Пришедшие вместо

      Данте почти скучал по своей личной всаднице Апокалипсиса. Она распахнула дверь агентства с ноги. Триш, которая всё это время не расставалась с утащенными из штаба и технического бюро бумагами, подняла голову. Оккультные схемы, протоколы, испещрённые пометками тексты инструкций — вся эта макулатура валялась на диване Данте так, что за ней не видно обивки. На просьбу прибраться Триш не реагировала.       — О, — Леди двумя пальцами, затянутыми в мотоциклетные перчатки, подцепила одну из страниц — рапорт о «непонятно чём, похожем на двуногую ацтекскую ящерицу» — и бегло вчиталась в текст. — Вы в накладе не остались, как я погляжу.       — Смеёшься, что ли?.. — Данте зевнул, прикрыв рот кулаком. — На кой чёрт мне хранить стопку инструкций по вселению демона в человека и открытию Врат Ада без Ямато, отчёты о вскрытиях и рапорты? Я не фанат этого дела.       — Хорошее чтиво перед сном. Это, кстати, мой любимый, — Триш вырвала страницу у Леди из рук.       — Так ты не спишь, — хмыкнул Данте.       Леди закатила глаза и оперлась бёдрами на бильярдный стол. Она, может, и играет на них двоих как на скрипке, но если демон во что-то вцепится — уже не оттащишь. А Триш, несмотря на сходство с человеком, оставалась первостатейным демоном.       — Я навела справки, но Фортуна как была закрытым городом — так и осталась. Я жду подробностей! — Леди принялась барабанить ногтями, выкрашенными белым лаком, по блестящему бортику стола. — Чем вы там занимались?       — Я, кажется, говорил тебе, что не собираюсь разрушать жизнь целого поселения, — Данте поневоле сел ровно.       — Но я же была права! — Леди развела руками. — Бумажки Триш безобидно не выглядят.       Данте терпеть не мог отчитываться перед кем-то. И рассказывать о себе больше, чем необходимо — тоже. А тут он обязательно сорвётся и скажет и о брате, и о племяннике… чёрт, у него всё это время был племянник!       Данте сложил пальцы и опёрся на них подбородком, искоса поглядывая на Триш. Та ему жизнь облегчать не собиралась. Придётся говорить самому.       — Да, ты была права. Можешь кончать с охотой на демонов и становиться вторым Заратустрой. Этот Орден меча и правда готовил дьявольский план. Ребята почти открыли Врата Ада.       — Врата… Ада? — зрачки Леди расширились.       Её почти невозможно напугать. Но её папаша-мудак проводил похожие исследования, так что да: это был заход на больное. Леди скрестила руки на груди и тряхнула головой.       — И… зачем? Опять ищут силу демонов?       — Не совсем, — Данте задумался, как бы покороче рассказать весь тот бред, которого он наслушался от викария. — Видишь ли, город построили прямо над Вратами Ада, поэтому там бродят демоны и страдают люди… правителя Фортуны настолько это достало, что он решил открыть Врата Ада и сделать это проблемой всего мира, а не только их островка.       — …потрясающе, — цыкнула Леди. — Вау! Только поехавших на демонах святош нам и не хватало.       — Теперь там правят чуть менее поехавшие святоши. Врата Ада уничтожены, все опасные наработки забрала Триш, а я… — Данте усмехнулся.       Заказ на Фортуне оказался, наверное, одним из самых лёгких в его карьере. Если забыть о том, что братец уронил на него люстру, а племянник пропорол левое лёгкое — но это так, мелочи. Начальника бюро он так и не выследил, да и в демонов почти не стрелял. Так, процесс контролировал.       — Красиво постоял на фоне, скажем так.       — Пока твою работу делал мальчик, — Триш ехидно улыбнулась. — Мог бы ему часть гонорара отправить, знаешь…       Данте послал ей пылающий взгляд, но та даже его не заметила. Зато Леди теперь крайне заинтересованно уставилась на него.       — Что за мальчик? — спросила она. — Тот самый сын Спарды?       Как бы Данте не хотелось просто отшутиться, придётся всё-таки выдать немного личной информации. К тому же, шило в мешке не утаишь. Если Вергилий и впрямь заявится сюда через год — Данте в этом не сомневался: он, как минимум, захочет продолжения стычки в Опере, — то всё равно придётся вводить остальных в курс дела…       — Нет, сын Спарды стоял в сторонке и что-то пытался порешать в самом Ордене. Оказывается, мой злобный брат-близнец осел на Фортуне. Он консультировал местных по поводу демонов, Врат и прочего дерьма, — Данте ткнул большим пальцем на бумажки на диване. — А потом понял, что Орден может навредить его сыну, и всё-таки взялся за ум. Опоздал немного… но хоть так.       Леди смотрела на Данте с пару мгновений, не мигая. Затем — рассмеялась, держась за живот. Данте следил за этим всем со сложным лицом.       — Я похож на комика? — уточнил он, когда Леди пришла в себя.       — Ты — самая недоверчивая задница, которую я знаю! — Леди хлопнула ладонью по бильярдному столу. — Мы знаем друг друга двадцать лет… и только сейчас я узнаю, что у тебя есть брат и племянник.       — Про племянника я сам узнал только на месте. А брат… — Данте щёлкнул пальцами. — Через год сама увидишь, что он за персонаж.       Зря Данте не взял у Неро почтовый адрес. Он сомневался, что Вергилий бы потрудился написать ради него хоть строчку, но племянник подавал надежд куда больше. Всё-таки Неро, несмотря на свою недоверчивость, хороший парень. Слишком хороший для их проклятой семейки.       Интересно, как он теперь?

***

      Вздувшиеся, закаменевшие волокна дельтовидной мышцы можно проследить до их связки с ключицей — выпирающей, прикрытой белой, как мрамор, тонкой кожицей. Правая часть груди заменена гладкой хитиновой пластиной тёмного зеленовато-синего цвета. Часть межреберных мышц закрыта тяжёлыми бронзовыми чешуйками, ромбовидными и заострёнными, размером с половину ладони. «Рука» крыла покоилась на правом плече, обхватывая его: хрупкое рядом с утолщениями наростов и чешуй, инородное. Химерическое.       Неро смотрел в зеркало, опершись руками на раковину. Левая почти что сливалась с фаянсом. Правая — тёмная, синевато-чёрная, бросающая жилами голубые отблески на гладкую поверхность — казалась взятой у кого-то другого и пришитой вместо родной конечности. Или гипсовой коркой, наложенной на повреждённую плоть.       Неро, одним из когтей оттягивая нижнее веко, придвинулся к зеркалу совсем близко. Правый глаз тоже изменился. Не заметишь, если не приглядываться, но возле внешнего угла появились мелкие пятна, будто кто-то брызнул внутрь белка чернила, и край радужки потеплел — из бледно-голубого, почти альбинотического, некоторые волокна стали кошачье-жёлтыми.       В дверь ванной постучали. Неро невольно дёрнул рукой и отпрянул от зеркала — пара вязких, тёмно-красных капель из пореза упали в поблёскивающую чашу раковины.       — Неро, — послышался из-за двери голос Кирие. — Ты ещё долго?       — Почти всё, — сказал он громко, чтобы за дверью было слышно.       Неро побрызгал водой на лицо, зашипев, когда капли попали прямо на порез. Надо бы обработать его, наверное, да и смыть кровь с раковины не мешало. Но Неро хватило только на то, чтобы одеться и на скорую руку промокнуть волосы, чтобы слишком сильно не капали. Потом он выбрался из ванной в прохладный воздух квартиры, затем — на чуть более душный балконный.       