Пока не кончится зима

- А ещё у меня в лесу прям моё место было! И я там всё сам сделал, самый настоящий дом, - Андрей говорил и говорил, и он так горел, что Миша начинал волноваться — а не поднималась ли это снова температура. Слушать дюшины истории, узнавать о его детстве, узнавать о нём самом хоть что-нибудь было так захватывающе и так уютно, что Миша просто сидел напротив, просто любовался им, своим омегой, румяным слегка нездорово и заливисто смеющимся над собственными шутками, и подсовывал ему ещё бутербродик за бутербродиком. Пока он такой бодрый, точно нужно накормить, только вот у Андрея словно жужжал внутри какой-то бесконечный моторчик, и он делился своим потоком воспоминаний, не особо налегая на ужин. Миша следил за его пальчиками, забавно гоняющими по тарелке кусочек хлеба с сыром, и за его оттопыренными ушами, торчащими из-под рассыпавшихся на рядок волос, и впитывал, запоминал, казалось, каждый лучик в уголках его глаз, и как он морщит вздёрнутый нос, как корчит разные рожи, изображая воспиталок, как смотрит своей этой невозможной небесной синевой в ответ. Как заполняет цветущим клевером всё пространство вокруг и мишины лёгкие тоже, как липнет к коже, врезаясь невидимыми татушками, как врастает в сердце, укореняясь намертво. Это было поразительное чувство — Миша не мог разобрать, это он омегу метит или наоборот, потому что Миша был Андреем захвачен целиком и полностью, и выбраться у него не было никаких шансов, да он бы эти шансы и искать не стал. Всё, чего он хотел — это, чтобы Андрей улыбнулся ещё так же, оттянул в эмоциональном порыве рукава своей — мишиной — кофты, мило ими размахивая, и пожевал чего-нибудь, поэтому альфа в который раз придвинул к Андрею его тарелку, намекая, а тот снова сделал вид, что не заметил. - Но дерево это было, знаешь, вообще не такое, - продолжал Андрей, взбудораженно облизнув свои маленькие, но сейчас, то ли от течки, то ли от недавних поцелуев яркие, манящие губы, - Оно тоненькое и кривое было, как надо, как будто реально русалка на берегу! Класс! - Поешь, Андрюш, - как бы между прочим проронил Миша и теперь уже и сам придвинулся поближе, всё-таки опуская ладонь на покрывающийся едва заметной испариной лоб омеги — температура. Балунов говорил, что это норма, но он так же говорил, что следить надо, чтобы не сильно хуёвило. А как тут с таким Андреем понять, что значит сильно? - Щас, - Андрей опять отмахнулся и, неосознанно упираясь лбом в мишину ладонь, затараторил дальше, - Сама-то речка там маленькая была, ну прям ручеёк скорее, но всё равно, она моя личная была, никто про неё не знал. - Андрюш, надо поесть, - повторил Миша, понимая, что он бы наслаждался всеми этими историями по полной, если бы омега что-нибудь всё-таки проглотил. За весь час, что они провели на кухне, Андрей только похлебал сладкого чая и погрыз совсем немного печенья, и это напрягало, это заставляло альфу нервничать и даже злиться — неизвестно на что, просто на тот факт, что всё не так как-то. - Нет, не хочу, - упрямо мотнув головой, Андрей отстранился и ударился в дальнейший рассказ про тайное место, а у Миши от его «нет» внутри зажгло всё, словно его раскалённой кочергой приложили — омега не хочет его еду, не принимает его заботу, не разрешает за собой поухаживать. Раздосадованный, Миша шумно выдохнул через нос, хмурясь и отворачиваясь, пытаясь переключить внимание на прошлогодний календарь на стене, но мысли в его голове всё равно плясали об одном и том же — не хочет, не любит, не принимает. Миша сделал всё неправильно, он, конечно, такой неумелый — ему сказали, заботиться надо, а как? Он-то считал, что все инструкции получил, но Андрей его отверг — Андрей не хочет, не любит, не принимает. Наверное, кто-нибудь другой бы справился со всем получше, вот Балунов бы точно