***
Гиммлер прикрыл глаза и принялся обдумывать предстоящий разговор. А голова болела так, словно в каждый из висков поочерёдно били молотом. Отужинать Генрих кое-как всё же смог, а вот любимую сигару раскурить не сумел — настолько чувствительным его нос стал к запахам. Да уж, не следовало ему спать всего лишь четыре часа в сутки на протяжении целой недели… Тем не менее, дела не ждали, а гросс-адмирал Редер должен прийти с минуты на минуту, потому надо бы принять такой вид, будто у него всё хорошо. Всё и вправду шло хорошо. По поводу своего «гостя» он был спокоен, отчётам группенфюрера фон Мольтке и фрау Мюер нет причин не доверять: они вели своего подопечного железной рукой и делали всё, чтобы тот двигался к цели семимильными шагами. К тому же, рейхсфюрер сам успел убедиться, что Эндрюс отлично эрудирован и даже с минимумом информации прекрасно строит логические цепочки и выдаёт идеи. Очевидно и то, что он буквально живёт судостроением. Правда, опыта с авианесущими кораблями у него нет. Однако такого опыта де-факто нет ни у одного из германских судостроителей… Не далее как вчера фюрер дал предварительное согласие на развитие авианосного флота — пока что неофициально. Чтобы это стало официальным и вылилось в какие-то практические действия — нужно предложить конкретный план. Эрих Редер, несомненно, поможет это сделать. А вот, собственно, и он уже возник на пороге. — Добрый вечер, рейхсфюрер. — Здравствуйте, Эрих, — Гиммлер, мельком поморщившись от головной боли, поднялся с кресла. Без посторонних Гиммлер и Редер обычно обращались друг к другу по имени. Эрих, плотно закрыв дверь, подошел к столу и пожал Гиммлеру руку. — Ну что, Генрих, можно сказать, мы обошли Геринга и Люфтваффе, — он, одёрнув китель, разместился напротив. — Ещё не совсем обошли, Эрих. Не совсем, — рейхсфюрер был почти суеверно осторожен в оценках. В принципе, в Люфтваффе было достаточно тех, кто понимал важность развития морской авиации. Однако их мнение не имело веса, поскольку рейхсмаршал Геринг был категорически против подобных идей — просто потому, что не хотел, чтобы какая-то часть германской военной авиации подчинялась не ему. «Alles was fliegt gehort zu mir» — этот его лозунг был известен всей Германии, включая фюрера. — Геринг в курсе твоих визитов ко мне, — предупредил Гиммлер. — Он пытался узнать, чем они вызваны. Он, конечно, всё равно узнает, но, чем позже — тем лучше для дела. — Да, он ещё будет пытаться вставлять палки в колёса, — согласился гросс-адмирал, проведя пальцем по впадинке на подбородке. Гиммлер вызвал секретаршу, и когда она с мягкой улыбкой заглянула в кабинет, попросил принести чай. Стоило ей скрыться — гросс-адмирал полюбопытствовал: — Как там наш протеже? — Всё хорошо, Эрих… Всё идёт как надо. — Меня всё же беспокоит то, как он будет находить общий язык с нашим конструкторским отделом. И как мы объясним, кто он такой и откуда взялся. Да, рейхсфюрер тоже об этом размышлял. Но ничего, «легенду» они сумеют придумать. В конце концов, это то, в чём его ведомству не было равных. И он был уверен, что и сам Эндрюс сумеет быстро завоевать авторитет среди новых коллег. — Справится, — уверенно заявил Гиммлер. — Хорошо… Верю тебе. Итак, что у нас имеется на текущий момент, — начал Редер, поправив тёмные, подёрнутые сединой короткие волосы. — «Граф Цеппелин». Все работы были заморожены в конце апреля, и в тот момент судно было готово примерно на восемьдесят пять процентов. Его уже хотели было перевести в Готенхафен и там использовать как плавучий склад ценных пород дерева. Договорив, гросс-адмирал возмущённо фыркнул, а Гиммлер тихо рассмеялся. — Но ты успел этому помешать? — Да. С трудом, но успел. — И где он сейчас? — На верфи Кригсмарине в Киле, где и строился. — Хорошо. А второй авианосец? Их ведь было два? — Было два… Второго уже нет. Он стоял на стапеле. В начале этого года пришёл приказ разобрать его и освободить стапель. Я не смог ничего сделать. Фактически работы там были остановлены ещё в ноябре прошлого года. Что ж, может, это и к лучшему. Одно судно почти достроено — и его надо завершить, а все остальные будут начаты с нуля, с учётом всего, что удалось выяснить за это время. — Так, — подытожил Гиммлер. — Значит, «Граф Цеппелин» надо достроить. — Согласен, — отозвался Редер. Секретарша принесла чай и разлила его по чашкам. Хедвиг, Хедвиг… Его красавица, его Häschen… Рейхсфюрер широко улыбнулся, поблагодарил её и провожал тёплым взглядом, пока она шла к двери. Отпив чай, гросс-адмирал вернулся к беседе: — Думаю, «Граф Цеппелин» нужно достраивать без каких-либо серьёзных изменений. Даже если какие-то решения не совсем удачные — лучше оставить как есть, а не разбирать полкорабля и потом собирать заново. Он должен будет доказать полезность авианосца — пусть даже не самого совершенного — в решении задач, стоящих перед Рейхом. — Это разумно, — согласился Гиммлер. — Таким образом, у нас две основных задачи. Первая — достройка «Графа Цеппелина», вторая — проектирование и строительство нескольких совершенно новых кораблей. — Да. Соответственно, надо понять, какое количество новых кораблей понадобится… Я бы выразился даже иначе — какую цифру надо будет назвать фюреру? Если он сочтёт её слишком большой, то не откажется ли от этого проекта вовсе? — Это и правда сложный вопрос, Эрих. Я предлагаю сначала подумать, сколько нам в действительности требуется подобных судов. После этого уже решим, что сказать фюреру. Гросс-адмирал вытащил небольшой блокнот и перевернул несколько листов. — У англичан сейчас в строю семь кораблей, — объявил он. — Но четыре из них построены ещё в прошлую войну. Два авианосца совершенно новые: «Арк Ройял» и «Илластриес». В постройке ещё пять кораблей. — Мы, к несчастью, такой роскоши позволить себе не сможем, — заметил Гиммлер. — К несчастью, — повторил Редер. — Поэтому думаю, нам стóит начать с трёх однотипных судов стандартным водоизмещением примерно двадцать пять тысяч тонн и скоростью минимум тридцать узлов. О составе авиагруппы подумаем отдельно… Обоим было очевидно, что самым больным местом, скорее всего, станут именно самолёты. Точнее, даже не сами самолёты, а Геринг. Вечно от него одни проблемы!.. Он и сам — одна всепоглощающая во всех смыслах проблема, но придётся найти способ обойти его… — Я, конечно, не специалист, — протянул Генрих, — но мне всё же интересно, почему именно такие параметры. К тому же, будет проще говорить и с фюрером, и с Герингом, зная эти подробности. — Смотри… — Эрих снова зашуршал блокнотом. — Британцы — наши главные соперники. Наши суда должны быть равны им или превосходить их. Я сравнил «Арк Ройял» с «Илластриес». У «Илластриес» стандартное водоизмещение двадцать три тысячи тонн, а скорость — тридцать с половиной узлов. У «Арк Ройял», соответственно, двадцать две тысячи тонн и тридцать один узел. Ширина и осадка у них практически одинаковые. Но у «Илластриес» — бронированные палубы и ангары. При бóльшем водоизмещении он почти на сорок метров короче, чем «Арк Ройял», и способен нести в два раза меньше самолётов. Полагаю, нашим новым судам не нужно усиленное бронирование. Защищать их должна будет авиация и корабли эскорта. — Понял тебя, — задумчиво кивнул Гиммлер. — Наш выбор — больше самолётов, меньше брони и артиллерии. — Ни одна наша верфь не сможет взяться за все три судна сразу, — осведомил Редер. — Так что, придётся распределить этот заказ по нескольким верфям. — Уверяю тебя, этот вопрос мы урегулируем. При согласии фюрера — проблем не будет. А для проектирования можно выделить отдельную группу конструкторов. Во главе поставим нашего гостя, — Гиммлер с полуулыбкой откинулся на спинку кресла. — Думается, мне стоит вновь его повидать. Надо же, головная боль полностью прошла, а Генрих даже и не заметил. Прекрасно! Значит, можно нормально перекусить. И выкурить, наконец, сигару.***
