Пока не кончится зима

Ночь, а точнее уже раннее утро, была на удивление тёплая, всё-таки чувствовалось приближение марта, хоть за воротник и залетал иногда промозглый порывистый ветер. Он возвращался с вечерней смены в универсаме, с трудом переставляя вверх по порогам ноги и то и дело вытирая текущий после улицы нос — вроде уже выздоровел, а противный нескончаемый насморк всё никак не отпускал. Может, ещё рано было перелезать в весеннее пальто, но пуховик надоел до чёртиков. Добравшись наконец до нужного этажа, Лёша замер от изумления на месте у последнего пролёта — на этом ледяном бетоне, завёрнутый в какой-то длинный, нелепый и явно тонкий не по погоде плащ сидел тот самый мишкин Андрей. Вообще Лёша его видел всего раз в жизни и, мягко говоря, другим, но нос этот прикольный и ямочку на подбородке он запомнил сразу, да и запах тоже у омеги интересный, так что сомнений не было. Андрей выглядел спящим, и сначала Лёша малодушно подумал прокрасться мимо — при чём тут он вообще, это мишкина проблема — но эти его губы, с фиолетовым оттенком и трясущиеся от холода, заставили упрекнуть самого себя в повторной безосновательной — как Миша ему сказал — жестокости. - Андрей? - произнёс Лёша, с опаской дотрагиваясь до ссутулившегося плеча, - Ты чего тут? Не сразу сумев разлепить веки и сориентироваться в пространстве — бухой он что ли — парень обнял себя покрепче и задрожал сильнее: - А Миши нет? - Миши, - Лёша фыркнул, слегка возмущённо даже — да Миши теперь дома-то и не бывает практически, и причина тому ещё и задаёт такие глупые вопросы, - Миши ещё нет. Андрей нахохлился, утыкаясь в свои поджатые коленки, и Лёша поднялся к двери, на ходу выуживая ключи. Раздражал его этот пацан почему-то, он и сам не мог понять, почему. Нет, причин у Лёши на это было предостаточно — Мишка чёрт знает где, чёрт знает чем занимается, а потом когда появляется дома, либо мечется, как одержимый, пытаясь переделать все возможные дела, либо смотрит в одну точку, моргая раз в полчаса и расковыривая до крови заусенцы на пальцах. Мишка даже плакал тут недавно, и даже при брате, рыдал так, что Лёша, непослушными руками выискивая валерьянку в их скудной аптечке, уже думал — всё, «доработался» Мишка, скоро сухари сушить. - Чё сидишь-то? - отпирая дверь, спросил Лёша и встретился взглядом с непонимающими голубыми глазами — ну красивый он, это да, даже сейчас, когда чумазый в чём-то чёрном и бледный, под тон зелёной подъездной стене, - Пошли. - Так Миши же… - Ну и что? Не здесь же ждать, ты и так вон… ледышка… Давно тут? - Не знаю, не очень, - Андрей тяжело вздохнул, так же тяжело поднимаясь на, судя по всему, затёкшие ноги, и, опираясь о стену, преодолел несколько ступенек. - Ты пьяный? - у Лёши оно само как-то вырвалось, и Андрей опять помрачнел — если там было куда мрачнеть ещё больше — и буркнул тихое «нет», глядя куда-то в сторону. Алкоголем от него и не пахло, но видок его был до того паршивым, что в голове крутилось всякое. Как истинно гостеприимный хозяин Лёша пропустил Андрея вперёд себя — принюхиваясь к нему ещё разочек заодно — потом и сам с облегчением завалился в тепло их маленькой, но зато отапливаемой квартирки. Омега был не пьяный, но всё равно какой-то не такой — чуяла лёшина пятая точка. Всё так же скукоживаясь и цепляясь за свой плащик, он так и стоял на месте, слегка пошатывался и вздрагивал всем телом, пока Лёша вешал пальто и скидывал промокшие ботинки. Лёша невольно покосился на андреевы ноги — в чём это он там перетаптывался — и вскинул изумлённо брови — кеды, сейчас, серьёзно? - Ты угашеный? - вернулся к своему допросу Лёша, скрещивая на груди руки — ну да, с кем ещё его непутёвый брат повестись мог — но Андрей вылупился на него как-то жалобно и замотал головой, хрипло приговаривая: - Нет-нет, клянусь, нет, я… мне просто плохо. - Ладно, - ничего, кроме как выдохнуть, тут и не оставалось, - Давай ванну налью? Знобит тебя… Раздевайся, чего завис? Сердечко почему-то начинало болезненно сжиматься, хотя его никто не просил. Это всё их матушкино воспитание, не иначе — пожалеть всех самых несчастных на этой планете — ну или на крайний случай Мишка что-то в его башке в последний раз своими страданиями повернул, но сейчас Лёша признал, что не таким уж этот омега хреновым кажется. Вроде бы и не дурной, и не наглый, даже пожалуй, слишком скромный для… его рода деятельности. Разобравшись с температурой воды и оставив ванну набираться, Лёша высунулся в прихожую и нашёл Андрея всё таким же и всё там же, разве что без обуви, поджимающего пальцы на голых ступнях. - Тебе с пеной? У нас есть какая-то… Или ты без пены любишь? Плащ-то вешай… - Я… я не знаю, - выдавил из себя Андрей, не шелохнувшись и даже вроде бы алея ушами, и до Лёши с опозданием дошло, что… раздеваться ему было некуда. - Ладно, я… добавлю, короче. Становилось всё тревожнее и тревожнее, это улавливалось прямо из воздуха, летающего из прохладного коридора в нагревающуюся ванную. Лёшка бегал туда-сюда, как дурачок — то ещё раз на Андрея глянуть, чтобы подобрать ему вещи более-менее по размеру, то полотенце притащить, то поискать в закромах какую-нибудь, может, ещё зубную щётку — а сам всё думал о том, что у парня могло случиться. Насколько он помнил из мишиных стенаний, его никуда просто так не отпускают, и вот он здесь, один… - Л-лёш, - его робко остановили на полпути, вырывая из переживаний, - Отвёртка есть? - Ты чё там себе отворачивать-то собрался? - не уставая поражаться всему происходящему, выпалил Лёша, но потом, видя, как Андрей, словно моллюск чуть что уползающий в свою раковину, опять закрылся, пообещал что-нибудь найти. Вручив Андрею необходимый инструмент, Лёша отправил его наконец мыться, полагая, что тут уж он и один справится, а сам потопал к холодильнику, мечтая зажевать хоть что-нибудь. Но вода в кране всё шумела и шумела, и жевались почему-то только собственные губы, и в итоге не стерпев какого-то подозрительного андреева шиканья, он сорвался и постучался в закрытую дверь, не зная, что сказать — Что-то не так? Я за тебя переживаю? Ты странный, открой? - У тебя всё в порядке? - выбрал самый подходящий вариант Лёша и, услышав измученный всхлип, поспешил добавить: - Чё ты там делаешь? Что с тобой? Вода затихла, и из щёлочки в приоткрытой двери показалось порозовевшее лицо: - А ножик маленький есть? - Так, знаешь что, - Лёша дёрнул на себя ручку, вваливаясь в ванную — самое главное действовать быстро и напористо, - Если ты сюда выпиливаться пришёл, то идея так себе, понятно? Андрей поскорее прикрылся руками, но не заметить, что на нём какая-то совершенно невиданная штука, было почти невозможно. Понимая, что его раскрыли, омега просто обессиленно плюхнулся на крышку унитаза, и выдохнул, обречённо прикрывая глаза: - Не могу никак, замок слишком мелкий. Так и сдохну… - Ч-что это у тебя за… приблуда вообще такая? - Лёша уставился на то место, куда люди вот так в открытую друг другу не смотрят, но… тут же был совсем другой случай. Бросив в ответ недоверчивый взгляд — как будто это реально Лёха тут тупит и не догоняет — Андрей повторил свою