его признания прервал поцелуй — сразу глубокий и тягучий, обжигающий и вынуждающий задохнуться на несколько секунд от восторга — но Андрея это не расстроило. Язык сам протолкнулся вперёд — изучать этот рот и с мишиным языком сплетаться — веки сами захлопнулись, руки сами обвили худые плечи, тело само выгнулось и в тело впечаталось, и сразу так идеально, как будто только этого и ждало. Но оно и в самом деле ждало, Андрей ждал, вырисовывал в своём воображении картинки перед сном — душистый лес, мягкие губы, ласковые руки и жар любимого альфы. Миша скользил языком по тонкой обветренной кожице, засасывал то нижнюю, то верхнюю губу Андрея, прилипая всё плотнее, смакуя каждый миллиметрик и коротко постанывая на выдохе — таких искренних поцелуев у омеги тоже ещё никогда не было. Миши стало в одно мгновение так много и одновременно катастрофически мало, Мишу необходимо было отпечатать на себе самыми стойкими чернилами, которые только имеются, чтобы никогда больше не познавать боль и холод от его потери. Одуревший, Андрей перехватывал инициативу и нырял ещё глубже, очерчивая кончиком языка мишкины сколотые зубки и оголённые дёсны, и ему всё позволяли, и его заглаживали всего в ответ, и так это всё распаляло своей откровенностью, словно они отшвырнули сейчас последний кирпичик в некогда грозной стене между ними. В какой-то момент Андрей притёрся к пахом к мишкиному бедру, заскулил совсем уж дико и, почувствовав точно такое же возбуждение в мишкиных трениках, резко отпрянул — точно такое же, возбуждение точно такое же. Он ведь сейчас об альфу своим хуем почесался. Миша ему простит вообще? - Дюш, Дюш, - пытаясь справиться со сбитой дыхалкой, прошептал Миша и ещё надёжнее сжал кольцо рук, не давая Андрею отступить так далеко, как он планировал, - Чего ты? Я ведь тебя не трону, ты же знаешь, я не трону тебя. Они опять схлестнулись — Миша так вожделенно на андреевы губы облизнулся, что устоять там было невозможно — и омегу опять одолел этот постыдный порыв об альфу поёрзать, и он опять это сделал, заранее зажмуриваясь и за мишкины волосы на затылке, наверное, слишком яростно цепляясь, потому что рёбра предательски съёживались от страха, что сейчас всё оборвётся. Так Андрею было восхитительно и так жаль ему было этого вдруг лишиться, что с его губ всё-таки слетел всхлип, из-за которого, конечно же, оробел уже сам Мишка. - Ну что ты? Ну что? Нам перестать? - альфа отстранился — на какие-то несчастные сантиметры, и это никак не помогало Андрею утихомирить полыхающий низ живота, пульсирующую венку на шее и развернувшиеся от наслаждения лёгкие, что жаждали вдыхать-вдыхать-вдыхать до отказа. Он сморгнул поплывший взгляд, останавливаясь на мишиных гипнотизирующе-тёмных глазах, сглотнул голодно и сам не заметил, как выдал всё — язык работал быстрее мозга: - Прости меня, пожалуйста, прости, тебе неприятно, наверное? - Что… неприятно? Мишино лицо приобрело такое растерянное выражение, что Андрей подумал, разумнее было вообще ничего не говорить и вообще ни о чём не думать. Было бы как было, может, и ничего? - Я же… ну… я же без… я же прижимаюсь… - Андрей так мямлил, что сам себя бы сейчас с трудом понял. И почему это так тяжело, почему в его жизни столько пошлости и болезненной наготы, но с Мишей всё вообще не так, и каждый шаг словно сквозь бурю непроходимую — ты и безумец, ведь прёшь напролом, и в то же время трусишка, ведь не можешь просто позволить себе всего. - Так? - Миша сверкнул глазами и сам подался вперёд, намеренно проезжаясь своим стояком по твёрдому бугорку в андреевых — Лёхой выданных — трусах — и вроде бы