Настроение было хорошим. Немецкий язык явно ему поддавался, и Томас уже предвкушал, как приступит к созданию чёткого плана возвращения в Великобританию. Безусловно, сперва нужно оценить обстановку в мире и конкретно во враждующих странах, но Эндрюс был убеждён, что справится. Сколько бы кто ни отмалчивался, но у него были книги, а также радио, по которому иногда передавали речи, и корреспонденция. Газеты ему не давали, но он знал, что Фридрих читает их за завтраком, а затем отдаёт фрау Брандт. Всего скорее, их выбрасывают… В мусорном ведре рыться не хотелось, но Томас осознавал, что, если газеты будут необходимы, но недоступны — придётся и пробраться вниз, а затем покопаться в мусоре… Впрочем, всё наверняка образуется. Томас уже ожидал фрау Мюер в библиотеке. Да уж, вчера они вновь засиделись допоздна, учитывая их дневной досуг в спальне, который всё-таки затянулся. Но оставаться она не стала. Откуда в ней столько энергии? Она явилась вновь с какой-то большой кожаной сумкой, которую Томас, поздоровавшись, перехватил и отнёс к креслу. Ингрид открыла её и принялась выкладывать на стол книги. Эндрюс наблюдал за этим, а его брови приподнимались всё выше. На столе одна за другой оказывались книги — часть на английском, часть на немецком, и раскладывала фрау Мюер их так быстро, что он даже не успевал вчитаться в названия. Куда столько учебников? — Погоди же, — обхватив её запястье, Томас остановил Ингрид. — Дай хоть понять, что за литература. — Присмотрись внимательнее, — улыбнулась она. Он всмотрелся в английские названия: «Теория корабля», «Технология судостроения», «Строительная механика корабля»… Руки сами потянулись к книгам, и Ингрид легонько стукнула его по пальцам. — Это не всё, — и она показала на пачку книг на немецком. Поглядев на верхнюю книгу, Томас прочитал: «Schiffstheorie», а затем вопросительно взглянул на Ингрид. — Ну, подумай сам, что это может означать, — подзадорила его она. Точно! Это та же «Теория корабля», но только на немецком. Но… как это понимать? А понимать как ни на есть прямо… Радость сменилась растерянностью, а потом и злостью. Всё-таки они действительно хотят, чтобы Эндрюс строил для них военные корабли! — Что с тобой, Томас? — спросила Ингрид, следившая за его реакцией. Не объяснять же ей, что немецкий он старается учить только ради побега… А то, что она сейчас принесла, приблизит вовсе не побег, а момент, когда ему придётся начать на них работать! Гиммлер ещё месяц назад очень обходительно обозначил, что Томаса никуда не отпустят, но и про строительство судов прямо не заявлял. И тут догадки окончательно подтвердились… Стало ужасно неприятно. — Всё в порядке, — бросил он. — Ты собираешься приступить к этому сегодня? — Да. До обеда будем заниматься как обычно, а потом возьмёмся за книжки. Есть возражения? — Честно говоря, есть. Во-первых, ты вряд ли разбираешься в судостроении… — Кое в чём разбираюсь, — перебила Ингрид. — И стану разбираться ещё больше. — Во-вторых, зачем каждая книга в двух экземплярах? — Томас, конечно, догадывался, но всё равно не сдержался и насупился. — Ясно, что я буду читать на английском. — Нет, на английском — мне, — она усмехнулась. — Тебе — на немецком. Включаем голову. И убиваем двух зайцев одновременно. — Я вряд ли разберусь в немецких терминах. — Я тут для чего? Тем более, в моё отсутствие ты будешь читать экземпляры на английском. — Давай всё-таки сегодня позанимаемся, как обычно. Вздохнув, Ингрид опустилась в кресло и постучала ноготочками о столешницу. Томас тоже сел и принялся хмуро рассматривать её. Конечно, ему безумно интересно узнать, как развивалась судостроительная наука все эти годы, и он всё изучит — на английском. Но технический немецкий он изучать не собирается, как и соприкасаться с чем бы то ни было военным. — Ну хорошо. Книги я, разумеется, оставлю — вечером почитаешь, не удержишься, я тебя знаю, — Ингрид улыбнулась и достала из сумки листок. — Я записала и на немецком, и на английском, в каком порядке будем их проходить. Когда будешь читать без меня, придерживайся его, пожалуйста. Взяв у неё листок, Эндрюс хотел огрызнуться, что не ей ему указывать, в каком порядке изучать литературу, относящуюся к его компетенции. Но не стал этого делать, заметив, что ни одной книги на военную тематику в списке не значилось. Это приободрило. Но к лучшему, что он сам настоял на проведении обычного занятия. На немецком изучать тему судостроения желания не возникло, да и не нужно это. Он сделает всё, чтобы отвертеться от строительства кораблей для Германии! — Я бы и сам разобрался, что к чему, — с лёгким недовольством проговорил Томас. Вечер нагрянул быстро, фрау Мюер не засиживалась и, поцеловав его, уехала по каким-то делам. Попрощавшись, Эндрюс тотчас бросился к привезённым книгам. Любопытство за день разгорелось так сильно, что Томас то и дело поглядывал на отодвинутые на край стола стопки. Начал он с «Теории корабля», фамилия автора которой показалась знакомой: Крылов. Он же написал «Теорию качки корабля»? Да, верно, он самый. Тут Эндрюс вспомнил, как три года назад — для него три года назад, в тысяча девятьсот девятом году — на верфь приезжала делегация русских морских инженеров. Они общались с Карлайлом, тогда ещё главным конструктором проекта «Олимпик». Александр Карлайл потом рассказывал, что русские говорили ему о недостаточных мерах по непотопляемости, о том, что все эти огромные холлы и широкие коридоры небезопасны. Приводили в пример свои строящиеся военные корабли, показывали расчёты… С одной стороны, они были безусловно правы. С другой — а как надо было делать? По подобию военных судов: узкие двери, крутые трапы, небольшие пространства? Перевозить обычных гражданских пассажиров в условиях, в каких помещались военные моряки? Никто просто не пожелал бы плыть на таком судне, независимо от уровня его безопасности. И военные суда усиленно защищали на случай попадания снарядов противника, но для гражданских лайнеров подобной угрозы никто не ожидал… Этот Крылов потом прислал из Петербурга и свои личные расчёты, которые только подтвердили мнение Карлайла. Кто тогда был прав?.. Томас не мог бы и сейчас ответить на этот вопрос, поэтому просто открыл книгу и быстро пробежал глазами оглавление. Взгляд сразу зацепился за названия: «Расчёт влияния затопления отделений на крен, дифферент и остойчивость корабля: первый случай…»; «…Следующий случай: затопленное отделение имеет постоянное сообщение с забортной водой»; «Изменение дифферента от продольного перемещения грузов»… Да уж, вот с этим Эндрюс успел познакомиться… ближе, чем следовало бы. Ладно. Начинать всё-таки надо с начала. «Исследование мореходных качеств корабля, их зависимость от его размеров и соотношений между ними, от формы обводов, распределения грузов… составляет предмет теории корабля; изучение же его крепости, её обеспечения правильным, без излишней затраты материала, распределением судовых связей составляет предмет строительной механики корабля». Стало крайне интересно. Такое разделение по дисциплинам весьма логично, однако, раньше его не было. И наверняка всё это с теоретическим обоснованием. Значит, кораблестроительная наука ощутимо продвинулась вперёд. Это буквально окрылило Томаса — насколько же совершеннее, должно быть, стали нынешние корабли! В Свинемюнде он мог оценить их только снаружи, да и то не все. Сколько же улучшений там внутри! Также наверняка многое, что раньше делалось почти