справился, кто-нибудь бы смог быть идеальным… - Ты чего, Миш? - его предплечья осторожно коснулись дюшины пальцы, и от этого вроде бы полегчало. Он взглянул на омегу, искренне растерянного, и выдохнул ещё раз, моргая часто-часто — не хватало тут ещё показать свои обиды дурацкие — но Андрей заметил. Андрей ведь тоже может Мишу читать в открытую, и этот их обмен жизненно важной информацией происходит сам собой, без перерыва и предупреждения, так что Андрею сейчас наверняка приходилось вдыхать горький букет из обиды и злости. - Миш, - Андрей прошелестел одними губами, даже бледнея как будто, и вот в то же мгновение Миша раскаялся в своей несдержанности, - Ты это из-за… из-за… Взгляд Андрея лихорадочно забегал по кухне в поисках раздражителя, остановился, конечно, на столе, и Миша ещё не успел отреагировать, а Дюша уже давился этим несчастным бутером, теперь казавшимся и ненужным вовсе, и невкусным на вид, и вообще ну и хрен бы с ним. Миша никогда не мечтал доминировать и подавлять, более того, он каждый раз сгорал от вины и стыда, если такое в нём вдруг прорывалось — вспоминал отца и морщился от отвращения — и теперь в нём всколыхнулось это всё по новой, и он бросился Андрея останавливать, мягко хватая за руки: - Андрей… - Не злись, - Андрей со скрипом проглотил то, что смог в себя напихать, но слёзы на его ресницах блестели, кажется, не из-за этого, - Ты только не злись, Миш, я всё для тебя сделаю. - Нет, - Миша застонал сокрушённо — нет, вовсе не таких отношений ему с Андреем хочется — и снова затормозил в замешательстве. Андрей увернулся от его рук и стёк вниз, по Мише прямо, и стоял теперь перед ним на коленях, весь трясущийся и с глазами по пять копеек, цеплялся деревянными пальцами за мишины треники, пытаясь их стащить почему-то. Миша отмер всего секунду спустя, но всё равно опоздал — что-то нехорошее между ними росло, он чувствовал, с молниеносной скоростью. - Ты чего, Андрей? Ты зачем? - Я всё для тебя… я… я всё, Миша, - побелевший до цвета их выцветших обоев на кухне, Андрей словно бредил, не позволял Мише отойти и штаны назад надеть тоже не позволял, только утыкался лицом альфе в пах и, видно было, что решался на что-то, словно горечь глотал, жмурился и даже ныл, захлёбываясь собственными вздохами: - Я… сейчас, Миш… Тебе понравится, правда, тебе понравится! По спине побежал мерзкий, отрезвляющий холодок — дошло наконец, что именно Андрей собирался делать — и сразу вспомнилось всё, абсолютно всё. Подворотня, ящики, ледяная кожа под горящими ладонями. Огромные руки, вздёргивающие омегу за шкирку, обшарпанная дверь, затхлый прокуренный коридор. Синяки, лопнувшие губы, холодный нос у шеи. «Я не всё ещё умею, клиентам это не нравится» «С отсосом или без?» - Андрей! - до этого момента Миша, кажется, и не знал, что умеет так строго звучать. Пользуясь тем, что Андрей тут же замер, Миша отодрал от себя дюшины руки, но только потому, что это было необходимо — лишь так у него появилась возможность спуститься к нему, на пол, чтобы лицом к лицу встать и как можно скорее обхватить скрючившиеся в изломе плечи. - Андрей, - уже спокойнее, вкладывая всю свою нежность, что кровоточила сейчас прямиком из сердца, проговорил Миша и притянул омегу к себе вплотную, покрепче сразу, - Иди ко мне, мой хороший, прости, я не хотел. Прости. Привычно зарывшись носом в мишину шею, Андрей тоже сгрёб Мишу в объятия и, казалось, у них обоих отлегло. Ну почему, почему Миша то и дело забывает, что с Андреем надо как-то иначе? Вот Лёха бы, например, только фыркнул на мишино внезапное альфачество и подзатыльник бы ещё прописал до кучи, а Андрей всегда на стрёме, даже когда вроде бы в безопасности. Он же Мишу знает, он же Мише доверяет, и всё равно вон как перепугался… - Я бы смог, я бы смог, это же ты, - бормотал Андрей и