просьбу про что-нибудь острое, и Лёша метнулся за кусочком проволоки. На этот раз он предложил свою помощь, понимая, что самостоятельно там до замочка добираться крайне неудобно, и Андрей, конечно, согласился — у него не было другого выбора — хоть и покраснел окончательно и задышал чаще, когда этого его устройства коснулись лёшины пальцы. - Больно? - не отрываясь от взлома века, поинтересовался Лёша, и сам тоже залился краской, потому что… ну… очень уж это всё интимно как-то, да и Андрей всю дорогу нервничает, со всего дёргается и… точно, и пахнет… вкусно? - Н-нет. Нет, не больно. - У тебя течка? Задавать такие вопросы вообще неприлично, а вот так вот в лоб тем более, но это было крайне необходимо. Естественно, потом Лёша выписал себе мысленного леща за такое, ведь молчание, напряжённой тучкой повисшее над ним тогда, и дрогнувшие бёдра, и страх, много страха — всё говорило лишь о том, что тема эта стоит слишком остро. - Ещё пока нет. День-два… - Так а это что за хуйня? - Лёша ювелирно загнул кончик проволоки зубами и попробовал снова — он уже понял, там внутри всего лишь подцепить надо — и Андрей пробормотал смущённо: - Это… ну, альфам же не нравится… - Не нравится что? Член? - хохотнул Лёша, а вот реакция у его гостя в этом любопытном положении была вообще не такая — он лишь вздохнул опять горько как-то и измученно — и тут Лёшка поймал себя на мысли, что это же должно быть неудобно пиздец, ходить вот так, и наверняка больновато, и в туалет вообще как же он?.. И сколько вот он так часов может протянуть? И что это за чушь с альфами? - Готово! - не сдержав радостного, какого-то даже победного крика, объявил Лёша, когда наконец обыграл эту занимательнейшую конструкцию, и повалился устало на пол. Андрей только-только успел улыбнуться и произнести своё «спасибо тебе огромное», как дверь резко распахнулась с Лёше вполне знакомым рычанием: - Лошка своего опять домой привёл? - Выйди! - они заорали вместе, как резанные — Андрей с самого натурального испуга, неловко прикрываясь ладонями, а Лёша от негодования, что брат уже взрослый лоб, взрослее него самого, а всё врывается без стука-без спроса куда угодно. Миша, вдвойне пристыженный и оглушённый, пулей выскочил обратно за дверь, но в следующую секунду всунул голову обратно, подглядывая всего одним глазом — будто это сделает его культурнее — и ну очень умилительно пискнул: - Дюша? Ты? - Миша, блин! - шикнул на него Лёша, и альфа всё-таки скрылся, судя по звуку, прикладываясь к двери с той стороны и выпытывая дальше: - Ты как здесь оказался? Кто тебя отпустил? Ты что, сбежал? - Нет! - выкрикнул Андрей и, покосившись на Лёшу, сглотнул, прикидывая, можно ли при нём обсуждать всякое, - Нет, там… облава какая-то, менты приехали, Реника повязали, всех ловить начали, Машка сказала бежать, ну я и побежал, а мне… а мне некуда больше. Лёшка сочувствующе опустил глаза. Он и правда сочувствовал, и раньше тоже — раньше он просто боялся и злился, и не знал, где истина — но сейчас что-то его совсем пробрало. Андрей всё ещё сидел перед ним с этой своей хернёй на половых органах, потому что, похоже, стеснялся снимать, но боже мой, как же ему, наверное, хотелось уже? На его лодыжках темнели пятна, очень похожие на синяки, будто хватал кто, и, не решаясь вот так внаглую рассматривать человека, Лёша обратил внимание только на стёртые, оббитые все, колени. Живот неприятно скрутило, и засосало под ложечкой — а Лёша в прошлую их встречу так на него накинулся, на него, вот этого вот… и без Лёши задолбленного в край — и Лёша