31.05.2032
Теннисный корт в этом огромном загородном комплексе, который включает в себя всевозможные развлечения от водных горок для детей от трёх лет до закрытых залов, где можно сыграть пару партий в покер, привлекает внимание Хосока в первую очередь. Он любит этот вид спорта. Теннис — средоточие внимательности, сдержанности, отличной реакции, полного контроля над своим телом и физической подготовки. — Хо! — окликает его высокий блондин, — решил сыграть в теннис? Может, найдём развлечение повеселее? — и улыбается так хитро, почти мерзенько. Джереми, бывший сослуживец и ныне лучший друг Хосока, ехал сюда с целью сыграть пару партий в блэк-джек и провести ночь, цитата: «Как подобает взрослому одинокому мужчине, нуждающемуся в поддержании своих сил». Хосок не разделяет его стремлений регулярно пускаться во все тяжкие, поэтому сдержанно улыбается и направляется к теннисному корту, ведь именно для этого он сюда ехал. — Я, пожалуй, сыграю в теннис, — спокойно проговаривает в ответ Хосок, — позже присоединюсь к вам. Готовясь принять подачу от человека по другую сторону сетки, Хосок поднимает ракетку, оценивая её вес, осматривает положение своих рук и поднимает взгляд выше. Горизонт озаряется вспышкой, и перед глазами всплывают миллионы картинок, которые он уже видел. Из головы тут же вылетают все посторонние мысли, пока мозг безошибочно реагирует на сложившуюся обстановку. — В убежище! — громко, но сохраняя спокойствие, произносит Хосок, — Всем спуститься в убежище! — повторяет он ещё громче, чтобы его точно услышали все находящиеся у корта, а сам направляется к другим локациям на территории комплекса, попутно звоня Джереми. — Код красный, друг. На западе ядерный взрыв, — говорит он в трубку, когда сослуживец отвечает на звонок, — веди всех в убежище. Несмотря на правильную и спокойную реакцию персонала загородного клуба и части их гостей, нашлись люди, впавшие в панику и экстренно покидавшие территорию. Попытки остановить их не возымели должного эффекта, оставалось только говорить напутственное: «На запад ехать нельзя! На западе сейчас опаснее всего!», — и лишь спустя чуть более суток они узнают, что опасно не только на западе — теперь опасно везде. — Что стряслось на военной базе? — тихо шепчет блондин, отведя в сторону Хосока, — неужто последствия того эксперимента, начавшегося до нашей отставки? — Или это, — задумчиво отвечает Хосок, — или воздействие химикатов из снаряда, что очень сомнительно. — Тебе известны подробности о «Хроносе»? — Ни единой, — Хосок оглядывает помещение, наполненное людьми, и оценивает шансы выбраться из передряги полным составом, живыми и невредимыми, — но я точно знаю, где мы можем получить ответ на этот вопрос. Теперь бы только выбраться отсюда и добраться до лаборатории. Туда Хосок ещё до отставки несколько раз возил генерала и его свиту. Или, может, задать вопрос прямо генералу? Вряд ли получится выяснить какие-либо подробности, но попробовать стоит, и он набирает номер. Длинные монотонные гудки, оставшиеся без ответа, раздражают и не дают сосредоточиться. Ни генерал, ни бывшие сослуживцы, находящиеся ещё на службе, не берут трубку. — Джереми, — тихо зовёт Хосок, — они не отвечают. Никто не отвечает. — Предсказуемо, потому что мне тоже. Все либо разгребают последствия, либо была дана команда игнорировать все вопросы извне, — он закусывает губу, задумчиво уставившись в одну точку. — Здесь пятнадцать человек, — оглядывает помещение, — нам стоит позаботиться о том, чтобы все в целости выбрались отсюда. — Через сутки выйдем и измерим уровень радиации за пределами бункера, — сухо отвечает Хосок, — и будет видно, что делать, — он медленно наклоняет голову из стороны в сторону. — Уходить отсюда нужно на восток и молиться, чтоб погода оставалась к нам благосклонна. Если ветер не изменится и не усилится, то жить нам всем ещё долго и счастливо. — Я не считаю, что взрыв — это основная опасность, Хобс, — как-то разбито и совсем тихо отвечает блондин, — меня больше беспокоит нападение на базе. — Думаешь, всё не закончилось прямо там? — Думаю, там всё только началось, — вздыхает и наклоняется ближе к собеседнику, — и