Подчинение

Сон был муторный, неприятный и какой-то прирывистый. Множество голосов что-то твердило, кричало, спрашивало, но ему не удалось разобрать ни слова. Может, он снова в машине. Изредка выплывая на поверхность своего зыбкого беспамятства Гарри чувствовал, что лежит в каком-то тесном пространстве, свернувшись в клубочек, а вокруг душно и темно. Раз или два он пытался потереть глаза, но не смог. Проблеском паники мелькнула мысль, не дали ли ему снова наркотик, но так же быстро ушла, позволяя снова соскользнуть в небытие. Один раз он почти проснулся, вывалившись из темноты в шум большого скопления людей, транспорта и каких-то объявлений. Темнота из бархатно-черной превратилась в грязно-серую, духота сменилась сырым холодом, и знакомый голос гаркнул над ухом: — Олененок, ты меня слышишь?! Отвечать не хотелось, да и что-то ему мешало — никак не удавалось разлепить губы. Ему оттянули веко, залезли под футболку холодными руками, заставляя лениво дёргаться, и другой — а может и тот же — человек подытожил: — Срочной помощи не требуется. Он будет в порядке. На этих словах мир снова потемнел.

* * *

Просыпаться было легко. Гарри с наслаждением повернулся на спину и вытянул ноги, радуясь приятному покалыванию в мышцах. Под опущенные веки ненавязчиво лезло слабое то ли утреннее, то ли вечернее солнце. Лениво мальчик отметил это уже ставшее непривычным ощущение, но зацикливаться на нем не хотелось. Слишком хорошо было вот так лежать. Только жажда мешала. Во рту было сухо и отчего-то чудился словно слабый привкус клея. — Гарри! Гарри, ты не спишь?! Голос Сириуса развеял остатки неги. Гарри моргнул, осоловелыми глазами осматривая комнату и растерянно уставился на крестного. — Я…Нет. Сириус поспешно протянул ему очки. Потом снова потянулся к тумбочке, но лишь рассеяно замахал над ней руками, не зная, за что хвататься. — Ты хорошо себя чувствуешь? Голова не болит? Хочешь воды? — Да. Очень. Казалось, он все ещё спит, но при этом реальность происходящего осознавалась четко. Только принять ее после недель заточения оказалось нелегко. Все его окружающее казалось то ли иллюзией, то ли декорациями — имитацией настоящего. — Олененок? Несмело он вернул Сириусу стакан. Грубоватые пальцы, коснувшиеся его собственных, оказались внезапно теплыми. И это касание вместе с уже почти неловким детским прозвищем стремительным ударом вернуло ему ощущение реальности. Стакан глухо стукнулся о линолеум. — Сириус! Первые слоги вышли ещё четкими, но окончание потонуло в рыдании. Гарри резко и в один момент накрыло осознание, как он рад крёстному, как успел соскучиться и что мог и вовсе больше никогда его не увидеть. Почти ничего не видя от слёз, он кинулся в раскрытые объятья, и какое-то время просто трясся от плача, ощущая только небывалое облегчение и приятную пустоту в голове. Уже позже, когда эмоции схлынули, Гарри ощутил сильный запах пота с нотками одеколона, сигарет и, наверное, виски. Сириус был на ногах больше суток. Наконец слёзы кончились. Гарри несколько раз глубоко вдохнул, чувствуя себя странно пустым и счастливым. Блэк поспешно нашупал несчастный стакан и налил ему ещё воды. — Ну-ну, всё, — даже выпустив крестника из объятий Сириус не переставая гладил его по спине. — Все хорошо, Гарри, теперь все хорошо. Ты теперь дома. Гарри наконец и сам смог в это поверить. Вкус воды, мягкость постели, краски на выцветшем плакате «Пушек Педдл», — все наконец ощущалось настоящим, надёжным, как никогда реальным. Он был дома, живой, в безопасности, с людьми, которые любили его и смогут помочь и защитить. — Я… — по лицу Сириуса стало как-то очевидно, что больше всего ему сейчас хочется выбежать из комнаты и позвать друзей, и в то же время не отходить от Гарри ни на шаг. — Я быстро! Мне надо позвать… Не в силах выдавить из себя хоть слово Гарри кивнул. Блэк кинулся вниз, кажется, перепрыгивая то через одну, то через две ступеньки, и Гарри невольно испугался, как бы тот не сломал себе шею. И всё-таки ничего не могло нарушить ощущение безграничного счастья. Конечно теперь все будет хорошо. Прямо как в фильмах. Нет, лучше чем в фильмах! Гарри знал, что через минуту или две кинется отцу на шею, а тот стиснет его так крепко, как только может и пообещает больше не оставлять надолго одного. А потом они будут говорить, долго-долго говорить, и это уже не будет так сложно как раньше. И они наконец начнут проводить время вместе, потому что папа больше не захочет отпускать его. Больше никогда… — Гарри! Ремус был в комнате первым. Ну или почти первым — они с Сириусом одновременно влетели в дверной проем и едва протолкнулись через него, давя друг друга коленями и локтями. Снова стиснутый в объятьях, Гарри краем глаза заметил Питера, примостившегося где-то сзади, скорее растерянного, но вполне счастливого. А за ним… — Папа! Этого он и боялся. С того самого момента, как получил первые инструкции от