***
Чимин искренне старался сдерживаться. Вот правда. Он терпел преследование воющего вслед ему альфы, мысленные, разбивающие на осколки и без того ослабленный течкой разум, просьбы Чонгука вернуться, остановиться, позволить ему приблизиться. Вынужденно убежал из собственного дома, когда с рассветом проснулся и почувствовал жар во всём теле. Надо же было проклятой течке прийти к нему в канун Йоля, когда стая занята приготовлениями! Травы, приготовленные Сокджином не помогают. Омега внутри мечется, скалится, воет и требует внимания для разгорячённого тела, а Чимин, чуя альфу рядом, даёт ему поводы для ещё большей паники. Зверь чувствует Чонгука, он хочет оказаться снова в заманчивых крепких руках юного оборотня, но разум вожака ещё в его власти, так что он и принял решение удрать из жилища, куда глядят глаза. Но Чонгука и это не останавливает. Альфа преследует его, заявляет свои права громким воем. Чимин, перекинувшись в волка, унёсся в заснеженный лес, чтобы добраться до источника и там переждать бурю феромонов и желания, но Чон не отстаёт. Дышит в холку, почти догоняя, мысленно дразнит внутреннего зверя, зовёт, примешивая к собственному вою низкий голос альфы, живущего в душе, словно издевается. Поджав хвост, вожак бежит дальше. Он прижимает уши к голове, остановившись, и молится, чтобы Чонгук, наконец, оставил его в покое. Ему хочется ласки, внимания, хочется удовольствия — простого и чистого, доступного волкам без предрассудков, но переступить через собственный страх не получается. Ведя носом и ощущая, как разливается совсем близко запах повязанного «подкидыша», Чимин тихонько и недовольно скулит. Убежать. Надо скрыться, но как сокрыть яркий течный запах, ведущий альфу по следу? Внутри — под тёмной шкурой — горит всё тело, рвётся и мечется душа. Чимин ещё теснее поджимает хвост между задних лап и припускает, рысцой убегая от преследования. Ещё немного — и покажется гора, а в ней — пещера. Этот источник он нашёл ещё будучи волчонком, а после пророчества переживает там самые тяжёлые течки. Чимину кажется, что духи в этом месте оберегают его и помогают сохранить рассудок в особенно тревожные дни цикла. И омеге совсем не хочется, чтобы Чонгук нашёл его тайное местечко. Вожак петляет, путает следы, а мысленно уже слышит голос на грани угрозы: «Найду, найду, найду», — звенит вновь и вновь, заставляя и его, и зверя внутри беспокоиться. Чимина, — что действительно найдёт, а омегу, — что не выйдет, и тот останется в очередной раз без ласки. Сияющие голубые глаза оглядывают окрестности, когда слышится недовольный вой поблизости. Чимин прижимает уши к голове, расстроено тявкает и выскакивает между деревьев, уже видя заветную пещеру. Но добежать до неё на получается — его сносит массивным волчьим телом. Белый мех застилает окружающий мир, оборотень валит омегу, заставляя прочесать хребтом снег, и недовольно рычит, глядя алыми радужками на оскалившуюся морду вожака. Чимин клацает зубами возле горла альфы, старается отогнать от себя. Но Чонгук неумолим — он хватает омегу за холку, больно кусает, выражая злость, лупит лапами по ляжкам, отчего внутренности только дрожат. Омега внутри вожака восторженно скулит, просит ответить на игры альфы — призывные, дикие, ведь Чонгук, катаясь с Чимином по снегу, кусает того за основание хвоста. Он старается вырваться, потому что тело предательски начинает на все действия отвечать. Белоснежный волк отпрыгивает, когда Чимин больно смыкает острые зубы на лапе, обиженно скулит и прихрамывает, а омега, зажав хвост, удирает в сторону пещеры. Чон не отстаёт — бежит следом, всё ещё хромая от болезненного, ещё не успевшего затянуться