Почти ночь. Горят фонари и редкие окна домов; кто-то задержался в конторе — горит одинокая лампа на третьем этаже дворца правосудия. Неро смотрел на первые этажи. У них — слепые чёрные окна в красивых рамах, наполовину закрытые разросшимися кипарисами и мандариновыми деревьями. Неро пытался отыскать зал заседания и думал, когда же за ним оттуда придут. Или иезуиты из трибунала. Хоть кто-нибудь.       Сейчас, помыв голову — и жалея о том, что изнутри её не помоешь, — Неро сидел на балконе, под запах скошенной травы и редкий гул проезжающих машин. На столике всё те же шахматы и всё тот же, жёлтый от старости, как в чае выкупанный учебник. Можно было бы прочесть ту половину миттельшпиля и эндшпиль, которые он не осилил. Но не хотелось. Это отсутствие… не сил даже — воли тяжёлой глыбой покоилось у него в груди.       — Тебе здесь не холодно? — Неро, слишком занятый разглядыванием окон во дворце правосудия — последнее только что погасло, — не заметил, как на балконе появилась Кирие: она завернула волосы в платок. — Может, тебе принести что-то?       Неро покачал головой. У него не хватало воли… не на слова даже — на то, чтобы посмотреть ей в глаза.       — Как знаешь… я бы, конечно, на таком ветре не стала сидеть, но…       Она говорила и говорила. Слова в сознании Неро дробились, как упавшая с крыши черепица. Расползались, как старое покрывало, если случайно дёрнуть за нитку.       — Неро, — Кирие выглядела так обеспокоенно, что Неро укорил себя за это — он не должен был причинять ей таких неудобств. И без того наломал дров. — Ты меня слышишь?       — …извини, отвлёкся, — повинился он. — Обычный ветер. От такого, вроде, никто не умирал.       — Я не про это, — Кирие состроила сочувственное лицо. — Ты в последнее время сам не свой. Что с тобой происходит?       Он убил человека — вот что происходит.       Об этом знает, кажется, вся Фортуна. Неро сказал об этом в убежище, куда согнали весь центральный район, поэтому его кто-то да слышал. Потом растолковали друзьям, знакомым, соседям по очереди на проверку документов… в общем: все знали.       Конечно, Неро никто ничего не говорил. Максимум — скользнут настороженным взглядом, шепнут что-то, и патрули на улицах всегда проверяют лицензию, удивляясь, что она не отозвана. В такой атмосфере прошли три дня. Новая линия Ордена ещё не определена, но у бухгалтеров и текущих забот хватает. Готтлиб пытался отправить его в отпуск. Неро думал, что самое лучшее — это двигаться дальше.       Как же он ошибался.       От него отстранялись — немного откидывались на спинки стульев, поворачивали головы прочь от него, горбились. Не был бы отчасти демоном — не заметил бы. На приветствие отвечали медленно, будто надеясь, что он забудет о своих же словах. В дежурные разговоры не включали. Сальса и вовсе не смела поднять на него глаз. Как будто Неро приходил не в место, в котором проработал почти два года, а в «чужой монастырь» — и никто его там не ждал.       Первые два дня он убеждал себя, что это не важно. На что он рассчитывал? Чудо, что после всего ему позволяют сидеть здесь. Он проверял конторские книги, смотрел на «Светочей» и отсчитывал часы до конца рабочего дня в тишине, прерываемой только шагами посетителей и тихими разговорами в основной части зала. На третий день, когда Сальса перебралась за стол к одной из счетоводов, Неро всё-таки перестал строить из себя чёрт знает что. Кому он вообще доказывает, что всё хорошо? Никто же не смотрит. Шапочным знакомым его притворство безразлично, а более близких людей не обманешь.       В общем, пару часов назад он, сидя перед Готтлибом на пошатанном кресле, написал заявление на отпуск. На какой срок — забыл; вылетело из головы, как только вышел из конторы.       — Ну, не каждый день узнаёшь, что Орден делал из людей уродов и хотел открыть Врата в Ад, у твоего отца есть брат-близнец, а ты сам чуть не помер, — про то, что Кирие тоже «чуть не померла», Неро всё-таки не сказал — захлебнулся словами.       — Я понимаю, — теперь Кирие выглядела виноватой — Неро мысленно поздравил себя с тем, как он отлично делает окружающим ещё хуже. — Но я никогда не видела тебя таким раньше.       — Ты про крыло?       — Я про кровь в ванной.       — Когти дёрнулись. Забыл вымыть. Извини.       — Неро, тебе не надо извиняться. Ни за это, ни за что другое, — убеждённо сказала Кирие. — Тебе не за что казнить себя.       — Я человека убил.       Кирие замерла с приоткрытыми губами на середине слова. Потом она чуть придвинулась к Неро и, понизив голос, сказала:       — На самом деле… положа руку на сердце… — Кирие вдохнула, словно перед прыжком в воду. — Я даже немного рада, что ты это сделал. Жестоко и несправедливо такое говорить, но… без такого человека, как Агнус, будет лучше всем. И всей Фортуне, и нам с тобой.       Неро вымученно кивнул. Он чувствовал, что Кирие и правда хочет его поддержать, что Агнус и правда заслуживал смерти… но какое до этого дело тем, кто не хочет лишний раз рядом находиться с убийцей? Отец, конечно, правильно говорит про «причины». Но как доказать другим, что эти «причины» не значат, что он поднимет руку на кого-то ещё — Неро не знал.       Отец пропал на два дня. Вечером того проклятого дня они так и не поговорили — сам отец не начал, а Неро чувствовал себя слишком паршиво, чтобы кого-то слушать. Теперь его нет. Видимо, Кредо уговорил его помочь с «чисткой хвостов».       Вернулся он ближе к полуночи. Неро так и не вышел с балкона. Все окна погасли, фонари приглушили. Вчера по радио объявили, что комендантский час отменён для всех совершеннолетних граждан Фортуны, но в центре это ничего не изменило. На улицу никто не рвался. Только тонкой полоской у моря, где растянулись рабочие и новые районы, мерцали огни.       Отец приставил Ямато к перилам и сел напротив, закинув ногу на ногу. Неро безучастно смотрел на улочки. Внизу, невнятно переговариваясь, прошла рыцарская тройка — их облачение резануло глаза белым.       — Вы уже закончили? — спросил Неро, с трудом переведя взгляд на отца.       В сероватом свете луны его лицо казалось немного похожим на статую Спарды в Опере. Отец и Данте её разнесли. И хорошо. Она Неро никогда не нравилась.       — Данте любезно подчистил за нас архив, — отец резко выдохнул через нос. — Я разобрался со Спасителем. С остальным пусть справляются сами. Я с самого начала говорил, что ничего не выйдет.       — Ну… — Неро растёр лицо ладонями. — Почти ведь получилось…       …и только из-за того, что Неро сам пришёл викарию в руки. Надо было сидеть в убежище и не высовываться. Сделай он так — и всё было бы в порядке. Как раньше. Как должно быть.       — Главное слово — почти.       Ладно, чёрт с ним, с этим Орденом. Неро вообще не об этом хотел поговорить.       Руки сами потянулись к фигурам. Наверное, он просто не умел ничего не делать. Обязательно чем-то нужно заняться, чтобы то ли голову забить, то ли напомнить себе, что в мире есть вещи помимо головы.       — Ты завтра никуда не собираешься? — отец вопросительно поднял бровь.       — Взял отпуск. На месяц… наверное… — Неро отмахнулся. — В общем, нет. Если я там появлюсь ещё пару раз, то свихнусь окончательно.       — Почему?       И как объяснить это отцу? То, с чем Неро столкнулся только сейчас, отец переживал годами. В его присутствии всё делалось тише. Его сторонились на улицах и не смотрели в его сторону в помещениях. Ему не подавали руки. Его не называли по имени — только возвышенное и отчуждённое, обезличенное «сын Спарды». Раньше Неро казалось, что ему самому так удобнее. Что у отца был выбор, и он выбрал это.       Теперь Неро понимал: даже если в этом и есть часть его выбора, то очень небольшая. Одна оброненная фраза — и от тебя отворачиваются те, кто ещё вчера помогал тебе с цифрами и благодарил тебя за то, что ты одолжил смехотворную сумму.       — Знаешь, мне бы тоже было страшно сидеть в одной комнате с человеком, который недавно кого-то убил. Ещё и выглядит… вот так, — Неро кивнул на своё правое плечо.       — Неудивительно, — отец не изменился в лице. Неро в который раз за эти три дня позавидовал его безразличию.       — Серьёзно, что ли? — Неро скрестил руки на груди       — Похоже, что я шучу? — отец испытующе посмотрел на Неро. — Ты — не человек. Они просто перестали убеждать себя в обратном.       Но ведь месяц назад всё ещё было в порядке. Никто не шарахался от Неро, как от прокажённого. Он не мог с этим спорить — потому что в глубине души понимал, что заслуживал. Разумно, что с тем, кто способен на убийство, не хочется пересекаться даже немного.       Но не этого Неро хотел, когда вместо убежища пошёл к штольням.       — С Фортуной придётся непросто, но в других местах у тебя будет выбор, — продолжил отец, немного смягчившись. — Я признавал своё демоническое наследие, хоть и имел из-за этого множество проблем. Данте… не делал этого. Он выбирал притворяться человеком, любой ценой. Сейчас он изменился, но я не знаю, как сильно.       — Кстати о Данте, — Неро закинул ногу на ногу и принялся качать носком в воздухе. — Ты не хотел рассказать, что у тебя есть брат-близнец?       — Нет, не хотел. Твой ход.       Только сейчас Неро заметил, что отец играет белыми. Пока что ничего интересного — стандартное е2-е4. Неро, подержав руку над доской пару секунд, двинул пешку на с6.       Зачем менять то, что работает?       — Я всю жизнь думал, что мы с тобой одни, — они с отцом обменялись конями и пешками. — А тут оказывается, что у тебя всё это время был родственник! Было бы неплохо об этом узнать до того, как он выстрелил в лицо викарию.       — Поверь, это не худшие обстоятельства, в которых вы могли встретиться… — отец подпёр щёку рукой и двинул вперёд слона.       — Слабо верится.       — Он не пытался убить тебя.       Неро опешил — замер, так и не передвинув взятого в руку ферзя. Сердце испуганной птицей трепыхнулось в груди. Данте… нет, Неро не сомневался, что его беззаботность — всего лишь маска. Но чтобы Данте попытался прямо… убить отца? Это звучало абсурдно. Вообще не вязалось с тем, что он делал.       Отец, похоже, уловил его неверие. Он откинулся на спинку стула и посмотрел на плечо Неро вместо глаз. Обычно он всегда смотрел в глаза.       — …тебя пытался? — уточнил Неро.       Он сомневался, что хотел слышать ответ.       — Да, — выдохнул отец и, обхватив левое плечо ладонью, продолжил. — Нам было семнадцать или восемнадцать лет… мы не виделись с пожара, убившего твою бабку. Я сбежал с помощью Ямато, Данте… не знаю, чем он занимался. Мы встретились случайно. Он не отзывался на собственное имя. Я сделал ошибку, попытавшись его вразумить, и он напал. Я должен был этого ожидать, но…       — …в смысле, — Неро не знал, что возмущало его больше — сама история или это «должен был ожидать». — Как такого можно ждать от родного брата, что он тебя убьёт?       — В то время он скорее бы отрезал себе язык, чем назвал меня своим братом… — отец ущипнул себя за переносицу. — Как видишь, он не преуспел. Мы сталкивались ещё несколько раз, но ничего не менялось. Потом я прибыл на Фортуну. Остальное тебе известно.       Неро слепо уставился на шахматную доску. Он пальцами левой руки ковырял чешуйки на правой. Отец умолк и смотрел на уснувший город так спокойно, так… отрешённо, что, казалось, ему вообще не требуется ответ. Так это или нет — Неро не знал.       — Мне жаль, — сказал он, глядя на пролёгшую между отцовскими бровями тревожную складку. — Это какой-то кошмар. Я и подумать не мог, что… Ты этого не заслуживал. Никто такого не заслуживает.       Отец посмотрел на Неро и улыбнулся. Но в этой улыбке не было радости. Только печаль.       — Спасибо, Неро, — голос отца на мгновение дрогнул. — Но в этом нет ничего удивительного. Демоны обречены разрушать. Свои семьи — в том числе.       С того момента жизнь начала протекать мимо Неро.       Он и раньше вёл негромкую жизнь, но хотя бы был в курсе, что происходит на острове. Сейчас, в этом отпуске, единственной связью Неро с остальным миром стало старенькое радио, которое когда-то давно дали ему починить, а потом забыли забрать. Неро не был фанатом радиопередач. На Фортуне всего одна станция. По ней крутят мессы, церковные песнопения, местные новости и всякие мелочи вроде «коллеги просят поздравить Пеппу с днём рождения». В ясную погоду ловило с Корсики и Сардинии, но для Неро это не важно. Станция, которая передавала техно, индастриал и прочий «музыкальный хаос», прекратила вещание несколько месяцев назад.       Когда Неро лежал в постели, он ставил радио на подоконник. В новостях стали зачитывать некрологи — Орден разглашал сведения о тех, кого сгубил. После того, как Неро услышал в этом списке имена Альфонсо и Тонио, он начал их пропускать. Когда новости кончались и начинались заунывные песнопения, он выключал звук. Полгода назад Кирие записывалась для них, но в потоке однообразной, скребущей внутри черепа полифонии Неро не мог расслышать её голоса.       Потом Неро понял, что зря он так цеплялся за то, чтобы быть в курсе.       Всё, можно сказать, ожидаемо. Кредо стал генералом — кто, кроме него? Неро хотел за него порадоваться, правда хотел. Но то, что они наговорили друг другу перед штабом, висело камнем на шее и душило все слова. После недолгих разбирательств, заслуживает ли Санктус быть «антивикарием» или всё-таки нет, быстро избрали нового. Им оказался Петро — глава епископата, в котором служила Бенедикта. На вакантное место выбрали её, первую женщину документированной — а не выдуманной, как правление Спарды — истории Фортуны на таком посту. О другом назначении по радио не говорили, но из разговора Бенедикты с кем-то из Святых рыцарей Неро узнал, что на пост главы технического бюро встала некая Мария.       Глория исчезла. Неро чувствовал, что она как-то связана с Данте — появилась там же, где он, и пропала тогда же, когда он закончил своё «дело». Но выяснить не мог. После того, как они с отцом обрушили Врата под городом, Неро не видел Данте, а до этого адрес или телефон спросить не догадался.       Новый викарий не был похож на прошлого. Петро казался не слишком старым — волосы не до конца поседели, глаза ясные и большие, тело немного тучное, с неодрябшей ещё кожей. В отличие от Санктуса, он казался приветливым и… тёплым, наверное.       