***
В голове звенело от вопроса: что, во имя всего святого, он творит? Но фрау Мюер целовала настойчиво и так искусно, она была столь близко, что его тело предательски ответило на эту близость. — Фрау Мюер… — хрипло выдохнул он прямо в её рот. — Мы не можем… Она, на секунду разорвав поцелуй, схватилась одной рукой за спинку стула позади его плеча, а другой задрала юбку, чтобы в следующий миг буквально оседлать его, и Томас окончательно потерял контроль. — Ингрид, — опалив своим дыханием его ухо, поправила она, а затем прильнула к лихорадочно бьющейся жилке на его шее. И всё померкло. Всё его прошлое — вместе с Хелен. Все догадки о будущем. Как и осознание факта, что на коленях у него сейчас сидит замужняя дама. Абсолютно всё ушло на второй план. Осталось лишь это желание и фрау Мюер, пальчики которой уже принялись развязывать его галстук. Шумно выдохнув, Томас схватил её за талию и прижал к себе — да так резко, что стул под ними пошатнулся. Из её груди вырвалось протяжное «м-м-м», она ухмыльнулась и обвила шею Томаса, вновь обрушиваясь на его губы поцелуем. Ингрид стала расстёгивать свою блузку, но Томас мягко отвёл её запястья. Повинуясь его пальцам, пуговицы выходили из петель, и, наконец, блузка её скользнула к локтям. Перед его глазами оказались кружева, прикрывающие её грудь, и выразительные ключицы, которые он тотчас начал осыпать поцелуями. Не сдержавшись, он провёл губами и по кружевам, а фрау Мюер поощрительно запуталась пальцами в его волосах. Решив, что пути назад в любом случае нет, а со стула, точнее, вместе с ним они рано или поздно рухнут, Томас, погладив стройные бёдра, приподнял её и сам поднялся. — Что такое? — Ингрид чуть пошатнулась и вцепилась в его плечи. — Не здесь. — На диван? — Фрау Брандт, — переведя дыхание, коротко пояснил Эндрюс. — В спальню. Схватив его за руку и придерживая края блузки, она чуть ли не бегом направилась вон из библиотеки. Они проследовали коридором, замерли посреди лестницы, где Ингрид впечатала Томаса в стену, а её губы впечатались в его. Вожделение просто захлестнуло его, и Ингрид это чувствовала, а потому сама отпрянула, продолжив путь в спальню. Передышка длилась ровно столько, чтобы запереть дверь. Ингрид скинула блузку, туфли и плавной поступью направилась к нему. — Может, включим торшер? — она сверкнула глазами в темноте, нарушаемой отблесками света уличных фонарей за окнами. — Нет времени, — Томас в один шаг оказался рядом и увлёк на кровать. Когда он стянул с неё юбку, то на миг замер, с удивлением рассматривая те элементы одежды, которые остались на Ингрид. О да, этой одежды было намного меньше, чем приличествовало дамам в его время. На ногах — чулки, сделанные из неизвестного ему полупрозрачного приятного на ощупь материала, с оборками наверху. Подвязки, выделяющиеся тёмными полосками на совсем белой коже, соединяли чулки с поясом на талии. Все остальное выглядело столь открытым и при этом изящным, что Томас на миг сомкнул веки. А ведь о корсете он даже не вспомнил — ни когда расстегнул её блузку, ни до этого, за все их встречи. Конечно, нынешние наряды явно не для корсета, и это прекрасно. Корсет — сущее мучение... и для мужчины тоже. А тут всё оказалось настолько просто, что Томас даже приглушённо рассмеялся. Такое женское бельё показалось ему самым приятным сюрпризом тысяча девятьсот сорокового года! — Что тебя развеселило, Томас? — Секрет, — Эндрюс облокотился о матрас по обе стороны от её головы. — Ах, секрет, значит? — усмешка скользнула по лицу, и Ингрид, обхватив Томаса за плечи, перевернула его и оказалась сверху. — Ты — мой ученик, так что будь послушным. — Конечно-конечно, Frau Lehrerin, — Эндрюс завёл руки за голову, как бы сдаваясь. — Я лишь спешу оповестить, что наши занятия нравятся мне всё больше. — Ох, замолчи! — теперь рассмеялась она и, схватившись за его жилет, потянула на себя. С пуговицами и самого жилета, и рубашки Ингрид расправилась очень ловко, а затем помогла Томасу избавить и себя от оставшейся одежды, ведь он всё-таки остерегался что-то ненароком порвать. Пряжка ремня сверкнула в полутьме, когда