принялся экстренно искупать свою вину: - Так, ты это, давай, полезай в воду уже, пока горячая. Я пойду… покушать разогрею. * * * На большой чугунной сковородке уютно скворчали вчерашние макароны и целых шесть сосисок, Лёшка возился у раковины, намывая из накопленной горы посуды нужное количество вилок, тарелок и кружек, а Миша, только-только перебравшийся в домашние треники с футболкой, сидел на табуретке у стены и почёсывал лицо, пытаясь взбодриться. Сам факт того, что у него в квартире находился сейчас Андрей, взбадривал тоже и ещё как, но Миши почти сутки дома не было — он теперь ещё подвязался с Даней на вопросики всякие выезжать в качестве подстраховки — и он просто боялся сейчас привалиться головой к какой-нибудь поверхности и так не вовремя отключиться. Они виделись совсем, по их меркам, недавно — всего два дня назад Миша качал Андрея на своих руках в том их обрыганном туалете, уговаривая не сдаваться и обещая скорую встречу — и вот Дюша здесь, сам. Как хорошо, что он ещё запомнил мишин адрес, иначе куда бы он ещё побежал? В груди тут же кольнуло, и Миша обеспокоенно заёрзал на месте — подумать только, что Дюша вот так бы пропадал где-нибудь на улицах и по подъездам, а Миша бы даже не знал об этом. Уловив мишин удручённый вздох, Лёшка бегло оглянулся и оборонил как бы небрежно: - Андрей ведь останется? Это напрягло на мгновение, даже волоски на затылке вздыбились — Миша уже готов был с места в бой бросаться — но младший брат, деловито протирая столовые приборы, продолжил: - У него течка же скоро, ты в курсе? - В курсе. - Нет, я имею в виду, совсем скоро, Миш, его хуёвит очень сильно. Ты же оставишь его у нас? - Я не знаю, - проговорил Миша — сбивало с толку эта лёшкино внезапное участие, - Там всё вообще не просто. - Какое «не знаю», Миш, - Лёша с психом шмякнул на стол вилки, выпуская из глаз гневные искры, - Ты представляешь вообще как ему без… без своего альфы будет? - Да чё я, совсем тупой по-твоему? - взорвался Миша, но злиться почему-то не выходило — как тут злиться, когда Лёшка тоже расчувствовался, - Ты-то чё завёлся? Лёха непонятно фыркнул и отвернулся, прихватывая с плиты чайник, чтобы долить воды, но, помявшись немного, всё-таки ответил: - Я, может, знаю, каково это. Обычно когда Лёшка пытается казаться взрослее, Мишу пробивает на поржать, но сейчас почему-то он лишь ощутил, как приливает краска к вспыхнувшей шее. Потеряв родителей, они эту тему как-то никогда не поднимали — Лёша всегда заранее сваливал к тётушке, а Миша просто звонил, узнавал, как дела — и вот теперь вдруг они оба доросли до того, что обсуждают такой щекотливый вопрос. Миша знал о лёшином женишке — пару раз уже заставал их за ночными «посиделками», и все эти разы с матами и почти что рукоприкладством выставлял этого альфу за дверь. Ему всё время казалось, что Лёша ещё совсем ребёнок и не ведает, что творит, и он активировал свой воспитательный навык на полную. И вот сейчас, глядя на свою такую серьёзную малявку, заявляющую такие серьёзные вещи, Миша вдруг прозрел. Ему тоже пора временами освобождать квартирку и даже, похоже, уезжать к тётушке. - Ладно, Лёш, я понял. В чайник звонко набиралась вода, они с Лёшкой молчали, пришибленные случайным откровением, а Миша перебарывал в себе очередной порыв пойти проверить, как там Дюша. Мишу тут и так пристыдили уже за его манеры, и он не хотел создавать дополнительных неудобств, но, хоть ему сейчас Андрея было не учуять, всё равно он отметил дюшино встревоженное и очень, очень измотанное состояние. С одной стороны