через халат, а прошибло Андрея похлеще, чем когда он сам себя обнажённого касался. Омега ахнул и покрылся горящими пятнами — всё зажгло, и щёки, и уши, и шею, в которую Миша уже носом зарылся и, шумно затягиваясь, бормотал: - Мне не может быть с тобой неприятно. Мне с тобой знаешь как? Я сейчас взорвусь, какой ты, как бы я хотел тебя потрогать… везде, Андрюш. Везде-везде. Я тебя всего люблю, понимаешь? - Любишь? - выпалил Андрей, роем мурашек окутанный и в мишиных руках растекающийся из-за лёгких, запредельно нежных поцелуев в шею, ухо и за ушком. Ему казалось, что он пропитался этим хвойным ароматом весь, насквозь, как тоненькая тряпочка в парилке, но ему так хотелось ещё. Как тряпочка он уже и болтался тоже, держась за мишины плечи, потому что ноги дрожали и подкашивались — никто никогда не зацеловывал его с такой осторожностью и жадностью одновременно, никто никогда не посвящал ему таких громких слов. Да и если бы вдруг посвятил, разве он бы поверил? Он бы спрятался поскорее во все свои годами наращенные чешуйки, втянул бы голову в плечи и приготовился к подставе, но Миша… Миша это Миша. - Люблю, - бархатный приглушённый голос снова коснулся ушной раковины, и Андрей тоже кинулся целовать Мишку везде, куда попадал — и в оголённую ямочку между ключиц, и в плечо прямо сквозь футболку. Он будто онемел на попытке произнести то же самое слово, и потому пытался выразить свой ответ через действия, раз речь ему была неподвластна. Наспех распутав завязки халата, Андрей скинул его прямо на пол и понадеялся на то, что станет прохладнее, но дело, видимо, было не в халате. Миша застыл в нерешимости — вдохнул и так и не выдохнул, взглядом омегу всего охватывая — и Андрей поймал его руки, сам положил их на свою талию и одними губами прошелестел: - Трогай, Миш. Я… я тоже хочу. Мишины сухие и невероятно тёплые пальцы медленно зачертили по трепещущей коже, мишины губы сразу же приклеились к ключице, и с андреевых губ сорвался по-настоящему заведённый стон — он даже не слышал ещё от себя таких. Эти ласки отличались от предыдущих, они заставили привалиться к подоконнику, чтобы не стечь на пол, и прикрыть глаза, чтобы расплывающаяся кухня не кружила голову. Миша полыхал всем собой, как дорвавшийся, вылизывая мелко трепыхающуюся грудь, рисуя одному ему известные мокрые узоры и бережно прикусывая кожу, а когда альфа впился губами в сосок, закручивая, Андрей окончательно потерялся, ведь по его бедру щекотно потекла капелька смазки, и он вот вообще никак не мог это проконтролировать. - Дюша, - низко протянул Миша, и от него это прозвучало совсем по-новому, так ненасытно и напористо, с неподдельной страстью, но Андрея это не отпугнуло нисколечко — Андрея с этого пробило на сладкую судорогу и, кажется, ещё одну капельку. Опаляя своим дыханием, Миша с упоением покрывал поцелуями андреев живот, спускаясь всё ниже и ниже и забираясь языком даже в ямку пупка, и наконец рухнул перед омегой на колени, стискивая ладонями его ягодицы и выстанывая прямо в его пах: - Можно мне? - Всё, что хочешь, - честно ответил Андрей, помогая Мише стянуть с себя нижнее бельё и, замирая, вцепился руками в подоконник — вот он, такой как он есть, с трясущимися от волнения бёдрами и торчащим прям перед лицом альфы членом. Андрей надеялся, конечно, он всем нутром надеялся, что Миша его примет, ведь Миша и правда необыкновенный, совсем не такой, как остальные. Андрей надеялся, что с Мишей будет по-другому, ведь Миша не раз доказывал, что должно быть по-другому. Но он всё равно в этот момент пожирал Мишу всего глазами, не веря, потому что тот делал