Ингрид откинула тот на пол и завозилась с ширинкой. Грудь Томаса вздымалась, и он запрокинул голову, когда Ингрид, окончательно избавив его от одежды, прикоснулась к нему… Не выдержав, Томас подмял её под себя, она же согнула ноги и потянулась за очередным поцелуем. Он бы, конечно, и подразнил её, но… не мог больше терпеть. Её стон был пойман его губами. Ингрид иногда отворачивалась, рвано дыша, что-то хаотично бормотала, а потом стала двигаться навстречу. Томасу стало очень, очень хорошо. Во время очередного поцелуя Ингрид задвигалась более требовательно, и он уже не был способен сдерживать себя. — Ну же! — почти прошипела она, царапая его спину. А он лишь уткнулся носом в её влажный висок и стиснул зубы, чтобы приглушить свой собственный стон. Они долго лежали рядом в попытках отдышаться, и Эндрюс задумался, что бы такое сказать… Но ничего в голову не шло. Зато хотелось спать. — Тебе надо в ванную? — уточнил он. — После тебя, — лениво отозвалась она. Тем не менее, когда он, закутавшийся в халат, вернулся — Ингрид уже спала, завернувшись в покрывало. Он тихонько позвал её, но она лишь приоткрыла один глаз. Сонливость Эндрюса как рукой сняло. Нет, он не должен спать с ней в одной кровати… До женитьбы Томас засыпал лишь с одной девушкой, в которую в юности был влюблён. — Может, тебя довезти до дома? — предложил он, вспомнив, что её автомобиль стоит во дворе. — Как ты это представляешь? — она подавила зевок. И вправду, абсурдно… Как бы он управился с её автомобилем? Тем более, не имея ни малейшего понятия, куда ехать. И как бы он вернулся? Или оставаться в одном доме с Мюером? Нет уж. — Перенести в другую спальню? Отрицательно замотав головой, Ингрид обняла одну из подушек и вновь провалилась в сон. Вздохнув, Томас улёгся на самом краю постели и укрылся одеялом. Не успел он поймать хоть одну мысль — всё же уснул. А утром сон отступал медленно, словно отлив, волны которого всё ещё стремились смыть как можно больше песка с берега. Эндрюс распахнул глаза, увидел перед собой паркет и перекатился на спину. Вот откуда взялось это головокружение, будто его вправду покачивало на воде — он просто чуть было не свалился с постели. Рука его сама собой опустилась на другую половину кровати, и только тогда Томас повернул голову. Никого рядом с ним не было, и всё равно вчерашняя ночь промелькнула яркими выплесками, которые сложились в единую картину событий. Он провёл ночь с фрау Мюер. Во всех смыслах. Глубоко вдохнув, Эндрюс провёл ладонью по лицу и, приподнявшись, свесил ноги с кровати. Как он мог поддаться этой страсти? Мало того, что он женат, так и Ингрид замужем! Или она была права: де-факто, не женат он вовсе… уже. А Хелен, кажется, вполне себе счастлива с Харландом, иначе вряд ли нарожала бы столько детей. Если бы она не считала его, Томаса, погибшим, если бы с «Титаником», как и с ним, всё было бы хорошо, то были бы они столь же счастливы вместе спустя годы? Что же сам Мюер? Догадывался ли он, что его жена могла пойти на такое? И вообще… была ли у фрау Мюер интрижка с кем-то ещё? Нет, Томас не был столь слеп, чтобы не подмечать, что порой люди не были верны друг другу, но… Воистину, — цитируя достопочтенную бабушку, — о времена, о нравы! И эти времена вкупе с этими нравами внезапно нахлынули на самого Эндрюса, подчинив своей воле… Не то чтобы он испытывал стыд — нет. Он прекрасно осознавал, что изменилось абсолютно всё. Что ничего прежним не станет. Что нет сейчас с ним Хелен, именно его Хелен. Что она прямо сейчас с другим, а, возможно, и с детьми от этого… другого. Томас покрутил обручальное кольцо на пальце и скорбно скривил губы. Нет, если уж он начнёт терзать себя ещё и раздумьями по поводу произошедшего накануне — точно свихнётся. И так в этот непростой момент он не мог взять в толк, как именно поступать — не только с фрау Мюер, но и со всем остальным. Взглянув на часы в противоположном углу комнаты, Томас поднялся и направился приводить себя в порядок. Поди и мысли тоже в порядок придут. И всё же ироничным стало то, что Эндрюса так рьяно захотела жена Мюера. Да и что происходит