Но это — всего лишь маска. Без масок во власти долго не держатся.       Они встретились, когда Неро угораздило сходить за чаем вечером, а не ночью. Он, одетый по-мирски, сидел на софе и что-то обсуждал с Бенедиктой.       — Рад встрече, — Петро, даже если и не хотел жать чешуйчатую когтистую лапу, скрывал это достаточно хорошо. — Я видел вас совсем мальчиком… вы очень изменились с тех пор.       Руку от чешуи он не убирал подозрительно долго. Дольше выдерживал только отец.       Потом Неро закрыл дверь на кухне и поставил на плиту чайник. Даже за его шумом обострившийся слух всё равно улавливал разговор. Петро и Бенедикта говорили о делах церковных, об устройстве епархий и кого назначить на освободившееся место декана.       А затем:       — Мария говорит, что вся… остаточная активность исчезнет за тридцать или сорок лет, — Петро звучал почти встревожено. — Боюсь, наши внуки уже никогда не увидят того, от чего мы так страдали…       — Боишься? — Неро услышал в голосе Бенедикты сдержанный, но жёсткий смешок. — Это чудесно! Наконец-то мы свободны. Мечи мы сложим, но Орден выстоит. Давно пора налаживать связи с другими конфессиями.       — Да, но… мы оба немолоды, и… сама понимаешь, что это значит.       — Для меня гораздо важнее то, что я смогу не думать, вернутся ли мои дети домой.       — Кстати о детях… — Петро понизил голос: как будто боялся, что его могут услышать.       Неро мог бы крикнуть, что и шёпот прекрасно слышит, но не стал пугать человека. А Петро был человеком без всяких «но» — рядом с ним рука молчала. Интересно, как Орден выбирал людей для подселения демонов. Генерал Святых рыцарей им не был, а вот начальник технического бюро — был…       От мелькнувшего перед глазами образа Агнуса с разбитой головой Неро замутило. Он налил в кружку пустого кипятка и принялся пить, чтобы побороть тошноту.       — Нам придётся отречься от почитания Спарды, — продолжал Петро. — Действия Санктуса… я не хочу говорить о нём плохо… но его заигрывания с демонической силы подорвали не только веру в Орден, но и веру в Спарду. Разглашённые сведения уже не утаишь. И я боюсь, что пока его потомки будут в Фортуне, этот переход совершён не будет…       — Вергилий и Неро не имеют ничего общего с религией, — отрезала Бенедикта. — Вергилий всегда говорил, что учение Ордена ложно. Неро больше доверяет отцу, чем проповедям. Их всё это совершенно не касается.       — Это понимаешь ты. Но сомневающимся достаточно одного взгляда на мальчика…       Неро услышал, как Бенедикта глубоко вздохнула. Он, сосредоточившись на этом звуке, поставил кружку с кипятком на стол и всё-таки сунул туда пакетик чая, не глядя, какой. С листовым возиться не хотелось.       — …послушай, ты говоришь правильные вещи. Но Неро дважды спас мою дочь, даже когда это требовало ужасных вещей. Я просто не могу об этом говорить. Ни как верующая, ни как человек. И закончим на этом.       Похоже, хоть один человек всё ещё на его стороне. Неро, держа в руках кружку с отколотой ручкой и смотря на рыжие квадраты света над плитой, испытал приступ щемящей нежности к Бенедикте. Но не нашёл слов, чтобы сказать ей об этом.       Несмотря на положение, теперь Кредо наведывался домой гораздо чаще, чем раньше. Обычно они с Неро не разговаривали — после того, что было перед штабом, Неро сомневался, что сможет нормально воспринимать его слова. Он всё ещё слушал радио: ближе к ночи давали криминальные сводки. Имя Неро ни разу не звучало.       Пока что.       В один вечер он всё-таки пересилил себя и подсел к Кредо. Тот дремал прямо за столом. Только что они говорили с Кирие, но Неро не вслушивался, о чём. С ней придётся ещё труднее. Она оказалась в Спасителе только из-за него. Неро не мог это оправдать.       — Привет, — Кредо выдавил из себя подобие улыбки, но по глазам видно, как ему тяжело. — Выглядишь… помято.       — Не помятее тебя, — Неро почувствовал, как пальцы крыла сжали его плечо. Правая рука заныла, хотя Кредо его даже не касался. — Погоны генерала оказались тяжёлыми?       — Даже не спрашивай… — Кредо растёр лоб ладонями. — Надо перевезти штаб в город, ещё и техническое бюро куда-то деть… в замке их оставлять нельзя. Всё демонтировать надо. Сам видел, какой там кошмар.       Неро сцепил руки в замок. Он смотрел на Кредо, на ссутуленный разворот его плеч. Тот упёрся взглядом в стену, явно погружённый в свои мысли. Надо бы приоткрыть окно. В квартире, нагревшейся за день, душно. Лето близилось к разгару, и скоро будет не вздохнуть.       Неро отпер окно, впустив внутрь маслянистый запах машин. Потом — налил себе воды и толкнул свой табурет в сторону, чтобы рука перестала ныть.       — Зато у меня всё по-старому. Даже подозрительно, — Неро сел и пригубил — язык обожгло холодом. — Ты мне скажи… я по обычному суду проходить буду? Или по вашему трибуналу?       Кредо уставился на Неро так, будто не понял, что он говорит. Потом цыкнул и положил руку Неро на плечо. Правая рука опять заныла — почти так же сильно, как поначалу было рядом с Данте.       — Не знаю, что ты себе надумал, но… забудь об этом, — Кредо похлопал его по плечу — левому, конечно, захотел бы он трогать правое — и наконец-то убрал руку. — Агнус всё равно бы не выжил. Вергилий говорил, что хотел сам убить его. Или оставить это на Данте. К тому же, ты сделал это ради Кирие. Ты мою сестру спасал. Кем я буду, если стану тебя за это судить?       — …а что, это оправдание? — Неро усмехнулся, но ему стало тошно от самого себя. — Для «химеры»?       Кредо смотрел куда-то сквозь него так, будто не мог вспомнить, о чём он говорит. Потом вспомнил и сцепил руки в замок. Он выглядел почти таким же несчастным, как Тонио под конец жизни. От этой схожести Неро передёрнуло.       — Послушай, я был на нервах, — немного погодя, начал Кредо. — И наговорил глупостей. Мне жаль, что ты всё это слышал…       — Мне без разницы, почему ты это сказал. Но… ты правда в это веришь? — спросил Неро, перебив его.       Хотелось верить, что нет. Хотелось верить, что это просто бред поехавшего фанатика, под влияние которого Кредо невольно попал. Хотелось верить, что всё по-прежнему, что у него всё ещё есть слишком опекающий, но такой родной «старший брат»…       Кредо смотрел на правую руку Неро с таким тщательно скрываемым, загипсованным непринятием, что ответ очевиден.       — …ясно, — Неро поднялся на ноги. — Ну, удачи тебе. Бывай.       Бенедикту, занятую епископскими обязанностями, поймать для разговора оказалось почти невозможно. Неро смог сделать это только в субботу, кода она читала книгу в гостиной. Кирие, казавшаяся в светло-зелёном платье тонкой, как листок плакучей ивы, напевала под нос мотив какой-то рапсодии и протирала пыль с семейных фотографий. Неро вдруг заметил, что не только отец, но и он почти всегда с краю. Если загнуть — они исчезнут почти без следа. Пострадают разве что рука Кирие или плечо Готтлиба.       — Здравствуй, — только после слов Бенедикты Неро понял, что не выходил из комнаты с самого утра. — Тебя что-то беспокоит?       Кирие повернулась к нему. Видеть сочувствие в её глазах оказалось невыносимо. Неро не верил, что заслуживает его. Не после того, на что он её обрёк.       