лучше бы действительно не вступать в контакт с военными. А ещё лучше, чтоб никто не знал, что мы сами уволились лишь месяц назад. — Это будет неловко, — издаёт нервный смешок. — Это будет смертельно, — и смеётся в голос, откидывая голову назад. Ну действительно. Какого чёрта вообще? Вот сейчас, в ситуации с этим проклятым рухнувшим самолётом, который переносил тонны смерти, им достаточно отсидеть в бункере несколько дней, проверить уровень радиации и химических веществ в воздухе и почве, и можно смело выдвигаться в направлении другого города или пункта сбора эвакуированных. Но помимо химии и радиации им грозит опасность быть сожранными агрессивными людьми. Так себе задачка, да? Если это просто какие-то изменения в организмах людей, то спасением может быть элементарное истребление. А если это заразно? Привет, зомби-апокалипсис! Не такой представлял себе отставку из армии капитан Чон Хосок, ох, не такой. Он ждал отдыха, покоя и тишины, гражданской работы, но что-то ему подсказывает, что руки опять будут по локоть в крови. И выбора по-прежнему нет никакого, если хочется не выживать, а выжить и продолжить жить. В убежище постепенно стихает гул голосов. Люди, переговорившие со своими родными, обменявшиеся новостями, разбрелись по своим койкам. Надолго ли этот покой? Осознание, что локальный единичный ядерный взрыв не имеет последствий, грозящих бедами всему населению даже в масштабах страны, дарит иллюзию успокоения. Но мельтешащий где-то на задворках сознания факт наличия ещё одной угрозы, созданной человеческим стремлением показать, кто сильнее, заставляет сжиматься всё нутро. Жизнь словно встала на паузу. Ещё вчера недавно ушедший в отставку Хо планировал провести весь понедельник с раннего утра на лодке с отцом. Планировал обсудить с ним всё, что не удавалось обсудить, пока он был в своих военных командировках. А сегодня, уже второй день слыша механическое «вызываемый абонент недоступен…», молится, что его старик просто не стал ждать блудного сына и один вышел в море, утопил таки свой старенький телефон и не может выйти на связь. Мобильник Джереми оживает настолько неожиданно для всех, что Хосок, погружённый в свои мысли, вздрагивает и неосознанно подрывается на ноги. — Хо, — тянет ошарашенно сослуживец, — иди сюда, ты должен это видеть, — протягивает телефон и наушники. Лицо его выражает такой спектр эмоций, что Чон даже не пытается определить, что именно видит, лишь смотрит озадаченно и машинально принимает гаджет в свои руки. На экране смартфона появляется сначала лицо их бывшего сослуживца. Видно, что он не себя планирует снимать, а после появляется картинка с задней камеры его телефона. «Джер, если вы с Хо звонили узнать что произошло…— он как-то слишком неестественно вздыхает и начинает движение вперёд, — взрыв был недостаточно мощным и смертоносным. Ни о какой ядерной катастрофе речи быть не может. Эвакуационный лагерь разбит в тысяче километров от взрыва. Но уже в трёхстах километрах есть перевалочный пункт. Там люди регистрируются, проходят осмотр и все необходимые процедуры, получают пайки и одежду и на чистом транспорте направляются в место размещения. Люди, которые находились вне радиусов поражения, могут смело жить прежнюю жизнь, но очень многие сейчас находятся в бункерах, — замолкает и переводит дыхание, — есть кое-что страшнее. Хронос вышел из-под контроля. Это больше не эксперимент, мужики, это наша смерть». Камера снимает землю по ходу движения человека, и Хо замечает, что следы на земле очень похожи на то, будто до этого там кто-то полз. «Хо, ты должен помнить этого парня». В кадре сначала появляются ноги в военных берцах и камуфляжных военных штанах, изогнутые неестественно, словно человек не просто умер, а упал с большой высоты. Хосок помнит этого парня. Узнал по дурацким оранжевым нашивкам в виде цветочков на задней стороне берцев. Имени не вспомнил, но сразу понял, кто это, и в какой-то момент захотелось улыбнуться от того, что в нагрудном кармане куртки этого парня наверняка по-прежнему лежит такой же дурацкий ламинированный оранжевый стикер с аккуратно выведенной на нём детским почерком фразой «Я жду тебя домой, папочка». «Умер два часа назад у меня на глазах. Такой страшной смерти я ещё не видел.» Камера сдвигается ещё выше, показывая спину, одетую в такую же камуфляжную куртку. Вдоль всей спины расплывается огромное пятно крови, насквозь пропитывая плотную ткань. «Хронос вышел из-под контроля. Эта тварь питается мясом. Не важно каким: лягушки, кролики, человечина. А когда приходит момент, покидает тело носителя и тоже умирает. Только этого червя я не нашёл». В кадре появляется рука мужчины, которая сначала пытается поднять куртку умершего сослуживца, но потом камера ложится на землю, и Хосок с Джереми слушают то, что происходит за кадром. На фоне журчания реки раздается пыхтение оператора и звуки рвущейся ткани. Камера поднимается, и Хосок зажимает рот ладонью, подавляя рвущийся наружу вскрик. Кожа на спине погибшего буквально разорвана вдоль позвоночника. Даже качество видео, передаваемого с телефона, позволяет разглядеть, что в этом разрыве, залитом кровью, виднеются позвонки, которые, очевидно, смещены. Судя по разрывам и ошмёткам мышц по краям раны, плоть рвалась просто под большим давлением. «Эта мразь вырастает в огромного червя вдоль позвоночника и живёт в тебе до тех пор, пока ты её кормишь. Джер, не выходите к военным. Мы почти все заражены.» Камера снова переключается на фронтальную, и мужчины опять видят своего сослуживца. Он сейчас улыбается, но так горько и безнадёжно, что Джереми как-то неосознанно подаётся к экрану смартфона, словно в попытке быть ближе и поддержать. «Выживите, парни». На этом видео заканчивается, как и заканчивается воздух в помещении. Хосоку становится невероятно трудно сделать вдох, и внезапно невозможно даже выдохнуть весь кошмар от увиденного и перевести, наконец, дух. — Ты видел эту рану? Червь? Какой червь может сотворить такое? —у Джереми огромные от страха глаза, а руки трясутся так, что он не сразу попадает телефоном в наружный карман. — Видел… — Хо растирает ладонями лицо и растерянно смотрит на друга, — там, блять, туннель вдоль позвоночника. — Нам нужен новый план, — шепчет Джереми, — теперь нам надо не просто выйти из убежища, а ещё и не столкнуться с военными. — Если все заражены, то каждый может оказаться бомбой замедленного действия, — сейчас совсем не получается думать из-за осознания, что о Хроносе знают не все, да куда там, никто не знает об этом адском Хроносе. — А что с людьми, которых уже эвакуировали? — Либо им повезло, либо скоро они станут кормом для неконтролируемых зверей, обученных убивать, и обладающих немыслимой силой. Воздух медленно сгущается и тяжелеет, пока реальность не оставляет выбора и заставляет поверить в происходящее вокруг чистое безумие. Но при всём этом есть необходимость отдохнуть и набраться сил для поездки в лабораторию. Только там они сейчас смогут получить ответы на возникший вопрос: «Зомби-апокалипсису быть?». Спустя сутки, приняв мало-мальский душ с остатками воды, покидая бункер, сопроводив машины с теми, кто всё же решился ехать на восток, Хосок и Джереми обмениваются короткими объятиями друг с другом и садятся в свой автомобиль. Объятия — ритуал, сохранившийся со времен службы, перед началом операций всегда было необходимо обнять друг друга на прощание, каждая вылазка тогда могла быть последней. — Долго нам ехать туда? — спрашивает Хо, запуская двигатель автомобиля. — Часа четыре, но нам нужно будет остановиться на ферме, она будет часа через полтора. Где-то вот тут, — указывает пальцем на карту на планшете, — блять, жалко лаборатории нет ни на одной карте, — он уменьшает картинку и находит легко узнаваемый и давно знакомый ему пейзаж на космоснимке, загруженном в навигаторе, — нам сюда. Но нужно будет позаимствовать какой-нибудь пикап у фермеров, а он у них точно есть, — Джер усаживается удобнее в кресле, — на этой пузотëрке мы далеко не уедем. — Понято, — Чон хмурится, — как люди заражаются этим червем? — На этот вопрос мог ответить только покойник Ли. Дедок скончался недавно, он лично последнюю партию Хроноса подсаживал парням. — Последнюю? — Хо чуть сбавляет скорость, им необходимо обговорить и обсудить известные факты, чтоб