между этими двумя? Ингрид, что очевидно, намного младше своего мужа… Сам Мюер явно старался молодиться, и вряд ли только лишь ради неё, ведь он всегда очень трепетно относился к самому себе. Хотя что Эндрюсу до этого? Ингрид сама запрыгнула на него — он поводов не давал. По крайней мере, он надеялся, что не давал… На подходе к столовой Томас уловил доносящиеся оттуда голоса. Ингрид восседала рядом с фон Мольтке, который с весьма несвойственным ему смехом что-то комментировал в ответ на её рассказы. Они умолкли и оба приняли чопорный вид, когда заметили замершего в дверях Томаса. И с таким же видом поздоровались. — Доброе утро, — сдержанно проговорил Эндрюс и устроился напротив фон Мольтке, тотчас же придвинув к себе тарелку с блинами. В их продолжившуюся беседу Томас особо не вслушивался, даже учитывая то, что некоторые фразы и смог разобрать. За две недели он и правда неплохо продвинулся в изучении немецкого, что было неудивительно, учитывая рвение фрау Мюер. Но вишенкой на торте её рвения однозначно стало произошедшее между ними… — Как вы провели ночь, герр Эндрюс? — словно бы поддразнивая, спросила Ингрид, перейдя на английский. Неужто, судя по её интонациям, она играть вздумала? Или это — прикрытие? Тогда стоило бы поддержать, чтобы фон Мольтке ничего не заподозрил. Связи с замужними женщинами наверняка и сейчас не приветствуются. Как и посторонние связи женатых мужчин… Эндрюс, взяв нож, потянулся за маслом. — Весьма неспокойно, хотя я и выспался, — он намазал масло на хлеб, а затем исподлобья глянул на Ингрид. — А вы, фрау Мюер? Вы сегодня рано. — Вы вчера так вымотали меня, герр Эндрюс, — невинно обронила она и отпила чай. — И лишили всяческих сил. Взгляд Фридриха обвёл их обоих с некоторым подозрением, но Томас сумел сохранить видимость безмятежности. — Так что, после наших уроков я осталась в одной из гостевых спален, — закончила она. Дальше завтрак проходил в молчании. Фридрих ушёл первым, сославшись на то, что ему нужно работать. Ингрид почти не смотрела на Томаса, и он решил, что вчерашняя ночь ему привиделась… Но во время занятия она была строга как никогда и ещё более беспощадно лупила по пальцам, когда он неправильно записывал то или иное слово под её диктовку. Наконец, Томасу это надоело, и он выпалил: — Неужели я так разочаровал вас? — Да! Как вы пишете «sein Leben zu gеnießen»? Что за «Liben zu genissen». Что это, по-вашему, должно означать? Отложив ручку, Томас откинулся на спинку кресла. — Я про вчерашнее. Отчего вы разозлились, фрау Мюер? Я настолько плохо… себя вёл? Что-то промелькнуло на её лице, но она быстро скрыла эту эмоцию. Зелёно-голубые глаза смерили его таким взглядом, что Томас нахмурился. — Ich genoss, — она мельком улыбнулась. — Ну а теперь напиши правильно, иначе я решу, что ты не насладился жизнью. Признаться, она очень красива. И она, несомненно, умеет постоять за себя и настоять на своём. Что уж там, фрау Мюер влекла, словно фонарь — мотылька. А Эндрюс мотыльком никогда не был. Никогда… до вчерашнего вечера. Он вправду поддался. Пускай ему и было очень приятно прошлой ночью, но только липкое чувство того, что он предал жену — и неважно, что она в нынешних реалиях уже давно замужем за Харландом, пропади всё пропадом! — внезапно настигло его. В голове назойливо зазвучал и голос фон Мольтке, смешанный с голосом Гиммлера, которые уже неоднократно окрестили Томаса «добычей»! И для фрау Мюер он, видимо, такая же добыча. Ему недавно заявили, что он должен служить Рейху, а Ингрид, похоже, решила, что он и ей чем-то обязан. Сам Томас считал, что он в долгу, разве что, перед Гиммлером, который, кажется, — как бы противно это ни звучало, — взял его на содержание в этом доме. Но ничего. Вернувшись домой, он восстановит свою личность, заявит право на собственные сбережения и вернёт всё герру Гиммлеру с лихвой. Он содержал себя сам с тех пор, как начал получать заработок на верфи; жить за чужой счёт для него просто-напросто гадко! — А чем я должен насладиться? — запальчиво вопросил Томас. — Я тут словно... Да я даже не знаю, как себя обозвать! Дева на