укуса. Пак перекидывается, его запутанные после катания по гнезду дома волосы растрёпанными волнами прикрывают лицо. Он хочет было зло напасть на альфу, но здоровый зверь прыгает на омегу, упираясь белыми лапами в обнажённую грудь, и валит лопатками на жёсткий камень. Чонгук оборачивается человеком, пока нависает над тяжело дышащим вожаком. Чимин изо всех сил упирается ладонями в его плечи и старается спихнуть. Но альфа не отстаёт — склоняется ниже, оказываясь вдруг сильнее Чимина, пригваждает к полу, отчего омега счёсывает кожу на спине до болезненного шипения. — Уходи! — вскрикивает он, извиваясь. — Я не трону тебя, — низко рычит на омегу Чонгук, вынуждая отчего-то замереть и посмотреть в глаза. — Ты только ответь мне, вожак! Ну неужели я настолько тебе противен? Так отвратителен? Это из-за того, что я младше? Я некрасив, не силён, по-твоему? Не достоин? Чимин изумлённо замирает, ощущая распахнутую сейчас между ними связь. Чонгуку больно. Сильно. И больно ему делает Чимин. — Что я тебе сделал, что ты так ненавидишь меня? — отчаянно шепчет он, а ладони омеги, упирающиеся в чужие плечи, слабеют от чувств, переполняющих их обоих. Он не знает, что ответить. Чонгук однозначно ему не противен. Раздражает? Да. Мелкий наглец? Несомненно. Но если бы юный волк был противен вожаку, его тело сейчас бы не изгибало в судорожных подёргиваниях от близости Чона. Он буравит голубые от течки глаза Чимина, безмолвно требует ответов, и волк внутри воет благим голосом, прося открыться, довериться, отворить дверь в душу. Вожак поджимает губы и старается не вдыхать носом, чтобы не ощущать волнующего, дрожащего запаха обиженного альфы. — Я бесплоден, — глухо и тихо выдаёт он, глядя Чонгуку в глаза. — И что? Простой вопрос, состоящий из двух слов, выбивает из-под вожака землю. Омега внутри замирает, удивлённо дёргает ушами, прислушиваясь к ускоряющемуся сердцебиению. — Джин сделал предсказание, что мне не быть мужем и отцом, — горько и зло выплёвывает Чимин, снова упираясь руками в грудь Чонгука. — Плевать, — отрезает он, не сдвигаясь с места. По телу Пака проскальзывает явная дрожь, пальцы холодеют. Вот так просто. Легко и без сомнений альфа утверждает ему, что всё равно на волю духов, на то, что Чимин неполноценный омега, безнадёжный. — Духи… — Духи запретили тебе любить? — жёстко проговаривает альфа, ловя потерянный взгляд вожака. — Духи запретили тебе чувствовать в принципе? Наказали закрываться ото всех? Чимин чувствует, как начинает дрожать от строгого тона Чонгука. Тот, пусть и совсем молод, но напирает и рассуждает так, будто гораздо умнее его самого. Омега молчит, зверь внутри испуганно поджимает хвост и стыдливо прячет морду в лапах. Чонгук не отодвигается ещё несколько минут, а потом тепло его тела покидает Пака, заставляя поёжиться. — Духи много чего говорят, — продолжает он, выпрямившись над лежащим на земле Чимином. — Меня они вели и звали сюда. Манили. А когда я увидел тебя, то понял, для чего они показали мне дорогу. Пак садится и прикрывает нагое тело, поджав к себе колени и обхватив те руками. Альфа не двигается с места, а Чимин странно глядит на него снизу, чувствуя, как течка всё наступает. Дыхание сбивается, в животе горячо, нутро требует разрядки и внимания, обжигая навязчивыми желаниями. — Я не прикоснусь к тебе, пока ты сам меня не позовёшь. Но и не покину, — глядя в пол, произносит Чонгук. — Надеюсь, что со временем ты поймёшь, что я не отстану. Омега вздрагивает, когда альфа перекидывается и подходит ближе. Он огибает Чимина, белая пушистая шерсть касается чувствительной сейчас кожи, когда Чон, потоптавшись, устраивается позади вожака. Он