интуитивно, теперь может быть рассчитано, и это прекрасно! Далее во вступлении говорилось о важности изучения мореходных качеств корабля — плавучести, остойчивости, ходкости и прочих — с примерами, иллюстрирующими, почему это необходимо. Английский броненосец «Кэптен» был введён в строй в тысяча восемьсот семидесятом году, в том же году и затонул. В том проекте были несовместимые друг с другом требования: низкий надводный борт, толстая бортовая броня, сильная артиллерия и полная корабельная парусность. Для парусника же необходимо иметь или низкое расположение тяжёлых грузов, или высокий надводный борт. В результате самые тяжеловесные грузы — броня и башни с орудиями — оказались и самыми верхними, а надводный борт броненосца получился высотой чуть больше шести футов. При плавании под парусами достаточно было простого порыва ветра для опрокидывания судна, что, собственно, в итоге и произошло. Броненосец «Виктория», затонувший в тысяча восемьсот девяносто третьем. Он столкнулся с другим броненосцем во время манёвров, тем самым получив пробоину в носовой части. Двери и горловины задраили, но многие переборки в носовой части, судя по всему, не были в надлежащем состоянии, так что, вода продолжала поступать. Судно всё больше зарывалось носом, а затем опрокинулось и пошло ко дну. Если бы затопили некоторые кормовые отсеки — этого удалось бы избежать… Да, обе эти истории были Томасу хорошо известны. А вот далее ждал сюрприз: «В начале мировой войны, ещё осенью тысяча девятьсот четырнадцатого года…». Похолодев, Томас перечитал эти слова трижды. Что?! Какой ещё мировой войны?.. Так, что там дальше: «…вновь построенный английский линкор «Одашиес» вышел на испытания… попал на поставленное германцами минное заграждение…». Значит, учитывая то, что нынешняя война объявлена в тридцать девятом, Великобритания и Германия воюют, как минимум, второй раз за эти двадцать пять лет? Конечно, в двенадцатом году международная ситуация была затруднительной, были некие тревожные предзнаменования вооружённого конфликта, но чтобы… «мирового»?! Мотнув головой, Томас решил поразмышлять об этом позже и продолжил чтение, уже предчувствуя весьма неприятные открытия… «Потопление «Лузитании» немецкой торпедой в тысяча девятьсот пятнадцатом году показало…». «Лузитания»… Одна из «борзых моря», главных конкурентов судов «Уайт Стар». Перед глазами Эндрюса встал изящный силуэт четырёхтрубного парохода, который, правда, немного портили многочисленные вентиляционные раструбы. Прекрасное судно утонуло всего за восемнадцать минут чуть ли не в виду южного побережья Ирландии. Многолетний труд тысяч людей, сотни жизней — и лишь одна торпеда. «Гибель лайнера «Британник» в тысяча девятьсот шестнадцатом на немецкой мине…». А это что за лайнер? Томас взглянул на фотографию и вздрогнул. Эти обводы, эти четыре наклонные трубы он ни с чем не мог перепутать! Его собирались назвать «Гигантик», но после гибели «Титаника», очевидно, передумали. Последний из «олимпийской» тройки должен был сделаться самым совершенным трансатлантическим лайнером, а превратился в госпитальное судно… Его киль заложили в конце ноября тысяча девятьсот одиннадцатого года. Он не был близнецом «Олимпика» или «Титаника», в проекте изначально имелись довольно значительные отличия. Но… после гибели «Титаника» должны же были быть переделки? Да, переделки были. И число шлюпок оказалось достаточным. Но судно затонуло меньше чем за час. Как так?! Надавив на виски, Томас напряжённо читал дальше. Всё понятно… Повреждение взрывом части главных переборок — да, на взрывы мин при проектировании совсем не рассчитывали. Открытые иллюминаторы — видимо, было душно, судно ведь строили для Северной Атлантики, а не для Средиземноморья. Какие угодно меры безопасности можно предусмотреть, но если не выполняются элементарные вещи, вроде закрытия иллюминаторов… Ну хоть людей погибло немного. Но кровь всё равно зашумела в ушах, а сердце забилось быстрее. А мог бы никто не погибнуть! Ни на «Лузитании», ни на «Британнике». Томас не знал, почему началась та война, но сейчас его душила ненависть. К немцам. К войнам. К оружию… И сейчас опять война. Снова немцы противостоят британцам. А сам Томас — в Германии, в руках немцев, которые явно хотят, чтобы он строил им военные корабли. Да пошли они к чёртовой матери! Эндрюс, словно обжёгшись, отбросил книгу на стол и поднялся. Он не мог нормально дышать: ярость заполонила всё внутри и встала красноватой пеленой перед глазами. Немыслимо! Совсем скоро после «гибели» Томаса случилась война, которую прозвали «мировой»! А немцы, которые так старательно скрывают от него любую информацию, и не предполагали, что получить её можно из самого неожиданного источника… Или это какой-то очередной хитроумный план? Они желают свести его с ума или закидывают некую удочку, на крючок которой он, Томас, должен будет попасться? Тогда пусть знают, что он британец и всегда им будет! Кто бы ни был виновником и той, и этой войны — он будет стоять за свою родину! А хотя в таких делах не бывает одного виноватого… Но сколько жизней ежедневно, ежечасно эта война уносит и ещё унесёт!.. Пройдясь по библиотеке, Томас решил, что нужно успокоиться и мыслить рационально. Иного выхода у него нет. Во-первых, личная война в стенах этого дома никому не нужна, ему самому в первую очередь. Во-вторых, необходимо аккуратно подойти к вопросу самих войн и дать понять, что он может изучать какую угодно теорию — корабля, самолёта, да хоть канализации — но рук к созданию физического оружия не приложит. Не могут же немцы под дулом пистолета заставлять его что-то проектировать, а потом в кандалах таскать на свои верфи… или могут? Да и что они, собственно, в него вцепились? Германские судостроители всегда были сильными. Понятное дело, Томас вызвал к себе интерес — с его-то перемещением во времени. Но не из-за этого же они сделали из него целый проект и сейчас методично ведут его — вернее сказать, тащат — к нужной им цели! Тратят на него время и ресурсы, словно он действительно восьмое чудо света. Он им нужен — они сами это упоминали не раз. И они повернули всё так, чтобы и Томас в них нуждался, был абсолютно зависим… Но у него есть право голоса, в конце концов! Эндрюс обо всём разузнаёт, а затем оповестит, чтобы на его помощь не рассчитывали. В итоге он, так и не поужинав, отправился спать. Заснуть всё-таки удалось, хотя больше часа он ворочался в попытках отогнать от себя горькие думы. Утром Томас был немногословен, но фехтовать с Фридрихом пошёл — и фехтовал так остервенело, совершенно не соблюдая правила, что фон Мольтке повысил на него голос, а затем объявил урок законченным, сославшись на то, что ему надо уехать. А сказать что-нибудь язвительное так и подмывало! Придя в библиотеку, Томас подошёл к одному из окон и прижался лбом к холодному стеклу. Во дворе фон Мольтке как раз садился в свой автомобиль, а в распахнутые ворота въезжала машина Ингрид. Томас смотрел, как она направлялась к дому, и чувствовал, что внутри поднимается угрюмый протест. Опять сейчас придётся отбиваться от попыток заставить его взяться за книги на немецком! В сколь же искусную западню он угодил! Ингрид сперва была растеряна его холодностью, даже прошипела ругательство, когда Эндрюс в очередной раз принялся отнекиваться от изучения учебников по судостроению. Потом же на её лице промелькнуло понимание, и она подалась к нему: — Хватит отлынивать, дорогой. В любом случае, тебе никуда от этого не деться, так что давай договоримся: мы не будем попусту тратить время. Рассмеявшись коротким злым смехом, Томас стрельнул в неё выразительным взглядом. — Всегда есть