Type O Negative — Summer Breeze
У него было чертово дежавю. Вновь он сидит на своем излюбленном месте за обеденным столом в большом зале, вновь прожигает грязнокровку взглядом, вновь яростно проглатывает остатки тыквенного сока. Смотрит на самую обычную девчонку, а видит лишь раздражающее пятно, становящееся все темнее и темнее из-за возрастающей злости, которая исходит из самого нутра, где-то в области желудка, плавно переходит к голове и вызывает давление в глазных яблоках, ослепляя его. Он словно хищник, страшный серый волк, поймавший в поле зрения молодого ягненка, наивно жующего свою травку, ничего не подозревающего. Ягненок думает, что мир безоблачен и прекрасен, и нет никакой опасности, которая все это время нагоняла его, приближалась, и вот уже дышит в затылок. Тео почти добрался до её стола. В голове четкий план. Подойти. Поздороваться. Извиниться за вчерашнее поведение. Постараться придать своему выражению лица искреннее сожаление, показать вину, которую он и так должен был ощутить, будь в нем хоть немного приличия. И вот он обходит стол когтевранцев, видя лишь Грейнджер, словно кто-то нажал на кнопку в его голове, заставляющую видеть её в фокусе, размывая окружающие её предметы до минимальной видимости. Удар. Тео не понимает, почему падает, почему летит к скамье гриффиндорцев, теряя ровный пол из-под ног. Какого черта? Он ошалело смотрит вверх и замечает малознакомого когтевранца, на лице которого проносится такой спектр эмоций, что Тео приходится на несколько секунд замолчать, пытаясь рассмотреть его получше, чтобы хоть как-то понять за что и от кого получил такой силы удар. — Хотел поймать тебя после завтрака, ублюдок, но раз уж ты сам подошел, — выплюнул парень, не сводя прицела волшебной палочкой с лежащего на спине Тео. — Какого хера? — забыв об идеальной игре пай-мальчика, возмутился он. Ничего не понимая, Тео, игнорируя слишком близкий к своему лицу кончик палочки когтевранца, поднимается на ноги и разминает ушибленное плечо, делая показательные круговые движения вперед-назад. Палочку он доставать не будет, просто прицелится и разобьет подонку морду голыми руками. — А ты не догадываешься? Поиздевался над моей сестрой, а потом бросил, как ни в чем не бывало! Тео искренне пытался вспомнить фамилию этого парня. У кого из девчонок, которых он трахал, был брат в Когтевране? Видимо, его непонимающее лицо, заставило нападающего напомнить, на всякий случай, кто же он такой. — Я Джереми Стреттон, — его рот презрительно скривился, но взгляд стал таким уверенным, будто фамилия точно могла хоть что-то объяснить Теодору. — И? — не выдержал Тео. — Я все еще не понимаю, кто ты такой. — Она учится на курс младше тебя, Имоджен Стреттон, моя сестра. Возникла настолько долгая пауза, что все ранее притихшие вокруг студенты, не вытерпев, начали перешептываться, в то время как Тео все еще не мог вспомнить, кого же он там обидел. Имоджен. Имоджен… Неужели пухлая блондинка с огромной грудью? Ту, которую он трахнул, по её же инициативе, несколько дней назад, как раз после его успешной выходки с Пивзом, когда ему удалось украсть расписание Грейнджер. — А-а, — Тео почему-то так поразился тому, что забыл об этом, что его удивление прозвучало слишком весело для сложившейся ситуации, в которой он оказался в центре событий, окруженный зеваками. — Слушай… Джереми оказался, на удивление, резким и ему едва удалось увернуться от ровного удара, целящегося в область его, как он считал, красивого лица. Не успел Тео броситься в ответную атаку, как тело Стреттона застыло и он рухнулся бы лицом на пол, если бы не вовремя подхватившие однокурсники. Непонимающе обернулся и сразу же увидел разъяренное лицо Грейнджер с вытянутой палочкой вперед. Черт, забыл, что так близко подошел к её столу. — Что вы тут устроили? — её резкий голос, меняющий