ложится, соприкасаясь с голой спиной Чимина, а у того всё тело превращается в метель из искр и трещания. Альфа тяжело вздыхает — ему тоже трудно себя контролировать рядом с течным омегой — и устраивает крупную голову на лапах. А вожак не знает, что ему делать. Йоль. Крепкий мороз. Исходящий от бассейна источника пар манит окунуться, но Чимин не может сдвинуться с места. Он только старается не сойти с ума от чужой близости, ощущая, как в теле становится с каждой минутой горячее. Они оба пропускают главный праздник снежных оборотней, проводя время в пещере, среди напряжённого молчания и запаха особенной воды.***
Чимина так и не видно, как и его повязанного, что бесконечно волнует Сокджина. Шаман мечется из угла в угол, думая, как же они будут проводить ритуал без двоих членов стаи — нынешнего и будущего — трёт нервно руки и фыркает, то отбрасывая косу за плечо, то снова принимаясь теребить кончик другой. Хосок, заметив волнения омеги, подходит ближе и кладёт руку ему на плечо. — Что стряслось? — спрашивает осторожно он, склонившись к шаману. — Чимина с Чонгуком нигде нет, — взволнованно шепчет тот. — Я слышал вой в лесу с утра, — выдыхает Хо, стискивая плечо омеги. — Вой альфы. Джин изумлённо округляет глаза, моргает. Лес. Вой. Чимин, скорее всего, рванул к пещере — своему укрытию на время особенно жестоких течек, когда близость стаи и альф выбивает его из колеи. А Чонгук опрометчиво бросился следом. Что, если рассудок Чона помутится, и он что-то сделает с вожаком? И без того травмированный омега, которого возьмут силой… он ведь совсем закроется в себе, затоскует, может заболеть. Сокджин бросается со всех ног прочь от шатра с готовящимися праздновать волками, перекидывается на ходу, слыша обеспокоенные возгласы Тэхёна на задворках сознания. Преодолевает расстояние до границы деревни и выскакивает, чтобы рвануть в лес — туда, где сокрыта у подножья пещера с источником. Омега скалится, молит духов, чтобы Чонгук не натворил с другом беды, а сам, гребя лапами рыхлый снег и часто дыша, несётся в знакомом направлении. Чимин не знает, что Сокджин нашёл его убежище, но сейчас ничего не остаётся, кроме как побежать и спасти при необходимости вожака от лап альфы. Им хватит таких случаев. Сокджин поклялся вместе с Чимином, что больше не допустит того, что произошло с Хосоком год назад. Омега остался травмированным. Шаман до сих пор помнит, как тот кричал каждый раз, как к нему кто-то приближался, и только потом стал подпускать к себе омег. И всё проклятый альфа, вздумавший, будто если у него гон, он останется безнаказанным за то, что взял Хо силой. Сокджин знает, как это больно было для друга. Как его тело выворачивало наизнанку от одних только воспоминаний, как Хосок плакал и молил духов не понести от оборотня, поступившего с ним так отвратительно. Они не могут допустить повторения ситуации с Чимином. Даже если пророчество, данное Джином, гласит, что вожак не может иметь волчат, это не значит… Омега застывает перед входом в пещеру и принюхивается. Дёргает ушами, прислушиваясь, а потом перекидывается. Снег колет ступни, когда шаман входит вглубь пещеры. Слабый лунный свет льётся из отверстия в потолке, а сам бассейн источника принимает и размножает его, освещая почти весь центр пещеры. Возле воды Джин замечает белую шкуру волка — альфа лежит смиренно, слегка дёргает ушами, когда замечает присутствие Сокджина, но не двигается. Крупный оборотень, не поднимая головы, переводит взгляд с поверхности воды на шамана, осторожно приближающегося к ним, и тот замечает, что альфа свернулся клубком вокруг кого-то. Чимин на его фоне выглядит ослабшим и хрупким. Он, привалившись