***
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер уже несколько часов подряд корпел над документами в своём кабинете на Принц-Альбрехт-Штрассе. Нужно было сделать небольшой перерыв в работе, иначе мозг отказывался функционировать, а строчки и цифры начинали беспорядочно прыгать по бумаге. Подняв очки и потерев лицо, он потянулся к телефонной трубке. — Хедвиг, принесите мне, пожалуйста, чай, — попросил он. Когда секретарша возникла в дверях, рейхсфюрер вскочил с кресла, забрал у неё поднос и плотно закрыл дверь. — Спасибо тебе, Зайчик, — он заулыбался с нескрываемой теплотой и радостью. Эти эмоции он позволял себе проявлять лишь в общении с самыми близкими. — Хайни, — Хедвиг обеспокоенно поглядела на него, — ты слишком много работаешь. Тебе нужен отдых, я же постоянно говорю... — Ничего не поделаешь, моя хорошая, — и Гиммлер поцеловал её кисть, потом мягко и почти невесомо двинулся губами выше по руке, не отрывая взгляд от улыбки, появившейся на нежных устах. — Не волнуйся за меня. Да, работы у него всегда много, и меньше не станет… Но даже несколько минут с Хедвиг были лучшим отдыхом. Вчера он снова виделся с гросс-адмиралом Редером, и они сошлись во мнении, что пора подготовить информацию по авианесущим судам для их подопечного. Её было, конечно, не так много, как хотелось бы, ведь таких данных слишком много не бывает. Однако бóльшим Германия сейчас действительно не располагала, и с теми же документами работали в соответствующих отделах Кригсмарине. Меньше всего проблем возникнет с конструкторской документацией «Графа Цеппелина». Он разрабатывался целиком и полностью в Германии, и полный комплект копий всех чертежей, спецификаций, пояснительных записок и прочего, конечно же, имеется. Ещё до войны союзные японцы, единственные из всех, согласились поделиться наработками и ознакомили со своим авианосцем «Акаги». Целая делегация немецких экспертов тогда побывала в Японии и вернулась с ценнымии сведениями, в особенности об авиационном оборудовании судна. Переводы и копии, разумеется, уже давно сделаны и будут доступны по первому требованию, как и многостраничный отчет об этой поездке, так что проблем не ожидается. В недавно захваченном Париже удалось добыть чертежи и прочую документацию недостроенного французского авианосца «Жоффр». Всё это уже перевели и скопировали, дополнительные копии тоже подготовят достаточно быстро... А вот то, что удалось узнать о новейших британских авианосцах типов «Арк Ройял» и «Илластриес»... Гиммлер не сомневался: это очень ценная информация, но как отреагирует Эндрюс на то, что явно было добыто у Великобритании шпионажем, было пока неясно. Но ничего, эту проблему можно решить. Однако в эти мгновения все его мысли были направлены на Хедвиг, пальчики которой уже выуживали пуговицы из петель его кителя. — Погоди, — он запечатлел поцелуй на её виске. — Надо запереть дверь… И он уже было направился к двери, как раздался телефонный звонок, и Гиммлер, переглянувшись с Хедвиг, снял трубку. — Доктор Мюер просит вас принять его, — услышал он голос помощницы своей секретарши. — Что, прямо сейчас? — стараясь сдержать подступивший гнев на то, что их посмели прервать, да ещё и Мюер, процедил Генрих. — Он настаивает, говорит, что это срочно. По… важному делу, иначе он бы не смел вас беспокоить — так он и передал. — Хм... Ну хорошо. Что такого срочного могло произойти в ведомстве Мюера? Святой Грааль нашёлся, что ли? Или база инопланетян в Антарктиде? Повесив трубку, Генрих приблизился к Хедвиг. — Прости, — виновато выдохнул он, тотчас улавливая огорчение, проскользнувшее на миловидном лице, обрамленном светлыми волосами. — Давай поужинаем после работы? — Да, Хайни, хорошо. Ты ведь постараешься освободиться пораньше? — она сжала его ладонь и направилась к двери, за которой, как оказалось, уже мялся Мюер. — Добрый день, рейхсфюрер. Извините, что так внезапно, — Мюер, пропустив Хедвиг, зашёл в кабинет. — Приветствую, Мюер, — Гиммлер, неодобрительно поглядев на него исподлобья, расположился в своём кресле, налил чай и отхлебнул. — Ну, рассказывайте, что у вас такого срочного. — Я... я уже как-то обращался к вам с просьбой... — неуверенно начал Маркус. — И сейчас всё-таки хотел бы... Доктор Мюер запнулся, чем, вкупе с предшествующим этому бормотанием, окончательно вывел Генриха из себя. — Мюер, вы что, ежа против шерсти рожаете? Раз у вас что-то срочное — не тяните! — он, лишившись всякого терпения, даже чуть повысил голос. — Я хотел бы встретиться с Томасом Эндрюсом, рейхсфюрер! — выпалил Маркус, видимо, собравшись с мыслями. Что? Это и есть его «срочное дело»? Гиммлер отставил чашку и потёр виски. — И ради этого вы приехали сюда с Пюклерштрассе в середине рабочего дня? — Простите, рейхсфюрер, но мне кажется, я имею право... — Мюер, мы это уже обсуждали, — выпрямившись, оборвал его Гиммлер. — Рейхсфюрер... пожалуйста... — Доктор Мюер, объясните уже, наконец, почему вы так рвётесь повидаться с Эндрюсом? Мюер замолчал и поник. — Я жду, — Гиммлер внимательно смотрел прямо ему в глаза, и от этого Маркус, слегка