сотни тональностей всего за четыре слова, оглушил его так, словно он попал в маленькую изолированную комнату с воющими чарами. — Нотт, ты же староста! Позорище, — она возмущенно покачала головой, будто не верила в увиденное. — Драка старшекурсников во время завтрака, на глазах учителей и директора! Минус пятьдесят очков Когтеврану и еще минус пятьдесят очков Слизерину! — Грейнджер увидела, как открывается его рот, чтобы возмутиться, и тут же яростно его оборвала. — Ты как староста обязан был подавать пример младшим курсам, вместо этого поддерживаешь весь этот балаган. Я видела твою попытку ответить на оскорбление физической силой, — её рот гневно закрылся, но, набрав воздуха, с возмущенным придыханием закончила: — Я попрошу директора, чтобы вам обоим назначили наказание. Гриффиндорская стерва, не давая ему ни единой возможности хоть как-то оправдаться, покинула зал, бросив невербально отменяющее заклинание в сторону Стреттона. Тео оставалось лишь дышать через нос, громко дышать, сопеть, чувствуя, что ненавидит этот день сильнее предыдущего. Теперь он точно не мог к ней подступиться. За последние два дня он показал себя с таких дерьмовых сторон, что лучше не рисковать прямо сейчас начинать играть придуманную им роль. И все это из-за какой-то идиотки, поплакавшейся брату о том, что её, видите ли, слишком жестко отымели на днях. Кто вообще таким с родней делится? Тео яростно посмотрел на приходящего в себя когтевранца и сжал до такой силы челюсти, что увидевшие его выражение лица студенты начали расходиться, опасливо оборачиваясь. Живот резко стянуло и он поморщился, сразу же отвлекаясь от желанной мести. Похоже, слишком ударился спиной о пол. Может быть, сломал ребро. Позже отомстит. Слишком много свидетелей. Да и месть – это блюдо холодное. Тео ни к чему вызывать лишние подозрения. Момент с благородным мужским мордобоем он пропустил, так что отыграется чуть позже и на сестренке, и на братце. С этими мыслями, держась за болевший живот, он покинул зал, направляясь в сторону своей гостиной. Думал лишь о том, что ему нужно немного отдохнуть, поэтому к черту занятия. Слишком яркое утро.***
Одиночество. Слово, которому он не придавал должного значения, в отличие от миллиардов других несчастных, страдающих от тоски по человеческому теплу и ласке. Наивные идиоты. С одиночеством легко бороться, когда есть цель. Цель, способная затмить все остальное, выйти на первостепенное место, столкнув с пьедестала даже базовые потребности, вроде банального голода и жажды. Цель заставляет тебя ползти, словно раб, на дрожащих коленях, опираясь трясущимися пальцами о покрытую осколками стекла землю. Тебе плевать, что живот сводит судорогой, что язык настолько явно прощупывает сухое нёбо, а горло сжимается спазмом, пытаясь вытряхнуть из мышечной оболочки застрявшие иголки. Ты продолжаешь уперто тянуться к желаемому. Тео прекрасно знал о чем говорил. Только вот не имел ни малейшего понятия, что его так подвело: мясные закуски в «Кабаньей Голове» и перестоявший огневиски, которые решили дать о себе только спустя целую ночь, или незабываемая перепалка в большом зале, во время которой его ударили непонятным заклинанием? Жизнь, будто, издевалась над ним, мерзко хихикая и тыча в него пальцем. Захотелось неуязвимости, вечной молодости и бессмертия? Тогда получай. И вот, проспав первые пары, страдая от болей в животе, он поднялся с кровати и обнаружил себя абсолютно одиноким в своем недомогании. Блейз и Драко сразу после завтрака отправились на занятия. Встал, шатающейся походкой дошел до ванной, сразу же упал возле, до невероятности, желаемого и привлекательного унитаза, согнулся попал и проблевался. Надрывался до того, что уже просто обнимал «белого друга» и проклинал все на свете, в том числе самого себя за свою невнимательность. Желудок опять свело и