куда себя деть, — парировал он. — И не волнуйся, времени у меня предостаточно. Так не трать же своё, и давай займёмся языком. А судостроение я и сам кому угодно могу преподавать. — Томас, — предупреждающе произнесла она. — Не строй из себя оскорблённую невинность. Ты прекрасно знаешь, что я не собираюсь учить тебя, как строить корабли. Я лишь объясняю, что сейчас тебе нужно заняться этой темой именно на немецком языке. — Мне? Нужно? С чего вдруг? И слышать об этом ничего не хочу, — он упрямо вздёрнул подбородок. — Эндрюс! Довольно этого ребячества! Делай, что велено. — В жизни не подумаю, — процедил он и сжал подлокотники кресла до побеления в костяшках. — Я уже довольно взрослый мальчик, чтобы не понимать, к чему всё идёт. Особенно после моих недавних открытий. — Каких ещё открытий? — переспросила Ингрид. — Крайне неприятных. И не делай вид, что ты не знаешь, что я имею в виду. — То, что тебя пока не посвящают в подробности происходящего… — О, ещё как посвятили, — прервал её Томас. — Господин Крылов, автор «Теории корабля», очень искромётно подметил, от чьих рук погибли многие лайнеры во время мировой войны. Первой войны. Распахнув веки, Ингрид уставилась на Томаса, а он как-то злорадно ухмыльнулся. — Да-да, из, казалось бы, чисто профессиональной литературы можно узнать много интереснейших вещей. Или ты хочешь сказать, что даже не удосужилась полистать эти книги? — Мне было некогда, — выговорила она. — Надо же, а куда делось твоё прежнее внимание к деталям? — деланно удивился Томас. — Тем не менее, я уже разузнал то, что немцы воюют с моей страной не впервые за этот век. И скрывать ещё что-то от меня бессмысленно. Ну же. Рассказывай, Ингрид. — Нет. Не сегодня уж точно. — Сегодня, — интонации Эндрюса стали угрожающе-низкими. — Не держи меня за идиота и руководству своему это передай. А также то, что я не стану работать на военную машину. — Эта тема закрыта. Открывай учебник, Томас, не доводи до греха. — Ну да, вы, немцы, уже совершили достаточно грехов, — с мрачным ехидством протянул Эндрюс. — Я пальцем не прикоснусь ни к одной книге, пока ты не просветишь меня, отчего твои соотечественники такие кровожадные. Он был рассержен, а Ингрид в ответ иронически засмеялась, чем ещё больше вывела Томаса из себя. Он хлопнул по столу, она умолкла и окинула его презрительным взором. — С чего ты взял, что именно немцы все такие из себя негодяи? Плохих людей везде достаточно, знаешь ли. От национальности это не зависит, — отчеканила она. — И вообще, ты ничего не знаешь о войне и её причинах, Томас. — Так просвети меня, раз уж ты в курсе! С чего бы я знал хоть что-то, если все вокруг старательно всё скрывают! — Это политики с твоей разлюбезной родины во всеуслышание заявили, что наши страны находятся в состоянии войны! — Что, в один прекрасный день просто так взяли и заявили? Совсем без причины? Или их всё же спровоцировало на это руководство твоей разлюбезной родины? — Кто ты, Томас? — наигранно изумилась она. — Ты разбираешься в политике? В дипломатии? В истории? Спешу тебе напомнить, что именно Британия агрессивно колонизировала иные страны. И продолжает это делать. — А ты разбираешься? И в политике, и в дипломатии, и в истории? Неужто Германия никогда никого не колонизировала? — огрызнулся он. — А рабство? И работорговля? Сколько веков британцы им промышляли! В Германии крепостное право было отменено, когда англичане вовсю торговали рабами! — Что — рабство? Если ты действительно знаток истории, то в курсе, что в Англии крепостное право было отменено ещё при королеве Елизавете, — он пытался сдержать себя, но безуспешно. — А единая Германия вообще появилась только в тысяча восемьсот семьдесят первом году! И сейчас она кого-то наверняка завоёвывает, но, конечно же, совершенно неагрессивно! И в прошлую войну тоже действовала абсолютно миролюбиво — пассажиры «Лузитании» не дадут соврать! — Не смей судить о том, о чём понятия не имеешь, Эндрюс! — Не смей указывать, о чём мне судить! — Я, в отличие от тебя, посвящена в события последних тридцати лет! Я прожила их! — Тебе самой тридцать! — Мне скоро тридцать шесть, дорогуша. Самые яркие исторические эпизоды выпали на мою долю в весьма осознанном возрасте. И поверь, нам пришлось очень тяжело! — Ну конечно! Девочке из богатой семьи с фамилией «фон кто-то-там» было весьма тяжко переживать всё это, особенно, в огромном доме с кучей прислуги, — язвительно проговорил Томас. — Закрой рот! — рявкнула она. — Война коснулась и моей семьи, погиб мой любимый дядя, отец был ранен, как и Фридрих. В моём «огромном доме с кучей прислуги» был организован госпиталь для офицеров! Мама вся извела себя, помогала раненым, волновалась, в конце концов, сама сильно заболела, и чудом стало то, что она выжила! А знаешь, что было после войны, после падения империи? Сумасшедшая инфляция! Такая, что пришлось выпускать купюры в триллионах марок! Буханка хлеба стоила четыреста тридцать миллиардов! И это тоже подкосило нас. А ты, напоминаю, также чёртов аристократ, но только ты этого ничего не пережил. Ты сидел в своей Ирландии, на своей верфи и бед не знавал, пока не потонул твой корабль. Но это ничто, по сравнению со всеми трагедиями, преследовавшими мир после катастрофы «Титаника». Которая, быть может, и стала предвестником начала крушения прежнего мироустройства… Эндрюс вздрогнул. Она отвернулась и на мгновение закрыла лицо руками, но тут же выпрямилась. Он понял, что зашёл слишком далеко. Не Ингрид же, в конце концов, развязала обе эти войны… Ему следовало держать себя в узде, тем более — с женщиной. — Ингрид… я не знал… — Томас положил ладонь ей на плечо, но она дёрнулась, сбрасывая его руку. — Пожалуйста, расскажи мне всё. И больше не будет никаких конфликтов. — Я не имею права идти против приказа рейхсфюрера, — безразлично откликнулась она и отошла от Томаса. — Ингрид, прости меня. Я и правда тебе сочувствую. И я не должен был… — Томас, не дави на жалость. Ничего не выйдет. — Я просто прошу прощения, хотя про «Титаник» слышать было горько… — Понимаю. Ты тоже извини, ладно? Давай просто оставим эту тему, — она перевела дыхание. — Всё очень непросто, Томас. Очень непросто. Ингрид права: всё глубоко запутано. Они оба притихли — каждый погрузился в свои размышления. Сейчас она явно на него обижалась… Томас, запал которого утих, полностью отдавал себе отчёт в том, что сильно задел её, более того — оскорбил, хотя и не стремился к этому. Но он же в самом деле ничего не знал… А сделав выпад в сторону её семьи, намеренно или нет, он повёл себя, без сомнения, гадко. Стало до жути неловко. На её месте он бы себя ударил за такие слова… — Нам надо заниматься, — вздохнула она и прищурилась, точно бы в попытке отогнать от себя грусть. — Не заставляй меня сыпать угрозами… — Иди сюда, — мягко попросил он. Удивительно, но Ингрид послушалась, и он тотчас крепко прижал её к себе. Всё-таки он бесстыдно вожделел её! — Позволь мне искупить свою вину, — прошептал Томас ей на ушко, вверх-вниз очерчивая руками изгибы её талии. — Я буду делать это столько, столько пожелаешь, пока не решишь, что простила меня. — Предлагаешь мне отвести на тебе душу? — хмыкнула она, но при этом провела по его макушке. — Ты этого хочешь, м? — Именно. — Сам напросился. Пойдём наверх. О, в этот раз она была жёсткой. Даже слишком. Чуть душила, царапалась, кусала его губы едва ли не до крови. Беспрестанно командовала, управляла каждым его движением, отрезая любые пути к сопротивлению. Но Томасу отчего-то это понравилось: страсть стала совершенно безудержной. Он не мог насытиться её телом, не мог подавить в себе эти инстинкты, не мог низко не простонать в