покраснев, потупился. Непонятно… Настолько непонятно, что стало даже интересно. А пусть он, действительно, повидается с Эндрюсом, но в присутствии группенфюрера фон Мольтке, конечно. Гиммлер снисходительно улыбнулся. Он любил узнавать чужие секреты, ведь это полезно. — Я просто… Мне всего лишь любопытно… — А мне любопытно, Мюер, готовы ли те данные, которые я запросил у вас месяц назад? Мюер приоткрыл рот, а затем закрыл, словно рыба, чем заставил Генриха поморщиться. — К сожалению, нет, рейхсфюрер… но мы делаем всё возможное, уверяю вас… просто не хватает времени… — То есть, на ваши непосредственные обязанности у вас времени не хватает, а вот докучать мне всяческими просьбами — так оно волшебным образом появляется? — Я… я поехал бы к Эндрюсу после окончания рабочего дня. Или в выходной. — Ах, ваши мысли столь сильно заняты герром Эндрюсом? — поддел Генрих. — Неужто лишь встреча с ним сподвигнет вас начать выполнять свою работу в разумный срок? — Вы правы, рейхсфюрер, — Мюер чуть поёрзал на стуле. — Встреча… разговор с ним явно поможет анализировать схожие явления. — Ладно, — Гиммлер всё-таки сменил гнев на милость. — Я разрешаю вам приехать в «Цветущий сад». Заранее оповестите Фридриха фон Мольтке. Рекомендую вам прибыть туда в одиночестве. А хотя… можете взять с собой своего заместителя или секретаршу. Может, хотя бы так порученное вам и вашим сотрудникам дело сдвинется с мёртвой точки. — Благодарю вас, рейхсфюрер! — обрадовался Мюер, но затем стушевался и кашлянул. — Я сегодня же… — В первую очередь работа, доктор Мюер, — назидательно произнёс Генрих. — Не забывайте об этом. Когда окрылённый Маркус покинул кабинет, Гиммлер откинулся на спинку кресла и задумался. Мюер ведь ненавидит Эндрюса… отчего же так хочет встретиться с ним? Но ничего, скоро тайное станет явным. Он довольно усмехнулся.***
Со дня того поединка прошла неделя. Томас и Фридрих едва пересекались. Фон Мольтке пребывал в угрюмом расположении духа и часто уезжал, так что о фехтовании пришлось на время забыть. Эндрюс терялся в догадках: он на это повлиял или у группенфюрера возникли проблемы на службе. В любом случае, в подробности он решил не вдаваться. Ингрид же уехала к родителям, и Томасу ничего не оставалось делать, кроме как в одиночестве сидеть в библиотеке и читать. Глаза замылились, клонило в сон, но он отдавал себе отчёт, что если он уляжется спать сейчас, то проснётся посреди ночи, а завтра как раз приедет Ингрид — пускай и позже обычного. — Герр Эндрюс, — раздался голос фон Мольтке, и Томас обернулся. — К вам посетители. Вздохнув, он поднялся и прошёл следом за Фридрихом в гостиную. Неужели герр Гиммлер снова решил наведаться к нему? Умеет же он выбрать время! Сегодня запас сил Эндрюса почти исчерпан, и на умственный штурм, что так любит устраивать рейхсфюрер, этих остатков однозначно не хватит. В любом случае, кто ещё мог приехать сюда? Его размышления были прерваны внезапным появлением в гостиной... Мюера! При том, в сопровождении какой-то темноволосой худощавой женщины. Вот уж нежданно-негаданно! Зачем они здесь? — С доктором Мюером вы, разумеется, знакомы, — усмехнулся фон Мольтке. — А это фройляйн Хайке Текла Вайсс, его заместитель. — Очень приятно познакомиться, фройляйн Вайсс, — встав с кресла, вежливо произнёс Томас. Насколько ему «приятно познакомиться», было заметно по губам, искривившимся в вынужденной улыбке. Черты лица этой дамы были странными — вроде как обычными, но в мимике и в выражении чёрных глаз прослеживалось нечто… отталкивающе-настораживающее. Однако в любом случае надо оставаться джентльменом. — Можно просто Текла. Мне тоже очень приятно, герр Эндрюс, — ответила она и протянула ему руку. Ладонь её, сухая и горячая, как будто бы дрогнула от соприкосновения с ладонью Томаса. Все расположились в креслах вокруг горящего камина, и только фройляйн Вайсс уселась на стул в самом тёмном углу гостиной. Повисло безмолвие, прерываемое лишь треском поленьев в очаге: неловкое со стороны Мюера и равнодушное — со стороны Томаса. — Не ожидал встретить тебя здесь, — наконец, Маркус обратился к Эндрюсу на английском. — Да ещё и живым. Скосив на него насмешливый взгляд, Томас не успел ничего ответить, потому что Фридрих тут же сделал замечание: — Доктор Мюер, говорите по-немецки, будьте любезны. — Но почему, герр фон Мольтке? — Это приказ рейхсфюрера. — Но мы трое прекрасно понимаем английский, а фройляйн Вайсс... — Доктор Мюер, вы решили нарушить приказ рейхсфюрера? — строго осадил его фон Мольтке, чем вызвал у Томаса очередную усмешку. Конечно, и сам Эндрюс вовсе не горел желанием беспрекословно выполнять все приказы рейхсфюрера, но в эту минуту ему было всё равно, на каком языке говорить, ведь появившийся у Мюера немецкий акцент резал уши. Несомненно, его и до этого нельзя было назвать мастером изящной словесности, хотя говорить он в целом умел — всё-таки образование получил хорошее. Но стало отчего-то неприятно, когда Томас услышал характерное немецкое «р» в его английской речи. Сколько же лет, интересно знать, Мюер обитает в Германии, раз обрёл свойственный иностранцам