жался-жался-жался, словно они на последнем клочке земли стоят и вокруг лава, - Я бы смог. - Мне этого не надо, - он покачал Андрея из стороны в сторону, как тому всегда нравилось, и запустил ладонь в его шелковистые волосы, с наслаждением перебирая прядки — да разве бы Миша сумел, разве бы захотел в здравом уме требовать от него какого-то там подчинения, - Прости меня, я тебя напугал. Cам не знаю, почему накатило, я просто за тебя переживаю, Дюш, и всё, я не специально… - Но, Миш, я правда для тебя — что угодно, - Андрей слегка отпрянул, чтобы заглянуть в мишино лицо замыленными глазками, пошатнулся — голова закружилась, похоже — и Миша привлёк его к себе обратно, выдавая сквозь робко пробивающуюся улыбку: - Поспишь для меня? И получая слабый кивок в ответ — Андрей и так уже вырубался, оставалось только аккуратно подняться и дошагать вместе с ним до дивана, уложить его и укрыть самим собой, ведь так он будет в разы меньше трепыхаться, и так, рядом, Миша и сам сможет ещё немножко вздремнуть, несмотря на всё то беспокойство, что с новой силой разрасталось у него в груди. «Я бы смог, это же ты» - на повторе крутилось и отбивало молоточком по вискам, и челюсти сами собой сжимались от гнева — вот ведь суки, суки, суки все те, кто ведёт этот чёртов бизнес, и все те, кто его поддерживает, живыми людьми как куклами пользуясь, и Реник этот, тварь, сдохнуть должен. Мишу и самого от тошноты чуть ли не выворачивало, ведь он невольно представил, как вот этого его Андрея на колени ставили, хуи свои ему совали вонючие и, получается, избивали его потом за то, что он, естественно, принять это всё никак не мог. Всё это снова стало вдруг так близко, так явно, что Миша окончательно признался себе — он Андрея сам, собственными руками туда обратно не сдаст. Ни сейчас, ни потом, никогда. Они переждут течку и уедут, похуй на паспорт, такие дела ведь сто процентов тоже легко решаются, если найти нужных людей, а он найдёт. Можно ведь на первое время заныкаться на даче, вообще из дома не выходить, там даже по еде ещё хранится что-то. Миша может деревенским помогать с чем угодно, уж сколько-то они протянут, а потом переедут подальше, и всё по-новому у них будет, по-человечески. Как он провалился в сон, Миша не заметил, но тревога — какое-то дрянное предчувствие — сжирала его изнутри, поэтому он и подскочил ещё до того, как Андрей начал звать его вслух. Омега метался по кровати, тоже, судя по всему, одолеваемый хреновыми сновидениями и ещё и спазмами до кучи, маялся в ознобе и, сворачиваясь калачиком, подтаскивал к своему животу мишины шмотки, и Мише даже не по носу, а прямо по нервным окончаниям бил кислый запах страха, боли и обречённости. Он, конечно же, сразу понял, что такого могло Андрею сниться, учитывая, что тот мычал плохо разборчивое «не надо», но приложил все усилия для того, чтобы не впадать снова в праведную ярость — его омеге сейчас от него нужно было совершенно другое. Как можно быстрее подобравшись поближе, Миша сперва попробовал прижаться к Андрею со спины, но тот дёрнулся и чуть ли не зарыдал в голос, и Миша, будучи ещё очень сонным, и сам всполошился, перекатился к краю дивана и щёлкнул кнопкой ночника, чтобы всё же видеть точно, что творится. - Миш, Миша, - слишком резко вынырнувший из своего кошмара, Андрей перевернулся и слепо зашлёпал ладонями по простыни, и Миша поспешил на его зов, первым делом заглаживая его везде поверх его толстого свитера и нашёптывая, что он здесь, он рядом. Под рёбрами всё так же щемило от осознания, насколько Андрей по-настоящему беззащитен, и сколько всего он натерпелся уже за свою жизнь, и сколько ошибок Миша совершил — надо было бежать с Андреем сразу, ещё до того, как Ренегат спалил их тогда во дворе, надо было любыми способами вытаскивать Андрея оттуда. - Ты со мной, всё