Один пояс, один путь

      Центр города-героя Киева. Площадь. Еще вчера такая мирная и нарядная. А сегодня с ночи сюда подваливал народ, прогретый мечтой. Среди них были и пожилые украинцы и люди средних лет, которые с нарисованными от руки плакатами вышли справедливо требовать увеличения пенсий, капитальный ремонт домов и дорог и уборку подъездов. Типичные советские граждане, которые не против российской власти, но пока все вышли и мы тоже обратимся, за компанию.       Это вовсе не двигатель восстания. Мотор прозападности, так жизненно необходимо насаждаемой Америкой и Англией — это молодежь. А молодежь мечтала о европейской жизни. Красавицы-украинки видели себя в ярких беретках на фоне Сакре Кёр и Нотер Дама. Не важно, что сейчас их прелестные личики все измазаны зловонной сажей от горящих с ночи покрышек. Это временные трудности на пути к царству Света.       А вот судя по лицу молодых парней, курящих дешевые папиросы возле полевых палаток на площади, Европа им не особо-то нужна и интересна. Им нравится до одури сам процесс: борьба, баррикады и коктейли Молотова в руках.       Золотые искры, брызги костров, молодость, свобода без границ, свежий ветер, анархия, радость и ярость.       «Такая веселая игра… сумасшедшие… Для них борьба, как карнавал…»       Джеймс и Ричард интуитивно выбрали идеальнейшие декорации для свержения пророссийской власти. Оранжевое восстание, рыжее, как пламень крови. Славян не столь и трудно направить на необходимый путь, куда проще, чем осторожных и рациональных немцев, спокойных скандинавов, буйных, но ленноватых французов или труховатых итальянцев. Славяне… они сочетают в себе все эти противоположные остальным европейцам качества: смелость, решительность, идейность. Последнее — решающее. Новая идея заливает их, словно волна, хрустальная мечта идейных борцов.       «Славяне… они такие… готовы терпеть любые трудности, ради общности и коллектива, любят весь этот шум и гам, любят романтику революций…»       Джеймс, наблюдающий за разгорающиеся пожаром с самого края площади старался быть незаметным. Особенно для Миколы, занявшему место на баррикаде из досок и шин, и с этой господствующей высоты пытающемуся отыскать в толпе американца.       «И Руслан был таким…»       Украина все-таки заметил возлюбленного, счастливо взмахнул рукой, рапортуя, что все готово к Майдану. Весь его облик демонстрировал, что украинец верит, что в его руках звезды и эти жгучие пригоршни сопротивления способны разбудить горящие славянские сердца.       «Славяне, они такие… ледяные и вместе с тем обжигающе горячие… доверчивые…»       В глазах Миколы светились радуги и серебрились чистые дожди жажды свободы и любви, его лицо было так светло, словно все небесные ангелы вдруг принялись играть для него единственного на золотой трубе мажорные марши. Его лицо Америке даже на один миг показалось почти красивым.       Джеймс кисло улыбнулся и тоже помахал любовничку. А потом обернулся на англичанина, закурившего рядом.       — Когда же это все закончится?! — вдруг надрывно выпалил Смит, непонятно что имея ввиду конкретно.       Ричард резко развернул его, схватив за плечи и вдруг все сомнения, все вопросы и ответы прочитал в болезненно ярко светящихся глазах бывшего подопечного…       Всего дороже в мире власть. В этом уверены и могущественные сверхдержавы, так же как и самые мелкие и пассивные островные государства, едва снявшие набедренные повязки и короны из пальмовых листьев. Различие лишь в том, что последние могут только мечтать о каком-то высоком положении в мировом сообществе, а первым еще хуже — власть для них вопрос выживания.       «Вздор. Они все не правы!»       Прожженный во всех на свете интригах и играх Англия точно это знает. Ведь краеугольным камнем всего мироздания является любовь.       Он, гений политических козней и серый кардинал всего мира, понял это сам не столь и давно. На рубеже XIX и XX веков. В века собственного триумфа, в века, когда он был ведущей империей, когда его колонии занимали половину мира, когда его производства открывались на каждом континенте, когда он диктовал почти любой стране, не зависимо от ее положения и богатства, какие туфли стоит надеть на завтрак. В эти великолепные века у Ричарда было всё. И в эти дни, сравнимые разве что с блаженствами в мифическом раю, одной любви и не доставало.       Развязалась «Большая игра». Пафос — только в названии. На самом деле весь этот фарс можно было бы сравнить разве что только с шахматами на раздевание. Невероятно сложная и долгая, бесконечная, партия, единственная цель которой — уложить «сердце мира» в свою койку. При том, что это «сердце» укладываться в чью-либо койку абсолютно не имело ни малейшего желания… Все возможно было бы иначе, все было бы проще, если бы Орлов был более сговорчив или хотя бы был чуть более меркантилен. Но землянам совершенно не повезло со своим «хартлендом». Россия — сердце мира и географическая ось истории — был ко всем одинаково холоден и строптив.       …Тот день, яркое солнце, свежий ветер развевает газовые ленты на шляпках дам и галлоны сопровождающих их кавалеров. Шорох волн и платьев из парчи. Весь свет Европы вышел на променад, то и дело глядит в театральные изящные бинокли. Фрегаты на море… не ради тренировки новых хитростных стратегий и маневров, только лишь для развлечения толпы, только лишь для демонстрации мощи Ричарда, британского морского волка. Вот и сам он, смелый и лихой вояка и неисправимый гулёна, способный вывезти из далеких колоний все шелка и жемчуга, чтобы просто и в один день спустить все богатство на выпивку и красоток, танцуя на столе и распевая пиратские песни. Яркий зеленоглазый блондин, любимец толпы и мечта многих стран… в том числе и француза. Тот стоял рядом на причале и не отпускал англичанина из своего общества.       — Прекрасный день, мон шери. Прекрасное представление! Я в восторгах, я в восхищении! — мурлыкал и ластился Франция. — Великолепный Ричи! Владыка стихии, Император морей!       — Перестань, дир, лесть тебе не поможет, — лукаво улыбнулся Ричард. Впрочем, не упустил шанса незаметно провести рукой по упругой ягодице француза в обтягивающих кольсонах. — Это вовсе не про меня. Кому я нужен, старый пират.       — Не скромничай, за тебя, мон ами, передрались не только все страны, но и сразу две богини, и Виктория и Фортуна. Одним словом — победитель! Ни враг, ни крепость — перед тобой ничто и никто не устоит! Виват, Англия!       Последнее слово француз прокричал в сторону окутанных сизым дымом кораблей, сложив ладони рупором и стараясь заглушить гром ядер, выпущенных корабельными пушками.       Ричард обернулся на нарядную толпу шляп, мундиров и платьев. И вдруг одна фигурка привлекла его внимание.       — Послушай, Франция… а кто это? Рядом с пруссаком и его младшим?       — Ты не признал разве? Это же Русси!       — Русское царство? В императорской ленте? — поразился англичанин, весь обратившись в зрение. Франция усмехнулся.       — А то! Больше не царство, юная империя!       — Тот самый диковатый и диковинный… Руслан, кажется? Тот, который любит медведей и бородатых… — Англия замолк на несколько секунд, вспоминая экзотическое слово, — «Бояр»!       Перед внутренним взором Кинга промелькнуло воспоминание, как они имели визит в северные земли, как принимал их Руслан, едва сумевший два слова связать на латыни, ни французского, ни английского он и вовсе не знал. Рус стоял в центре расписного терема, в длинном кафтане с рукавами до самого пола и широким поясом в окружении своих царедворцев. Переговоры прошли впустую, от католицизма русские наотрез отказались. Зато угостили их от души, да и приняли хорошо, по-доброму. Запомнились осетрина с икрой, стопки румяных блинов и душистые пироги. И ясные добрые глаза руса.       — Ох, что ты! Чувствуется мне, еще всеми нами крутить будет, — протянул француз, едва слышно присвистнув, — Он еще сам не ведает своего исключительно прелестного природного шарма. Но ты только взгляни: и походка, и манеры, и фигура… Ангел!       — Как ты это определяешь? Особенно про фигуру! — засмеялся Ричард, — Он весь, с ног до головы, захлопнут в строгий мундир.       «И в мундир европейского образца…» — подметил Англия, оценив стать русского. Морской бриз не в силах победить наливающееся жаром солнце.       «И правда Ангел… глаза такие честные, словно нараспашку, кажется, всю душу в них видно, — не мог отвести взгляда Англия, покоренный красотой голубоокой северной империи.       — Говорят, что Австрия посвятил ему две своих самых гениальных симфонии и даже одну оперу. А Италия, как увидел его, едва с ума не сошел — теперь строит ему почти бесплатно для новой столицы дворцы и церкви в стиле пышного ампира и романтичного ренессанса. Осман, поговаривают злые языки, весь гарем распустил, чтобы изумруды и рубины в его корону поставить.       — Неужто? И как же подцепить нам с тобой этого красавца?       — Не могу знать, дорогой… хорошо б нам его третьим, но… злобные Пруссия с Германией — эти вечные задиры, давненько уж толкутся около него. И кажется, они что-то затевают…       «Третьим… нееет, Франция… Сердце мира… Сердце мира»       Кто должен владеть Сердцем Мира? Кому поклонится ангельски прекрасный Россия до самой земли, к чьим ногам бросит россыпи своих природных богатств, бесценные залежи нефти и газа, перед кем распахнет сундуки с драгоценными металлами, минералами… и собственные одежды… конечно только перед великой и непобедимой Британской империей! Одним и единственным! Разве может быть в мире иначе?       