не мямлить, когда они придут за ответами в лабораторию. — До последней подсадки было ещё шестьдесят девять, первые шестьдесят партий Хроноса подсаживались крысам, свиньям и людям. Эти эксперименты убили своих носителей в первые же несколько суток. Дольше всех держались люди, но смерть почти каждого была одинаковой: заражение крови и полное отмирание тканей в месте присадки. — Откуда ты столько подробностей знаешь? — Это ж разве подробности, Хо? Мы не знаем ни сути этого Хроноса, ни этапов его развития, ничего, — подкурвает сигарету и опускает окно. — А то, что я знаю, выболтал один лабораторный мышонок, который очень любит всякие шалости. Хосок ухмыляется, наблюдая за расплывшейся в улыбке самодовольной рожей Джереми, и легко ударяет его в плечо. — Джер, мир со дня на день потонет в крови под ногами людей-мутантов, а ты не можешь прекратить думать о местах, где побывал твой член. — Скажи ему спасибо, Хо, если б не мой член, мы б и этого не знали, — Джереми посмеивается и шкодливо смотрит на Хосока. Чон Хосок — самый правильный человек на свете. Джереми до дрожи в коленях восхищается этим мужчиной и до боли в животе готов над ним смеяться. Сильный, смелый, всегда готов прийти на выручку, понять, поддержать, помешанный на правилах, законах и принципах: «Будь человечным», «Не навреди», «Не делай ничего плохого». Этих принципов у Хосока столько, что, порой, он кажется телесным воплощением добродетели. Если бы не одно НО… прошлая работа. Чон –профессиональный тихий убийца — снайпер. За годы службы он фактически сросся с прицелом винтовки, до сих пор не способен расстаться со снайперскими замашками и временами сжирает сам себя чувством вины за отнятые жизни, сотни отнятых жизней. А ещё Хосок старательно, самозабвенно, до хрипоты в горле спорит со своей натурой. Именно это всегда веселит Джереми, который не упускает возможности вкинуть в их диалоги бисексуальные шуточки, от которых Хо всегда испытывает возмущение, смущение и злость, что и показывает активно своей мимикой, хотя делает вид, что его это мало волнует. — Что ты на меня уставился, Джер? — Хосок ведёт плечами, словно пытается избавиться от настолько ощутимого взгляда. — Ты красивый, Хосок, — почти шепчет и чуть подаётся поближе к нему. — Ты опять? — перемещает руки на руле и вцепляется в кожаную оплётку крепче. — Мы же больше не в армии, Хо, — улыбается хищно, — перестань быть таким правильным. — Джереми, эти шуточки уже не смешные совсем, — бросает строгий взгляд на друга, но внезапно залипает на его улыбке, снова. Дёргается и возвращает внимание на дорогу. — Прекрати это. «Ты опять?», — мысленно возвращает фразу Джереми и улыбается совсем уж хитро и открыто. Ещё с учебки он умилëнно наблюдает, как Хосок периодически откровенно залипает, разглядывая его. — Ну вот, ты снова залип, — смеётся Джер и ударяет его легонько в бедро, — ты смешной, Чон, в этих своих попытках быть правильным натуралом. — Это не попытки, друг, это… — Правильно, это убогие попытки, — перебивает и ржёт Джереми. — Блять, да что с тобой? — Чон злится, его раздражает эта тема. «Действительно, что?», — думает Джереми и вперивается взглядом в руки Хо, который нервно постукивает пальцами по рулю. Волоски на предплечье стоят дыбом. Он очерчивает взглядом контур руки, поднимается выше к крепкой шее, смотрит, как под кожей бьётся пульсирующая вена. Наблюдает, как дёргается кадык, замечает, как нервно Хо облизывает губы, наслаждается видом тяжело вздымающейся груди и опускает взгляд ниже, замирая. — Прекрати меня сканировать, — строго говорит Хосок, не отрывая напряжённого взгляда от дороги. — Почему? Мне нравится смотреть, и я смотрю, — протягивает руку и касается кончиками пальцев оголённой кожи предплечья, наслаждается тем, как место касания мгновенно покрывается гусиной кожей, — тебе ведь тоже нравится. — Джер… — Ну же, Хо, мир со дня на день потонет в крови под ногами людей-мутантов, — возвращает фразу, — просто признайся себе, что ты сейчас почти завёлся, — ведёт нежными касаниями пальцев выше по руке и ныряет ладонью к затылку. — Я за рулём, Джер. — Это единственное оправдание? — пальцы зарываются в