качестве протеста, когда она отстранилась. Но именно тогда Ингрид сменила гнев на милость и стала почти нежной, вдруг приласкав его — да таким неожиданным образом, что он сдавленно вскрикнул, смяв покрывало своими пальцами. Да уж… подобное с ним нечасто творили. Он зажмурился, оттягивая финал, ибо то, что она делала своим ртом, было умопомрачительным. И когда она снова оказалась на нём, Томас смахнул испарину со лба и тихо спросил: — Значит ли это, что ты меня простила? — Это значит, что ты слишком хорош, чтобы долго на тебя злиться, — прерывисто откликнулась она и начала движения. Теперь инициатива была в руках Эндрюса, и, кажется, Ингрид уже готова была… Перед сомкнутыми веками заплясали золотистые искорки. — Признайся, ты решил таким неоригинальным методом увернуться от учёбы, — усмехнулась она, когда они, лежащие плечом к плечу, старались отдышаться. — Почему — неоригинальным? — он приподнял бровь. — И ничего я не уворачивался. — Ну-ну, — она села и поправила растрепавшиеся волосы. — Допустим, я тебе поверила. — Так уж и быть. Будем мы читать эти книжки. — Надо почаще кусать тебя, чтобы ты становился таким покладистым? — она хитро улыбнулась. — А я и не стал. Я просто на сей раз уступаю тебе. Он действительно уступил: они сидели над книгами до ночи. Томас, предусмотрительно запретивший себе любые умозаключения о войнах, даже вошёл во вкус. Ингрид осталась ночевать с ним, благо, Фридриха до сих пор не было. Но зато… он вернулся вечером следующего дня не один — с ним нежданно-негаданно прибыл Генрих Гиммлер. Ингрид как раз немного ругала Томаса за то, что тот никак не мог правильно выговорить длиннющий термин, и в тот самый миг нагрянул рейхсфюрер. — Добрый вечер, фрау Мюер, герр Эндрюс, — он переступил через порог. — Не помешаю? Разобрав каждое слово, Томас также пожелал доброго вечера и поднялся на ноги, протянув руку. Гиммлер пожал её, затем чуть склонился над кистью Ингрид. — Работа кипит? — он оглядел стол, на котором были разложены раскрытые учебники и тетради. — Похвально. Устроившись в кресле, Гиммлер закинул ногу на ногу и положил на стол чёрную фуражку с кокардой-черепом, блеснувшим серебром. Затем Гиммлер принялся о чём-то переговариваться с Ингрид, и Томас многое понимал, но решил не вмешиваться, уставившись в страницы книги. — Что ж, спасибо вам, фрау Мюер. Мы вас больше не задерживаем. Отдыхайте. — Благодарю. Хорошего вечера, рейхсфюрер. И вам, герр Эндрюс. Оставшись наедине с Гиммлером, Томас внезапно ощутил лёгкую нервозность, а потому решил отвлечь себя и молча принялся наводить на столе порядок. — Не беспокойтесь, герр Эндрюс, — рейхсфюрер приподнял ладонь. — Скоро придёт группенфюрер фон Мольтке. — Я не беспокоился, герр Гиммлер. Любопытно, с какой целью рейхсфюрер вновь решил навестить Эндрюса? В любом случае, это весьма кстати, ведь теперь Томас сможет попытаться выведать что-то новое. Он уже примерно представлял, как именно стоит намекнуть Гиммлеру про «мировую войну». Вернулся фон Мольтке, принеся с собой декантер с красным вином, и наполнил бокалы. Томас хотел было отказаться, но Гиммлер, принюхавшись к вину, сверкнул линзами очков и отсалютовал. Поначалу диалог завязался совершенно будничный: они, сперва затронув тему сортов вин, после перешли к банальному обсуждению погоды. Неужели рейхсфюрер пытался усыпить бдительность Томаса? Наконец, когда речь зашла о видах и породах птиц, Эндрюс не выдержал. — Герр Гиммлер, вы, конечно, простите, но давайте вернёмся к этому позже, — он отставил недопитый бокал. — А сейчас я бы очень хотел услышать что-нибудь о «мировой войне», в которой Великобритания и Германия воевали друг с другом. Меня держали подальше от подобных тем, но шило в мешке утаить всё же не удалось. — Я вас не понял. — Ну как же, герр Гиммлер. В специализированной литературе, которую мне недавно привезли, довольно много упоминаний судов, затонувших с тысяча девятьсот четырнадцатого по тысяча девятьсот восемнадцатый. И даже указаны конкретные причины, — Эндрюс выдержал паузу, и фон Мольтке принялся переводить, однако, Гиммлер, кивнув, промолчал. — В тот раз вы обмолвились, что мы обсудим все исторические контексты. Я готов. Вид Гиммлера был безмятежен, Фридрих покручивал хрустальную ножку, и оба пристально смотрели на Эндрюса, который вновь начал постепенно закипать. — Я всё ещё жду, — спустя минуту мрачно уведомил Томас. — Не торопите события, герр Эндрюс, — мягко осадил его Гиммлер и задумчиво пригладил короткие усы. — Давайте сыграем в игру? — Я не хочу играть в игры. Вы постоянно ходите вокруг да около. Не сочтите за грубость, но мне это надоело, герр Гиммлер. Я требую более определённой информации. — Так я вам её и предлагаю, — он склонил голову вбок. — А правила нашей игры будут таковыми: я задаю вопрос и получаю честный ответ. Затем ваш черёд. Однако есть и своего рода запретная тема, о которой ни вы, ни я спрашивать не можете. — Что за тема и почему она запретная? — Потому что пока вы ничего не поймёте. Вы сами только что обвинили меня в том, что я хожу вокруг да около, но не знаете моих мотивов для этого. Я просто не хочу вас запутать. Ещё меньше хочу шокировать, — он откинулся на спинку кресла. — Итак, запретная тема: текущая война. — Тогда я тоже хочу обозначить свою запретную тему, — упрямо заявил Эндрюс, хотя и уяснил, что нельзя касаться лишь темы этой войны, а вот про предыдущую, соответственно, спрашивать можно. Но тут уж было дело принципа. — А вы не можете, к сожалению. Ведь это я предложил, значит, и правила будут моими, герр Эндрюс. Так что? Вы согласны? Пускай Гиммлер и диктует условия, но эта «игра» — шанс получить хоть какие-то новые сведения, а потому им надо воспользоваться сполна. Томас уже не мог выносить своего неведения. — Ну хорошо, герр Гиммлер, — он вздохнул. — Так уж и быть, начинайте, хотя я предугадываю ваш вопрос. — В чём причины той войны? — Она разгорелась спустя пару лет после вашего… исчезновения. Спусковым крючком для начала войны стало убийство эрцгерцога Франца Фердинанда в конце июня четырнадцатого года в Сараево. Убили наследника Австро-Венгерского престола… Но да, это всего лишь повод. Глупо считать, что война разгорелась только из-за этого. — Но кто его убил?.. — Сербский студент-националист. Но это была всего лишь та искра, которая зажгла давно подготовленный порох. Уверен, вы помните, что обстановка в Европе стремительно накалялась. Все страны соперничали друг с другом, спешно вооружались, искали союзников, увеличивали свои армии. Мировой капитал, колониальная политика, борьба за ресурсы — всё сплелось в клубок противоречий, который можно было только разрубить. Но вас наверняка интересуют взаимоотношения между Великобританией и Германией. Имеете ли вы представление, какую политику Великобритания вела по отношению к Германии в предвоенные годы? Это мой вопрос. — Что ж… — Томас призадумался. — Я знаю, что было много торговых и прочих экономических разногласий… Наверняка сыграла свою роль и экспансия Германии в Восточную и Юго-Западную Африку. Ко всему, шли активные приготовления британского военно-морского флота на случай агрессии. — Вы правы, герр Эндрюс. Германия перед войной уже обгоняла Британию в промышленном производстве. Такое нельзя было прощать, — на лице Гиммлера возникла скупая усмешка. — Кроме того, Великобритания была решительно настроена блокировать все усилия Германии по установлению торговых связей с разбросанными по всему свету британскими колониями и полуколониями. — Помнится, герр Гиммлер, как раз касаемо флота Британия выдвинула довольно миротворческие условия. Пусть и невыгодные для Германии. Однако условия Германии так же