Замри. Беги. Бей.

Оказывается, когда глаза не видят, а в бок периодически упирается дуло ружья, восприятие времени и расстояния как-то меняется. Рэйчел не могла бы даже приблизительно прикинуть, сколько времени они уже едут. Понятное дело, что меньше суток, но вот час это, два, три — совершенно не ясно. Не то чтобы, конечно, это играет роль, скорее мозг просто старается зацепиться за что-то, дающее ориентир. В фургоне царит мрачная тишина, изредка прерывающаяся невнятными сообщениями по рации. Даже сквозь холщовый мешок на голове Рэйч ощущает запахи немытого тела, пота и грязной одежды. Она и сама чувствует, как от страха вся покрывается липким потом. В попытке успокоиться девушка прибегает к проверенному методу и дышит, глубоко и ровно. Вдох раз, два, три, четыре, пять, выдох, раз, два, три, блядский округ, пять. Вдох, какого хрена я высунулась вообще из хижины, выдох, не дотрагивайся до меня, сектант ёбаный. Мы что, приехали? Сектант толкает девушку на выход, та, не видя ничего перед собой, летит куда-то вниз, успевая выставить связанные руки вперёд. Падение не то чтобы болезненное, скорее унизительное, подчёркивающее абсолютно беспомощное положение. Рэйч подхватывают за плечо и практически тащат куда-то. Вокруг слышится людское многоголосье. Крики неприятно ударяют по нервам девушки, волчий или собачий скулёж вперемешку с рычанием тоже не добавляют спокойствия. Раздается железное клацанье, её толкают вперёд и сдёргивают мешок с головы. — Руки развяжешь сама, — бесцветно сообщает её сопровождающий и захлопывает дверь в клетку. Клетка, ебучая клетка! Да вы серьезно?! Рэйчел, наконец, получает возможность оглядеться. И увиденное не доставляет ей никакого удовольствия. Она находится в одной из клеток, стоящих рядами во дворе трёхэтажного, внушительных размеров, дома с красной крышей. Рэйч не сильна в архитектурных стилях, она бы сказала, что здание либо классического либо колониального стиля — все эти строгие чёткие линии, радующие глаз, и изящные колонны. Но, собственно, какого бы стиля ни было строение, это совершенно не влияет на факт того, что Рэйч заперта, а двор нашпигован эдемовцами в компании с серебристо-серыми громадными волками. Рэйчел смотрит на соседние клетки и чувствует подкатывающую к горлу тошноту. В клетках сидят, лежат, бессмысленно мечутся люди различной степени истощения, отчаяния и, как кажется Рэйч, безумия. Через решётку сбоку от нее сидит обхватив колени и покачиваясь мужчина, его одежда заляпана бурыми пятнами, ноги босы. Напротив через проход клетка, где существо непонятного пола с чавканьем поедает нечто похожее на собачий корм из миски. Рэйч дышит. Рэйч отползает подальше, прислоняясь к прутьям, и радуясь, что её клетка последняя в ряду. Рэйч вспоминает загоны для собак, куда они ездили с младшим Сидом, вспоминает исход этой поездки. И снова дышит. Она уже не задаётся вопросом, как вообще может случиться, что в цивилизованной Америке люди сидят, как животные в клетках. По всей видимости, в округе существуют свои грани реальности, свои какие-то законы. Это, безусловно, очень интересно с точки зрения исследований поведения групп в условно замкнутом пространстве, но научные изыскания — это последнее, что сейчас волнует девушку. Пока Рэйчел пытается перегрызть верёвку на запястьях, ослабить узел, мозг её, вдохновлённый просмотренными многочисленными ужастиками, с готовностью подкидывает несколько вариантов, для чего можно держать людей в клетках. Надо сказать, все эти варианты категорически не устраивают девушку. Она очень хочет сохранить ясность мыслей и относительное спокойствие с самообладанием. Но, охватывая глазами картину людей в клетках, всё больше ощущает подступающее отчаяние. В памяти очень кстати сперва всплывают слова Джона о том, как Врата Эдема ценят жизни людей, а затем его же ремарка о «развлечениях» его родственников. Мудозвон. И при этом девушка стойко игнорирует ту часть себя, которая уже готова