Не после того, что он сделал.       — Да, — признался Неро — он ведь за этим и шёл, правильно? — Но это… личный разговор.       Бенедикта кивнула и указала ему на кухню. Пока она что-то обсуждала с дочерью, Неро успел вскипятить чайник и заварить им обоим чёрный чай с цедрой местных мандаринов. Бенедикте он нравился, а ему, в сущности, всё равно, что в себя лить. Он заметил в окне край балконных перил. Забавно получается: человеческие разговоры всегда ведутся на пряно пахнущей кухне или в торжественной мягкой гостиной, а полудемоны уходят на хлипкий, жёсткий балкон.       По своей воле? Или это выбор того же порядка, что «сын Спарды» вместо имени и отпуск Неро?       — Я представляю, о чём он будет… — Бенедикта заперла дверь. — Надеюсь, ты не обидишься, если я порой не смогу находить слов.       — Всё в порядке. Мне без разницы, — солгал Неро.       В случае с Бенедиктой разница была. Это с отцом Неро мог нести любую чушь и не переживать о том, что отец подумает о нём, что скажет дальше, какие последствия будут… и прочие вещи, которые обычно дети чувствуют рядом с родителями, про которых им с детства вбивали «почитай отца твоего и мать твою». Но с Бенедиктой это так не работало. С ней почему-то было… страшно?       Страшно, потому что она прежде всего — церковный декан, хоть и воспитывала Неро вместе с родными детьми. Страшно, потому что её глазами на Неро глядит вся Фортуна. И хоть Бенедикта всегда была с ним мягка, Неро не мог не чувствовать оценки.       В конце концов, отец вынужден его принимать — он ведь отец. А Бенедикта ему чужая.       — Итак… — Бенедикта пододвинула к себе кружку и посмотрела на лоб Неро. — Ты в последнее время сам не свой.       — Я как бы человека убил, — напомнил Неро, скорее, самому себе. — Кредо сказал, что никакого трибунала и даже суда не будет… и я теперь вообще не знаю, что делать.       — О… — Бенедикта сочувственно подняла брови. — Не думала, что из всех вещей тебя будет беспокоить эта.       — Ну да. Звучит странно, наверное, — Неро приобнял себя за плечи — чешуйки правой руки неприятно впились в оголённую кожу левого плеча. — Но это же логично: совершил преступление — получил наказание. А тут… я вообще не знаю, что думать. Мне никто ничего не говорит, даже Кредо не связывается. Но все шарахаются, как от прокажённого, и… что с этим-то делать?       Бенедикта не обманула: слова она подбирала долго. Она смотрела то на руку Неро, то на его лицо. Взгляд блуждающий, пасмурный, направленный внутрь себя. Ей неуютно.       — Я не знаю, дитя, — сказала Бенедикта, пригубив чай, наполовину остывший. — Я готовилась к этому моменту почти всю твою жизнь, но… как видишь, этого оказалось недостаточно.       — Ты… готовилась?       Неро оторопело уставился на неё. Бенедикта знала? Догадывалась, что этим всё кончится? Или ждала этого от него?       — Пойми меня правильно, — Бенедикта печально улыбнулась. — Я рада, что ты появился в моей жизни. В тебе всегда было много хорошего. Ты честен с собой и с другими, и за это я всегда буду тебя уважать. Я была бы счастлива иметь такого сына, как ты, но…       — Я не твой сын, — со вздохом сказал Неро очевидное.       Он не помнил, считал ли когда-то Бенедикту матерью по-настоящему или нет, как обычно думают приёмные дети в малом возрасте. Неро, сколько себя помнил, не считал родственником никого, кроме отца. О том, кто его биологическая мать, Неро начал спрашивать, только когда пошёл в школу — и только потому что это спрашивали другие.       Пусть не как мать, Бенедикта его вырастила. Любила по-своему. Не как сына, но оно даже к лучшему. От сыновей иногда ждут куда больше, чем они могут вынести.       — …дело даже не в этом, — призналась Бенедикта. — Ты вовсе не сын человеческий. Когда я смотрю на тебя, я не вижу никого, кроме твоего отца. Вы — потомки Спарды. Был он Богом или всего лишь демоном — не важно. Важно, что… вы очень отличаетесь от людей. Ты сам этого не замечаешь, но окружающие — очень. Ни у меня, ни у другого человека нет права судить тебя.       — Но это тоже суд.       Бенедикта заинтересованно на него посмотрела. Неро, прежде чем довёл мысль до конца, выпил половину кружки. Мысли цеплялись друг за друга, путались, взлетали, как стаи испуганных птиц над руинами похороненного в глубине леса монастыря… думать их сложно. Произносить вслух — почти невыносимо. От этих мыслей у Неро стыли пальцы и глыба безволия в груди становилась всё тяжелее.       — Это же как в греческих трагедиях, да? — Неро обхватил левой рукой кружку, но не помогло — чай остыл, и он только ещё сильнее охлаждал блестящий керамический бок. — Герои, конечно, есть, но… они никому не нужны. Либо изгнание, либо смерть и вечные муки. Им, конечно, строили храмы… как тут Спарде… но их жизнь об этого лучше не становилась.       — Очень точное сравнение, — Бенедикта накрыла своей ладонью пальцы Неро — кожа у неё горячая, немного загрубевшая. — И очень печальное. Боюсь, ты ничего не можешь с этим сделать. То, что тебя стали опасаться, зависело от тебя лишь частично. Даже если бы ты не сделал… то, что сделал… всё равно рука тебя выдаёт.       Бенедикта на неё смотрела со сложным лицом — таким же, как у Кредо. У Кредо такое спрашивать бесполезно — он никогда не скажет правды. Но она?       — Ты… боишься меня?       За окном кричали чайки. Шумели деревья. Проносились редкие машины. Кто-то переговаривался; в комнате напевала Кирие. Дыхание у Бенедикты нарочито-глубокое — как у человека, который старается себя успокоить.       — …рано или поздно котёнок превращается в барса, — тихо сказала она. — Ты можешь вырастить его. Можешь любить его. Но люди обречены бояться барсов. Так что… да. Мне тяжело говорить об этом, но… я уверена, ты понимаешь.       — Наверное… — Неро поднялся, держась за стол. — Спасибо… за честность.       С того разговора Неро перестал бороться с тем, что всё идёт под откос.       По радио сказали, что новый викарий разрешил к распространению кучу литературы двадцатого века. Это заставило Неро сходить в библиотеку. Улицы прожарены солнцем, редкие в будний день прохожие выглядели увядшими и выцветшими. Они не отрывали глаз от асфальта, прятали лица под панамами и капюшонами. Неро брёл кругами вокруг библиотеки и смотрел прямо на солнце, едящее глаза.       В библиотеке взял первую попавшуюся книгу из бывшей «запрещёнки». Перевод с французского, ясный, немного рубленый слог, безучастный ко всему герой… Неро прочёл её за день — благо, это не старые романы на пять томов. Когда он задремал, и ему привиделся суд оттуда. Только вместо алжирского клерка судили его.       Председательствовал Агнус, которого и убили. Приговор огласила женщина, которую Неро видел в порту за день до Фестиваля:       — Приговаривается к смерти за то, что он не плакал о матери, — она глотала буквы, как будто читала никому ненужную докладную. — Он даже не знает её.       — Конечно, не знаю. Она же умерла за две недели… — пробормотал Неро, не зная, во сне или уже нет.       