не отличались выгодой. Но ведь не зря войну назвали «мировой». Это значит, что в конфликт были втянуты многие страны. Какие именно и кто чьим стал союзником? — Российская империя, Франция, Италия, Греция, Австро-Венгрия, Польша, Сербия, Болгария, Румыния, Османская империя, — перечислил Гиммлер. — Это — главные игроки; на самом же деле в войне было задействовано более трёх десятков стран. И все они вспомнили старые обиды, возжелали вернуть утраченные земли, а лучше обрести новые. Да и без исторических мифологем тут не обошлось: греки, к примеру, вспомнили о своём стремлении к великой идее, то есть — к воссозданию Византии. — Больше тридцати стран! — охнул Томас. — С началом войны, похоже, открылся самый что ни на есть ящик Пандоры… — И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч, — процитировал рейхсфюрер. — Должен вам сказать, герр Эндрюс, германское руководство никак не ожидало, что Британия действительно вступит в войну. В особенности кайзер. Он до последнего дня не верил в подобное развитие событий, ведь он приложил все усилия, чтобы не допустить столь масштабного столкновения… Вы наверняка застали очередной скачок антинемецкой пропаганды в британских газетах. Тысяча девятьсот восьмой год, если память мне не изменяет. Тогда кайзер написал письмо британскому военно-морскому министру с разъяснениями по поводу германской политики в отношении флота. А британская сторона расценила это письмо как… акт вмешательства в свои внутренние дела. — Нет, герр Гиммлер, к сожалению, этого не припомню… Мой мозг тогда был очень занят иными проблемами. — Да-да, — полуулыбнулся рейхсфюрер. — Что за проблемы у вас тогда возникли? — Разрабатывался проект «Олимпика». Ещё свадьба, свадебное путешествие… — Томас замялся. И вновь осознал, как мало нужно для счастья и сколь скоротечны его мгновения. В тот момент он вовсе не думал ни о немецкой флотской политике, ни о возможной войне, ни о кайзере. — Понимаю, — задумчиво отозвался Гиммлер. — Однако вернёмся к причинам войны… У вас найдутся ещё мысли по этому поводу? — Ну, герр Гиммлер, возьмём хотя бы действия кайзера Вильгельма, направленные против правящих домов Великобритании и Российской империи. Военно-морская гонка была начата руками кайзера, и было бы странно, если бы Великобритания принялась вести политику умиротворения в ущерб самой же себе. Военный министр Холден за отказ от усиления германского флота предложил Германии колониальные уступки в Африке, а ещё помощь в финансировании Багдадской железной дороги, вы этого не помните? — Помню. Теперь я задаю вопрос, — усмешка скользнула по его лицу. — Вы затронули события февраля двенадцатого года, который лично для вас минул не так давно. Но знаете ли вы о их развитии? Да, Томас знал: они обсуждали это с лордом Пирри, который, стоит сказать, был весьма сведущим в истории и политике человеком. — Когда британские специалисты изучили планы германского морского строительства, — Томас поджал губы, — они были поражены их размахом. Вроде как в марте британское правительство внесло в парламент законопроект о постройке двух военных кораблей в ответ на каждый корабль, строящийся в Германии. Об этом рейхсканцлера ранее предупреждал Холден. Скорее всего, после переговоры были свёрнуты в отсутствие соглашения, верно? — Да, всё так. Но знакомы ли вы с принципом «Двухдержавного стандарта»? Когда Германия начала развивать свой флот, она не имела цели догнать Великобританию. Но стоило «двухдержавному» соотношению нарушиться — тут же поднялся шум об ущемлении британских интересов: «два британских киля против одного немецкого». «Владычица морей» не могла спать спокойно, не имея хотя бы двукратного преимущества перед немецким флотом, — и рейхсфюрер коротко хохотнул. — Вы, герр Эндрюс, упомянули невыгодные условия. Однако даже в самом благоприятном случае флот Германии составлял бы всего две трети от британского. Но Британии и такое неравенство показалось неприемлемым. Томасу нечего было на это ответить, потому он просто выжидающе смотрел на Гиммлера. — Так вот, о тех переговорах… Да, они прервались. Иначе и не могло быть. Противниками договора с Германией выступали король Георг, премьер-министр Асквит и министр иностранных дел Грэй. Кроме того, их решение поддерживало Адмиралтейство, а именно адмирал Фишер и морской министр Черчилль. В особенности, Черчилль… он изначально был за обострение конфликта и буквально вынюхивал наилучшие пути, ведущие к войне. Так что, в конце двенадцатого года агитаторы носили по улицам Лондона плакаты со сравнением количества британских и германских дредноутов — готовых, строящихся и даже планируемых. Ожидалось, что через три года во флоте Британии будет тридцать шесть дредноутов против тридцати трёх или тридцати шести кораблей Тройственного союза. Неплохо получилось у Великобритании выстроить пропагандистскую схему на факте сорванных переговоров, как считаете? — Германия поступила бы аналогично, — сдержанно парировал Томас. — То есть, при любом раскладе война бы началась..? — Обстановка была слишком накалена, — он отбил ритм пальцами по столешнице. — Когда в августе четырнадцатого года германский посол в Бельгии обратился к министру иностранных дел Давиньону с просьбой разрешить нашей армии пройти через их территории, то получил резкий отказ. Но войска кайзера всё равно ступили на землю Бельгии, а через два дня Великобритания, являясь гарантом независимости Бельгии, объявила войну. Очень уж любит ваше «Островное содружество» первым объявлять о начале военных конфликтов, не находите? Вполне вероятно, что Гиммлер перетасовывал факты, но и судить об этом было трудно… Томас искренне не знал, как это комментировать, о чём, собственно, и сообщил. — Из-за того, что вы не можете это прокомментировать, герр Эндрюс, мы переходим к следующей теме и причины мировой войны не затрагиваем. Ну ничего, у вас ещё будет много времени обо всём поразмыслить, а фрау Мюер или группенфюрер фон Мольтке помогут вам разобраться в нюансах. Вы согласны? — Да, — глухо откликнулся Эндрюс, — спасибо. — Ваша очередь задавать вопрос — напомнил ему Гиммлер. — Скажите, пожалуйста, — со вздохом начал Томас, — с какой целью потопили «Лузитанию»? Ведь всем должно было быть известно, что это не военное судно. — Всё не так просто, герр Эндрюс. Как вам наверняка известно, многие пассажирские лайнеры входили в военно-морской резерв Великобритании. Да, это было ему известно. Лайнеры класса «Олимпик» тоже в него входили. Но, надо признаться, Томас никогда и подумать не мог, что эти суда будут участвовать в каких бы то ни было боевых действиях. — Не стану отрицать, германские подводные лодки усиленно кружили вокруг побережья Великобритании. Это война, что поделать, — Гиммлер немного отхлебнул из своего бокала и продолжил: — Так вот, «Лузитания», как, впрочем, и «Мавритания», значилась в списках германского генштаба в качестве вспомогательного крейсера. Оба этих лайнера ведь и строились с привлечением субсидии от британского Адмиралтейства. — Боже, ну какой из «Лузитании» крейсер… — пробормотал Томас, однако, фон Мольтке и Гиммлер его прекрасно расслышали. — Вспомогательный, как я уже сказал, герр Эндрюс. «Мавритания», например, была реквизирована Адмиралтейством и использовалась как вооруженный вспомогательный крейсер. — И «Лузитания» тоже стала… крейсером? — Нет, она не была реквизирована и продолжала совершать рейсы через Атлантику. — То есть, она всё-таки оставалась гражданским судном? — Да. Однако послушайте дальше, — Гиммлер жестом остановил уже собиравшегося разразиться гневной репликой Томаса. — Акватория вокруг Британских островов была официально объявлена