это нормально — все омеги ближе к течке становятся вялыми и нервными, потому что организм перестраивается, направляя все силы туда, в репродуктивную систему. У Лёшки, вон, вообще ещё за две недели голова начинает кружиться, иногда даже до тошноты, и он орёт на Мишу, чтобы тот не разбрасывал везде свои вонючие вещички. И это Мишка ещё ему по сути родной человек, они к запахам друг друга привыкли с детства, а вот как тот ядрёный коктейль из всевозможных альф и омег Андрей терпит изо дня в день? От ночи к ночи. А ещё липкие взгляды, сальные речи, грубые руки и потные тела. В последнюю их встречу он пообещал Мише больше не нанюхиваться порошка вместе с остальными, поклялся, глядя глаза в глаза, что вытянет, хотя Миша отчётливо понимал, что без порошка там существовать нереально. Но Андрей существовал. - Так это… чё вы там в ванной вместе делали такое? - решился наконец на так долго мучивший его вопрос Миша, и Лёха, водрузив чайник на место, тоже плюхнулся на табуретку и даже заговорщицки нагнулся ближе: - Ой, это какой-то пиздец! Я в первый раз такое вижу, даже интересно стало… Интересно Мише, конечно, не стало. Он слушал лёшины описания ещё одной неведомой хуйни, что вытворяют с его Андреем, и едва мог сдерживать нарастающую бурю в своей груди — сука, этого всего просто не должно быть, люди не должны поступать так с людьми, мир не должен быть таким. Андрей должен быть здесь, с ним и только с ним, весь, целый, с руками-ногами и хуем в том числе, есть торты и бренчать на гитаре, смеяться над михиными тупыми шутками и сочинять что-нибудь необыкновенное. И никогда-никогда не слышать всего того бреда, что в каких-то катастрофических объёмах напихано в его светлую головушку. Зубы противно заскрипели, и Миша вскочил, устремляясь в ванную — не может он быть от Андрея так далеко, когда он так близко. - Дюшечка, - произнёс он вполголоса, прокрадываясь внутрь — Лёшка не запер, а Дюша даже и не подумал это исправить, - Как дела? Андрей почему-то не повернул головы. Погружённый в воду с уже сдувающейся пенкой по самые щёки, он залипал прямо перед собой и слишком часто шмыгал носом, и вообще не был похож на человека, наслаждающегося банными процедурами. Оценив обстановку как критически грустную, Миша в два прыжка оказался рядом и поймал дюшин подбородок: - Посмотри на меня, Дюш, ты чего тут? - Я никогда, - прошептал Андрей, поднимая на Мишу два блестящих голубых глаза, и у Миши тут же все внутренности перетряхнуло — Андрею плохо, а он там на кухне отсиживался. - Что никогда? - В-ванну не принимал никогда, - всё так же бормоча еле слышно, Дюша растерянно хлопал чёрными, с остатками макияжа, ресницами, а по его красным — слишком ярким, то ли так яростно оттирал, то ли разрумянился от высоких температур — щекам одна за одной покатились крупные слезинки. - Дюш, - Миша не нашёлся, как среагировать, а у Андрея уже, видимо, какой-то рычаг отпустило — он прикрыл глаза, задышал тяжелее и прямо с уложенным в мишину руку подбородком разревелся, напоминая Мише пятилетнего Лёху, когда у него отнимали любимую игрушку. Альфа наклонился пониже, чтобы в срочном порядке зацеловать эти мелко дрожащие губы, но было уже поздно — Андрей выплакивал просто всё, что он так долго хранил, от Миши утаивал, не давал ни ему, ни себе заглянуть вот туда, в самое грязное и постыдное. - Я не могу, не могу больше, - он сорвался на самые настоящие рыдания, на которые сразу же примчался и Лёшка, - Я не могу так жить, я не хочу, я не хочу жить, я не хочу жить… - Вытаскивай его, Миш, - скомандовал