Возвращаться в контору не хотелось так сильно, что от одной мысли о ней сводило зубы. Но руки требовали дела. Неро опять перебрал механизм меча, проверил револьвер и радио — ловить стало лучше, но станцию с техно так и не поймало. Потом — начал гулять в будни, когда жара загоняла всех остальных под крыши. Как оказалось, из-за демонской руки он не только стал меньше страдать от солнцепёка, но и перестал обгорать. Весьма полезно. В детстве он со своей тонкой бледной кожей намучился.       Иногда Неро приходил к зоне горной добычи и смотрел на поднятый мост, ведущий от порта. Что-то в нём надеялось, что работы скоро продолжат, но это вряд ли. Для начала надо восстановить сожжённые Бериалом бараки и склады, потом — разобрать камни, оставшиеся после Врат. На всё это нужны средства. Конечно, их выделят. Но вряд ли быстро.       Может, получится опять устроиться в порт. Готтлиб сейчас выглядел лучше, чем за последний год вместе взятый. Говорил, что ограничения отменили, что они шлют телеграммы на континент — кто-нибудь да откликнется. Значит, скоро контейнеровозы вынут из доков, и перед этим бы неплохо проверить краны, насосы и прочую механику… но в порту Неро наткнулся на те же настороженные взгляды, что и в конторе. С ним ещё вежливы, но уже не приветливы.       Возможно, когда-нибудь все они — и Неро в том числе — привыкнут к тому, как теперь смотрят друг на друга. Но пока что Неро это нездорово, до дрожжи в пальцах и разрастания в груди тяжёлой глыбы безволия, задевало. Так что он смотрел издалека.       Чем заниматься ещё год до поступления — неясно. Как выносить это царство белизны и света, этот Райский сад, до которого можно рукой подать, но нужно пересечь семь океанов — тоже.       Бесплодные блуждания, кажется, сроднили их с отцом ещё сильнее. Тот тоже почти перестал покидать квартиру — в помощи Ордену он отказал, поэтому занимался только своими британскими романтистами и шахматной доской.       И вот, посреди очередного — бездарно проигрываемого, как казалось Неро — миттельшпиля, он спросил:       — Раз ты предлагал уехать с Фортуны, то… у тебя есть что-то на примете?       Отец вопросительно поднял бровь. В глубине его глаз пряталось довольство — будто он только и ждал, когда же Неро задаст такой вопрос.       Впрочем, по тому, как Неро шатает последний месяц, любой бы догадался.       — Раньше не было, — сказал отец. — Теперь — есть.       — Ты про Данте, что ли?       Неро так и не спросил, где именно он живёт. Судя по акценту — где-то в Британии. Впрочем, Неро без разницы. Сейчас он и на Антарктику согласен.       — Никто его не заставлял предлагать мне место… — отец хмыкнул и принялся барабанить пальцами по столешнице. — Пусть терпит нас обоих.       — Ты уверен, что это хорошая идея?       — Нет. Но если что-то пойдёт не так, вдвоём мы справимся.       Неро взял фигуру правой рукой, но так и замер, в очередной раз рассматривая чешую и наросты. Надо с ней что-то думать, и думать срочно. В Фортуне-то ладно, каждый день демонов видят, но в той же Барселоне люди вряд ли обрадуются человеку с… такой внешностью.       — Я всё думаю… почему ты умеешь нормально превращаться в человека, а у меня эта рука как появилась, так и не проходит? — Неро показал правое предплечье.       — Я задаюсь этим же вопросом, — отец взял Неро за запястье. — Это и правда неожиданно. К тому же, у тебя нет демонического оружия, из которого ты можешь постоянно черпать силы, и твои рано или поздно подойти к концу… у тебя есть слабость? Головокружение? Утомляемость?       — Нет, — Неро покачал головой. — Я себя отлично чувствую. Даже слишком.       — Тогда не вижу проблемы. Я поищу заклинания, которые позволят замаскировать твою руку.       — А по поводу Данте?..       — Скажи мне, когда будешь готов, — отец откинулся на спинку стула, расслабив плечи. — Разберись с делами, как считаешь нужным. Я не тороплю.       Когда Неро всё-таки дошёл до конторы, оказалось, что там затеяли ремонт. Пахло краской, лаком и мокрой штукатуркой. Картину сняли и поставили красочным слоем к стене на пролёте парадной лестницы, покрытой жутко старыми, вылинявшими уже синими коврами. Проходя мимо, Неро заметил, что на изнанке холста написаны имя художника, писавшего копию, год и загадочное польское «Pochodnie Nerona». Ниже — перевод на английский: «Факелы Нерона».       Теперь ясно, почему отец назвал его именно так.       Неро поздоровался с Сальсой — она вместо ответа что-то пискнула, — прошёл между столов и, постучав по косяку для приличия, вошёл в кабинет Готтлиба. Сначала Неро его не заметил. Оказалось, он курил на балконе — он выходил на сквер, разбитый позади здания и вечно пустующий.       — С каких пор ты курить начал? — спросил Неро.       Готтлиб, заметив его, выплюнул грязновато-белый клуб дыма и потушил сигарету об пепельницу, стоявшую на перилах. От него пахло терпко и резко — так, что хотелось чихнуть. Неро удивился, что не заметил этого раньше.       — Лет с четырнадцати, — Готтлиб, держась рукой за стену, сел в своё кресло под ветками миндаля. — Бросил, когда женился. Сейчас, вот, опять начал… ты только Бенедикте не говори.       — Как скажешь.       Неро сел перед Готтлибом. На мгновение он почувствовал себя предателем: как будто не имеет права делать то, что хочет. В него вложили столько всего, пестовали, учили, терпели промахи и ошибки, а он…       Зато у них всё это время был ручной «сын Спарды». Может, отец прав, и Неро и правда ничего им не должен.       — Я хочу уволиться.       Готтлиб удивлённо на него посмотрел. Потом — достал из ящика стола лист бумаги и передал ручку. Неро следил за этими действиями настороженно — как следят за собакой, которая вроде бы не скалит зубы, но обязательно кинется…       — Что ты на меня так смотришь? — Готтлиб подпёр голову рукой. — Думаешь, я не вижу, как тебе тут паршиво? Это не твоя работа, Неро. Я вообще удивлён, что ты продержался у нас столько времени.       Строчки прыгали и расползались. Неверный поворот — и Неро пропорол бумагу когтём большого пальца, недовольно цыкнув от этого. Готтлиб достал другой листок; Неро перебросил авторучку из правой руки в левую.       Но это было первое. И самое лёгкое.       Неро отдал листок. Он смотрел на ветки миндаля и на чёрные клинья воронов над жёлтым полем с картины рядом и почему-то чувствовал себя неуютно. Он, убивший трёх высших демонов и Агнуса, боялся такой ерунды. Сказать кому — посмеются.       — И по поводу института, — слова давались с трудом: во рту стало сухо, как на далёких от моря каменных улицах. — Что если, возможно… чисто теоретически… я не вернусь на Фортуну, когда его закончу?       Но Готтлиб не выглядел как человек, которого только что предали. Он криво улыбнулся, глядя на крыло Неро — оно, нематериальное, проходило сквозь спинку, сидение и подлокотник стула.       — Значит, найдёшь работу на континенте. Может, переедешь куда-то на север. Как пойдёт, — Готтлиб протяжно выдохнул. — Ты не задавался вопросом, почему на континент отправляют сироту-Сальсу, а не детей уважаемых граждан?       