Германией военной зоной. — Что это значит? — В этой зоне все суда Великобритании и её союзников могли быть уничтожены без предупреждения… Тише-тише, герр Эндрюс, спокойно! — Гиммлер заметил, что пальцы Томаса так крепко сжали бокал, что тот мог разлететься вдребезги. — Это был ответный шаг. Несколькими месяцами ранее Британия объявила военной зоной Северное море и начала морскую блокаду Германии. — А команда, пассажиры… они знали об этом? — Да. Более того, за несколько дней до последнего рейса германское посольство в США выпустило предупреждение, что все путешествующие действуют на свой страх и риск. Что особенно занятно, «Кунард Лайн» поместила это предупреждение на свою рекламную листовку «Лузитании», — Гиммлер покачал головой. Ну, тут всё было очевидно, по крайней мере, для Томаса. «Кунард» просто пыталась заранее снять с себя ответственность за возможные последствия, переложив её на пассажиров… — И никто не отказался от поездки, герр Гиммлер? — Нет, герр Эндрюс, никто не сдал билеты. А как бы вы поступили на их месте? Томас тяжело вздохнул. Отказался бы он сам от перехода через Атлантику при таких условиях? Ответа у него не было; Гиммлер же смотрел выжидающе. — Я не знаю… Наверное, зависит от причины поездки, — наконец, тихо вымолвил Томас. — А за подводными лодками не было никакого… наблюдения? — Было, конечно, — немедленно ответил Гиммлер. — Перехваты радиосообщений, их расшифровка… Но информация об этом предоставлялась только Черчиллю и высшим должностным лицам Адмиралтейства, а они не передавали её дальше. Остальные довольствовались только данными от кораблей, непосредственно наблюдавших субмарины. Бред какой-то. Зачем тогда эти данные собирали, если ими не пользовались? Томас был в замешательстве. — Но почему не передавали? — Я не знаю, герр Эндрюс. Ничего не могу сказать по этому поводу. Зато могу сказать, что обычно в опасном районе организовывали эскорты для судов, но в этот раз Черчилль решил не давать «Лузитании» никакого сопровождения. Когда его позже спросили об этом в парламенте — он ответил: «торговым судам надлежит заботиться самим о себе». — И всё же… командир подлодки видел, что это «Лузитания», и всё равно выпустил торпеду? — Скорее всего, он просто не знал, что судно по-прежнему перевозит пассажиров, а не используется Адмиралтейством, — развёл руками рейхсфюрер. — В Германии тоже далеко не везде царил порядок. Задумавшись, Томас поглядел вверх и уставился отсутствующим взглядом в картину напротив, — как раз с маринистским сюжетом, — к которой взметнулись три кольца дыма, выпущенные закурившим сигарету Гиммлером. — Да, подлодка всё-таки выпустила торпеду. Одну торпеду, — продолжил рейхсфюрер. — Но как вы, судя по всему, уже успели узнать, взрывов было два. — Я прочитал про второй взрыв, — Томас кивнул. — В той книге написано, что причины его до сих пор неясны. — Вот именно. Судя по всему, сдетонировали некоторые… предметы, которых на гражданском судне не должно было быть, — хмыкнул Гиммлер. — Тем не менее, Черчилль сразу заявил о двух торпедах. Более того, тем свидетелям, которые утверждали, что торпеда была одна, под давлением Адмиралтейства не дали выступить на суде. А перед самым расследованием вообще было запрещено собирать и обнародовать — в любых целях — информацию о перевозке боеприпасов. Затем Адмиралтейство обвинило капитана «Лузитании» в некомпетентности, подлости и чуть ли не связях с Германией. Сам Черчилль писал: «необходимо преследовать капитана Тёрнера безостановочно». Но в суде капитан был оправдан. Эндрюса передёрнуло. Как всё это мерзко… — Полагаю, Черчилль был недоволен оправданием капитана, — усмехнулся Гиммлер. — Зато был доволен всем остальным. — Не понимаю, о чём вы, герр Гиммлер, — Томас посмотрел на него с удивлением. — Черчилль был доволен гибелью «Лузитании». Да-да, именно так. Он этого и не скрывал. Говорил, что это «важнейшее и благоприятное для стран Антанты событие», и использовал его по полной, чтобы показать всех немцев кровожадными варварами, в том числе — устраивал разные фальсификации… Надеюсь, я ответил на ваш вопрос об участии «Лузитании» в военных событиях, герр Эндрюс, и мы можем перейти к какой-нибудь другой теме, — рейхсфюрер внимательно посмотрел на него. — Да, герр Гиммлер, спасибо вам, — Томас действительно был благодарен ему за все эти подробности. — Но прежде могу я ещё кое о чём спросить?.. — Дорогой герр Эндрюс, вы и так уже явно задолжали мне множество вопросов, — засмеялся Гиммлер. — Но ладно, спрашивайте. — Скажите, а что потом стало с Черчиллем? — О-о! С ним всё в полном порядке. Он теперь премьер-министр Великобритании, — хитро сощурив глаза, ответил рейхсфюрер. — Ясно… — глухо откликнулся Эндрюс, но через миг снова подобрался. — Герр Гиммлер, вы же наверняка не связаны с судостроением напрямую. Зачем тогда вам я? — Напрямую — нет, не связан. А зачем мне вы… — он провёл по нижней губе и загадочно улыбнулся. — Вы уверены, что мне стоит озвучить свои планы? — Извольте, герр Гиммлер. — Вы догадались, что нашему флоту нужны корабли. Авианесущие. Как и догадались о том, к чему вас готовят. — Вы уж извините, но я не буду строить никакого рода вооружение, тем более, во время военных действий. — Герр Эндрюс, мы в тот раз выяснили, что оружие авианесущего судна — его самолёты. Вас же никто не заставляет строить самолёты. Да и в целом, вас пока что никто не заставляет ничего строить. — Но почему я? — Потому что я не сомневаюсь в ваших способностях и интеллекте, — Гиммлер наклонил голову и выразительно поглядел на него глазами, почти синими в полумраке гостиной. — Однако тут вынужден прерваться и прервать вас, потому как мы опасно близки к нарушению единственного установленного мною правила в этой игре. Томас сжал кулаки под столом в бессильной ярости: его очередной раз обводят вокруг пальца, а он лишён всякой возможности этому воспротивиться! — А материалы по поводу перемещений во времени, герр Гиммлер? — Если бы всё было собрано — они сейчас были бы перед вами, герр Эндрюс. Информация собирается и тщательно проверяется не один месяц. Но слишком много вопросов, так что, теперь мой черёд, — он сцепил руки перед собой. — Расскажите-ка мне, герр Эндрюс, о причинах ухода Маркуса Мюера с вашей верфи? — Не представляю, зачем вам это нужно, — ошарашено проговорил Эндрюс. — И разглашать эту историю я не в праве. — Поверьте, никто о ней не узнает, кроме меня и группенфюрера фон Мольтке, — Гиммлер поправил очки. — А мы с ним не из болтливых. — Простите, но я не могу. Это — малоприятная история, и я, будучи джентльменом, не желаю даже повторять её вслух. — Герр Эндрюс, это весьма благородно, но, видите ли, какая здесь ситуация… — протянул рейхсфюрер. — Я давно сотрудничаю с ним, и он редко меня подводил, но я, будучи главой определённого ведомства, не могу простить себе, что до сих пор не знаю важную подробность из жизни доктора Мюера, а это нонсенс. И никто не знает. Кроме вас и непосредственно Мюера. Я в плане информации очень педантичен, понимаете, герр Эндрюс? — Я понимаю. Но вынужден вам отказать. — Вы ведь тоже — управленец. И очень хороший управленец. Полагаю, вы уволили его с верфи, хотя мне он говорил, что хотел уйти первым. Это правда? — Я уволил его за серьёзный проступок. И считаю, что поступил, несомненно, справедливо. — Ну же, раскройте мне этот секрет, герр Эндрюс. Напомню, что вы задолжали очень и очень много ответов. Это уже нечестно, — Гиммлер слегка ухмыльнулся. — Так что за проступок, герр Эндрюс? А что ему, собственно, грозит, если он так и останется в должниках в этой «игре»? Но ведь Гиммлер сам оповестил, что давненько сотрудничает с