говор? — Нет-нет, как скажете, — Маркус не стал пререкаться и перешёл на немецкий. — Так о чём ты хотел со мной поговорить, Мюер? — подперев скулу пальцами, с деланной любезностью уточнил Томас. — О… — он очевидно старался придать себе как можно больше уверенности. — Обо всём. — Например? — Например — как тебе это удалось? — Что именно? — Выжить. И переместиться… сюда. — Если ты хоть немного в курсе этого дела, то знаешь, что я не имею ни малейшего понятия, — Эндрюс закинул ногу на ногу и устремил взор в камин. — Мне довелось изучить определённые документы, — Маркус пригладил щёточку усов. — Но я не верю тебе. И не представляю, почему тебе верит рейхсфюрер. Отчего он так носится с тобой. Посмотрев на него весьма мрачно, Томас чуть было не съязвил, что и сам был бы рад узнать, почему Гиммлер, как выразился Мюер, «носится» с ним. Но, в целом, рейхсфюрер уже разъяснил некоторые причины: постройка военных судов и сверхъестественное происшествие, случившееся с Эндрюсом. И подкрепил он всё это выводом по поводу высокого интеллекта Томаса… Судя по всему, Маркуса посвятили лишь в самые незначительные детали. Догадывался ли он, сколь сильно желание Томаса вырваться на волю? Или осознавал, что надежды на возвращение в Британию у Эндрюса пока что совсем призрачные? Или абсурдно решил, что Томас намерен сместить его? Иначе зачем ему было возвращаться в этот дом? Неужто по очередному «приказу рейхсфюрера»? Так герр Гиммлер во время беседы, состоявшейся совсем недавно, не мог не заметить нескрываемой неприязни Томаса к «доктору Мюеру». Нет, этот вариант отпадает: всего скорее, Мюер просто-напросто выпросил разрешение на этот визит. Впрочем, это было вполне в его духе. — Не хочешь делиться секретами? — продолжил Маркус, воспринявший молчание Томаса на свой лад. — Твоё право верить или не верить. Мне вот тоже не верится, что я встретил тебя здесь. Какими судьбами? — лёгкий сарказм прозвучал в тоне. — И это спрашиваешь ты?! — Мюер в ярости вскочил с кресла. Да так резко, что фон Мольтке чуть не подпрыгнул от неожиданности, и даже неподвижная фройляйн Вайсс, до этого изображавшая каменное изваяние, дёрнулась. — Что с тобой, Мюер? — изумился Томас. — То есть, ты забыл, как сам выгнал меня с верфи чуть ли не пинками?! И из-за чего — из-за какой-то вертихвостки, которая наверняка и раньше много раз... может, даже и с тобой... — тут он понял, что, кажется, сболтнул лишнего. Слегка прищурившийся Фридрих, нарочито растягивая слова, проговорил: — Ну что же вы замолчали, доктор Мюер? Продолжайте, пожалуйста. Мы с герром Эндрюсом внимаем. — Знаешь, Мюер, по твоей реакции даже не скажешь, что это произошло почти тридцать лет назад... — Эндрюс несколько оторопело посмотрел на него. — Точнее, для тебя почти тридцать. — Скажи правду, у тебя что-то с ней было? — сперва замявшись, Мюер сел обратно, а затем наклонился в сторону Томаса, перегнувшись через подлокотник. — Наверняка было, иначе с чего бы ты принял её сторону, а не мою? — Ты совсем с ума сошёл? — глаза Томаса округлились от столь бредовых высказываний. — Да и как я мог «принять твою сторону» после того, что увидел? — Я бы в такой ситуации поддержал тебя! Я вообще всегда старался помогать тебе! — взвился Мюер, а его интонации были буквально пропитаны откровенной обидой. — Во всём! А ты… чем ты мне за это отплатил? Фридрих многозначительно кашлянул, и Маркус решил, что, пожалуй, тему лучше сменить — это Томас понял, так как Мюер поспешно стушевался. — Так это ради тебя Гиммлер приказал мне найти в архивах все дела, как-либо связанные с перемещениями во времени? — Он это приказал? И в каких архивах? — встрепенулся Томас. — Только не делай вид, что не знаешь! Наверняка ты сам его об этом попросил! Откуда ты узнал, что у нас в «Аненербе»… — Что ты несёшь? — от растерянности он даже перешёл на английский. — Какое ещё «Аненербе»? — Не делай вид, что первый раз слышишь это название! — Мюер опять повысил голос. В конце концов Томасу это надоело. Истерик Мюира-Мэлоуна он наслушался предостаточно ещё на верфи. — Мюер, хватит уже орать! Не знаю я ни про какое «Аненербе», как и про то, какие приказы отдаёт Гиммлер кому бы то ни было, включая тебя! Тяжело дышащий Мюер замолчал. Томас, обращаясь одновременно и к нему, и к Фридриху, нетерпеливо спросил: — Так что за «Аненербе»? — Это такое общество. «Наследие предков», — ответил Мюер сквозь зубы. — Герр Гиммлер — президент этого общества, а я директор Административного управления. «Наследие предков»... Неординарное название. Впрочем, наверняка это какая-то аллегория или иносказание — Томас уже успел уяснить, что для рейхсфюрера важен символизм во всём. Эндрюс взял себя в руки и мирно уточнил: — И чем занимается это общество? — Научной работой разного рода. В том числе явлениями, которые, скажем так, труднообъяснимы, — прояснил Мюер, также несколько успокоившись. В этот момент у Томаса возникло странное ощущение — как будто его буквально щупают взглядом. Он повернулся в ту сторону, откуда, как ему почудилось, это исходило, и встретил немигающий взор Теклы Вайсс. Пойманная на