признать, что надо было оставаться на ранчо. Ну да, потрахалась бы с Сидом ещё, овца тупая, пока бы окончательно все мозги не растеряла. Отличный выбор. Рэйчел странным образом почти не напрягает, что крестителя она вспоминает постоянно, а свою семью, свою жизнь до округа всё реже. Да и сами воспоминания чувствуются какими-то ненастоящими, словно вся предыдущая жизнь была не с ней и не про неё. «Это временно, — успокаивает себя Рэйч, — в стрессе мозг разбирается с тем, что первостепенно». Конкретно этот Сид — это уже не первостепенно. Хотя, конечно, вся эта херота в целом из-за Сидов. Рэйч пару раз с досадой бьёт затылком по прутьям, пока не соображает, что так она сама выглядит, как её полубезумные соседи. И это ещё дня не прошло. Девушка ничего не может с собой поделать. Несмотря на в целом плачевное положение дел, мысли о, скажем так, естественных надобностях тела настойчиво всплывают в голове: «Хорошо хоть месячные уже прошли, так бы ещё сидела тут с кровавыми пятнами. Хотя, конечно, кто знает, сколько здесь придётся торчать». Всё-таки пленницам в книжках значительно проще: у них, похоже, все естественные процессы встают на паузу. Очень, безусловно, удобно дожидаться спасения в таких условиях. Спасения, которого Рэйчел ждать просто не от кого. То, что она до сих пор цела и относительно невредима — везение в чистом виде. Но везти бесконечно не может, и девушка чётко это осознает. Что, конечно, не мешает верить в чудеса и единорогов. Уже темнеет, когда Рэйч замечает высокую фигуру в сопровождении давешних эдемовцев, идущую между рядами. Рыжеволосый верзила с непроницаемым лицом оглядывает людей в клетках, пока те либо в ужасе замирают, либо бросаются словно дикие звери на прутья. Рэйчел чувствует себя как в сказке про Джонни — пончика , в главной роли, разумеется. «От кого он там сбежал? От волка сбежал, от медведя сбежал, а лиса сожрала?», — вспоминает Рэйч, рассматривая приближающегося бородача. — «Возможно этот как раз и сожрёт». — Эту взяли в том же квадрате, где прятались сбежавшие, — немного нервно поясняет эдемщик, когда Джейкоб Сид останавливается у клетки. Тот ничего не отвечает, он пристально смотрит на девушку. Под этим его взглядом вновь приходит на ум ассоциация про бегущую антилопу и готовящегося сожрать её гепарда. В полумраке не очень понятно, игра ли теней это, или всё его лицо покрыто шрамами, не то чтобы это сильно волнует Рэйчел, скорее мозг сам выхватывает и фиксирует какие-то детали. — Ты — мышка Джона, — усмехается вдруг Джейкоб, — забавно. Да охренеть как! Вам тут всем забавно, кроме меня. — Как ты оказалась у меня в горах, мышка? — продолжает Джейкоб. Он говорит размеренно и спокойно. И, к сожалению, у него очень приятный голос, как, впрочем, и у остальных Сидов. Записывали бы себе подкастики об истинной вере и коллапсе, а не вот это вот всё. — Да, Джон упоминал, что ты неразговорчива, ну что ж, сиди, — равнодушно замечает мужчина, начиная разворачиваться от клетки. — Они планировали напасть на ранчо Джона, — слегка осипшим от долгого молчания голосом произносит Рэйчел, — я не знаю, когда, но хотели в ближайшее время, что-то ещё обсуждалось про день, когда все в церкви. Сид не мигая смотрит на Рэйчел: — И зачем мне эта бессвязная информация? Рэйч теряется. Она и так знает, что шпионка из неё так себе. А ещё ей, почему-то, очень хочется знать, цело ли ранчо сейчас. Цел ли креститель. — Наверное …наверное можно ещё предупредить? — несмело предполагает она, — если ещё не поздно. Джейкоб продолжает сверлить её взглядом: — На ранчо уже нападали в прошлом, и будут делать это до тех пор, пока не поймут, на чьей стороне сила, — тихо произносит мужчина. «Но там же может быть твой брат, дубина ты тупая, тебе что, совсем не страшно за него?» — мысленно возмущается Рэйчел. Джейкоб наклоняется чуть ближе к прутьям клетки, заставляя Рэйчел отпрянуть: — Забавно, — снова замечает он перед тем как отвернуться и уйти в сторону дома.