он так громко закашлял, что не сразу заметил, как разлетелись кровавые брызги по крышке унитаза. Какого хера? Не на шутку испугался. С такими темпами он и до мадам Помфри не доползет, а просто выблюет все внутренности в туалете гостиной Слизерина. Нет, ни еда, ни алкоголь, ни даже заклинание, выпущенное мстительным когтевранцем не могли довести до такого состояния. Думай, Тео. Вспоминай, что еще могло произойти, что привело бы к таким последствиям? Память подводила, подбрасывая только обрывки вчерашних воспоминаний из трактира и коридоров замка в компании Грейнджер, а после утреннего похмелья, скудного завтрака в компании Астории, пытавшейся с ним поговорить, пока он составлял план диалога с грязнокровкой, а после драка. Может, Грейнджер и его чем-то невербально прокляла? Нет, глупости. Он бы почувствовал. Застонав от нового приступа, он сморщился и еще раз погрузился в собственные мысли, пытаясь сосредоточиться на том, чем его могли проклясть. Ему нужна была помощь. Не хотелось умирать из-за какой-то потасовки во время завтрака. Он поднимается, держась за угол раковины, сжимает челюсть с такой силой, что может поклясться, как услышал свой трескающийся зуб. Нужно дойти хотя бы до гостиной, а лучше до больничного крыла. Лишь бы дойти. Живот резануло такой острой болью, что он свалился на пороге ванной, обхватывая себя руками и скуля от невыносимой пытки. Всё, теперь он, имея такие грандиозные планы и несокрушимые амбиции, сдохнет, словно отравленная крыса, лежа в пижамных штанах, с размазанными остатками переваренной пищи по лицу, из-за какой-то мелкой шлюхи.***
Он злился. Очень злился. Возможно, ему стоило пересмотреть некоторые приоритеты и ценить мужскую дружбу куда сильнее, ведь чудесное появление Малфоя, решившего забить на урок по ЗОТИ, спасло Тео жизнь. Если доверять опыту мадам Помфри, которая впихнула в его глотку безоар сразу же, как его дотащили до больничного крыла, он был отравлен. Никаких тебе заклинаний или похмелья, на которое он изначально грешил, ведь, как оказалось, первые симптомы медленнодействующего яда болиголовы, действительно, были идентичны состоянию похмелья, что, само собой разумеется, не вызвало у него никаких подозрений, когда он вернулся с завтрака, поэтому спокойно отправился спать, будучи уверенным, что проснется и станет получше. Ему пришлось хорошенько подумать, в какой момент мог проглотить отраву и ничего не заметить. В памяти не сразу возник образ испуганной девчонки, трущейся возле него во время завтрака, хотя её привычное место находилось куда дальше его. Надо же, впервые кто-то осмелился на такую изощренную месть. Стопроцентная слизеринка, мерзкая гадюка. Прекрасно, Тео. Нашел свободный рот для своего члена. Кто ж знал, что она решится на такое? Как бы там не было, попытка Астории отправить его на другую сторону, дабы избавить себя от лишнего созерцания ненавистного лица, посмевшего обмакнуть свой орган в её оральное отверстие, а после бросить униженно выполаскивать свидетельство его проникновения, не увенчалась успехом. Однако выбила его из колеи на довольно приличное время. Чертова Гринграсс! Он провалялся в больничном крыле почти неделю, в первые дни не мог даже встать, чтобы покурить. Самые мучительные дни в его жизни. Лежать и с презрением смотреть на больничную утку, недовольно поджимая губы от осознания, что будет справлять нужду как когда-то его старый никчемный дед. Завладеть книгой и приступить к активным поискам информации о философском камне стало уже не просто желанием, а необходимостью, иначе в один день все девчонки, которых он умудрился обидеть, объединят свои усилия и устроят расправу над ним голыми руками. Подумать только! В одно прекрасное утро его пытались избить на глазах у всех, а до этого отравили его стакан с соком. И все это из-за того, что он выбрал