этом, она, однако, не спешила отвернуться, а продолжила глазеть на него. Её поведение чем-то напомнило прочитанное им когда-то в книжках описание повадок змей и прочих рептилий, готовящихся к смертоносному броску… Эндрюс слегка дёрнул плечами, сбрасывая с себя неприятно-скользкое наваждение. — По поводу перемещений во времени? — уточнил Томас. — Да, у нас есть кое-что на эту тему. Как и многое другое… Это «многое другое» Томаса, в общем-то, не интересовало. Перемещения же во времени, по понятным причинам, волновали его сознание. — Так ты привёз какие-то материалы? — Нет. Когда всё будет готово — их сперва изучит рейхсфюрер. — Изволь. Зачем же ты приехал сейчас? — Поговорить с тобой. Посмотреть на тебя. Заглянуть в твои бесстыжие глаза. В голосе Мюера появились несвойственные ему обертоны. Про себя Томас это отметил, но решил, что задумываться об этом не будет — у него и так полно своих проблем, не хватало ещё размышлять об оттенках голоса Мюера. А вот поставить его на место захотелось. Взглянуть в глаза он возжелал! Смотритель нашёлся… Пусть в свои глаза посмотрит! Хотя в этом человеке, некогда спесивом мальчишке, не осталось ни единой капли совести! — А ты тут неплохо устроился, Мюер, — Эндрюс обвёл взглядом сперва его, а затем Фридриха, который, приняв расслабленную позу, сохранял молчание, но, несомненно, вслушивался в каждое слово. — Так поведай мне свою историю. Блики пляшущего в камине пламени освещали нахмуренное лицо Маркуса, сделав глубже морщины, которые более-менее разгладились, стоило ему напустить на себя безмятежность. — С чего бы? — Ты же изучаешь историю. В том числе, мою историю, — подчеркнул Томас. — Так дай мне повод поаплодировать твоей находчивости. Мюер дёрнулся, брови свелись к переносице, пальцы сжали подлокотники, но затем он всё-таки решился на ответ: — Сам Густав Крупп оценил меня по достоинству. Я инспектировал суда, созданные из стали, производимой нашим концерном, — горделиво заявил он. — И давал советы. — Крупп, значит… — протянул Эндрюс, который, разумеется, был наслышан о предприятиях, принадлежащих этой семье. — И что, прислушивались к твоим советам? — Если бы не я — ты бы захлебнулся и пошёл ко дну! — провозгласил Мюер, на что Томас отреагировал смешком. — Я серьёзно! Я неоднократно осматривал тот самый «Эмден», который тебя подобрал! Вот так ирония судьбы! За его предположительные усилия во время постройки «Эмдена» Томас был бы ему благодарен, если бы не помнил, что Мюер судостроителем никогда не являлся. Соответственно, крейсер прекрасно функционировал бы и без вмешательства этого «сверходарённого» металлурга. — Ну раз без твоего участия всё бы пошло прахом, — почти театрально подыграл Томас, — то я хочу воспользоваться твоим бесценным советом. — Пожалуйста, — Маркус приободрился. — Лучше класть запасной якорь прямиком на палубе носовой части? — Эндрюс, вспомнивший свою прогулку по крейсеру, невинно улыбнулся. — А то я никак не мог понять, почему именно таким образом его расположили на «Эмдене». Или просто не смогли отыскать места получше? — Я не знаю, я же не кораблестроитель, — отмахнулся Мюер. — В Белфасте ты вёл себя иначе. Сбоку раздалось покашливание — Фридрих скрыл смех, приложив кулак к губам. Мюер же был недоволен и явно не знал, как комментировать последнюю реплику Томаса. — Ты неплохо говоришь по-немецки, — спустя пару минут выговорил он. — Я знаю, что моя жена по приказу рейхсфюрера учит тебя этому языку. — Очевидно, — коротко ответил Томас и несколько смутился, подумав об «уроках», что фрау Мюер проводила в его спальне. Фон Мольтке на секунду хитро скосил на него глаза, но тут же принял непроницаемый вид. — Мне кажется, ты проводишь с ней непозволительно много времени. Томас опять поймал взгляд Теклы, который, несмотря на полумрак, отсвечивал огнём. Казалось, она наблюдала за каждым его движением, и эти догадки подтвердились: стоило Эндрюсу провести рукой по лбу — она безотрывно проследила за этим жестом. — Она же выполняет указания Гиммлера, — отвернувшись от этой особы, отметил Эндрюс. — Как, собственно, и я. Он раньше не попадал в такие ситуации. И не спал с чужой женой… — Удивительное послушание для тебя. Ты ведь привык, что сам всё решаешь, а тебя все слушаются. Хотел бы я знать, как рейхсфюрер этого добился, — заметил Мюер, глядя на Томаса из-под полуприкрытых век. Надо же. Второй раз подряд Маркус заставил его чувствовать себя неловко, правда, уже по другой причине. Интересно, он наслышан про «добычу»? Видимо, нет, иначе обязательно постарался бы этим уколоть. Эндрюс промолчал, чтобы не провоцировать расспросы. Чуть повернувшись, он заметил, что за окнами уже сгустились сумерки, и как раз в этот момент впервые за всю беседу подала голос Текла Вайсс: — Герр Эндрюс… — Да? — несколько удивившись, Томас повернулся к ней и снова почувствовал её взгляд, без всякого стеснения исследующий его с ног до головы. — Скажите, что вы предпочитаете пить? — Вы имеете в виду — из спиртного? — Не только. — Ну, я предпочитаю чай. Иногда вино или эль. Совсем редко — шампанское или виски. А почему вы