выданье? Меня кормят, одевают! Шагу не дают сделать без присмотра, слова лишнего не говорят — а вдруг что-то неподобающее узнаю… И если вы, фрау Мюер, считаете, что я буду, словно пёс, хвостом перед вами вилять — рекомендую вам вспомнить, что хвоста у меня нет! Смею предположить, ночью вы всё прощупали. Ножки кресла надрывно скрипнули, стоило Эндрюсу резко подняться. Фрау Мюер же растерялась — впервые на его памяти. — Урок завершён, — процедил он и стиснул зубы. — Передавайте привет Зигфриду. И вашему разлюбезнейшему супругу. Гляжу, с его помощью вы тоже много чему научились. Ответить она не успела — Томас стремительным шагом покинул библиотеку. Поднявшись в спальню, он сел на кровать, зарывшись пальцами в волосы, но через минуту распластался на покрывале. Ингрид сказала, что нужно принять этот мир, но он не готов. Не готов! А как тут быть готовым? Он ведь просто хочет обратно в свою прежнюю жизнь... Неужели он был обречён на всё это с того самого момента, как начал разрабатывать проект «Титаника»? Или даже раньше? Но почему?.. Тогда он приложил все свои усилия, чтобы всё было идеально. И приложит сейчас — чтобы выбраться отсюда. Уже неважно куда. Он не будет ничьей добычей. Раньше он принадлежал семье, принадлежал Хелен, но при этом не переставал принадлежать самому себе. Да, сейчас он в плену, тем не менее, Томас обязан бороться за себя. Он должен собрать все силы. И он не сдастся. Никогда, никому и ни за что. А он ведь в самом деле не сдался даже тогда, когда вода мутно застилала его глаза. Не сдался, когда, казалось бы, всё потерял. Но он не потерял себя! Принять этот мир. Понять этот мир! Никак иначе. Нет, спускаться обратно к фрау Мюер он не собирался, хотя и понимал, что это отнюдь не по-джентльменски. Но больше терпеть насмешки Томас не намерен. Незадолго до ужина он решил прогуляться по дому, но в этот раз свернул не в то крыло, где находилась библиотека, а в противоположное. Туда ему ходить — о счастье! — запрещено не было, однако, сам Томас и не стремился в иные комнаты. Да и что он там нового, собственно, увидит? Звуки, доносящиеся издалека, показались Эндрюсу смутно знакомыми — сталь встречалась со сталью. Весь превратившись в слух, Томас дошёл до дверей и замер в проёме. Фридрих фон Мольтке, облачённый в белое, фехтовал с тем самым офицером, на которого нарычала собака фрау Мюер… да и сама фрау Мюер. Насколько же выверенными были их движения! Шелест подошв по паркету был сравним с хлопаньем орлиных крыльев. Участники поединка взаправду порхали над полом, а тонкие, поблёскивающие от резких движений шпаги встречались друг с другом с гулким звоном. Прежде чем загнать противника в угол, Фридрих коротко глянул на Томаса, а затем сделал круговое движение кистью и буквально выбил шпагу из рук офицера. Так вот откуда у фон Мольтке этот шрам… Эндрюс слыхал, что у многих профессиональных фехтовальщиков имеются шрамы на лице. Джон, его брат, занимался фехтованием, но ни одного шрама так и не получил, кроме небольшого пореза на предплечье. Фон Мольтке вновь поглядел на Томаса и после кивнул офицеру. — Спасибо, Мейендорф, — разобрал Эндрюс. Отложив шпагу на консоль, офицер ушёл, а вот Томаса жестом пригласили войти в зал. Фридрих, покрутив свою шпагу, развернулся к Томасу и полюбопытствовал: — Вы занимались фехтованием? — Нет. Переступив порог, Томас оказался в этом простором зале, освещённом лучами солнца, пронизывающими большие окна. — Берите шпагу, — усмехнулся фон Мольтке. — Я покажу вам пару приёмов. Зачем? Неужто, помимо немецкого, его втянут в фехтование?.. — Шрамы мужчину украшают, — с лёгкой иронией проговорил Томас, но за шпагу всё же взялся. — Ну, можем добавить вам таких украшений, если хотите, — Фридрих коротко рассмеялся. — Лица всё же прошу не касаться, — отшутился Эндрюс, перехватив рукоятку. — Боюсь, я ещё больше померкну на вашем фоне, герр фон Мольтке, если… — Не волнуйтесь, герр Эндрюс, ваше очаровательное личико не пострадает, — со смешком прервал его фон Мольтке, а затем подобрался. — Ноги шире, правую руку на меня, а левую вверх! И показал, как это должно