что-то немыслимое — едва касаясь, альфа провёл подушечкой большого пальца по головке, невесомо размазывая и здесь уже проступившие густые капельки, и после андреева хныка вскинул наверх полный какого-то непостижимого обожания взгляд: - Тебе нравится, Дюш? - Да, - Андрей закивал, из последних сил сдерживая рвущиеся наружу стенания — ему слишком нравилось. Он был ещё очень чувствительный — припухлости спали, но местами слегка саднило и шелушения не все сошли — но Миша был таким аккуратным, что Андрей хотел лишь толкаться ему навстречу, а никак не прекращать это всё. - Ты такой, - прохрипел Миша, и его кадык дёрнулся от тугого глотка, - Красивый. Я бы тебя и здесь поцеловал тоже. Можно? - Да, - тихо повторил Андрей, не имея больше никаких слов в запасе. Он безотрывно следил за всем, что Миша делает — хлопает чёрными ресницами, лижет и кусает свои и без того алые губы, дышит часто и — о боже — водит длинными пальцами по совсем небольшим яичкам и члену омеги, накрывает ладонью, приговаривая это своё «красивый, очень красивый». Получив разрешение, альфа придвинулся ближе и в самом деле прижался поцелуем прямо к маленькой головке, а потом вообще обхватил её влажными губами, посасывая, и Андрей запутался в мыслях— это по-настоящему? это прямо сейчас? это с ним? Он застонал протяжно — был не в состоянии молчать — и этим явно Мишу подбодрил, потому что тот опустился жарким ртом на всю длину и заскользил неспешно, пытаясь приноровиться. Сразу было понятно, что для Миши это всё в первый раз, как и для Андрея — ещё один пунктик в его «никогда» — и они оба осторожничали, поначалу и не шевелясь почти, просто прислушиваясь друг к другу. Смущаясь, но всё-таки решив довериться инстинктам, Андрей зарылся пальчиками в мишины волосы на макушке, на что Миша благодарно замычал и задвигался увереннее и чуть быстрее, поглаживая ладонями андреевы бёдра. Он даже и не знал, с чем бы мог сравнить такое, он весь сейчас словно уменьшился до одной точки и горел там, мечтая о том, чтобы это длилось как можно дольше, и в то же время как же хотелось уже… Мишины губы идеально сдавливали его вокруг, мишин язык широко и мягко тёрся, разгоняя огненные волны удовольствия по всему телу, и Андрей старался стоять, не слишком открыто на Мишу заваливаться и не слишком громкие издавать звуки, и справлялся он с этим очень плохо, но альфу это только сильнее заводило. Андрей настолько с Мишей расплавился, что уже не замечал, как же сыро стало у него между ягодиц — замечал только бешеную нужду в мишиных прикосновениях, поэтому когда мишины ладони прочертили вверх по его бёдрам, он рефлекторно подставился в предвкушении, но Миша затормозил на полпути, отрываясь и поднимая на Андрея умоляющий взгляд: - Ты… ты хочешь? - Хочу, - с губ тут же слетел шёпот, а потом и очередной ах, ведь мишины пальцы забрались наконец туда, где больше всего изнывало. Омега снова провалился в дурман, вверяя Мише себя всего полностью, и растворился в накрывших его ощущениях — Миша гладил намокшую дырочку, лишь иногда неуверенно надавливая и проникая совсем чуть-чуть, Миша снова ласкал член Андрея своими фантастическими губами, и Миша сам стонал так, будто это ему сейчас было охуеннее всех на свете. Андрей не представлял, что так бывает. Ему было так потрясающе, его так долго и так упоительно скручивало в оргазме, что он откровенно скулил и за Мишу только и держался, обнимая руками его голову. Пульс бился в висках, сердце бешено хреначило о грудную клетку, по крепко сомкнутым векам бегали цветные мушки, и запахи, их перемешанные, такие насыщенные и такие сочные запахи