Мюером… Проступок, совершённый Мюером, в данных реалиях произошёл очень давно, но, разумеется, Маркус не забыл об этом, раз уж до сих пор «частенько припоминает» Томаса. В тот день двери верфи «Харланд энд Вольф» для Маркуса закрылись навсегда. Томас помнил произошедшее в мельчайших подробностях… Честно ли будет рассказать об этом Гиммлеру? Рейхсфюрер ведь пытается манипулировать Эндрюсом, хотя, надо признать, вполне удовлетворяет его любопытство. Поведать ему эту историю, чтобы установить доверительные отношения? Не слишком ли прагматично со стороны Эндрюса? А хотя к чёрту. Мюер тогда окончательно разочаровал Томаса. И, судя по всему, ещё потом жаловался. Теперь и вовсе стал прихвостнем немцев — его вон, и за дверь выставляют, а он безропотно повинуется. В любом случае, Мюер сделал свой выбор уже давно. А нынче Томас сделал свой: он обо всём расскажет, хоть тот случай и отвратителен. Фридрих подлил ему вина, Томас залпом осушил бокал; в его сознании чётко всплыли образы минувшего, и он начал говорить… В тот день Эндрюс был на взводе: «Олимпик» вот-вот должен был прибыть на ремонт после столкновения с крейсером «Хоук». По пути в кабинет, помнится, его окликнул офис-менеджер Эдди Хэттон. Томас вовсе не был настроен вести беседы, однако, Эдди, друг которого служил в полиции, оповестил, что у него есть важные сведения о Марке Мюире… Во время рассказа Эдди молча слушавший Томас всё сильнее хмурился и мрачнел. Всё-таки его недоверие к Марку — или Маркусу? — возникло не на пустом месте. Что-то в нём всегда настораживало… Впрочем, быть католиком или представляться не своим истинным именем — не преступление. А вот скрыть всё это, солгать в анкете при приёме на работу и потом врать лично ему, Томасу, и лорду Пирри — это в высшей степени нехорошо. Тем не менее, Эндрюс настоятельно попросил, чтобы Хэттон никому ничего не рассказывал — сперва необходимо было переговорить с самим Маркусом. Томас решил не откладывать это дело в долгий ящик, и они с Эдди отправились в лабораторию Мюира. А уже у дверей услышали женские крики и призывы о помощи… Оба бросились внутрь и увидели лежащую на полу молоденькую копировальщицу Софию Сильвестри, буквально придавленную Мюиром-Мэлоуном, который уже задрал её юбку. Томас прекрасно знал, что «доктор Мюир» увивается за этой милой и доброй девушкой, видел, что ей самой это нравится, однако, она всегда была сдержанной. А сейчас София брыкалась, плакала, пыталась вырваться, но её противник был гораздо сильнее… Кажется, всё-таки за пределы симпатии её чувства не выходили, а Марк решил, что вправе форсировать события. Рявкнув на Мюира так, что зазвенели колбы на столах, Томас вцепился в ворот его рубашки. Тут же подскочил и здоровенный Эдди, который поднял Маркуса и отбросил прочь от судорожно оправляющей юбку Софии. Она была перепугана до смерти, и Эндрюс аккуратно помог ей подняться, а затем и она прижалась к его плечу. В жизни Томас никого не проклинал! А тут… Дрожь её была такой крупной, что Томас в эту секунду готов был проклясть Мюира за то, что он собирался сотворить с бедной девушкой. Эндрюс заверил её, что никто больше, кроме лорда Пирри — и то без подробностей — о случившемся не узнает, что её имя не станет опозоренным, а также поклялся, что к концу дня и ноги «доктора Мюира» на верфи не будет. И Эндрюс выполнил свою клятву. Когда Мюира с синяком под глазом — Эдди всё-таки не удержался — приволокли к дяде Уильяму, Маркус ещё пытался отнекиваться, верещал, что она сама была не против, что он ни в чём не виноват… Как всегда. Лорд Пирри хотел вышвырнуть его с верфи без рекомендации, но Томас сжалился и настоял на обратном. Позже до него дошёл слух, что «доктор Мюир» вернулся в Адмиралтейство… Замолчав на несколько мгновений, Томас поморщился: — На кой вам вообще сдался этот Мюер, герр Гиммлер? — Он исполнителен. Быстро находит необходимую информацию. Неплохой администратор. Ко всему прочему, он — муж Ингрид Мюер, — Гиммлер тоже поморщился; некоторая досада мелькнула на его и без того нахмурившемся лице. — Но то, что вы мне рассказали… Да уж. Мюера не назовёшь хладнокровным, но чтоб такое… — Будьте добры, не посвящайте в это фрау Мюер, — осторожно попросил Томас. — А в чём дело? Вы полагаете, что она в неведении? — Я в этом уверен и не хотел бы, чтобы она расстраивалась. Узнать подобное о собственном муже, да ещё и не из первых уст… Полагаю, это действительно неприятно. Я и без того чувствую, что поступил неправильно по отношению к Мюеру, разгласив эту тайну. — Всё вы сделали правильно, герр Эндрюс. Но фрау Мюер не узнает. Я тоже не желаю её огорчать. Томас вновь принялся за вино и углубился в свои мысли. Гиммлер и фон Мольтке закурили по сигаре; предложили Эндрюсу, но тот отказался. — Не курите? — поинтересовался Гиммлер. — Раз в пару лет бывает, — он пожал плечами. — Зимой. — Отчего именно зимой? — Честно говоря, не имею ни малейшего представления, — смешок вырвался из груди, губы вновь похолодились хрусталём бокала, а взгляд упал на фуражку рейхсфюрера. — Скажите, пожалуйста, почему череп вместо привычной кокарды? — Это «Totenkopf», — пояснил фон Мольтке. — «Мёртвая голова». — Жутковато. — Вы неправы, — возразил Гиммлер в ответ. — «Мёртвая голова» символизирует справедливое возмездие. Олицетворяет бесстрашие перед лицом смерти, а также является от неё оберегом. Символы вообще обладают очень мощной энергией. Вы не замечали, герр Эндрюс, что мы буквально окружены символами? Буквы, цифры, всяческие узоры… — Произносимые нами слова тоже, получается, символы, — предположил Эндрюс. — Согласен. И они тоже — энергия. Поэтому всё, что мы пишем, говорим, в целом, делаем… должно иметь смысл и наполнять изнутри. Помните, мы обсуждали смысл жизни? Как же ему не существовать, если смысл сам окружает нас? Не забывайте об этом, герр Эндрюс. Тут Томас припомнил полное звание Гиммлера — «рейхсфюрер СС». А ведь месяц назад Эндрюс даже не удосужился ничего уточнить! Хотя тогда он пребывал в некой прострации от всего произошедшего… Прежние догадки о причастности этого человека к управлению внутренней разведкой всплыли в уме. — Герр Гиммлер, не могли бы вы пояснить, что такое «СС»? — Томас хотел было податься вперёд, но внезапно почувствовал, что этот разговор предельно вымотал его. Сил хватило лишь на то, чтобы окончательно прильнуть к спинке кресла. — Одна из структур правящей партии, герр Эндрюс. — И вы её, выходит, возглавляете? — Именно так, — Гиммлер густо выпустил дым, и Томас пресёк свой порыв помахать рукой, чтобы развеять его. — Ваша деятельность связана с разведкой? — Schutzstaffel, герр Эндрюс, не просто связана с разведкой. Это — объединённая служба полиции — криминальной, политической и пограничной, а также внутренней, внешней разведки и контрразведки Рейха, — он поднёс сигару к губам. Дьявол! Хотя это было весьма и весьма ожидаемо… Но всё равно появилось ощущение полнейшей безнадёжности. Усталость надавила на плечи, а голова закружилась так, что Томас сжал подлокотники кресла. — Уяснил. Но давайте вернёмся к рассуждениям по поводу пород птиц, — Эндрюс вымученно улыбнулся. — И то верно, — рейхсфюрер вполне доброжелательно рассмеялся. — Но вам явно стоит отдохнуть. Прощаясь, Гиммлер попросил не провожать, а потому Томас, поблагодарив, отправился прямиком в спальню. Машинально приняв ванну и аккуратно расправив постель, он улёгся на простыни и тотчас же провалился в сон без сновидений. На утро он чувствовал себя не сильно бодрым, и приехавшая Ингрид, которая за завтраком заметила его состояние, потянула за собой — и на улицу. Открыв автомобиль, она сделала пригласительный жесть рукой. — Gehen wir, Thomas!