И впрямь — не задавался. Это казалось само собой разумеющимся: пока те, кого не жалко, отправляются на чужие берега, будущую элиту воспитывают в шорах, чтобы неправильных идей не нахватались. Неро никогда не казалось это рабочей стратегией, но его и не спрашивали       — Потому что возвращаются только те, кто не смогли устроиться там, — сказал Готтлиб. — Или если у них с Фортуной связано слишком много, но, поверь, это редкость. Я сам учился в Падуе, подрабатывал, имел блестящие перспективы… если бы не Бенедикта — я бы там и остался.       — Но это пустая трата бюджета, — сказал Неро. — Какой городу толк от людей, которые просто… сбегут?       Вместо ответа Готтлиб взял стопку писем, лежавшую у него на углу стола. Она пухлая, все марки заграничные. Неро ещё не видел столько ответов на депеши. Удивительно, что за годы изоляции про Фортуну не забыли.       — Это — от внука парня из семьи рыбаков, которого учили на экономиста в Болонье… — Готтлиб тасовал письма, задерживаясь только на именах отправителей. — Это — от сына фермера, переехавшего в Сиену… а это от Еввулы. Она тоже из приюта, лет на пять старше меня. Тоже в Каталонском политехе училась.       Имена и фамилии, одновременно и фортунские, и нет, покоились на плотной бумаге. Неро смотрел на них, косился на Готтлиба и искал в нём хоть один признак осуждения. Но не находил. Как будто он по-настоящему смирился с тем, что бюджет тратит деньги в пустую.       — Короче, — Готтлиб сложил письма ровной стопкой и передвинул их на угол стола. — Думаю, ты догадался, к чему я веду. На континенте нас помнят только из-за этих «перебежчиков». Да, мало кто питает к Фортуне тёплые чувства… но они знают, кто мы и как нас можно использовать. Слово за слово — вот уже у нас контракты и поставки. А иначе про нас просто забудут.       С такой точки зрения это уже звучало не как «предательство», а как «вклад на будущее». Неро в какой-то момент сомневался, что ему нужно высшее образование. Джованни быстро натаскал его на всё, что мог, и этого вполне хватало в подавляющем большинстве ситуаций.       Фортуна до сих пор живёт в средневековье — программа в церковно-приходских школах обрезана донельзя. В пятнадцать-четырнадцать лет все уже подрабатывают. Если повезёт, то берут в общественные службы — с символической зарплатой, неполным днём и «исполнится восемнадцать — устроим на полную ставку». Если нет — то у родителей или их знакомых, трудовой кодекс никогда не читавших. Среднее образование есть только во внутренних службах Ордена, куда ещё попробуй пробиться. Высшее… да никому не нужно. Только большим шишкам, вроде Готтлиба или Джованни.       Большой вопрос, заведовал бы Готтлиб городскими финансами, если бы не был женат на женщине из орденской верхушки.       — Я всегда видел, что тебе тут будет… тесно, понимаешь? — Готтлиб сделал жест рукой, как будто пытался сжать что-то в кольцо. — Главное, что понимаешь, работая с деньгами — они возвращаются. Их можно потерять, отбить, вложить, отбить и опять потерять… а вот с жизнью так не работает. Поэтому… делай так, как лучше для тебя, хорошо? Город деньги вернёт. А ты свою жизнь — никогда.       Город, вылинявший под дневным светом, встретил Неро вязкой тишиной. Он мог бы пойти домой, перебрать вещи и сказать отцу, что решил все вопросы… но что-то тянуло его дальше от центра, скалящегося церковными шпилями.       В новых районах — шифер, треснувшая плитка и неприглядные бульвары над морем. Ниже — каменистые пляжи. Все, кому не надо работать, выползли к морю после полудня. Загорелые девушки в мокрых футболках брызгали водой на всех, кто проплывал мимо них. Стайка детей прыгала в море, взметая всполохи искрящихся брызг, с ноздреватого волнореза. Старики и старухи, жующие сорные травы из палисадов, морщились и шептались — из зависти, что сами боятся спуститься на эти пляжи.       Жаркий воздух исходил от стен и улочек, вырывался из полупустых кафе и гремящих лавок. Между камнями брусчатки и потрескавшимся асфальтом торчал сухостой — ломкий, заострённый, зелено-ржавый. Из приоткрытых окон чьей-то квартиры слышалась музыка. Прохожие на улицах, быстрые и суетные, будто чайки над портом, не прикрывали головы. Рыцарские тройки скучающе бродили, перебрасывались лающими фразами с пристающими к ним от нечего делать подростками, поглаживали рукояти мечей, которые больше не обнажат — не против кого.       Под вечер, когда солнце из белого сделалось желтовато-оранжевым, подражая диким мандаринам, Неро добрёл до окраины города. Рядом — госпиталь с палатами в грязно-белой плитке и цинковыми столами. Впереди, через пару домов — городская стена, дурно подражающая крепостным. За ней высился лес Митисс — пробковые дубы, кипарисы и туи. Ни следа лиан и стеркулий.       Неро, пользуясь когтями и отсутствием патрулей, вскарабкался на стену — на узкую границу между городом и остальным островом. Он глядел поверх зелёных верхушек и тесно сплетённых ветвей на линию берега. Где-то там, во влажной призрачной дымке, стояли два уродливых прямоугольных корпуса — белые надгробия планов Санктуса. Неро смотрел на них, не испытывая ни боли, ни привычных уже сожалений. Там, в этих прямоугольниках, он убил человека.       Там, в этих отвратительно-рукотворных глыбах, он убил человека в себе.       Он спустился. Небо почернело, зажглись огни. Пришли шум и хаос — мельтешение ламп и какофония музыки в открывшихся к ночи кафе, барах и других, чёрт знает каких местах. Он брёл мимо, слушая звуки и запахи — резкие, пряные, терпкие. Жилы на правой руке и крыло, то покоящееся на плече, то свисающее вниз, светились пронзительно-голубым. Он привлекал взгляды — то насмешливые, то заинтересованные.       И всегда отрешённые.       Он сделал крюк — к горной гряде, к узким улочкам и пустырю с водонапорной башней, давным-давно пустой. Снова он забрался наверх, на шаткую проржавелую крышу. Близилась полночь. Среди моря огней, высыпавших после отмены комендантского часа, центр города казался свернувшейся кляксой, тёмной и тайной — как всегда остаётся тайной то, что в тени, если смотришь из света. Звёзды разлетелись по небу, и тонкий серп луны чертил дорожку по чёрной воде.       Наверное, город его матери был таким же. Но, сколько бы он не смотрел на огни, среди которых она ходила, и на небо, под которым жила, он не чувствовал с нею родства. С городом — чувствовал. Город, отживший и блестящий, яркий и шумный, казался красивее, чем когда-либо был. Даже траурное пятно центра не портило его.       Но Неро никак не мог выкинуть из головы слова Санктуса — безумные, но всё-таки наполовину правдивые: мать покинула его. И её город тоже.       С этим можно жить. Можно смириться — Неро привык думать о том, чего хочет именно он, и добиваться этого, даже если остальные его не поддержат. Но ещё он никогда не видел, чтобы он отличался от окружающих настолько значительно.       — Эй! — окликнули снизу; Неро едва заметно пошатнулся.       Он опустил взгляд. Двое рыцарей — те же, кого он видел у порта за день до Фестиваля — смотрели на него.       — Гражданский, какого чёрта ты там делаешь?! — в лающем баритоне Неро узнал Паоло. — А ну слезь! Тебе сколько вообще?       Вместо ответа Неро поднял выше крыло.       Рыцари ушли — их сбивчивые шаги тонули в сухостое. Они не обернулись даже когда Неро спрыгнул вниз. Он какое-то время смотрел им вслед, на свинцовые в лунном свете мундиры. И всё-таки отправился домой.       