выглядеть, а Томас повторил. — Неплохо, Эндрюс! А теперь сделайте вид, что очень хотите проткнуть моё сердце. Или, по крайней мере, наградить меня очередным шрамом. Ну же! Рывок Томаса был почти лениво встречен шпагой Фридриха, который вновь показательно принял позу. — Вы же наверняка читали про дуэли, герр Эндрюс, — наконечник его шпаги мелькнул перед лицом. — Так реагируйте! Отпрыгнув от очередного выпада, Томас и сам удивился, что смог соединить их с Фридрихом шпаги, но в следующий миг фон Мольтке сделал такой финт, что Эндрюс никак не сумел его отразить и пошатнулся. — Шевелите ногами! Пластичнее! — скомандовал Фридрих. — Предугадывайте мои действия! — Чувствую себя рыцарем, но только в жилете и галстуке, — увернувшись от удара, Томас усмехнулся и перекинул шпагу в левую руку. — Где же мой конь? — А верхом, думаете, легче? — Фридрих пружинисто подался вперёд. — Поперечно сейчас! Не успев среагировать, Томас ощутил удар в плечо, впрочем, весьма мягкий. Герр фон Мольтке выпрямился и покачал головой. — Вы левша? — уточнил он. — Только когда правая рука устаёт. И наоборот. Изумление проскользнуло на лице фон Мольтке, но он быстро от него избавился и занял позицию. Спустя час у Томаса получалось вполне неплохо фехтовать — для первого раза, и Фридрих даже похлопал его по плечу, а затем предупредил, что ждёт к ужину. На ужин Томас явился первым, но Фридрих не заставил себя ждать. Он уже переоделся, причесался и, оправив пиджак, уселся напротив, тут же приступая к принесённому фрау Брандт бараньему жаркому. Привыкнув к молчанию, Томас и не стремился нарушать его, но неожиданно оно было прервано самим фон Мольтке: — Вы будете ещё фехтовать? — Почему бы нет. Пригубив красного вина, Эндрюс решил, что фехтование и правда станет для него отличным развлечением. По радио он переслушал уже множество произведений, содержание книг всё ещё почти не понимал, заниматься постоянной зубрёжкой не хотел, а с фрау Мюер, кажется, всё-таки поссорился. Она самолюбива и горда... Интересно, приедет ли она ещё раз или же закусит удила и спихнёт Эндрюса на кого-то другого? Повёл он себя некрасиво, но лишь в малой степени — при сложившихся обстоятельствах. Она хотя бы под «призовое право» не попадала — в отличие от него… — Вот и чудесно, — Фридрих поправил салфетку на своих коленях. — Не всё же вам над книгами корпеть. Но сегодня вы закончили весьма быстро. Всё ли у вас получается? — Получается, — Томас отрезал кусочек мяса. — Но не сегодня. — Завтра, значит, получится. Фрау Мюер не станет обижаться долго. — С чего бы ей обижаться? Светлые глаза Фридриха сверкнули пониманием. — Женщины, — он подлил себе вина. — Очаровательные создания. Вы, кстати, размышляли про Маркуса Мюера и Ингрид? — Кому-то из них точно крупно не повезло, — хмыкнул Томас, на что Фридрих даже рассмеялся. — Не нужно на неё злиться. Она — мастер своего дела и не только в плане языков. — О чём вы? — едва прожевав, переспросил Эндрюс. — Она прекрасно действует на нервы, когда есть хоть малейший повод. Но это того стоит, — Фридрих отсалютовал ему бокалом. — Ещё месяца три, и мы с вами будем свободно вести беседы на немецком. А всё же как странно… — Что именно? — Всё, связанное с вами. Вы там некие ритуалы совершали, на «Титанике»? — тон фон Мольтке прозвучал шутливо, однако, было в нём что-то… серьёзное. — Может, кто и совершал, — настороженно отозвался Томас. — Но уж точно не я. Если честно, я не хотел бы обсуждать тему «Титаника». — Понимаю, герр Эндрюс, понимаю. Мы и не будем. Но вот доктор Мюер… — А что с ним? — Он до сих пор припоминает вас. И хорошо, что припоминает... Это должно было стать для него уроком, но вот стало ли?.. Томас вспомнил, как тогда помог подняться дрожащей и всхлипывающей девушке, как она его обняла и благодарила, а потом испугалась и стала просить прощения за «фривольность»... Томас дал ей несколько выходных — с полной оплатой. А Марк Мюир-Мэлоун в тот же день покинул верфь. Рекомендацию ему всё же дали — и дядя Уильям, и сам Томас решили, что стоит дать Мюиру шанс «найти себя» в другом месте. Томасу и в голову не могло