несколько неправильных дырок. На удивление, согревала мысль о том, что, возможно, Грейнджер уже вернула книгу и ему не придется связываться еще и с ней. Но спустя неделю, после того, как Помфри дала ему с собой увесистую сумку с зельями для восстановления после пережитого отравления, он влетел в библиотеку с горящими надеждой и мольбой глазами, но увидел лишь презрительную улыбочку мадам Пинс, означавшую, что ему все еще тут нечего делать. Все-таки компании грязнокровки ему не избежать. Благо случившееся с ним, а также одинокие дни, проведенные на больничной койке, позволили ему придумать довольно-таки неплохой план. Недаром же он вежливо умолчал о человеке, который посмел покуситься на него, когда встревоженная произошедшим Макгонагалл решила переполошить всю школу. К слову, Стреттон целую неделю оставался после занятий и отрабатывал наказания за произошедшее во время завтрака, в то время как Теодор спокойно набирался сил в больничном крыле. Однако Астория не могла также просто отделаться за свою мерзкую попытку убить его. Пришлось, едва сдерживая неутолимое желание сдать Гринграсс со всеми потрохами, солгать, что добровольно купил бодрящий порошок у неизвестного волшебника с Лютном Переулке из чувства интереса к запрещенным веществам. Лишив факультет еще пятидесяти очков, Тео с предвкушением направлялся в гостиную, желая поймать виновницу за руку и серьезно с ней поговорить. На удивление, Астория и не думала прятаться, видимо, не ожидала, что его выпишут так рано, да и была уверена, что он никогда не поймет из-за кого чуть не угодил на тот свет, поэтому только приметив её черную уложенную копну волос, ринулся в её сторону. Уперся языком в щеку и тихо хмыкнул, встав за её спиной. Было интересно проверить, как быстро она почувствует прожигающий её макушку взгляд. К счастью, кроме их двоих и еще парочки девчонок, которые направлялись к выходу из гостиной, никого больше не было. Он стоял минут десять, ожидая, когда же она его заметит, но её идиотизм был настолько всепоглощающим, что, видимо, даже её тело блокировало хотя бы малейшее предчувствие об опасности. Поразительно. Возвел глаза к небу, молясь про себя Салазару о терпении, медленно наклонился и шумно выдохнул через ноздри, направляя поток горячего воздуха из носовых пазух прямо в светлую полосу, демонстрирующую цвет её кожи головы и разделяющую длинные темные волосы на две равные половины. Астория вздрогнула, подняла голову и мгновенно отскочила, выпучив испуганные глаза. Браво! Даже если у него были сомнения в её виновности, своей реакцией сучка лишь подтвердила причастность к его неожиданному отравлению. Тео склонил голову набок и улыбнулся одним уголком рта, изучающе осматривая её с ног до головы, но молчал, ожидая следующих действий. Однако Астория, заметив собственное излишнее копошение, тяжело проглотила слюну и выровняла спину, пытаясь придать лицу спокойное выражение. — Тебя выписали. Рада, что с тобой все в порядке, — её глаза нервно забегали, но голос прозвучал ровно. — Да ладно? Не уж то и правда рада? — он медленно наступал, замечая как машинально задвигалось её тело назад, подальше от него. Наконец-то почувствовала опасность. — К-конечно, — её голос предательски дрогнул. — Даже после того, как я тебя бросил одну в ванной старост? — она нервно покачала головой, а он продолжил. — Ну, помнишь, когда заставил тебя проглотить мою сперму, а после ушел, сказав, что было неплохо? Неужели даже не позлорадствовала моим неприятностям? Прям будто получил наказание за свои поступки. Астория отрицательно покачала головой, прикрыв глаза. — Я волновалась о тебе, ты мог умереть… Ему надоедал этот цирк. Не любил он длинных прелюдий. — Но ведь это же ты пыталась меня убить, разве нет? Тео был восхищен тем, как быстро изменились её эмоции, как сломалась выдержка, демонстрирующая