Спать не хотелось. Остаток ночи он рылся в шкафах и в ящиках, раскладывал вещи на стопки, снова их перемешивал. Надо было в библиотеке взять брошюру про погоду в Европе. В голове у Неро только крайне расплывчатые предположения: в Британии постоянно дожди и летом погода едва ли теплее, чем на Фортуне в начале зимы. С инструментами и оружием всё понятно. Их Неро здесь не оставит.       За этим занятием прошла ночь. Потом — утро. Сквозняк опять грохнул дверью в комнату Кирие, зашумела вода. Три лёгких удара по косяку и скрип петель.       — У тебя перестановка? — Кирие, подняв тёмно-рыжие брови, смотрела на учинённый Неро погром.       — …не совсем, — Неро хотел продолжить, но почему-то не смог. — Ты… э… просто поздороваться зашла?       — Может, выйдем куда-нибудь вместе? — Кирие теребила край длинного рукава и смотрела на лоб Неро, но не в глаза. — Есть кое-что… в общем… твои дела могут подождать?       — Конечно, — Неро повесил только что взятый меч обратно на стену. — Как хочешь.       Ждать её пришлось долго — за это время Неро успел ещё несколько раз перетасовать вещи, выпить два стакана воды и посчитать, сколько раз хлопнула дверь квартиры ниже, когда из неё по очереди выбегали дети. Кирие прихорашивалась так, будто не на обычную прогулку собралась, а в свою обожаемую Оперу. Когда они вышли из подъезда, на поднявшемся ветре шифонные рукава её то ли розового, то ли фиолетового платья трепетали, как одежды ангелов на картинах.       Неро позволил ей вести. Кирие выбрала почти тот же путь, что и он вчера — через госпитальный район до кромки леса. Но потом она свернула на юг, к морю. Старый бульвар, почти пересекающий городскую черту и потому заброшенный, высился над пенящимся морем. Шумели гребешки волн; набегали на изжелта-белый песок пляжей и лизали его прозрачными солёными языками.       Кирие спустилась вниз по откосу, поросшему жёсткими травами. Она скинула туфли — узкие следы её ног отпечатывались на нагретом солнцем песке. Кирие подобрала подол платья, запенившийся складками, и встала на кромке воды.       — Иди сюда, — позвала она с улыбкой, красивее которой Неро ничего не увидит.       Он повиновался — тоже скинул обувь, подтянул штаны и встал на кромке между прохладой мокрого, помеченного волнами песка и холодом моря. По хребту побежали мурашки. Высокое солнце плакало блеском, отражающимся посреди далёкой, стремящейся в небо сини.       Кирие подала руку. Он бездумно её принял, ощущая тепло её ладони в своей.       — Красиво… — выдохнул Неро, глядя на этот пейзаж — который он собрался не сегодня, так завтра оставить.       — Да, — вторила ему Кирие. — Всегда любила море.       Они продолжили им любоваться до тех пор, пока ощущение холода в ногах не ушло. Неро почувствовал себя плотью от плоти этой холодной воды, этого остывшего под волнами песка…       Кирие рядом нерешительно сминала юбку.       — Ты… э… хотела что-то? — спросил он, вдруг почувствовав странную неловкость.       Ему нравилось место, но присутствие Кирие, после вопроса обозначенное, отнесённое вовне… присутствие другого… ощущалось как-то неправильно. Словно один факт нахождения рядом с человеком, способным его осудить, отчуждал Неро и от воды, и от неба, и от песка — от всего, что его по-настоящему притягивало.       — Только после того, как ты скажешь, зачем устроил погром, — Кирие улыбнулась, но её улыбка быстро погасла.       Неро благодарен ей за то, что она первая начала разговор. Он понятия не имел, как сказал бы об этом.       — Мы с отцом уезжаем с Фортуны.       Повисло молчание — тягостное, выворачивающее наизнанку. В одно мгновение вся красота разрушилась — как разрушает драму «Факелов Нерона» нарочитая театральность. Всё слишком мирное, слишком яркое, слишком тихое и тёплое… друг с другом, может, это всё и вяжется. Но с таким, как Неро — нет.       — Но… зачем? — глаза Кирие заблестели. Ей пришлось отнять руку, чтобы провести по ним кулаком.       — Послушай, я вообще-то человека убил, — со вздохом напомнил Неро. — Естественно, что все смотрят с опаской. Я понимаю, что это заслужил, но… мне нужно время, чтобы с этим всем смириться, понимаешь? А это всё не помогает. Вообще никак.       — Они простят тебя, — убеждённо сказала Кирие. — Мы же смогли.       Неро подавил порыв усмехнуться — холодно и жёстко, чтобы отгородиться от окружающих, как сделал бы отец. Он смотрел на неё — прекрасную, как восставшая из пены Киприда, на совсем выцветшие нити шрамов… и не чувствовал того же трепета, что и пару месяцев назад. Как будто его долг выполнен. Раз ей больше ничего не угрожает, то он ей не нужен.       Да и всему городу тоже.       — Мне всё равно, кто меня простит, а кто нет, — отрезал Неро. — Меня судят не за убийство. А за то, что я не человек. Когда-нибудь я с этим смирюсь. Но сейчас — не могу.       — Никто так не думает, — Кирие тряхнула волосами, не желая признавать очевидного.       — Ну да. И поэтому ваш новый викарий пытался выслать нас с отцом с острова… не веришь мне — спроси у матери, — Неро натянуто улыбнулся. — Я пошёл против Ордена, Кирие. И лучше я уйду сам, чем дождусь приказа о высылке.       Кирие молчала, глядя вниз, куда-то на ноги Неро, и закусив нижнюю губу. На это ей возразить нечего. Против такой правды — жестокой, горькой и очевидной — не пойти никому.       — …удачи на новом месте, — пожелала она, увядшая за мгновение как срезанный цветок. — Если ты думаешь, что так будет лучше, то… я хочу, чтобы это и правда было так. Напишешь мне, хорошо?       События последующего дня или двух в памяти Неро не задержались. Он собрал вещи, неловко простился со всеми, кто ему важен, пообещал заехать как-нибудь. Кредо сделал над собой усилие и похлопал его по — правому — плечу. Бенедикта сказала что-то напутственное и красивое. Готтлиб передал все бумаги, которые понадобятся Неро через год, и крепко обнял.       Кирие, кажется, всё-таки расплакалась. Хоть и делала вид, что это не так.       Разрыв в пространстве-времени, клубящиеся вихри чужеродной Земле силы — и вот они с отцом стояли посреди незнакомого пейзажа. Дома красно-кирпичные, ощерившиеся чёрными пожарными лестницами и наглухо закрытыми окнами. Рядом — гул, шум, гвалт оживлённого проспекта. На оранжевого цвета небе — чёрные клинья далёких труб, дымящие чем-то. Прямо перед Неро — тупик, старый тротуар и сколотые ступени к двойным дверям.       Над дверьми — вывеска: «Devil may cry».       — …боюсь, нам сюда, — выдохнул отец, чуть скривив рот. — Кто дал ему утверждать название?       — Зато сразу понятно, чем здесь занимаются, — Неро передёрнул плечами. — Ты сам постучишь, или?..       — Сомневаюсь, что он запирается, — сказал отец, но с места не сдвинулся.       Неро поднялся на крыльцо — камень казался ещё твёрже, ещё неприветливее, чем на Фортуне. На соседних улицах грохало и звенело, выли сирены, смеялись и плакали. Громко и не стесняясь — совсем не так, как на Фортуне, молчаливой и сдержанной даже на каменистых пляжах. Но — пока что — никто Неро не видел.       Никто его не судил.       Неро толкнул дверь. Она оказалась незапертой.