хорошо, - Миша тихо, едва касаясь, покрывал дюшино огненное лицо поцелуями, а омега щурился, разглядывал сначала, будто не верил в происходящее, - Это я. - Мне… мне приснилось… - заикаясь от волнения, Андрей суетливо принялся отвечать на мишины ласки, вбирать в лёгкие побольше воздуха и ловить мишины губы своими, и по его судорожным попыткам в Мишу всем собой влипнуть стало ясно, что ему альфы уже очень, очень не хватало, - Мне так плохо, Миш. - Тебе больно? - спросил Миша, прекрасно зная, что да. Андрей успокаивался, держась за альфу так крепко, что казалось, сейчас хрустнут кости, но Миша позволял ему всё, лишь бы ему становилось легче, и в то же время Андрей пылал. Он явно не отдавал себе никакого отчёта в том, что откровенно к Мише притирался, и стояком своим сквозь тонкую ткань трусов тоже, и его аромат стремительно менялся, всё больше наполняясь мёдом и увлекая и Мишу в это растравленное состояние. - Андрей, малыш, - Миша и сам не догадывался раньше, что у него в запасе есть такие милые слова, но сейчас, как никогда, тянуло применять их все, - Ты хочешь? Андрей лишь заскулил и впился в мишины губы со всей дури, не целуясь даже, а захватывая, требуя и моля одновременно, и Миша, стараясь не отставать, засасывал андреевы губы так же жадно и размазывал их сумасшедший поцелуй по андреевым щекам, скулам и подбородку, ведь Андрей весь был таким вкусным, и альфа его всего, целиком проглотить мечтал. - А можно так оставить? - Андрей всё-таки отстранился, когда Миша потащил вверх его свитер, и Миша кивнул, соображая в ускоренном темпе — Андрею так уютнее, наверное, ему же так полюбились мишкины кофты, - И можно… я на тебя смотреть буду? - Конечно, как ты хочешь, Дюш, - заверил его Миша и, закрепляя своё обещание ещё одним затяжным поцелуем, потихоньку перевернул Андрея на спину и навис над ним, таким расплавленным, и таким завороженным, и в самом деле безотрывно разглядывающим мишино лицо. Это было так трепетно — забираться руками под свитер, гулять кончиками пальцев по нежной коже, медленно гладить твердеющие соски и чувствительный живот, спускаться ниже, стягивать с Андрея нижнее бельё, понимая, что он очень сырой, и тоже не отводить взгляд. Ощущать, как подрагивают под ладонями худые бёдра и ласково сминать ягодицы, следить за его реакцией, где ему нравится, на что он ахнет и бегло оближется, обнимет руками мишину шею и сожмёт в ладонях волосы на затылке. Миша отвернулся от этих затуманенных искренним обожанием глаз всего раз, когда подкладывал под дюшину поясницу ближайший свёрток из своих же шмоток, и когда его потянуло пробежаться поцелуями от острой коленки вверх, к паху с почти невидимой пушистой щетинкой волос, и Андрей сначала застонал от удовольствия, когда мишины губы сомкнулись на его просящем члене, но потом всё же снова позвал к себе. - Так хорошо? - произнёс Миша, покружив пальцами по распалённой дырочке и легко проскользнув одним внутрь после дюшиного честного «да». Воздух в спальне мерещился загустевшим, таким упоительным, словно им тоже наесться можно было, и альфу распирало от переполнявшей его смеси любви, желания защитить, укрыть и такого же дикого желания взять, доказать, что это только его Андрей и всегда только его будет. Омега тоже отчаянно хотел того же, он подавался на уже два — и так сладко хлюпающих — пальца и постоянно вскидывал в нетерпении бёдра вверх, и Миша, наспех приспустив с себя треники вместе с бельём, обхватил ладонью свой член, заводил набухшей головкой по входу и засмотрелся снова на отлетающего, такого красивого, Андрея. - Да, - Андрей жарко выдохнул, подставляясь в предвкушении и обвивая ногами мишину спину, и всё, Миша отлетел за ним следом, плавно толкаясь в горячие стеночки, глубже и глубже, на всю длину, и залипая на то, как его омега сдаётся и