всё ещё окуривали сознание. Пока Андрей пытался прийти в себя, Миша блуждал ладонями по его ногам и водил губами и носом у него в паху, одаривая омегу всего мелкими чмоками. В звенящей пустоте вдруг родилась противная, ужасная мысль — он ведь даже не успел вытащить, так быстро всё случилось, он ведь кончил прямо альфе в рот, и Мише, должно быть, мерзко… Андрею всегда это было особенно мерзко. Паника начала потихоньку подкатывать к горлу — как он после этого останется хорошим? — но у Миши, похоже, на всё было своё личное мнение, и он, будто ему мало, ещё раз лизнул маленький обмякший член и, взглянув наверх, провибрировал: - Это… это из-за течки? Мишины пальцы смяли перепачканные в смазке бёдра, и, покрываясь красными пятнами стыда, Андрей еле слышно зашевелил губами: - Это из-за тебя, Миш… Стрёмно? Он завороженно разглядывал такого — влюблённого, румяного и, несмотря на содеянное ранее, смущённого — Мишку и думал о том, что, может, и хуйня это — вся та правда, что он об альфах знал? Может, если любишь, то ничего и не мерзко, и он бы и сам с Мишей… попробовал бы заново, вообще всё бы попробовал. Миша же его всего вообще, везде, до скрипа… - Нет, ты чего? Какое стрёмно? - альфа отмер, поднимаясь на ноги и сразу же зарываясь лицом в андреевы волосы и обвивая руками его талию, - Ты же такой… ты просто… у меня от тебя голова кружится. - И у меня от тебя, - поспешил признаться Андрей, - У меня никогда такого не было, Мишут. - Понравилось? - Очень. Скажи, как ты хочешь? Я для тебя всё сделаю. Хочешь так же? - Нет, нет, - выпалил альфа и даже головой затряс, а сам оторваться от Андрея не мог, ни на полшага отойти, и Андрей понимал прекрасно, что Мишку сейчас распирало всего, и Андрея с этого уносило ещё хуже — Миша его хочет, Миша, - Я тебе хотел приятно сделать. Мне ничего не надо. - Но я же хочу, - прошептал Андрей, одной рукой альфу к себе поближе притягивая, а второй несмело — всё-таки мало ли — забираясь под резинку мишиных домашних треников, - Я же хочу, чтобы тебе со мной тоже хорошо было, Мишут. - Мне и так с тобой хорошо, - Миша выдохнул и упёрся рукой в подоконник, чтобы не придавливать собой Андрея, и, расценив рваное сопение на ухо как положительную реакцию, омега провёл ладонью по выпирающему сквозь нижнее бельё стояку альфы и чуть сжал, тоже задерживая на долю секунды дыхание — такой он был крупный и для Андрея — впервые — желанный, что Андрей даже не стал с этим всем медлить. Под мишин извиняющийся всхлип омега нырнул в трусы и, обхватив дёрнувшийся навстречу член, сразу же большим пальцем растёр сочащуюся головку и быстро задвигал рукой, в шоке от самого себя и своих фантазий. Вспомнилась та горячая, бредовая одержимость во время течки, вспомнилось, как же без альфы одиноко, и представилось, как же будет охуенно в этот раз. Робко гулявший кончиками пальцев по лопаткам в начале, Миша уже душил в своих объятиях, но Андрей бы ни за что не попросил его отпустить. Мишины губы снова зацеловывали его ухо и повторяли его имя, мишин член горел в андреевой ладони, набухая ещё и ещё, и омега уронил лоб на мишино плечо, тоже уже просто альфу своего нюхая и любя — а больше ему ничего и не нужно было. - Давай, - собственный голос показался гремящим вдалеке, будто они с Мишей в душном тесном коконе, - Давай, Миш, со мной, пожалуйста. В ладонь ударило тёплое и мокрое, и Андрей сбавил темп, ласково разглаживая всё по нежной коже и наслаждаясь мишиным умопомрачительным низким стоном. Омега испытывал такое звериное удовлетворение, что мог только льнуть к Мише, глупо улыбаться уголками губ, не соображая