поинтересовались, позвольте узнать? — Ничего особенного, просто у меня есть некая теория… о связи свойств человека с его предпочтениями в еде и питье, — голос её был неярким и как будто немного скрипучим. — Рад, если смог чем-то помочь вам, фройляйн Вайсс. — Доктор Мюер, думаю, вам с фройляйн Вайсс пора, — внезапно вмешался Фридрих, за что Томас, которому порядком надоело происходящее действо, мысленно его поблагодарил. — Напомню, рано утром вас ждёт рейхсфюрер. С отчётом о давно порученных вам делах. — Но я ещё многое хочу обсудить с Томасом… то есть, с герром Эндрюсом. — Как-нибудь в следующий раз, доктор Мюер, — Фридрих был непреклонен. — Как скажете, герр фон Мольтке. Фройляйн Вайсс, позвольте отвезти вас. — Да, конечно, благодарю вас, доктор Мюер, — отозвалась Текла. Все четверо одновременно поднялись и направились к выходу из гостиной. Томас приостановился у двери, пропуская вперед Теклу, и снова прямо-таки физически ощутил, как она, проходя мимо, шарила по нему глазами. Мюер угрюмо попрощался, еле-еле ответив на рукопожатие Эндрюса. А вот фройляйн Вайсс, напротив, крепко сжала Томасу руку и как будто даже слегка царапнула его при этом ногтем. Странность этой дамы настораживала всё больше и больше. Впрочем, он совершенно перестал о ней думать, когда эти двое покинули дом. Переглянувшись с фон Мольтке, до сих пор погружённым в некую задумчивость, Эндрюс хотел было отправиться в библиотеку, как вдруг Фридрих произнёс: — Может, выпьем? — Может, и выпьем, — Томас слегка пожал плечами. На сей раз расположились в другой гостиной, — фон Мольтке деликатно обозначил, что не хочет проводить время в той, в которой они только что беседовали, — куда через несколько минут принесли закуски и бутылку белого вина. Фридрих, включивший лишь пару настенных бра, сам разжёг камин, и по тёмно-синим тканевым обоям, увешанным картинами античных сюжетов, забегали замысловатые отблески. Томас тем временем откупорил бутылку и разлил вино по бокалам. Коротко поблагодарив, Фридрих устроился на противоположной части дивана и отсалютовал бокалом, а затем закусил креветкой. Он, наслаждаясь вином и закуской, совсем не торопился завязывать разговор, — как и всегда, — но Томас не возражал: вино действительно оказалось очень приятным, а поданный морской окунь под каким-то необычайно вкусным соусом — восхитительным. Тем не менее, тишина давила… После пережитых впечатлений, которые произвёл Мюер со этой своей помощницей, чем-то напоминающей тихую ипостась банши, хотелось отвлечься. А они с Фридрихом сидели молча, пили и закусывали. Если это значит выпить «по-немецки», то, пожалуй, в следующий раз стоит отказаться от столь заманчивого предложения. А всё же захотелось узнать подробности о том, почему Мюера — что совершенно ясно — выгнали и из Адмиралтейства. — Как вам вино? — два бокала спустя полюбопытствовал Фридрих. — Замечательное, спасибо. — Чувствуете эти свежие цитрусовые нотки? — Фридрих изящно покрутил бокал, и в хрустале заиграли золотистые искры. — И это несмотря на то, что выдержано пятнадцать лет. Отлично сочетается с рыбой и морепро… — Да, — перебил его Томас. — Простите, но давайте об этом после. Зрачки Фридриха сверкнули платиной, когда он, делая очередной медленный глоток, повернулся к Эндрюсу. — Меня всё-таки занимает биография Мюера, герр фон Мольтке, — признался он, говоря на английском. — Весьма непредсказуемым показался мне его выбор… нынешней сферы деятельности. — Мюер, — Фридрих немного скривился. — Благо, я был обделён счастьем пересекаться с ним по работе, но зато я наслышан о его замечательных манерах. Сочувствую вам, что однажды вы имели честь сотрудничать с ним. — Ха! И то верно. Когда он появился на верфи, у него за плечами было участие в постройке всего одного судна — в качестве металлурга, естественно. Однако у нас он сразу принялся учить всех кораблестроению… Тогда он был молод, и часть его выходок можно было списать на максимализм. Но сейчас я просто поражён, насколько же порой не меняются люди. — Вы хотите посплетничать, герр Эндрюс? — с безобидной насмешкой уточнил фон Мольтке, а затем, после возникшей паузы, добавил: — Что ж, я не против. — Чýдно, — Томас допил вино и отставил бокал на столик. — Чем наш многоуважаемый не угодил британскому Адмиралтейству? — История стара как мир. Мюер опрометчиво кувыркался с дочерью серьёзной шишки. Она была помолвлена, но в койку этот подлец её затащил. Девушка молоденькая совсем была, вот он ей мозги и запудрил. Томас покачал головой, Фридрих встал, позвонил в колокольчик, а затем продолжил: — В итоге, на него объявили настоящую охоту. Грозили ревизией и расправой. — И он бежал в Германию. Удивительно, что попал к Круппу. — Ему всегда везло, — Фридрих усмехнулся. — Странно, что рейхсфюрер до сих пор его терпит. Он, конечно, полезен и неглуп, но… у него явно проблемы с головой. — А как он попал к герру Гиммлеру? Из-за двери выглянула фрау Брандт, у которой Фридрих попросил принести десерт и вино, а затем вернулся к теме: — Крутил роман с одной взрослой дамой, которая помогала партии финансами. И уже, кстати, был