Лёха, и Миша опомнился и, закинув дюшины руки себе на плечи, подхватил безвольное, повисшее на нём тело. Они действовали так слажено, будто сто раз так делали — Лёша ототкнул слив и кинулся поскорее вытирать Андрея, пока тот на рефлексах лип к Мише и ни на долю секунды не хотел отрываться. Его отчаянный, из самой души рвущийся и мишину душу точно так же раздирающий плач ударял чётко Мише в ухо, но больно было везде, ведь альфа всем собой своего омегу считывал и всем собой желал эту боль перенять на себя. - Они все трогают меня, все постоянно трогают меня, - Андрей выплёвывал слова, словно что-то мерзкое, крича и морщась, со всей дури впиваясь напряжёнными пальцами в мишины плечи, - Я не хочу туда снова! Я не хочу так жить! Пользуясь тем, что за него тоже крепко держатся, Миша вытянул наконец Андрея из ванны, и тут до него резко дошло, что омега был полностью обнажённым. Мишу мгновенно бросило в жар, ему казалось, что воспламенились даже кончики его волос, ведь он ещё ни разу, ни разу Андрея таким не видел, и уж тем более, не обнимал. Миша снова застыл на месте, как солдатик с приклеенными к полу ногами, и был неимоверно рад тому, что рядом засуетился Лёха. С горем пополам всунув дрожащего, переламывающегося в истерике Андрея в мишкин халат — Миша, конечно же, старательно отворачивался — Лёшка в какое-то мгновение замер тоже, сделав поражённый вдох, но потом всё-таки разморозился, выдыхая: - Я… я… я пойду… крем найду. Что там ещё за крем размышлять возможности не было, поэтому Миша, просто прижав Андрюшу к себе понадёжнее, приподнял его над полом и унёс быстрей в свою комнату. Он уложил омегу в постель, но ему и самому пришлось опуститься рядом, потому что андреевы руки намертво врезались в мишины плечи, и Миша тоже Андрея не выпускал из объятий, скорее заглаживая его дёрганную спину. - Миша, Миш, - уже немного тише, но всё ещё захлёбываясь слезами, пролепетал Андрей и протаранил лбом мишино плечо, - Миш, он, он сказал, он сказал, что я… - Что, что он сказал? - Миша старался перейти на шёпот, успокаивающе пошикивая и баюкая Дюшу в своих руках. От него так непривычно пахло горечью, и она оседала на языке и на каждой клеточке кожи — на память, вот так это будет, если Миша не сделает Андрея счастливым — и альфа прижимался губами к его макушке, уже так знакомо, так по-родному, напоминая, что он здесь, он слушает и держит. - Он сказал, что я… что я только дырка! - Это не так, это неправда, Андрей, конечно, это не правда, хороший мой, - с мишиных губ слетало тихое бормотание, но на самом деле ему хотелось орать — спалить бы это их паучье логово к хуям вместе с этим Реником прямо заживо. - Он… он каждый день… каждый день… Он меня ремнём отпиздил, Миш. Мишу и самого на этих словах тряхануло, как от мощной такой, до звона в ушах, пощёчины. Как же заебало быть никем и не уметь своего любимого сберечь, как же заебало постоянно бояться за завтрашний день, не знать, увидятся ли они снова, не чувствовать, как себя чувствует Андрей. Всё это тянется беспросветной, бесконечной бездной, куда они всё катятся и катятся, обивая собой все возможные острые выступы. Как же заебало не иметь права просто жить — ничего сверхъестественного он не просил — просто жить и быть уверенным в том, что Андрей тоже живёт, а не выживает. - Миш, - в комнату бесшумно прошмыгнул Лёшка, - Я тут чай заварил, поможет. Тоже заметно подрагивая от каждого дюшиного слишком тошного стона или слишком откровенной подробности о том, что Андрею пришлось пережить за последние двенадцать дней, Лёша