тогда прийти, что этим местом для Мюира в итоге окажется Германия. — Должно быть, меня тяжело забыть, — Томас приподнял бровь. — А вас и не забудут, — изрёк Фридрих. — Как бы то ни было. И Рейх не забудет. Снова про Рейх… Томас, конечно, догадывался: его обучают немецкому, чтобы он работал на них. Но неужели у Рейха — Великогерманского! — проблемы с квалифицированными кадрами? Эндрюс не преуменьшал свои знания и способности, но уж прямо гениальным инженером, как его однажды нарёк Фридрих, себя не мнил. А ведь был ещё и Гиммлер с его разглагольствованиями о мистических материях, о которых Томас не имел ни малейшего понятия. Возможно, в библиотеке и имелись книги, раскрывающие эту тему, но прочитать их он пока что всё равно не мог из-за незнания языка... Круг замкнулся! Хотя, похоже, он был замкнут с самого начала, с того момента, как Томас вынырнул близ «Эмдена». Ко всему прибавилась ещё и Ингрид… Но на следующий день она явилась — вместе с Зигги. А все попытки Томаса поднять «их» тему пресекались. Хотя он сам и не знал, желал ли продолжения их внезапных взаимоотношений. Не знал, хотел ли он, чтобы она на прогулке так внезапно подалась к нему и поцеловала… Поцеловала дерзко, чуть покусывая губы, но тотчас же сглаживая это шёлковыми касаниями языка. Хотел, раз ответил. Томас, положив ладони на её бёдра, прижал Ингрид к себе. Вернувшись в дом, отправились они не в библиотеку — Ингрид, приказавшая Зигфриду ждать в холле, потянула Томаса наверх. — Фрау Мюер, — покачал головой Эндрюс, когда они оказались в спальне. — А как же наше занятие? — А ты не медли — и всё успеем, — она чуть прищурилась и обвила руками его шею. Томас в жизни не шёл на поводу у страстей, но эта женщина… О, она однозначно умела заставить поддаться искушению. И он желал её, хотя после женитьбы ни разу не смотрел в сторону. Конечно, красивых женщин Эндрюс подмечал, но не более, а тут… Это не женщина — это целый смерч, который снесёт всё, что попадётся на пути. Надо же, насколько незаметно Ингрид затянула его в свои вихри, и теперь Томас уже не мог противиться ей, буквально срывающей с него одежду, не мог препятствовать этим поцелуям, которые почти колюче покрывали его кожу. Не мог не касаться красивого тела… Ингрид была стройна и высока, выше всех тех женщин, с которыми ему довелось побывать. В ней не было ни намёка на робость, а лишь уверенность и даже властность, которыми она пользовалась, впрочем, весьма умело. Она словно бы давала Эндрюсу почувствовать его силу, но при этом направляла эту силу так, чтобы всё происходило, как хочет она. И вот сейчас она была сверху и двигалась мучительно медленно, переплетя их пальцы. Томас, высвободив руки, даже сжал её бёдра в нетерпении, но она лишь ухмыльнулась, уперевшись ладонью меж его ключиц. Она игралась с ним? Хелен никогда не игралась — всё, что происходило между ними, было искренним… Снова мельком возник диссонанс от ощущения того, что Эндрюс предаёт свою жену… уже не свою жену. Когда Ингрид ускорилась — мысль о порочности его поведения тотчас растворилась в наслаждении.***
За ним всё-таки увязался Геринг. Как жаль, что они столкнулись в рейхсканцелярии, куда Гиммлер заглянул всего лишь на полчаса! Бесцеремонный и во всех смыслах необъятный Герман умудрился почти вывести Генриха из себя — за пять минут диалога! Хотя это был, скорее, монолог самого Геринга, потому что он, навязывая своё общество, собеседника как будто не слышал вовсе. По приезде к зданию Гестапо Гиммлер даже не стал ждать, пока партайгеноссе вывалится из автомобиля, а вошёл внутрь и направился к своему кабинету. Геринг же показал неожиданную для его габаритов резвость, догнав его у дверей, при всём при этом — совершенно не пряча бутылку коньяка. — Вы с ума сошли, Геринг? — чуть ли не прошипел Генрих и, оглянувшись, втолкнул Германа в кабинет. — Расслабься, Хайни, ты не в Кведлинбургском соборе, — Геринг зашёл внутрь и по-хозяйски принялся шарить по шкафам в поисках бокалов, а затем обернулся через плечо. — Что стоишь? Нахмурившись, Гиммлер уселся в своё кресло и всё же подсказал, где бокалы. Выпить