Так думал Кинг, властитель морей, командир сильнейшего мирового флота, в былые века, поправляя офицерскую треуголку. Он был молод, горяч и жаждал обладать всей прелестью северной империи. Англия пылал и телом и душой, сгорал в желании. Но молчал. А между тем коварный русский, эта драгоценная льдинка алмаза, все эти века крутил какие-то непонятные шашни то с французом, то с немцем, ну просто как назло!       Неземного Орлова желали все без исключения.       «Наверно, именно таким и должно быть сердце, прекрасным и ретивым, задавать ритм всему миру. Наверное, потому-то и Россия таков. Таким его сотворило географическое положение. Никак не наоборот».       Кинг запоздало думает, что сам виноват в том, что именно с его подачи была создана уж слишком большая геополитическая значимость Хартленду. Сделавшая несчастными многие великие народы мира, а некоторых и поставившая на грань выживания, некоторых и убившая… Что ему, великой Британии, собственно надо было от России? Земли и ресурсов? Боже упаси! Британская империя владела половиной мира, с хорошим сельскохозяйственным климатом, природными богатствами и прочими драгоценностями. Например, одна только жемчужина британских колоний Индия! Веселый, яркий и такой красивый Индия… пассивный и на все сейчас же согласный Индия, послушно раздвигающий перед англичанином красивые ножки.       А прекрасный Россия, спрятанный за бурными морями и высокими горами недоступен для могущества Великобритании и любой прочей морской державы, ни для торгового флота, ни для военно-морского.       «Недоступный. Может быть именно поэтому настолько до мурашек желанный?..»       И хоть Россия насколько веков метался от Франции к Пруссии или даже иногда дарил очаровательные улыбки его младшему — Германии, а затем в обратном порядке, Кинг точно знал кого он в итоге выберет. Снова эта чертова география! Стоит только взглянуть на карту и сопоставить несколько экономических и производственных показателей…       Если Россия — сердце мира, то у Европы тоже было собственное маленькое сердце, как назвали английские геополитики, «стратегическое» — Германская империя, особенно Пруссия. И эти две страны тянуло к друг другу всегда и со страшной силой. Они томились о взаимной любви и стремились слиться в «Великий союз сухопутных держав». Ничего не поделать, география. И с того времени, как Ричард это осознал, все его усилия были направлены на недопущение этого союза.       Что только он не сделал ради этой цели! В итоге стал соучастником и инициатором настоящего убийства. Пруссию приговорили к казни через повешение в первый день весны… а русский… спас его от гибели! Буквально схватил его душу за шиворот и вернул обратно в тело! Дал ему новую жизнь и новое имя — ГДР.       — Им нужна своя земля, собственное государство. Не фашистам, а людям! Участникам сопротивления! Иначе же за что они боролись?! — протестовал Россия на Нюрнбергском процессе.       «Карающий и всепрощающий. Строгий и справедливый. Прав ты, Россия, истинное «сердце мира», всегда, и безусловно, прав.»       — Хартленд… сердце мира… принадлежать будет мне! Во что бы то ни стало! — говорил пылающий взгляд Америки, обращенный к далеким берегам ледяной крепости, обагренным лучами кровавого заката. И Англия почти на самом деле как будто видел на голове Джеймса ту самую свою треуголку, вот только не офицерскую, а натурально с пиратскими костями и черепом.       Англия, видя весь этот блеск, эту страсть и азарт в глазах Америки, понимая неспособность теперь играть явно в настолько большую политику, уступил ему шахматную доску в великой игре, где гранд-при за все эти века так и остался прежним. Россия.       «Дай дорогу молодым, — думал Кинг, — быть может это я был слишком горд, быть может время теперь другое. А у него получиться, сердце мира будет принадлежать ему. Значит и нам обоим»       Но годы шли. Неразбериха в доме Орлова, провинции подняли восстания, гражданская война. Не успел Руслан опомниться — вторая мировая.       «Вот бы и брать его сейчас же, на все согласного, — не мог не думать Ричард, мысленно за смятение и какую-то совсем не свойственную американцу застенчивость, отхлопывая по лицу руками. — Под обещания громадных траншей и сразу под венец!»       Америка и правда выписывал транши русскому…       Безвозмездно.       А Россия… оставался идеальным другом, товарищем, таким с которым и в окоп, и в разведку. Но не в любовь. Тем более не в любовь насильную, подневольную. Руслан чувствовал нутром каждое из таких мимолетных намерений. И превращался в ледяную крепость. Недоступную и до зубов вооруженную.       «Величайшая сухопутная держава в сильнейшей оборонительной позиции».       А Джеймс привык брать крепости, вот именно так, завоевательски, ему нравилось гораздо больше. Весь в старика Англию! И перед учеником Англии ни одна еще твердыня не устояла… но Россия… дело особое и, как говорил за пятым стаканом виски Ричи, мистическое…       Англия смотрел и примечал, что родственник совершает те же самые ошибки, что и он сам когда-то.       Удивительно и невероятно на первый взгляд. Но Джеймса в мире никто никогда особо не любил. А самому Америке было на это все равно. Вряд ли он вообще задумывался над такой мелочью. Смит был уверен, что императора все остальные рабы и слуги и не обязаны любить — обязаны раболепствовать и ублажать, это да. Если было так уж нужно, он мог любого заставить себя любить. И это получалось у него отлично. На моральную составляющую ему было глубинно плевать.       Гениален Англия, не отнять. Напорист, нескромен и энергичен Америка, и это также истина. Но что-то незримое, призрачное и волшебное с Россией они оба упускали. Ричард догадывался что. Но напутствовать американца не спешил. Он находил мрачное удовольствие от неудач Америки с Россией. Кингу нравилось видеть, как Джеймс пыжится изо всех сил, старается завоевать «сердце мира». А в итоге — сам почти ненавидит свое всевластие, сам сражен русским и своей больной любовью на грани наваждения, как бы американец не хотел и не настаивал, чтобы было наоборот, и никогда он бы в этом не признался, но сам по сути всегда у нежных ног Орлова. Ведь для властелина планеты без «сердца мира» и власть, и бесконечность владений — все впустую. Пышный, богатый Храм, но грош ему цена, когда нет в нем духа. Того, для которого были все траты и старания. Бессмысленно становится абсолютно все, и технологии, и свобода с демократией, даже такие основополагающие и вечные понятия, как зло и добро. Пуст храм без божества, бессмысленна жизнь без любимого, как у птицы без крыла.       «Это… забавно».       Но. И в сердце Англии вместе со злорадством шевелиться змеей грусть в собственной старинной ране. Пусть и уже не за себя. Не за себя, правда же?»       Они все-таки смогли убить прусака, его истинного, небом и землей дарованного возлюбленного. Руслан в прострации падения собственной империи похоронил возлюбленного, и… снова обвел англосаксов вокруг пальца. Ситуация складывалась теперь патовая. Во-первых, «сердце мира» снова принадлежало сухопутной стране, и снова у них была общая громадная граница. Хуже того! Россия и Китай находятся в одном геополитическом регионе. Во-вторых, «сердце» принадлежит теперь сверхдержаве и первой экономике мира. Вэй ревнив, собственник. Он Руслана англосаксам теперь не отдаст. В-третьих, жених России коммунист, и, хоть и не говорит того, но явно показывает, что настроен против запада.       — Что мне делать? Как мне его заполучить?!       Этот вопрос уже несколько десятков лет был главным в обсуждении мировой стратегии Англии и Америки. Ричи давно рассчитал, что остается только одно: Восточная Европа. Главное предназначение этой группы стран –ворота в Хартленд. К желанному России.       — Послушай меня, Джеймс. Слушай внимательно! Битва за буфер в восточной Европе, исходя из максимы: звучать будет так. Сейчас и тогда… и на века вечные:       «Кто контролирует Восточную Европу, тот командует Хартлендом; кто контролирует Хартленд, тот командует Мировым островом, то есть Евразией и Африкой, кто контролирует Мировой остров, тот командует миром».       И вот они в Украине. В центре города-героя Киев.       — Мы именно здесь, где и должны быть! Восточная Европа — свобода для Руслана и вседержавие для тебя! Соберись! Готовься ко всему! Если хочешь до сих пор называться властелином мира!       — Ричи… это ли верный наш путь?.. — Америка вдруг присел на корточки на самом краю украинской площади восстания и совсем опустил голову. Соломенная упавшая на глаза челка спрятала его взгляд.       — Это конечно тоже не панацея, — сказал тихо Англия.       — Не получиться ли ситуация, просто что «ворота лают на крепость»? Где Руслан — и где они все?       — Коль у тебя имеется план «Б», я готов обсудить.       План «Б» был у Америки. Был еще с окончания Второй Мировой войны. Но он ни в то время, ни теперь так не нашел внутри себя смелости даже его озвучить.       — Я так устал… когда же все это закончится… — утомленно потер звенящие виски Смит.       Англия печально отметил эту внутреннюю усталость. Ту особенную усталость, что он знал сам по себе, усталость, что отличает великие империи, уже прошедшие пик своего блистательного могущества и теперь устремившиеся в падение. И Ричард предусмотрительно решил не отвечать ему на этот вопрос.