к боку волка, впивается пальцами в густую лохматую шерсть цвета только выпавшего снега, а потом почти бессильно поднимает голову на Сокджина. — Чимин? — неуверенно зовёт тот, видя, как часто вздымается грудная клетка омеги, как дрожит его тело. — Всё хорошо, — хрипло шепчет вожак, а Чонгук фыркает, ведя ухом. — Я… мы пока здесь останемся, ладно? — Ничего не случилось? — с нажимом спрашивает шаман, на что тот только отрицательно вертит головой. Сокджин раздумывает. Он опасается оставлять этих двоих наедине, несмотря на то, что белоснежный волк выглядит сдержанно и спокойно рядом с течным омегой, а Чимин несомненно в тяжёлом положении, учитывая, какой мощный омежий запах распространяет по пространству пещеры. — Ладно, — почти шепчет он и пятится к выходу. — Будь осторожен. Джин вылетает, словно стрела, и снова в прыжке становится большим сизым зверем, направляется в сторону поселения. Страх не покидает его душу, однако омега искренне надеется, что Чонгуку хватит выдержи, даже учитывая, что он молод и неопытен в таких делах. Шаман возвращается в деревню запыхавшимся, Хосок при входе в шатёр общинного дома подаёт ему неряшливо сброшенную одежду, и тот зябко кутается в рубаху и тёплые штаны. Тэхён тут как тут оказывается, настороженно заглядывая повязанному в глаза. Взбудораженный омега не может пока перекрыть связь, и всё волнение льётся через канал в душу альфы. — Что такое? — тихо спрашивает Тэ, прикасаясь к предплечью Сокджина и вызывая волну мурашек по коже. — У вожака течка. Его не будет на празднике. — А как же Чонгук? Он же должен его принять, — шепчет Хосок, взволнованно перебирая пальцы на правой руке. — Они разберутся. Духи подскажут, что делать, — выдыхает шаман, шлёпая босыми ногами до стула, возле которого оставил свои унты. — Чонгук ведь не… — запинается Хо и бледнеет, плотно смыкая челюсть, на что Джин отрицательно мотает головой, а друг от этого облегчённо выдыхает и зажмуривается. — Иди к Юнги, мы скоро начнём. Хосок подчиняется, понимая, что всё бремя проведения праздника из-за течки Чимина падает на их с Сокджином плечи. Тэхён от повязанного не отходит, но явно нервничает — омега чувствует его растревоженность и лёгкий след паники. — Что с тобой сегодня? — хватает он альфу за запястье и тихо спрашивает. — Всё в порядке, — мотает головой тот. — Тэхён, — тянет омега, склоняя голову. — Что тебя так тревожит? Ким поджимает губы и отводит взгляд, на что шаман обиженно сощуривается: впервые тот отказывается от близкого общения. Сокджин с момента прибытия «подкидышей» ощущал эту незримую, но приятную и трепещущую связь с альфой. Он искренне наслаждается ею по сей день и даже думает, что будет скучать по призрачному присутствию у себя в разуме. Он решает пока не лезть к Тэхёну с расспросами, быть может, есть что-то, волнующее того слишком сильно, чтобы он мог поделиться с Сокджином. Сейчас — время начала праздника Йоля. Если в момент принятия «подкидышей», омеги брали над ними верх, то теперь ведущими ритуала выступают альфы. Они готовятся, натягивают кожу посильнее на барабаны, чтобы омегам было проще играть. Именно сейчас смена мест — сильный пол сменяется ведомым, и альфы принимают «подкидышей» в стаю под руководством духов. Их лица разукрашивают ловкие пальцы: у всех на коже узоры и мазки, преобразующие человеческую сущность в волчью без превращения. Сокджин даёт сигнал заканчивать с этим, и омеги заводят высокими голосами песню — в ней нет слов, но есть сила. Переливы песен льются из груди членов стаи, а альфы морщат носы, напитываясь чужой решимостью. «Подкидыши» готовятся к ритуалу, встав кругом по центру шатра спиной друг к