холодное сочувствие, обнажая непонимание и страх, как из глаз пропала наигранная уверенность, а рот предательски задрожал на бледном, словно снег, лице. Он поймал преступницу прямо за руку. — Ч-что? Это какой-то бред, — она неправдоподобно рассмеялась, а взглядом прошлась по полупустой гостиной в поисках спасения. — Ты отравила меня, Астория. Во время завтрака подсела ко мне, пытаясь заговорить, а затем подлила яд в мой сок, — совершенно спокойно объяснил он. — Видишь ли, прежде чем ты начнешь отпираться и говорить, что это не так, — он округлил глаза, словно удивлен, — я хочу заметить, что могу прямо сейчас использовать на тебе легилименцию, не думаю, что ты хороший окклюмент, а после пойти с добытыми воспоминаниями к директору. Ты уже совершеннолетняя, к тому же чистокровная, из семьи, тесно общавшейся с почившим Темным Лордом. Мракоборцы, которые прибудут сюда по малейшему щелчку Макгонагалл, очень обрадуются очередному поводу показать общественности, какие же отпрыски чистокровных почитателей Волдеморта избалованные ублюдки. Вряд ли, тебя кто-то захочет помиловать, — его лицо приняло серьезное выражение, а взглядом демонстрировал опасное любопытство. Он подошел так близко, что когда вновь заговорил, её передние пряди волос зашевелились. — Ты хочешь в Азкабан, Астория? Произнесенный им сценарий дальнейшего развития событий настолько её впечатлил, что она бы осела, если не была так вовремя прижата его телом к стене. — Чего ты хочешь? — безжизненным голосом спросила Астория, опуская плечи в демонстрации своего поражения. Так просто. Обошелся только угрозой, а она уже сдалась с повинным. Если бы все в его жизни было также было просто, как с Гринграсс. Слава Салазару, виновником оказалась не Грейнджер, на которую он в бреду первым делом подумал, иначе… Иначе он бы уже был мертв. — Все очень просто, — он обнял её плечи руками и заговорил с ней ласково. — Я хочу, чтобы до конца учебного года ты стала моим верным пёсиком, согласна? — Тео облизнулся, совершенно не пряча победную улыбку. Увидев недоверие, возникшее на её лице, добавил: — Или мне сходить за Макгонагалл? — в доказательство своих слов он резко отпрянул, показывая, что вот-вот и пойдет к выходу из гостиной. — Нет, — она протянула руку, чтобы схватить его рукав мантии, но тут же опустила, закрывая глаза. — Я согласна. — Отлично, — Тео довольно кивнул, скорее самому себе, и плюхнулся на диван, закидывая ногу на колено, а руками обнял спинку, всем своим видом демонстрируя, что теперь он её хозяин и пусть благодарит, что не выдал ей ошейник с поводком, хотя такой вариант и кажется ему очень даже возбуждающим. — Ты же послушный песик? Ресницы Гринграсс задрожали, борясь с унизительными слезами, но она кивнула, поджимая губы, чтобы подбородок перестал так явно трястись. — Я не слышу, милая, — он всмотрелся в её лицо непонимающим взглядом. — Пёсики не кивают, а лают. Не слышу, как ты лаешь, Астория. Давай, скажи мне «гав», — Тео откровенно насмехался, без единого укола совести. Хотела меня отравить, теперь вымаливай своё прощение. Она сморщила лицо, подавляя слезы, и отвернулась, дрожа всем телом и сжимая беспомощно кулаки. — Я НЕ СЛЫШУ! — всего один злобный крик из его рта заставляет её затрястись в припадке и разреветься, как будто ей снова семь, и она, рыдая, произносит ему заветное «гав». Губы вновь расплываются в довольной ухмылке. Ради такого стоило и проблеваться своими кровавыми внутренностями. Ему хотелось бы сразу перейти к действию, но вид униженной девчонки его так завел, что все его мысли, важные мысли, испарились. Он задумался, прикладывая сжатый кулак к носу. Начал кусать костяшки руки, просунув большой палец так, что тот принялся хаотично крутить кольцо с осколком его души. Небольшой серебряный круг на его среднем пальце всегда служил доказательством того, что в нем куда меньше сочувствия и жалости к людям, чем могло быть. Хотя сомневался. Минуты две сомневался, пока не окинул её взглядом с ног до головы.Rammstein — Ich Tu Dir Weh