захотелось, но здесь нужно быть осторожнее — Германа он явно не перепьёт, а все эти разговорчики в рейхсканцлелярии, эта напускная доброжелательность и последующие намёки «погостить» вкупе с непочатой бутылкой стали явно тревожными знаками. Но Генрих, в целом, был спокоен и поставил мысленный барьер, чтобы не ляпнуть чего лишнего. А Герман тем временем зашёл издалека, всё пытаясь ему подлить, даже предложил угоститься сигарой, однако, Гиммлер вежливо отказался, сославшись на наличие собственных. Мало ли на какие уловки пойдёт рейхсмаршал, чтобы выведать нужную ему информацию. Вообще Геринг был чрезвычайно падким на всё чужое, хотя с детства привык жить более чем хорошо. Отец его водил дружбу с самим Отто фон Бисмарком. Маленький Герман часто гостил по замкам, один из которых, средневековый Фильденштайн, выкупил год назад для поездок на охоту — видимо, детские впечатления от этого места всплыли в памяти. Он учился в элитных школах, затем с отличием закончил кадетское училище, а после — Прусскую военную академию, окончание которой отметилось поздравлением самого кайзера. Во время войны Геринг показал себя одним из самых лихих асов и был награждён двумя железными крестами и орденом Pour le Mérite. Гиммлер прекрасно помнил Германа в двадцатых годах — чертовски пробивного, экспрессивного и ещё подтянутого. Однако он, особенно после смерти первой и любимой жены Карин, начал стремительно толстеть. От морфиновой зависимости ему тогда удалось избавиться, но поговаривают, что сейчас он опять не брезгует некоторыми препаратами… И стал столь алчным, что всё поместье Каринхалл буквально утопает в роскоши — начиная от картин Клода Моне и заканчивая львицей по имени Буби. — Я слышал, ты только-только вернулся из Кведлинбурга. Что нового поведал тебе твой покровитель? — и Геринг громко захохотал. Гиммлер ничего не ответил, только мрачно покосился на него сквозь очки. — Да ладно тебе, Хайни, все свои! Или ты готов рассказывать об этом только Редеру? Иначе зачем бы он к тебе зачастил, — выдохнув клуб дыма, как бы невзначай заметил вальяжно откинувшийся на спинку стула рейхсмаршал. Вот оно что! Кто-то доложил рейхсмаршалу о визитах гросс-адмирала Редера на Принц-Альбрехт-Штрассе! Хотя проговориться про Редера мог любой, он приходил открыто, но вот осведомлён ли Геринг о причинах этих нескольких визитов? И о гениальном инженере из прошлого? Нет, рейхсмаршал никак не может быть в курсе ни того, ни другого. Гросс-адмирал совершенно точно не обсуждал планы ни с кем, кроме него, Генриха. А дело Эндрюса оставалось глубоко засекреченным, и все посвящённые будут держать рот на замке, если, конечно, им дорога их жизнь. — Заходил погостить, как и ты, — усмехнулся Гиммлер и выпил глоток коньяка. — О как! — хохотнул Геринг. — Неужто вы с ним теперь друзья? — Я ни с кем и не ссорился, — отставив бокал, Генрих чуть склонил голову набок. — Зато гросс-адмирал не в фаворе у нашего фюрера, — заговорщическим тоном протянул Герман. — И ты об этом осведомлен. Неужто, Хайни, тебя обида не отпускает, что во флот не взяли? Пытаешься наверстать упущенное? Нет, тут не было обид. Генрих действительно ещё во время прошлой войны не прошёл во флот по состоянию здоровья, но зато обнаружил иной путь. И этот путь был ему проложен самой судьбой! Однако сейчас, вовсе не будучи военным, Гиммлер прекрасно понимал, что Германия должна господствовать и в воздухе, и на море. Авианосный флот — то, что способно дать такую возможность. Геринг — идиот, раз никак не может это принять. Самовлюблённый идиот, который хочет только играть в самолётики, глазеть на скульптуры, охотиться и всё это запивать чем-то крепленым. Он недальновиден, раз не понимает, какую мощь из себя представляет слияние морских и воздушных сил. И Германии нужен для создания этого флота выдающийся морской архитектор. Человек, способный предугадывать наперёд, горящий множеством новых идей, но при этом не считающий новизну самоцелью. Перфекционист, внимательный ко всем деталям, но не забывающий целое за частностями. Прекрасный управленец, умеющий принимать решения и достигать