другу. Омеги совершают последние штрихи краской по чужим лицам, и отпускают проводников, сейчас впустивших в душу духов и позволивших им принять или отвергнуть новых членов стаи. Из груди мужчин с обнажённым торсом, на котором оставили отпечатки ладоней с длинными, словно когтями, пальцами, рвётся ритмичный рык: если омеги поют, альфы — рычат. Сокджин тушит свет в шатре, призывая духов низким пением, пока рык волков нарастает. Глаза каждого зажигаются красным, словно маленькие яркие искорки в полумраке общинного дома. Барабаны заводят свою дикую песню, смешиваются с общим сейчас сердцебиением стаи, мужчины скалят заострившиеся клыки. Одни рычат громче, другие тише, кто-то быстро и с выдохом, иные — вибрирующе и запевно. По телу шамана пробегают мурашки, как и всегда в таких случаях, он быстрым шагом приближается к своему повязанному. Омеги входят в плотный круг «подкидышей», оставаясь за их спинами, пока альфы всё кружат и ускоряют странную рычащую песню. Сокджин чувствует слияние, ощущает натянувшуюся связь между волками, а стоящие в кругу зажмуриваются. К рычанию прибавляются высокие голоса повязанных, те закрывают лица подопечных ладонями, и шаман мельком замечает, как вздрагивает Хосок, обхватывая слепого Юнги и прикрывая его веки и щёки. Альфы всё ближе, рык — агрессивнее, но «подкидыши» не двигаются с места, даже не дёргаются, пока смешанные голоса и духи, ведущие их через узы, создают новые нити. Сокджин ощущает каждую — новые узлы и витки, тесные плетения, которые тянутся дальше этого места.***
Чимин ощущает, как связь со стаей натягивается — они уже начали ритуал. У него горит всё тело и сдерживаться оказывается всё труднее. Сильно впиваясь пальцами в белую шерсть спокойно лежащего Чонгука и больно её дёргая, омега хрипит, когда тело сводит первым мучительным спазмом внизу живота. Принесённое давно сюда им самим покрывало скоро пропитается не только запахом вожака, но и вязкой смазкой, постепенно пачкающей кожу всё сильнее. Пак утыкается лицом в волчью шкуру, постепенно чувствуя, как из-за течки и тесной связи со стаей его разум словно погружается в туман. Перед глазами — молочная пелена, клыки острыми кончиками царапают щёки и язык, а Чонгук пахнет слишком заманчиво. Спина волка размеренно поднимается и опускается от дыхания, и Чимин старается сконцентрироваться на стуке его сердца. И, выглядящий спокойно, Чон на самом деле и сам сходит с ума — его пульс настолько учащённый и бешеный, что Чимин невольно поскуливает. Уткнувшись лицом в шерсть, омега прижимается к нему теснее, ловя каждую частичку повышенной температуры. Ему не холодно, ему душно и влажно, хочется кусаться, лягаться, изворачиваться, но сделать хоть что-то, чтобы облегчить состояние. Вожак прикусывает белое ухо, а Чонгук им дёргает, фыркая от боли. Почти забравшись на волка, омега часто дышит — он так открыто ощущает все эмоции, что переполняют его собратьев сейчас даже на таком расстоянии, что это сводит с ума. Конец ритуала совсем близко, Чимин буквально слышит завораживающее пение волков, находящихся в деревне, они путают сознание вожака, ослабленное течкой, так, что Пак неосознанно воет и тихо порыкивает в конце. Он замечает красные радужки белого волка, внимательно за ним наблюдающего. Чимин тоже должен завершить принятие. Он, как вожак, не нуждается в помощи альф, являющихся проводниками для духов, но боится, что может случиться нечто страшное, если Гук обернётся перед ним человеком. Но иначе никак. Это — его обязанность. И как бы там не болела душа, Чимин, будучи главой стаи, должен принять Чонгука в дом и общину. Омега облизывает пересохшие губы, потираясь бессильно