всё же опускает ресницы от накрывающего его блаженства. Нагнувшись к Андрею максимально близко — даже задевая кончиком носа его нос и улавливая его вдохи и выдохи — Миша затягивался андреевым клевером до отказа, снова запоминал каждую чёрточку на его лице, слизывал стоны с его губ и направлял его на себя, брал его и словно сам себе твердил «моё-моё-моё». Его объятия становились всё крепче, его толчки становились всё резче, настойчивее, голоднее, но он видел, как Андрея от этого ещё больше кроет, и он с ума сходил из-за того, каким Андрей мог быть с ним громким и страстным, как он впивался ногтями в мишину спину, и как сильно он удерживал Мишу здесь, на месте, в сантиметре от своего лица. Миша целовал его сквозь собственный рык, прилипая подолгу, будто в последний раз, а потом опять пропадал в его глазах, в ладонях по волосам и шёпоте с просьбой ещё, ещё. Между ними было так тесно, пламенно и мокро, и они оба были такими липкими, потными и задыхающимися от сердечного ритма, что Миша очень скоро потерял жалкие остатки самообладания и под размашистые шлепки кончил, распластываясь по дрожащему под ним телу. Андрей всё ещё стонал, стискивал альфу всем собой и внутри тоже импульсивно сжимался, и Миша всеми обострёнными рецепторами чувствовал, как омеге с ним хорошо, как он извивается на растущем узле, трётся снова и снова изливающимся членом о мишин живот, дышит бешено и тает от чмоков в его ароматный висок. - Я тебя не отдам, - мишины мысли случайно обрели звук, но он повторил это, а потом опять повторил, и, кажется, он повторял это до тех пор, пока не отключился под умиротворённое сопение Андрея и тиканье секундной стрелки на настенных часах. В этот раз ничто не омрачало их сон, и пробуждение было таким же безоблачным, с застенчивыми поцелуями и бережными объятиями, переросшими в итоге в нечто большее. Им с Андреем в принципе тяжело было устоять друг перед другом, и почти нереально было друг от друга оторваться, насытиться наконец и остыть — об этом даже никто и не думал. Они ни о чём не думали. Ночь сменялась днём, мелкий снег за окном сменялся дождём, только Миша неизменно был возле Андрея, везде, какую бы из доступных локаций в старой хрущёвке они ни выбирали. Они учились распознавать настроение друг друга, Миша учился быть рядом, предоставляя свободу, а Андрей учился заново быть наедине с самим собой. Ближе к пятому дню течное сумасшествие стало постепенно сходить на нет, и Андрей всё чаще выбирал жизнь вместо сна — ему было интереснее ставить их с Лёхой кассеты, одну за одной, рисовать всё, что в голову взбредёт, до тех пор, пока глаза не начнут слипаться, следить за тем, как Мишка чистит и жарит картошку и даже пробовать тоже самое. Миша абсолютно ничего не мог ему запретить, даже если это что-то — курить прямо в лёхиной комнате и заваливаться прямо на лёхину кровать, потому что она ближайшая удобная горизонтальная поверхность, чтобы как можно скорее закинуть на Мишу ноги. И пока Миша готовился к побегу, пересчитывая накопления и перестирывая шмотки, когда ему наконец разрешили разворошить «гнездо», Андрей пытался надышаться на век вперёд, наесться, напиться, нацеловаться — было ясно, что он не верил, но он клялся, что хотя бы попробует, и Мише от него больше ничего не нужно было, только он сам. И почему это всё ещё ощущалось так недоступно, так дорого? * * * Дождь опять выстукивал по балкону что-то замысловатое, и Андрей не торопился просыпаться — ему здесь, у Миши под боком, было лучше всего. Мишин тёплый, тоже дремлющий ещё костерок укутывал со всех сторон и изнутри грел, несмотря на то, что Андрей начинал немного зябнуть. Может быть, стоило пошевелиться и заставить Мишку поделиться захапанным одеялом, а может, это Андрею опять плохело из-за течки просто, но решать что-то пока не хотелось. Это