результата. Инженер, который мог бы создать нечто новое почти с нуля, обучаясь фактически на ходу, ведь в проектировании подобных судов у Германии практически не было опыта, а те страны, у которых он был — в первую очередь, Великобритания — делиться таковым, разумеется, не собирались. Ещё, что крайне желательно, это должен быть человек, не запятнавший себя участием в интригах, ведь Гиммлер отлично знал: среди морских инженеров, проектирующих суда для Кригсмарине, шла подковёрная грызня. Все подразделения военно-морской машины Германии не могли отыскать подобного человека. Гиммлер, способствуя этим поискам, в переговорах с гросс-адмиралом перебирал всех известных германских судостроителей, благо, подробное досье на каждого из них у рейхсфюрера, конечно, имелось. Никто не казался подходящим... Где взять это идеальное существо, было совершенно непонятно. — Кто же, как не я, должен быть обо всём осведомлённым, — хмыкнул Гиммлер. — А тебя что так тревожит? У тебя же «свои конюшни» — так и управляй ими. Я тебе не мешаю. Это правда — он не мешал. Почти не мешал; просто следовал своему курсу. И, признаться, терпел неудачу, пока в прямом смысле не вынырнул из морских глубин Томас Эндрюс — создатель самого совершенного творения технической мысли своей эпохи. Ко всему прочему, он своим появлением ещё и подтвердил теории о том, что управление временем — возможно. Конечно, Эндрюс прорвался сквозь ткань времени бессознательно, но это говорит о том, что он послан сюда высшими силами и для высших целей. И то, что он попал именно в руки Гиммлера, не казалось случайностью. Томас Эндрюс послужит и Германии, и лично Гиммлеру. Он не только создаст для Рейха авианосный флот, но и поможет пролить свет на явления, выходящие за рамки обыденного. В нём должна быть эта особенная искра — раз уж сама Вселенная направила его сюда! — Редеру нужна помощь? Уж не про тот ли недостроенный авианосец речь? Как его? — Геринг сделал вид, что задумался. — «Граф Цеппелин», точно. — Я не имею никакого отношения ни к флоту, ни к военному судостроению, — развёл руками Гиммлер. — Я всего лишь стараюсь делать всё возможное для величия Германии и для нашей победы. И Редер старается. Ты, надеюсь, тоже? Мелочей не бывает, ты ведь знаешь. Мы должны объединять усилия, действовать сообща, как тогда, когда мы пришли к власти — а не стараться закапывать друг друга на радость нашим врагам. Победа не случается без веры в неё, без концентрации всех сил, без могучей воли, направленной к цели. Фюрер говорил об этом много раз, и я сейчас всего лишь повторяю его слова. Мы все должны об этом помнить, если верны нашему долгу перед Рейхом. Это то, чего ожидают от нас нация и фюрер. Ты не боишься потерять его доверие?.. — Хайни, не читай мне проповедей. Общение с курфюрстом Генрихом странно на тебе сказывается, — перебил Геринг и затушил сигару. — Герр Вольф доверяет мне, как никому. Уже и «герр Вольф»! Слышал бы его фюрер… А манипуляции и скрытые угрозы с упоминанием конфликта Редера и Гитлера, который разгорелся из-за назначения военно-морского адъютанта, не возымели над Гиммлером силы. Должно быть, Геринг, перешедший на эти банальности и панибратство по отношению к фюреру, всё же сообразил, что у Гиммлера есть козыри в рукаве, но какие именно — догадаться никак не мог. Вот и чудесно. Не Геринга это дело, раз уж он по сей день отвергает очевидное. Впрочем, вскоре Герман, едва скрывая свою злость из-за неудовлетворённого любопытства, сослался на срочные дела и ушёл. Гиммлер же задумчиво постучал пальцами по столешнице, а затем поднялся и приблизился к стеллажу с продолговатым вертикальным зеркалом. Завтра прибудет фон Мольтке с новым докладом об Эндрюсе, и тогда можно будет планировать следующие шаги. Как всё-таки своевременно и для Германии, и для самого Гиммлера появился Эндрюс... И держался он прекрасно. Чувствовался в нём внутренний стержень. Да, это само Провидение послало Генриху такой подарок в знак своей благосклонности. И он этот подарок не упустит. — Es wird schon klappen, — прошептал Генрих и отсалютовал бокалом своему отражению.