волосы и нежно сжимают их у корней. — Прекрати, — глаза на секунду прикрываются сами собой, и Хосок шипит, отстраняясь, — хочешь, чтоб я нас угробил? — рявкает и мечет злой взгляд. — Я хочу, чтоб ты нас разрушил, — снова шепчет и перемещает ладонь на бедро, проводит ею вверх, к паху. — Чёртов псих, — рыкает Хосок, выкручивает руль вправо на ближайшем съезде на какую-то просёлочною лесную дорогу и останавливает машину. — Поговорим? — Джер поднимает руки вверх в капитуляционном жесте. — Выйди из машины, — взгляд вообще не обещает ничего хорошего, и Джереми подчиняется. Выходит из машины и закуривает новую сигарету, опираясь о бампер, слыша, как Чон матерится на весь салон и лупит руками по рулю. — Прекрати истерику, — смешливо говорит Джереми, когда подходит и открывает дверь с водительской стороны, и, дождавшись, когда Чон окажется рядом, склоняется к его уху, — я знаю, что у тебя уже почти крепенько стоит. И ничего, в ответ ничего, Хосок стоит истуканом и прожигает взглядом лицо Джереми. Этот человек светлый весь, совершенно светлый и яркий. Его ясные голубые глаза, обрамлённые тёмными длинными ресницами, по ощущениям Хосока смотрят всегда в самую душу. Лицо усеяно мириадами мелких светленьких веснушек. И эти проклятущие красивые пухлые губы. С самой учебки и до недавних пор Хосок просто бредил этими губами, с ума по ним сходил во сне и наяву. Джереми цеплял своей откровенностью, дерзостью и совершенно диким нравом, наглостью и способностью получить всё, чего ему захочется. А ещё смех, почти такой же как у самого Хосока. Они оба всегда смеялись как в последний раз — открыто, громко, так сильно, что пропадала возможность держаться на ногах. Чон с ума сходил, когда четыре года назад их разделили по разным направлениям: он сам так и остался в секретном подразделении снайпером, а получившего травму и неспособного более быть снайпером, крупного и сильного Джереми забрали в штаб, где он стал частью группы охраны и сопровождения всяких больших дядь. Возможности увидеться становились всё реже и реже, а после и вообще дошли до отметки «Мы уже год не виделись». — Твоё лицо словно каменным становится, когда ты задумываешься, — шепчет Джер и аккуратно цепляет Хо за подбородок двумя пальцами. — Что за нежности, блять, — рыкает пришедший в себя Хосок, но замолкает, когда его губ быстро и невесомо касаются чужие. С раздраженным «Достал, душнила» Джереми резко притягивает его к себе, буквально вплавляя в своё горячее, сильное тело и целует. Без нежностей, почти агрессивно толкается языком между плотно сжатых губ и почти хнычет, когда ему, уже готовому отстраниться, отвечают. Так же отчаянно, грубо, кусаче и самозабвенно. Джереми берет инициативу на себя и дальше, нетерпеливо выдëргивая ремень из шлёвок, стаскивает джинсы вниз. Хосок больше не предпринимает жалких попыток сопротивления, словно в бреду, наблюдая, как его крепкий член скользит между пухлых губ. Джереми нарочно мучает, будто издевается за все те потерянные годы отрицания этого безумного притяжения между ними. Показывает, чего лишал себя этот упрямый принципиальный человек. Движения головы становятся всё быстрее, а толчки всё настойчивее и глубже. Джереми давится размером, но не жалуется, самозабвенно отдаваясь процессу с тем, кого так давно желал. Какая ирония, что они решились на этот важный шаг только из-за этой проклятой глобальной катастрофы. Голос Чона совсем осипший и сорванный, когда он откидывает голову назад и стонет, переходя на хрип, и, не выдерживая больше, кончает в жар чужого рта. Стоны его всё ещё сорванные и дыхание тяжёлое, когда он, продолжая целовать Джереми, своей рукой доводит друга до края. — Я только что разрушил все свои стены, — шепчет стоящий в кольце рук Джереми Хосок и затягивается, наслаждается лёгкостью, горячей крепкой грудью, в которую упирается лопатками. Чон, наверное, только сейчас осознаёт полноценно, что этот человек всегда был у него за спиной, незримой и зримой поддержкой, готовый в любой момент броситься на помощь. Так всегда было, в любой ситуации Джереми оказывался рядом: в трубке телефона или на экране окошка видеосвязи. — Символичненько, тебе