Стоит скукожившись, подпирает сутулой спиной стену, сжимая в пальцах край своей школьной юбки, и смотрит мокрыми глазами в пол, боясь его следующего приказа. — Иди за мной, — его голос прозвучал так хрипло, что он едва себя узнал со стороны. Тео не следил за ней, но знал, что она плетется позади, пока он уверенно идет в свою спальню. Малфой и Забини должны были быть на тренировке по квиддичу, поэтому комната оставалась свободной еще, как минимум, несколько часов. Вошел в спальню, подождал минутку, когда Гринграсс на дрожащих ногах войдет следом, захлопнул дверь и бросил оглушающее заклинание. Ему не нужны были лишние уши. Тео всегда был осторожен. — Раздевайся, — спокойным голосом заговорил он, слыша как резко вздохнула за его спиной Астория. Он уставился в окно, словно искушая судьбу. Ничего не мешало его новой собачке ударить его в спину непростительным, или, хотя бы, оглушающим проклятием. Но он знал, что она не станет. Как и Астория знала, что она и так достаточно провинилась. Тео понимает, что её необдуманный поступок был обусловлен её безнадежной влюбленностью в него. Он чувствовал это еще тогда. Был уверен, что если бы ответил на одну из её попыток поговорить после произошедшего в ванной старост, она бы вновь отдалась ему, не обращая внимания на предыдущий отрицательный опыт. И вдруг он слышит. Слышит еще один тяжелый, судорожный вдох, а после шум упавшей к её ногам одежды. Обернулся и увидел её лишь в нижнем белье. Маленькую, трясущуюся и обнимающую себя руками, словно надеялась, что эти бледные дрожащие веточки смогут её защитить. — Ты же девственница? — он знал, что да, но ему хотелось насладиться паникой в её глазах. Астория кивнула и вновь зашлась слезами. Тео задумывался не раз о том, что ни женские, ни мужские слезы его не трогали. Возможно, дело было в его отце, который с самого детства не реагировал на его нытье. Тео сразу понял, что его слезы не дадут ничего, кроме раздражения, поэтому в дальнейшем также не мог проявить сочувствие при виде чужих страданий. Скорее он даже чувствовал болезненное наслаждение, когда знал, что послужил причиной чьего-то отчаяния. Но ему нравилось притворяться, будто ему не плевать. Иногда. — Не плачь, малышка, — он подошел к ней медленно и поймал одну слезинку указательным пальцем. Долго смотрел на маленькую каплю, удобно устроившуюся на ребристой коже его пальца, рассматривал, а затем положил палец в рот и попробовал на вкус. Соленая. Как и всегда. Свои слезы он не помнит. Это было слишком давно. — Прости меня, пожалуйста, — вдруг жалобно скулит его щенок, и Тео мягко улыбается, понимая как же мило сейчас выглядит девчонка. — Тшш, — он наклоняется ниже и слизывает мокрую дорожку на её щеке, чувствует её дрожь, как задержала дыхание, а после вдруг всасывает её кожу в рот, чувствуя соленый привкус слез и остатки пудры для лица. Астория болезненно стонет, а он кладет руку на её плечо, поддевает пальцем бретельку лифа, а после тянет с силой вниз, обнажая грудь своему взору. Небольшая круглая грудь, судорожно поднимающаяся и опускающаяся вниз, затвердевшие от холода розовые соски, россыпь маленьких родинок на белоснежной коже. Она выглядит аппетитно. Её дрожь его заводит. Член болезненно сжимается, трется о грубую ткань школьных брюк, Тео наклоняется ниже и прокусывает нежную тонкую кожу с такой силой, что мгновенно чувствует вкус крови на своем языке. Маленькая Гринграсс плачет сильнее, трясется в его руках, словно в припадке, и умоляет его не делать этого. Не причинять ей боль. Но Тео не умеет иначе. Он не может представить себе, что однажды встанет на колени перед какой-нибудь женщиной и