ласково — у Миши даже в глазах защипало — погладил дюшины ступни и закутал их в шерстяные носочки, про которые альфа даже не стал спрашивать, зачем. Подтянув Дюшу повыше, Миша уговорил его попить, и он, судорожно всхлипывая, послушно прихлёбывал из придерживаемой у его рта кружки с чем-то, судя по аромату, невкусно-травяным — но Лёшка заверил, что набухал туда сахара. Он уронил в мишкины ноги тюбик какого-то детского крема и, буркнув на мишкин вопросительный взгляд «Не тупи, чё по-твоему у него там после этих железок?», удалился к себе с концами. Вспыхивая по новой, Миша отставил кружку и кончиками пальцев погладил дюшины мокрые щёчки, на что Андрей вздохнул поглубже и прикрыл глаза — начинал успокаиваться. - Дюш, можно? Я аккуратно, даже почти смотреть не буду, - прошептал альфа, медленно и ненавязчиво отгибая край дюшиного халата, - Можно? Андрей закивал, а сам уронил лицо в свои ладони, снова, только уже украдкой, хлюпая носом. - Всё хорошо, ты чего? Андрюш, всё хорошо. В этот момент Миша не то чтобы позабыл о прожигавшем его насквозь смущении, но по крайней мере попытался запретить себе об этом думать. Андрей был таким худеньким, ещё и с трепещущим от волнения животом и торчащими чуть согнутыми коленками, и такой бледный весь, почти белый, но такой красивый. Щетинка светлых, едва заметных волос в паху, милый пупочек ямкой и слегка выпирающие тазовые косточки. Это, наверное, был первый раз, когда Миша Андрею что-то пообещал и не выполнил — он смотрел, он смотрел и не мог насмотреться, он смотрел и еле-еле усмирял дикое желание дотронуться везде и зацеловать, особенно там, где совсем недавно было так больно. Не переставая приговаривать, что это всё ничего страшного, Миша выдавил немножко крема на пальцы и, предельно осторожно оттянув припухшую от натёртостей крайнюю плоть, распределил его по маленькой, покрасневшей головке, перекрывая шелушения. Миша был, конечно, наслышан о том, что у парней-омег всё в разы меньше, чем у альф, но всё равно от вида этих трогательно поджимающихся яичек у него перехватило дыхание — так захотелось заласкать Андрея всего, чтобы он понял, чего по-настоящему заслуживает. - З-здесь ещё, - тихо произнёс Андрей — он уже отмер и следил за Мишей во все глаза, будто не веря в происходящее — и убрал в ладошку свой член, покрываясь румянцем, но указывая на крохотную ранку у основания, - Тут натирает… больше всего. - Прости, что я не смог тебя защитить, - вырвалось у Миши, как только они со всем закончили, и он отвёл взгляд, не выдерживая — он не достоин всего того, о чём он так бешено мечтает, он не достоин дюшиной любви, как бы он ни рыпался, он до сих пор не сделал ничего, что освободило бы его омегу от этих истязающих оков. Он упал обратно на подушку, сокрушённо вздыхая, но снова раскрывая свои руки для объятий, и Андрей, не замявшись ни на секунду, прильнул к нему всем собой, укладывая ладони на его груди: - Никто бы не смог, Миш! Миш, ты единственное, что у меня есть хорошего в жизни. Пожалуйста, не… - Что? - альфа выдохнул прямо в миллиметре от дюшиного лица и сглотнул, подавляя порыв увлечь Андрея в очень, очень долгожданный поцелуй. - Не бросай меня, - Андрей заскулил и сжал в ладонях футболку, снова прячась где-то в мишиной груди. - Ни за что, никогда, - тут же выпалил Миша — да как только у Андрея вообще эта мысль зародиться могла — и сгрёб омегу ближе, поправляя на нём халат и, недолго думая, натягивая на них обоих ещё и одеяло, - Давай поспим, да? Всё, Андрюш, засыпай, мой родной. Я тебя никогда не брошу.