не кажется? — посмеивается и снова тянется ладонью к хосокову паху. — Хватит, — устало выдыхает и убирает ладонь, — что символично? — На краю апокалипсиса, опираясь на капот неизвестной тачки, где-то на заброшенной пустующей сельской дороге ты только что лишился своей внутренней гомофобии, — Джереми зловеще растягивает слова, словно рассказывает страшную сказку, а потом начинает ржать, когда Хосок недовольно тычет его локтем в бок. — Мы тут вообще-то мир спасать ехали, — наигранно возмущённый и натурально смущённый, он похож на воробушка. — Так поехали, — гогочет Джереми, — чего ты стоишь весь разнеженный, куришь, — отстраняется нехотя и возвращается на пассажирское сиденье. Какое-то время едут в тишине, необходимой им обоим, поглядывая друг на друга украдкой. Это всё равно бы произошло однажды, но лучше бы пораньше, желательно, лет на пять. — Слушай, нам бы это обсудить, — смотрит на Чона, — это надо обсудить. — Это? — Хо поднимает бровь, но смотрит по-прежнему только на дорогу. — Ты же будешь думать. — Отвали, Джер. — Хо… — Семь лет, понятно тебе? — рявкает Чон и порывисто останавливает машину, — семь лет я залипаю на тебя, скотина! — разворачивается к нему и смотрит в глаза открыто, — что ты хочешь обсудить сейчас? Что я от счастья чуть не умер, когда ты в меня вцепился? — Хо, — тянется к нему, оглаживает скулу нежно, — как же ты… — Отвали, — снова заводит машину, — мы не будем это обсуждать, но ты больше ни на шаг от меня не отойдешь. — Ни на шаг, — довольно вторит ему Джереми и кивает на планшет, — сотовая связь ещё работает. — Не везде — часть людей из убежища не смогли дозвониться до близких западнее, думаю, там вышки пострадали. А если дрянь с военной базы проникнет везде, нас реально ждёт конец света, друг. — Друг? —Джереми снова смеётся. — После этого? — А кто? — поддерживает начавшееся веселье, — котик? М, Джер? Давай я буду звать тебя «Мой сладкий пупсик»? Отпустило, наконец-то отпустило. Надо же. Страх умереть раньше времени, оказывается, решает много проблем и рушит выстроенные много лет назад стены. Это некий мощный толчок, когда все твои ненадёжные принципы и опасения летят ко всем чертям, становясь глупой помехой к внутреннему покою и гармонии. Именно это и чувствует сейчас Хосок: от вечно жрущей изнутри неясной тоски не остается ни следа. Хосок снижает скорость, когда замечает на горизонте очертания небольшой животноводческой фермы, что указал на карте Джереми. Она пролегает по пути в лабораторию, куда, собственно, они и держат путь. Им не помешает принять душ и полноценно поесть, и мужчина надеется, что владельцам удалось спастись. — А здесь внезапно хорошо, — Хосок выходит из автомобиля и направляется к дому, цепляясь взглядом за зелёные холмы. — Есть ощущения, что всё закончилось? — улыбается Джереми. — Есть, но они какие-то тревожные, как сны после службы, знаешь? — смотрит открыто, улыбаясь чуть неуверенно, — когда снятся парни наши, а ты даже во сне понимаешь, что их уже нет. Радостно, тепло, но тревожно. — Тебя до сих пор мучают кошмары, — не спрашивает, точно знает, что мучают. — Не так часто, как могло быть. Заглянем в дом? — вскидывает бровь и направляется к двери, — хозяева! Здесь кто-нибудь есть? — кричит, поднимаясь на невысокое крыльцо, и осматривается. Джереми смотрит по сторонам и замирает на секунду, услышав протяжное мычание со стороны двух ангаров. — Я загляну в ангары, — говорит он и направляется на звук. — Сейчас, животина, подожди, выпущу тебя травки пожевать, — добродушно ворчит и уже было собирается завернуть за край открытой настежь двери амбара. Ком к горлу подступает удушающей волной, когда перед глазами ещё не в полный обзор, но частично предстаёт несколько истерзанных туш коров. — Что за… блять, — шепчет и отходит чуть в сторону, вытягивает шею, чтоб видеть больше, всё ещё слышит мычание и решается выйти из своего ненадёжного укрытия. Память подкидывает информацию о том, что в этой местности диких животных никогда не встречали — слишком обжитая людьми территория — значит, это собаки могли задрать коров или обглодать уже мёртвых. Картина, представшая перед глазами, не даёт