станет её верным песиком, выполняющим все её приказы, будет яростно, до мучительной боли от длительной эрекции, скулить и вылизывать её текущую соками промежность, боясь прикоснуться к себе без её одобрения. Нет. Он никогда не познает эту сторону любви. Он всегда будет на стороне обладателя, доминанта, причиняющего лишь боль и страдания. У жертвы всегда остается выбор: принять его своеобразные ласки, больное проявление любви и научиться этим наслаждаться, или же оказать ему сопротивление, хныча от боли, а после никогда его больше к себе не подпускать. Вот только у Астории не было другого варианта. Она не могла ни наслаждаться, ни убежать. Глупая, какая же глупая девчонка. Маленькая змейка, решившая показать ядовитую пасть перед куда более опасным зверем. Теодор знал, что порвет её, что этот символический укус будет самой мягкой и безболезненной частью сегодняшнего вечера, а последующие действия заставят её не униженно ронять скупые слезинки, а громко рыдать, сжимать простыни в руках до побелевших костяшках, вырываться из его хватки, будучи прижатой к кровати, на белых простынях которой обязательно останутся кровавые пятна. Теодор знал. И придерживался своему сценарию. Если бы он был импровизатором, то учился бы на другом факультете. В его голове же всегда созревали, словно райские плоды, многообещающие планы. Планы, которые приведут его к такому же болезненному удовлетворению, которое он ощущал от тугого проникновения в её девственную киску. Ему нравятся её стоны, перемешанные с громкими воплями, пока он вбивается в неё сзади. Он не видит лица, но слышит как глубоко она вжалась в подушку, которая наверняка уже стала мокрой от её слез. Он трогает её напряженную худую спину, проходится костяшками пальцев по выступающему позвонку, по выразительно-торчащему корсету её ребер, сжимает тонкую кожу до кровоподтеков, оставляет громкие шлепки по упругому заду, в эйфорическом припадке наблюдая, как быстро проявляются следы его ладони, а затем он кончает. Для неё он кончает, словно через вечность, а для себя он был достаточным реалистом, чтобы понять, что его хватило на семь жалких минут. Кончает внутрь, зная, что она сама позаботится о том, чтобы убрать следы его проникновения. Вытаскивает член и с садистским удовольствием наблюдает, как вытекает его семя из припухшей и окровавленной щели. Возможно, он болен. А, может, и нет. Тео знал, что хотя бы был честен перед самим собой. Он брал так, как хотел. Делал то, что действительно приносило ему удовольствие. И поступал так, как требовало его чувство любви к самому себе. И кое-что он хотел настолько сильно, что, оставшись стоять на четвереньках, опираясь руками по сторонам от головы всхлипывающей Астории, наклонился так низко к её уху, чтобы она слышала и вникала в сказанное сразу же. — А теперь, Астория, послушай внимательно, — его тон стал куда серьезнее, а голос тише, что заставило её успокоить свою истерику, чтобы прислушаться. — Твое задание номер один, которое ты должна начать выполнять с этой же секунды. Готова услышать? Ему казалось, что её спина не может стать еще напряженнее, но стала. Улыбка невольно украсила его лицо. Девчонка притихла, будто забыла о том, как дышать. Вдруг ему стало до безумия интересно, сколько же она протянет с задержанным дыханием, прежде чем зайдется в новом приступе удушающей истерики. Тринадцать, двенадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь… Он услышал её всхлип и сипло рассмеялся, наблюдая за тем, как она пытается вжаться в кровать еще глубже. Решив, что пока что с неё было достаточно физических и психологических пыток, Тео, наконец заговорил: — Моя милая девочка, — он выбрал один локон из её разбросанных по простыне волос и накрутил на палец, обнажая для себя маленькую ушную раковину. — Ты должна подружиться с Гермионой Грейнджер.