хорошо ещё, что он не дал у себя отжать приглянувшуюся мишину кофту, а то Миша со своей стиркой совсем всё отнял. Андрею в этот момент было так безмятежно, он будто стал нормальным человеком — вот сейчас они доспят, потом понежатся ещё чуточку вместе, потом будут есть что-нибудь на завтрак. А на завтрак ли? За окнами было постоянно так темно и серо, плюс они предпочитали не открывать шторы вообще, поэтому Андрей не следил за временем и называл завтраком всё, что залетало в рот сразу после сна. Иногда это были даже мишины губы, которые Миша так смешно надувал, а иногда мишино плечо, высунувшееся из-под одеяла, вот как сейчас. Андрей как-то до этого и не предполагал, что у него имеются кусачие наклонности, но с Мишей невозможно было по-другому. - Ай! Ну сколько раз я тебе… - Миша запротестовал, само собой, дёрнулся к Андрею — слепо ещё спросонья, но уже полный жажды мести — и Андрей с хохотом от него откатился. Вот сейчас Миша должен был накинуться на него, как всегда, задрать свитер и достать своими длинными и безумно щекотными пальцами, а может, и укусить тоже, но не успел. Они оба не особо что-то успели, только подпрыгнули на диване из-за звука проворачивающегося ключа в замочной скважине. Ключ был только у Лёши, то есть, не должно было случиться ничего страшного, но внутри у Андрея всё перевернулось в тот же миг, и последнее, что он решил из этой счастливой недели его существования запомнить, были мишины глаза — скорее удивлённые, чем испуганные, и такие красивые, ласковые, любимые. Казалось, в следующую же секунду их домик разрушился. Андрей ничего не понял, в квартире просто разом стало так шумно, загремели ботинки по полу, звякнуло зеркало в коридоре и по ушам хлестнули лёшины вопли о том, как ему жаль. В плечи больно, даже сквозь кофту, впиявились чьи-то руки и потащили с постели, и Андрей забарахтался, будто что-то могло ему помочь, и попытался ухватиться за Мишу, но было слишком поздно. У них изначально было слишком мало шансов на везение, Андрей ещё тогда, в первые мишины объятия догадывался, как ему душу разорвёт потом, попозже. И сейчас, когда его, опешившего и упирающегося босыми ногами в холодный скользкий линолеум, волокли прочь из комнаты, он не должен был впадать в панику — он знал, что так будет — но его сердце уже истерически прорывалось сквозь грудную клетку, и его тело уже ломалось, и чем дальше от Миши, тем чудовищнее становилась реальность. - Нет! Миша, нет! - Андрей ещё никогда не кричал так истошно, срывая связки за раз, ведь Миша ринулся вслед за ним, своим рёвом тоже сотрясая стены и Андрею делая только хуже — смотреть на то, как страдает его альфа, было ещё невыносимее. Мише нужно было остановиться, сделать вид, что его истрепали достаточно, но он словно не замечал прилетающие в него кулаки до тех пор, пока его не обступили уже трое, пока его не опрокинули на пол и не начали остервенело запинывать, его, полуобнажённого, безоружного, такого худого на фоне этих озверевших мужиков. Андрей будто слышал, как трещат мишины кости, и как замирает его дыхание, и сам взрывался в самом настоящем припадке. - Завали! - и Андрею наконец досталась звонкая пощёчина, не отрезвляющая ни разу на самом деле — перед его глазами всё ещё стояла та же картинка с истерзанным Мишей, хоть в действительности он теперь видел только брезгливо скривившегося Ренегата. Второй удар наотмашь опалил щёку, а третий разбил губы до крови и оглушил, и Андрей повис на чужих руках, заторможенно моргая и не зная, радоваться ему или наоборот опасаться того факта, что Ренегат больше не берёг товар. - Фу, ну блять и вонь здесь, - Реник нервно озирался по сторонам, будто ему интересно было знать, где же Андрей жил всё это время, - Ну что, придурок? Ты правда думал, что мы вас не откопаем, а? Пиная слабо