вообще, обо что же теперь вытереть руку. Да и самому бы ему всему опять помыться, хотя вот таким грязным — когда всё из-за Миши и для Миши, и он весь в Мише, Мишей меченый и Мишей присвоенный — остаться было бы тоже кайфово, хоть прям до конца его дней. - Понравилось? - он вернул Мише вопрос, отдирая всё-таки от его плеча свою чугунную голову — просто посмотреть в эти волшебные глаза захотелось очень — и Миша набросился на андреевы губы, и мир опять сузился до клочка метр на метр в этой старенькой кухоньке этого серого панельного дома. Они, наверное, должны были устать целоваться и трогать друг друга, но что-то никак — даже неловкость, окатившая обоих, как только Миша всё же проводил Андрея в ванную и проветрился сам, даже она не помешала Андрею улечься на диван именно к Мише под бочок, а не как-то там… целомудренно. Омега упрямо завернулся обратно в мишкин халат, игнорируя приготовленную для него нормальную одежду, и уже почти уснул с носом возле мишкиной подмышки, если бы у альфы не заурчал смешно живот. Может, он вовсе и не смешно урчал, но у Андрея зашкаливал счастьеметр, так что им тут же было выдано несколько стихов про злобных поварих и ценность последней тарелки супа, и Миша, загоготавший на всю квартиру, в итоге проследовал обратно на кухню — к тем самым крутым сосискам и макаронам. Это была мечта, сказка, невероятный сон — сидеть друг напротив друга, любоваться, чавкать как-нибудь смачно и шутливо фукать на чужое чавканье, пытаться не лыбиться, как дурачок, и всё равно лыбиться, потому что задача из невыполнимых. Больше всего на свете Андрей ненавидел портить настроение серьёзными разговорами, но это было неизбежно. Он сам, тушуясь, попросил прощения за устроенное утром — впадать в истерики вообще не в его характере — но Миша, как и Лёша двумя часами ранее, быстро свернул его самобичевания, утверждая, что он человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Что он устал, что он ни в чём не виноват, и что у него, конечно, такой период. Этот период как раз очень важно было обсудить, и Андрей как-то думал, может, начать с таблеток, но Миша, ставший внезапно серьёзным, взял омегу за руку и спросил в лоб: - Реник ведь выйдет, да? - Выйдет, - обречённо повесив голову, произнёс Андрей, - Уже бывало такое. Он что-то с братками не поделил, и они его… ну типа наказывают. Только через пару дней всё уляжется, и он вернётся, и мы все должны вернуться тоже, иначе искать будут. И найдут. И паспорта у меня нет, я никуда не уеду, а если уеду, что я буду там делать, без документов-то? Нет, я не знаю, может, я бы мог в какую-нибудь деревню, только у меня ни денег… - на этом моменте Андрея поймали в замок родные руки, но он продолжал по инерции вываливать свою тревогу, бубня уже в мишину грудь, - …ни работы, и я не умею нихуя, и нихуя не знаю, я даже не знаю, сколько сейчас всё стоит, ну, проезд, например? Куда я один? А ты со мной куда? А как же Лёшка? Не дай бог… - Я понял, я понял, Дюш, - Миша закачал его в своих объятиях, прижимаясь губами к виску, и напрягшееся было от мандража тело расслабилось — сейчас он в безопасности, и это главное, - Только… ты ведь останешься? - Я не знаю, Миш, как только все там появятся, я тоже должен… Надо проверять пока… - Я хочу, чтобы ты остался. - Я тоже. - Я попробую… уладить, - тихо проговорил Миша — больно было слышать, как и он теряет уверенность в светлом будущем, - Никуда не выходи без меня. Слышишь? Никуда. Пообещай. - Обещаю, - ещё тише ответил Андрей, сглатывая нехорошее предчувствие и осознавая, что он всё равно останется. Будь, что будет. Он останется.