женат на Ингрид, но её семья сторонилась политики. Пришлось ему подсуетиться, чтобы попасть в определённый круг людей. Уже после удалось выйти на Гиммлера. Наверное, умело подстроился под его интересы — вот рейхсфюрер и стал держать Мюера при себе. — Вёрткий змей… — Томас провёл по подбородку. — Помнится, он никогда не был падок на власть и всё стремился к общественному благу. — Наивное умозаключение. Все желающие делать что-то на благо общества, что-то изменить, по сути, стремятся к власти. И не надо тут прикрываться ширмой бескорыстности — это даже звучит нелогично. — Должно быть, вы правы… Чтобы твои идеи были услышаны — надо иметь определённую власть. — Конечно, прав, — фон Мольтке выразительно посмотрел на Эндрюса. — Как писал Овидий: «Можешь ты в лирной игре превзойти Амебея с Фамирой»… — «Если не слышат тебя — толку от этого нет», — завершил за него Томас и улыбнулся. — «Наука любви», кажется. — Так точно. Надо же! Не думал, что вы разбираетесь в поэзии. — А думали, что я разбираюсь только в кораблях? — Томас чуть прищурился, а сам сдерживал смех. — Чтобы достичь вашего уровня — да ещё и в таком возрасте — человек, как минимум, должен только и размышлять, что о своей профессии. Поразили, браво. — Я, герр фон Мольтке, такой же человек, как и большинство: мне нравится читать хорошие книги, иногда — танцевать, порой даже могу спеть. И я, как все, восхищаюсь красивыми женщинами. — О да, все мы люди. Иногда даже слишком, — усмешка Фридриха показалась ему немного грустной. Вернувшаяся с вином и десертом в виде яблочного пирога с мороженым, фрау Брандт убрала посуду от первых блюд. На сей раз вино было красным полусладким, и пока фон Мольтке посвящал Томаса в местное виноделие, они с удовольствием доели десерт и распили ещё бутылку — эта за увлекательной беседой о благородных напитках пошла намного быстрее. — Знаете, герр Эндрюс, а у меня тут где-то и портвейн завалялся. Настоящий, португальский, — фон Мольтке встал, поворошил кочергой дрова в камине и направился из гостиной. — Устрою вам дегустацию. Признаться, за все эти полтора месяца Томас ни разу не видел, чтобы Фридрих пил больше двух маленьких бокалов в день — как и положено аристократам: за обедом и ужином. И то не ежедневно. А тут они уже выпили по бутылке на каждого… Да и сам Томас тоже хорош, разогнался тут, в Германии, особенно, перед первой встречей с фрау Мюер. Но ладно, тогда был веский повод забыться. Разумеется, вечер обрёл весьма приятные очертания, да и компания Фридриха была несравненно и неоспоримо лучше компании Мюера и иже с ним, но… — Может, на сегодня достаточно? — Ну-ну. Потом на это времени и возможности может не оказаться ни у меня, ни у вас, — и он вышел из гостиной. Портвейн был довольно… пьянящим. Ко всему, закусывать уже не хотелось, хотя Фридрих предлагал сыры, но после мороженого… Настроение стало превосходным, и тут Томас взглянул на собеседника, вальяжно откинувшегося на спинку дивана и вещающего о музыке и новшествах, что произошли в этой сфере за тридцать лет. Никогда ранее фон Мольтке не был столь разговорчивым, а теперь Эндрюс убедился, что человек он очень образованный и интеллектуальный, и это не могло не расположить. — Надоело мне это «герр Эндрюс», — признался Томас. — Можете называть меня по имени. — Да? — тёмные брови приподнялись. — Ну хорошо. Давайте отбросим формальности — в одном доме обитаем как-никак. — Так это твой дом? — Эндрюс чуть сощурил веки. — Не совсем, — Фридрих пошарил по карманам и достал оттуда портсигар. — Закурим? — Нет-нет, только зимой, — Томас коротко рассмеялся. — Как хочешь, — Фридрих подрезал сигару и прикурил. — Я тоже редко курю, но, знаешь, курение — одно из немногих удовольствий, подаренных человечеству. И, подобно многим удовольствиям, оно весьма пагубно. Но такова жизнь. Кивнув, Томас наблюдал за тем, как Фридрих, запрокинув голову, выпускает несколько крупных колечек дыма, которые замерцали в отсветах пламени. — Ах да, дом, — он выпрямился. — Этот особняк формально принадлежит моему дяде, но мы решили предоставить его для нужд Рейха. Хотя… Ты первый наш постоянный гость. — Но ты же живёшь ещё в другом месте? — Эндрюс обновил их бокалы. — В основном, здесь. Но, да, у меня имеется и другой дом. — Тебе не было скучно до того, как я привнёс немного хаоса в твою жизнь? — Томас вдруг запнулся и покрутил кольцо на безымянном пальце. — А хотя… ты, наверное, женат. — Нет, неженат. Но капелька хаоса в жизни каждого необходима, так что я тебе даже благодарен, — он хохотнул. — Я не имел в виду, что жена приносит хаос, нет, — запротестовал Томас. — Наоборот, даже упорядочивает. В хорошем смысле. Да уж, он немного опьянел. — Ну, не совсем согласен. В моей жизни было только две женщины, ради которых я готов был пойти на всё, горы свернуть, да хоть убить любого, — он вдруг помрачнел. — Ты — везунчик, если не напоролся столь же сильно, как я… по крайней мере, в первый раз. — Вся моя семья давненько похоронила меня. У меня пока нет шансов встретиться с ними. Да и как им что-либо доказать? Нужен ли я им в этой, другой, жизни? — Эндрюс