сделать хотя бы один вдох. Потому что он видит источник звука. Совсем еще молодой телёнок, обессиленный и уже не способный вырваться из рук живьём пожирающего его… человека? Мычание хриплое и совсем слабое в последний раз вырывается из животины, и до слуха Джереми доносится омерзительно чавкающий звук пережëвываемой плоти. Человек стоит перед своей добычей на коленях, разрывает руками куски плоти и вгрызается в них, как животное, порыкивает и дышит тяжело. Порой, конечности его слабо непроизвольно дёргаются, голова поворачивается и склоняется в разные стороны тоже дëргано и неконтролируемо, словно в каком-то коротком припадке. Джереми, замерший истуканом и наблюдающий за этой картиной, совсем выпадает из реальности и погружается в свои панические мысли. Настолько уходит в себя, что не сразу слышит истошный вопль Хосока. Поворачивается было на голос, как перед глазами проносится что-то крупное и в горло вонзаются зубы. Человеческие зубы. Джер не успевает среагировать. Крепкие руки сжимают его, и тело прошибает нестерпимая боль, он чувствует запах свежей крови, медный, сладковатый, слышит, как хрустит под зубами чудовища его плоть, как тесно сжимается в стальной хватке грудина. Челюсти на шее расслабляются и сжимаются снова, доставляя ещё больше боли, с каждым их движением ощущается, как собственная кровь потоком течёт по груди, проникая под рубашку, сознание медленно уплывает, Джереми из последних сил поворачивает голову в сторону, откуда слышит крик и звук шагов бегущего Хосока, улыбается, словно издеваясь, и сипит последнее сорванное «Хо». Хосок, не докричавшийся, не успевший добежать, тормозит резко, когда слышит с другой стороны такой же дикий вопль: «Джун! Господи!», а следом выстрел. Монстр, вгрызающийся в шею уже мёртвого Джереми падает вместе с ним и издаёт последний хриплый выдох. Это мужчина, рослый, широкоплечий, в одежде, очевидно, принадлежащей этой ферме, если верить надписи на табличке и надписи на комбезе этого существа. Значит не только военные заражены. — Помогите, — говорит человек с ружьём, — Джун, он вышел из укрытия сегодня утром, потому что коровы словно с ума посходили, — всхлипывает и падает на колени, — помогите ему. — Это он? — голос сорванный, безжизненный, — если это он, то спасти его уже нельзя. Ты только что его застрелил. Силы как-то неожиданно быстро покидают тело, и он тоже опускается на колени, не сводя глаз с лица Джереми, который смотрит на него своими мёртвыми стеклянными глазами. Красивый, даже сейчас до дрожи в пальцах красивый и светлый. «Какого чёрта ты улыбаешься, скотина?», — думает Хосок и чувствует, как щëки обжигают горячие ручейки хлынувших из глаз слёз. «Я хочу, чтобы ты нас разрушил», — звучит в голове набатом. Разрушил. — Я не знаю, Господи, я не хочу, боюсь смотреть, — снова всхлипывает, но поднимается и направляется к Хосоку, — я Джин. Вы в порядке? ***31.05.2032
Монотонный писк приборов прерывается воем сигнализации и звуком автоматического оповещателя, который в мигающем красном свете ламп роботизированно оповещает о том, что все двери в здании исследовательского центра и в лаборатории заблокированы. Тэмин ошарашенно выходит в центр комнаты, где он оказался закрыт, и не сразу, но приводит мысли в порядок. — Так, всё не так страшно, — успокаивает он себя, — двери внутри центра блокируются на шесть часов, а потом их можно открыть самостоятельно. Он оглядывается по сторонам, видит за стеклянными окнами другой комнаты такого же растерянного коллегу, машет ему рукой и показывает жестами, что всё хорошо и нужно только выждать время. На случай необходимости обмена информацией у них есть мобильники и внутренняя связь по стационарным телефонам, расположенным в каждой лаборатории и в каждом кабинете. Тэмин снова осматривает пространство лаборатории, в которой он оказался заперт. Множество колбочек разных размеров, бутылочки с самым разнообразным содержимым, у дальней стены размещены клетки с крысами, которые сейчас получают специальный препарат, подавляющий волю и эмоции. Часть грызунов очень хорошо поддаются влиянию этого препарата, а часть из них были подвержены эксперименту «Хронос» — чёртово военное игрище, направленное на создание из солдат машин для убийств. Самое поганое во всём этом эксперименте то, что разработан он был в одной лаборатории, а испытание его проходит во всех лабораториях, куда смогли дотянуться военные. Сотрудники, участвующие в испытании «Хронос», даже не знают, что было подсажено грызунам. Часть материалов засекречена и скрыта. Сотрудникам, наблюдающим за поведением крыс, необходимо отслеживать кормёжку и вносить все изменения поведения в журналы чуть ли ни ежеминутно. Наблюдение за крысами слегка успокаивает нервы, но ровно до того момента, пока один из грызунов не бросается на сидящего рядом соседа по клетке. Посмотреть бы записи по этим подопытным, но все архивы хранятся на сервере, который сейчас из-за особенности работы систем безопасности точно недоступен. Сейчас в доступе может быть только суточный журнал учёта изменений, если его ещё не убрали. Ли быстро находит необходимые ему записи и следует по хронологии вчерашнего дня. Ровно сутки назад крысы в этой клетке отказались от употребления в пищу своих стандартных продуктов и добавок. Две из четырех крыс активно перешли на питание отварным мясом, одна стала есть только сырое, а четвёртая особь и вовсе отказалась от пищи, но у неё были замечены другие изменения, которые проявлялись в необъяснимой тяге к воде. Но не было ни единого слова о каннибализме. Именно это явление сейчас наблюдал Тэмин. — Скажи мне, — обращается он к коллеге, запертому, в соседней комнате, — случаи каннибализма у грызунов случаются насколько часто? — Вообще, это типа нормальное явление, если оно подстëгнуто какими-то внешними раздражителями, — отвечает молодой парнишка, — что-то случилось? — У меня сейчас три крысы пожирают своего соседа. — Это ненормально, крысы содержатся в условиях хорошего питания, достаточного пространства и минимального стресса. — Минимального стресса, — хмыкает Тэмин, — они подопытные. — Это крысы из Хроноса? — Да. — Тогда это нормально, — задумывается, а потом спохватывается и поясняет, — все особи в течение двух-трёх дней полностью меняют свои предпочтения в сторону мяса, желательно сырого и желательно ещё теплого, если ты понимаешь, о чëм я. Классический каннибализм тут не прояснит ситуацию. Постарайся не открывать клетку, потому что у тебя сейчас в лаборатории три хищника и им совершенно всё равно на тот факт, что ты кратно крупнее их самих. — Это обнадёживает, знаешь, –посмеивается Тэмин. — Держись там, двери скоро разблокируются, и заработают сервера, придумаем, что делать с этими хулиганами. Тэмина от разговора отвлекает лёгкий хлопок непонятного происхождения, которому он не придаёт особого значения и продолжает наблюдение за своими подопечными. Спустя пару часов погибшая крыса остаётся почти полностью обглоданной, а её сородичи расходятся по разным углам клетки и занимаются своими обычными крысиными делами. Стычек и конфликтов среди оставшихся особей не наблюдается, что вводит Тэмина в некоторый ступор. Самым очевидным ответом на вопрос, почему эти трое не бросаются друг на друга, Ли считает, что носители Хроноса каким-то образом чувствуют друг друга, но ровно до момента, когда спустя час одна из крыс снова нападает на соседа, убивает его, и они вдвоем с оставшейся обгладывают её тушку. Голод, ими движет голод, и, судя по всему, метаболизм у этих подопытных просто дикий: за час переработать такие объемы сырого мяса не каждый может. Спустя ещё час наблюдения за крысами Ли замечает, что одна из них совершенно вальяжно разваливается в уголочке на подстилке и отдыхает так расслабленно, что Тэмин даже завидует ей немного и выпрямляется на стуле, желая хоть как-то размять спину и сбросить напряжение. — Такая красивая крыска, — не сдерживает он своих мыслей, глядя на этого грызуна, познавшего покой и умиротворение, — как бы я хотел быть такой же крыской, — говорит мечтательно. — Закатай губу, кожаный, — пискляво и как-то грубо отвечает крыса и идёт закрывать вентиль баллона с галлюциногенным газом. — Как грубо, — возмущённо ругается и соскакивает с места Тэмин, но ощущает сильный удар по голове и падает, теряя сознание.