шевелящееся — но всё ещё тянущее руку навстречу к Андрею — тело, Ренегат упивался своей победой, смеялся под одобрительные хиханьки остальных, измывался, харкая Мише в лицо, и Андрей рыдал, уже не навзрыд, почти беззвучно, как привык, внутрь себя — это ведь всё из-за него, Мишу грохнут сейчас, и всё потому, что Андрею вздумалось поиграть в какую-то личность. - Не надо, пожалуйста, - игнорируя саднящие губы, проблеял Андрей и заранее вжал голову в плечи, зажмуриваясь, ведь Ренегат только сильнее вскипел из-за его голоса, - Я сам сюда пришёл, он не виноват! - Ты! - злобно выплёвывая слова, Реник снова переключил внимание на Андрея, а тот был и рад — пусть лучше попадёт ему, ему терять нечего, его теперь ждёт только казнь, а быстрая она будет или мучительная, по большому счёту, всё равно, - Ты вообще теперь рот открываешь только для того, чтобы туда поместился чей-нибудь хуй, ты понял меня? Реник схватил Андрея за волосы, до искр из глаз выдирая и в то же время так обыденно, что Андрей бы даже усмехнулся, если бы и так не болезненная гримаса на его лице. Главное, чтобы этот ублюдок отъебался от Миши, главное, чтобы они свалили уже отсюда, свалили… Осознав, что ему суждено свалить вместе с ними, Андрей вдруг заново почувствовал себя таким ничтожным, что слёзы сами потекли по его щекам. - Сука, ебливая ты сука, - Ренегат прорычал, ударяя по губам ещё и ещё, и Андрей проклинал свою неспособность противостоять ну хотя бы запахам — нет, ему приходилось этим дышать. Течка ведь ещё не закончилась, он ведь ещё для них всех лакомый кусок, несмотря на то, что в Мише извалялся, и его горло до рвотных позывов обжигал клубок из заведённых альф, пышущих своим превосходством, властью, да и похотью тоже — все же прекрасно понимали, чем тут всего несколько часов назад занимались. - Ну что, наебался? Нет? Чую, что ещё нет, - прошипел Реник, приподнимая андреев подбородок — что, в глаза ему вдруг захотелось посмотреть? Полюбоваться на фронт проделанных работ, на измазанные в красном щёки и веки опухшие? - Только как ты свой отпуск оплачивать будешь? - У нас… у нас есть деньги, - снова раздался охрипший — сколько же тогда он надрывался — лёшкин голос, и Андрей с трудом покосился на говорящего, - Отпустите. Вроде бы уже некуда, но внутренности свело по новой — Лёша, Лёша тут вообще не при чём. Лёша, тоже разукрашенный кровяными дорожками из носа, тоже стойко выносящий чьи-то гадкие руки под разорванной рубашкой, тоже сломленный, с застывшим ужасом и мольбой в глазах… пытался сделать хоть что-то, и только Андрей мысленно взвыл — всё, что Мишей было накоплено на их светлое будущее, всё сейчас просто вышвыривалось в мусорную трубу. Да, Лёша хочет, как лучше, Лёша надеется, что это поможет. Он и правда вскрыл тайник в замызганном серванте, и правда отдал всё, что было. Нажива и правда сбросила напряжение, и Лёшу и правда перестали лапать, швырнув к брату, едва подававшему признаки жизни, и все и правда двинулись на выход. И вот тут Андрей должен был испытать что-то хоть чуточку напоминающее облегчение — Мише не свернули шею, в конце концов, не переломали ноги, и над ним трясся Лёша — но он словно превратился в одичавшего зверька, бьющегося в агонии за минуту до смерти. Он брыкался и изворачивался, он вгрызался зубами в утаскивающие его за собой руки, выворачивал собственные запястья и снова кричал, кричал так, что рябило в глазах и в ушах звенело. Ему так хотелось, чтобы Миша услышал его на прощанье, чтобы Миша просто знал, просто помнил, что всё, что он подарил, для Андрея и было короткой, но жизнью. - Я люблю тебя! Люблю тебя! А дальше ледяной подъезд, толстые пальцы, сжавшие горло, лишь бы заткнулся. Всё, это всё, что ему останется, и ещё капельку воспоминаний с глазами карими, такими красивыми, ласковыми и любимыми.