Риддла, Джеймс почти каждый день представлял себе эту сцену и каждый раз его передергивало. Он даже обрадовался, когда увидел Гарри без сознания. Сначала, правда, испугался — немало случаев, когда люди в чемоданах задыхались. Да и с Риддла бы сталось уморить мальчика намеренно, а потом посмеяться. Блэк рвал и метал, когда узнал условия возвращения. Но условия диктовали не они, и оставалось только ждать «курьера», который передавал номер. Даже странно, что никто не вызывал полицию. Четверо нервных, странно возбужденных мужчин, забирающих здоровенный чемодан из камеры хранения на вокзале — сцена достойная как минимум криминальной комедии. А ведь Сириус готов был открыть эту махину прямо там, среди толпы. Благо, они всё-таки вышли на улицу и нашли укромный закуток. Свежий воздух пошел на пользу и им, и Гарри — тот почти очнулся, даже глаза приоткрыл. И вот почти случилась сцена, все эти дни маячившая у него перед глазами. Гарри — истощенный, связанный, возможно покалеченный, бросается к нему и… И дальше варианты менялись. То ли он плакал. То ли радостно звал отца, то ли сыпал обвинениями. То ли просто смотрел этими невыносимо знакомыми глазами, словно спрашивая: «И это всё? Это все что у тебя есть для меня?». И на этом месте его всегда захлёстывал стыд. Жгучее, невыносимое чувство, похожее на то, что он испытал тринадцать лет назад, в больнице. Потому что не справился. Не предусмотрел, не додумал, не смог вовремя принять меры. Так что в первый момент Джеймс испытал почти облегчение. Сын был жив. Связан и накачан чем-то — Лунатик первым делом собрал кровь на анализ — но жив. Уже в машине, после поспешного осмотра Ремус сообщил, что из повреждений только странный, уже заживающий порез на запястье. Слишком ровный для попытки суицида, скорее след от медицинского вмешательства. Теорию косвенно подтвердили синяки на сгибах локтей. Тоже старые, уже бледно-желтые. Образец крови Лунатик тут же повез в лабораторию, обещая позвонить, если найдёт что-то опасное. В остальном мальчик был разве что чуть бледнее обычного, но вполне здоров. И вот он дома. Целый, невредимый и такой… Не пострадавший. Джеймсу пришла вдруг странная, но очень четкая мысль, что он рассчитывал на худшее. И более того, готов был с этим худшим примириться. Но ребенок перед ним выглядел вполне нормально. Даже не похудевший. Мэрлин, да его там, судя по словам Лунатика, подлечили от очередной мелкой травмы, которые этот несносный мальчишка собирал, как пёс — репьяхи! Джеймса снова захлестнул стыд. Что бы подумала Лили, услышав рассуждения о том, что их сын недостаточно настрадался? Риддл уже не раз демонстрировал, что готов действовать радикально, и едва ли его угрозы были пустым звуком. Лицо вспыхнуло. Чёрт, это по его недосмотру! Потому что он так хотел просто расслабиться и отдохнуть после изматывающей работы и ни разу даже не подумал позвонить… Гарри уже был рядом. Такой крохотный, он пока даже не доставал ему до груди, так что его лохматая голова прижалась куда-то к солнечному сплетению. Машинально Джеймс опустил ладони ему на плечи, мыслями все ещё находясь между Томом Риддлом и покойной женой. Сейчас Гарри поднимет голову, посмотрит на него этими невыносимыми глазами и поймёт, по чьей милости сидел в заточении последние несколько недель. Если только Риддл уже не выложил это своему заложнику просто забавы ради. Лучше бы отец наорал на него. Гарри, ещё пытаясь удержать в душе надежду на радостное воссоединение, растерянно замер, обхватив руками чужой живот и бока. Щекой он чувствовал его нервное, напряжённое дыхание, а плечами — почти формальное объятие, предназначенное скорее для коллеги, чем для потерянного ребенка. Не понимая, что сделал не так, Гарри оторвался от уже покрытого катышками отцовского свитера и взглянул вверх. На лице Джеймса на мгновение мелькнуло что-то, похожее на замешательство, к щекам хлынула краска, но волевым усилием он вернул более привычное беспристрастное выражение. Мозолистая рука потрепала мальчика по волосам. Как после удачной тренировкой. Когда отец наблюдал ещё за его тренировками. — Ложись обратно, Гарри. Тебе не следовало подниматься. Сириус поспешно встрял между ними и приобнял его за плечо. — Да, давай-ка обратно в постель, малыш. Тебе надо как следует отдохнуть после таких-то приключений. Гарри поплелся назад, едва ощущая ноги. Радость схлынула и остались только неловкость и жгучая пустота. А ещё странный озноб, заставивший его поспешно укутать ступни и натянуть одеяло почти до подбородка. Питер обеспокоенно глянул на него, а потом пробормотав что-то про горячий чай поспешил вниз своей семенящей походкой. В комнате сразу стало ещё просторнее и холоднее. Сириус снова устроился на своем месте у изголовья кровати, Джеймс и Ремус рядом. Молчание затягивалось. Чувствуя себя до странного неловко, Гарри обхватил коленки. — А теперь расскажи как всё произошло.