щекой о мех, хлопает дрожащей ладонью по светлому и мягкому брюху зверя, произнося: — Перекинься. Чонгук подвывает, но подчиняется, и вместо горячего тела волка, Чимин оказывается в не менее жаркой хватке сильных рук. Он задирает голову, понимая, что от чужих осторожных объятий уже начинает таять, словно масло, а между ягодиц становится предательски мокро. Омега тяжело дышит, но изо всех сил держит себя в руках. Он оказывается лицо к лицу с Чонгуком, а у того вся мука в глазах: волнение, боль обиды и дикость невозможности прикоснуться к горячему, возбуждённому течкой омеге. — Да прибудут духи с тобой, Чон Чонгук, — почти беззвучным от бессилия шёпотом произносит Чимин. — Я принимаю тебя…***
— …стая принимает тебя, — шепчет Сокджин, когда сталкивается лбом со лбом Тэхёна. Ритуал почти завершён, последние необходимые слова произнесены. Рык, как и сама песнь барабанов и голосов, смолкают. Всё закончилось и вступило в силу зимнее солнцестояние. «Подкидыши» перестали таковыми являться, и становятся полноценными членами стаи. Остальные волки принимаются радостно выть, улюлюкать и топать, приветствуя своих, а Тэхён вдруг кажется Джину таким печальным, что в груди щемит. И тут шаман понимает, что даже сейчас, когда все чувства усилены после ритуала, он… не ощущает Тэхёна. Словно нить между ним и стаей так тонка, что вот-вот разорвётся. Альфа, понимая и чувствуя это, вдруг отходит от шамана и стремглав вылетает из шатра, оставляя Сокджина недоумённо стоять с опущенными вдоль туловища руками. Он бросается следом, не накинув на себя мехового плаща, вылетает в морозную ночь, ища альфу. Принюхивается, пытается всё же ухватиться за след призрачных уз, и у него на мгновение получается. Джин бросается следом, разбирая дорогу в темноте заснеженного леса только благодаря волчьему зрению. Он видит фигуру альфы, стоящего у крупного ствола дерева. — Тэхён! — зовёт омега, запыхавшись от бега. — Что случилось? Тот только молчит, обводя фигуру шамана взглядом. — Я думал, что такое произойдёт, но надежда всё же была сильнее. И ушёл я из стаи не только ради Юнги, — тихо проговаривает он, стараясь не пересекаться взглядом с омегой. — О чём ты говоришь? — непонимающе спрашивает тот. — Расскажи мне. — Знаешь, я никогда не чувствовал связи со стаей. Ни во время ритуалов, ни в зверином облике, — шепчет он. — И ощущать твоё присутствие в своей душе — лучшее, что со мной случалось. Я понимал, как это приятно и прекрасно: не быть отстранённым изгоем. Сокджин испуганно слушает, его тело без верхней одежды начинает дрожать от холода ночи, и омега обхватывает себя руками. — Я думал: «Быть может, мне здесь повезёт? Раз получилось с Джином, со стаей… тоже выйдет». Но нет, — усмехается горько Тэхён. — Я ничего не понимаю. Объясни мне, о чём ты, — несчастно выдаёт шаман, подходя ближе. — Я не чувствую вас, я больше не ощущаю тебя. Я снова один, — переводит тёмный взгляд на омегу он, оборачиваясь. — Сокджин, у меня нет и не было связи ни с одной из стай, потому что я — не волк. Шаман замирает, не понимая, о чём тот говорит. — Что? — Я оборотень, но не совсем волк, — выдыхает Тэхён, стягивая с себя одежду, а омега только наблюдает за ним. — Меня боялись мои же братья, хотя были обычными. Меня боялись омеги и альфы, даже когда я был щенком. Я — изгой. Тэхён словно становится больше, его глаза краснеют, а клыки увеличиваются перед обращением, и отчего-то у Сокджина внутри что-то начинает дрожать.***