скорбно поджал губы. — У тебя хотя бы есть те, кто всегда готов помочь и кому способен помочь ты. Те, кто знает, что с тобой всё в порядке, те, кто может сообщить, что с ними тоже всё идёт хорошо. У меня, если рассудить, никого не осталось. Я не могу позвонить жене, как делал это всегда во время обеденного перерыва на верфи. Не мог наблюдать за тем, как растёт моя дочь; не могу радоваться её успехам! А у неё, возможно, уже свои дети… Эндрюс, вскочив и чуть не расплескав портвейн, осознал, что впервые задумался о том, что у него могут быть… внуки. Он выругался. — У неё нет детей, — то ли успокаивающе, то ли сочувственно произнёс фон Мольтке. — Что ж… Хоть что-то я не пропустил, — Томас прошёлся туда-обратно. — А у тебя есть дети, Фридрих? — Очень сомневаюсь, — слегка ошарашено проговорил он. — Вот когда будут — тогда ты поймёшь меня, — изрёк Томас. — Не было ни дня, когда бы я не вспоминал мою семью. Когда бы моё сердце за неё не болело. — У тебя она хотя бы была. И де-факто есть. Конечно, у меня тоже есть родственники, но, полагаешь, я не хотел всего того, что было у тебя? К дьяволу эту патетику, — он затушил сигару. — Мне через неделю исполнится сорок шесть. Припомни, что я говорил об иллюзиях. Опустившись на диван, Томас уставился на него. Фридриху фон Мольтке — сорок шесть лет?! Эндрюс до этого никогда не задумывался о его возрасте, но выглядел тот ощутимо моложе! Ну тогда, тем более… — Ты ещё вполне можешь и жениться, и воспитать ребёнка, — ободряюще объявил Томас. Проигнорировав его, Фридрих залпом опрокинул бокал и вновь налил. — Извини, я не хотел тебя задеть. — Задевала меня только шрапнель на поле боя, — он горько усмехнулся. — Знаешь, что случились с моей первой любовью? Её расстреляли. Из-за меня. — В каком смысле? — Я ведь говорил, что воевал во Франции. Познакомился с девушкой из небольшого городка во время отпуска. Лучше бы я не знал французский, — прошипел он и сжал кулак. — Тогда всё не обернулось бы таким образом! — Я не совсем… — Шла страшная война, а я, вместо того, чтобы приезжать к родным — ездил к ней. Какими безумцами мы были… — Почему? — Потому что меня покрывало руководство для этих поездок — что непонятного? Я уж грешным делом желал, чтобы и фамилия моя была иной — не было бы подобных возможностей. Хотя те дни, несмотря на весь пережитый ужас, были лучшими днями моей молодости, — грудь его резко поднялась, когда он перевёл дыхание. — Я сделал ей предложение. Она согласилась. А в следующий раз я узнал, что она беременна, и вознамерился забрать её с собой. Но мне нужно было сразу на фронт — я бы не успел домой… Через месяц я получил то самое ранение. Валялся в госпитале, толком пришёл в себя уже в Германии. Я постоянно писал ей письма, но сам представляешь, как долго они шли… Часы отбивали свой ритм в углу, а Фридрих на миг зажмурился. Томас, не обращая внимание на этот раздражающий звук, почти не дышал и ждал. — А затем я узнал, что её расстреляли как «немецкую подстилку». Минимум десять моих писем ушли в никуда, — он потёр виски. — Я мог бы поднять все свои связи, чтобы перевезти её и нашего ребёнка в целости и сохранности ко мне. — Но ведь шла война… — Да, это было бы трудно. Но я не сделал ничего. Ничего! А они расстреляли беременную женщину. Я не смог её защитить. В этом только моя вина. — Герр фон Мольтке… Фридрих, — вздохнул Томас. — Очевидно, что о вас кто-то доложил. Но, предположим, ты сумел отправить её в Германию. Если бы с ней что-то случилось в дороге — ты винил бы себя так же? — Да. Ведь моя вина — в том, что я вообще позволил себе думать о нашей предположительной совместной жизни. Вообще начал эти отношения... Это было эгоистично. Но уже давно минуло. Конечно, такое не забывается. Раны, как им положено, затянулись, но вот урок выучен. — А вторая женщина? — Томас решил перевести тему. Что-то переменилось на лице фон Мольтке. — Она намного младше меня. Вновь идёт война. И я её… — он закусил щёку со шрамом изнутри, а затем коротко кашлянул. — Этого достаточно, чтобы не допустить отношений между нами. Я всё закончил. — Закончил? — Эндрюс нахмурился. — Зачем? Или ты просто боишься повторить якобы совершенную ошибку? — Ты бы исправил все несовершенства твоего корабля, если бы тебе внезапно открылось будущее, где он уходит под воду? — Не надо пытаться меня уколоть — это может сделать только шпага, — парировал Томас. — И мы не можем заглядывать в будущее. — Гиммлер бы с тобой не согласился, — усмехнулся Фридрих. — При любом раскладе… Она тебя любит, как считаешь? — С каких пор наши разговоры зашли о любви? — фон Мольтке провёл ладонью по лицу. — Пить мы начали с поэзии, продолжили виноделием и музыкой, следовательно, любовь — логичное завершение, — Эндрюс развёл руками. — Ну любит, — слегка мрачно откликнулся Фридрих. — Сама сказала. — Тогда ты и вправду эгоистичен, поскольку боишься за себя, боишься пережить ту боль, какую пережил тогда. Но не можешь войти в положение… как её зовут? — Марта. — В положение Марты, которая призналась тебе в любви. Тебя не тревожит её разбитое сердце? — Это лучше, чем сломленная жизнь. Или вообще её преждевременный конец. — Фридрих, — он потёр переносицу. — Она ведь из Потсдама? — Берлина. — Без разницы. Она совсем рядом! Ты заявил, что пойдешь на всё, что горы свернёшь ради неё. Так что тебе мешает это сделать, если ей будет угрожать хоть малейшая опасность? — Эндрюс даже чуть завёлся. — Ты почти назвал меня дураком после дуэли, но теперь я скажу: дурак — ты. — Если завтра придут англичане или чёрт знает кто ещё — они начнут уничтожать тех, кто связан с нынешней властью, а я связан с ней напрямую и занимаю не последнюю должность. Думаешь, жён будут жалеть? — Что ж ты такой пессимист… — Томас запрокинул голову и прислонил ладонь к лицу. — С Мартой случится беда, если ты продолжишь убегать и от неё, и от себя. Поспеши к своей Марте, пока она не упорхнула к другому. Поверь мне. Я однажды именно так чуть не упустил Хелен. Но решился и обрёл счастье, пусть и ненадолго. Я любил и был любим, у меня было всё, о чём только можно мечтать. А потом всё закончилось... Так скажи, Фридрих, зачем недооценивать моменты счастья? Их надо проживать. Наверное, так их становится намного больше. Главное — видеть… в конце концов, хочется вспоминать только радость. И не упускать возможности радоваться. — Ты просто зануда, да ещё и сентиментальный, — Фридрих долил портвейн. — Мне просто нельзя так много пить, — Эндрюс соединил стенки бокалов. — Никогда бы не подумал, что Фридрих фон Мольтке способен бояться. — Я… — Да, боишься. Но у тебя ведь уже отболело то, старое. Ты несколько дней ходишь мрачнее тучи, потому что порвал с Мартой, верно? Просто прислушайся ко мне, поэт. Если ты чувствуешь, что Марта — твой человек, так соберись с духом. — Как-как? Поэт? Эндрюс рассмеялся и продекламировал: К чему скорбеть больной душою, Что молодость ушла? Ещё дни радости за мною; Любовь не умерла! — Это что, Шекспир? — Фридрих тоже рассмеялся. — Лорд Байрон же! — Ну простите, я не обязан угадывать твоих поэтов по стилю стихосложения, — шутливо огрызнулся Фридрих. — Пойдём подышим свежим воздухом. Невзирая на то, что было прохладно, они вышли без пиджаков. Фридрих, однако, захватил с собой… виски. Томас долго отнекивался, но тот будто специально повёл его к фонтану — от воды и деревьев шёл влажный холод. Продрогнув, Томас всё же отпил прямо из горла, потому что про бокалы фон Мольтке запамятовал. — Поздравляю с боевым крещением! — провозгласил Фридрих и уселся на парапет рядом. — Каким таким крещением? — По-армейски пьём из горла, — он забрал у Эндрюса бутылку, сделал большой глоток, а затем, оторвавшись от горлышка, протянул ему руку. — Мир между Фрицами и Томми окончательно заключён! — О чём ты? — Напряги мозг, солдат! — поддразнил Фридрих. — Как немцев кличут? Фрицами, правильно. А вас, британцев? Ну «Томми» же! — Точно! — Эндрюс ударил себя по лбу и, опомнившись, пожал его всё ещё протянутую ладонь. — А тут и имя сошлось, надо же! — За наш военный союз, как бы абсурдно это ни звучало! — фон Мольтке передал ему бутылку. — Хоть где-то же он должен быть. — Воистину, группенфюрер, — Томас отхлебнул и прислонил запястье ко рту. — Что значит «группенфюрер»? Почему у вас все «фюреры»? — Генерал-лейтенант, между прочим. А почему все «фюреры»? У фюрера спроси! Вообще, это значит «вождь», «начальник», «руководитель». На выбор. Ночь стояла ясная, звёзды перемигивались на чистом небе, а листва перешёптывалась на ветру, и Томас вдохнул эти смешавшиеся запахи зелени, земли и росы. А всё же летняя ночь пахнет везде одинаково… Или он просто уже забыл, каково это — дышать родными краями? Явившийся Мюер стал напоминанием о прошлом. Фридрих вроде как тоже его недолюбливал, да и Гиммлер относился весьма пренебрежительно, судя по тому, что в первый раз так беспардонно выставил за дверь. Тут дело ясное: Маркус, ей-богу, каждой бочке затычка… Везде и всегда ему надо было встрять во всё, казаться умнее всех. Неудивительно, что и в помощницы он себе выбрал подобную даму... — Я тут поразмыслил, — начал Эндрюс, и Фридрих, обхватив парапет фонтана, промычал, обозначая, что слушает. — К чему бы эта Текла Вайсс заинтересовалась моими предпочтениями в напитках? — Она явно хочет подлить тебе какое-нибудь пакостное зелье, — серьёзно проговорил Фридрих, и после секундного молчания оба синхронно расхохотались. В дом они возвратились скоро, всё же озябнув, хотя, впрочем, добрели лишь до той же гостиной, где Фридрих рухнул в кресло, а Томас завалился на диван. — Я тебя на свой день рождения приглашаю, кстати, — уже совсем лениво выговорил фон Мольтке. — А кто ещё будет? — Возьмём Ингрид, да? Ну и всё. Давно я не праздновал, если честно. Хоть на лошадях проедемся. — Лошади — это очаровательно, — Томас обрадовался, но сил хватило лишь на то, чтобы подавить зевок. Всё вокруг постепенно расплывалось, чуть кружась, а голос фон Мольтке доносился как бы издалека и всё отдалялся… отдалялся… — Was soll das denn heißen? — колоколом прозвенело в ушах, и распахнувший веки Томас едва не ослеп от ударивших в глаза солнечных лучей, но всё же разглядел грозно возвышающуюся над ним Ингрид.