Чимин чувствует, как укрепилась между ними связь в тот момент, когда он произнёс в лицо Чонгуку заветные слова. Теперь «подкидыши» — часть стаи, семья, племя. А Чимину очень срочно нужно что-то делать с тем, что он впивается пальцами в чужие предплечья, пока Чонгук часто дышит от их близости, постоянно отворачиваясь и стараясь сдержать себя. Омега хочет отползти, а вот волк внутри — против. Он призывает томно потереться о чужое горячее тело, ощущая возбуждение альфы, чьё нутро соблазнительно отвечает на каждый всплеск феромонов. Чимин зло оглядывает Чонгука, потому что хочет его — и понимает это с поразительной ясностью, но пересилить себя не может. Чон же, пообещавший, вожака не трогать, едва сдерживается — одно неловкое движение, и ему сорвёт крышу. Пак зажмуривается и утыкается лбом в крепкое плечо, понимая, что пора отстраниться, дать альфе выдохнуть и снова стать волком. Так ему проще сдерживаться. Но не может. Его руки горячие, его жилка под шеей сладко пахнет желанным и манит прикусить, а вожак почти потерял всякую волю на сопротивление. Он близко: тёплый, желанный, способный дать то, в чём омега нуждается. И Гук решает за них обоих, когда отстраняет омегу от себя, осторожно оставляя одного на тонком покрывале, расстеленном прямо на земле. Альфа с брызгами заходит в источник, щурясь от температуры воды, ныряет, и Чимин, едва дышащий, не видит его несколько минут. Потом оборотень появляется на поверхности, жадно хватает воздух ртом и агрессивно трёт лицо, умываясь, чтобы привести себя в чувство. Чимин понимает, что на этот раз слабый здесь — как раз он, когда поднимается на дрожащих ногах и, игнорируя прохладную каплю смазки, стекающую по бедру, медленно приближается к бассейну. Ног касается горячая вода, обволакивает с каждым шагом всё больше кожи, а Пак блаженно жмурится, отпуская зверя на волю. В чём-то Сокджин прав: нет ничего плохого в том, что вожак позволит себе открыться, довериться, пусть даже на краткий срок, чтобы облегчить состояние в этот цикл. В другом прав и Чонгук — юный волк верно подметил, что чувствовать духи ему не запрещали. Да и, на самом деле, сейчас его сознание так затуманено желанием, что становится всё равно. Альфа взволнованно оборачивается, когда Чимин, вошедший в воду по грудь, приближается к нему. Он внимательно следит за голубыми радужками омеги, заглядывающего ему в глаза, вздрагивает, когда мокрые ладони прикасаются к его плечам. Пак часто и неглубоко дышит, вдруг прижимаясь к груди Чонгука своей. — Ты не будешь потом меня винить и жалеть об этом? — тихо спрашивает он, а голос альфы разносится громом по пещере, отражаясь от стен. Только ли в течке дело? — подкидывает ему мысль зверь, утробно поскуливая и царапая рёбра когтями. Будет ли вожак жалеть о том, что отдаётся сейчас в чужие руки? Чимин внимательно глядит на лицо альфы, постепенно крепче обхватывая его за шею руками и прижимаясь совсем откровенно. Нет. Нет и ещё раз… — Нет, — произносит омега перед тем, как сталкивается с Чонгуком губами — горячо и несдержанно. И поцелуй их сопровождается особенным, но непривычным звуком. Это трещит лёд.***
Первое желание Джина — попятиться, когда Тэхён перекидывается. Альфа, в звериной форме дотягиваясь почти до макушки омеги, стоит на огромных лапах и внимательно наблюдает за реакцией. Она его не устраивает — это видно по куцым маленьким ушам и чуть обнажённым передним клыкам, выдающимся из-за челюсти. Сперва Сокджин действительно пугается, когда вместо привычной глазу волчьей формы, Тэхён раздаётся вширь и ввысь, бурый мех покрывает всё массивное туловище, а алые радужки сменяются на золотые. Это… явно не волк. Перед омегой — нечто среднее между ним и здоровым медведем, хищно глядящим на Сокджина. Тэхён не издаёт ни звука и не двигается, лишь смотрит на омегу, а тот почти не дышит от шока. Он никогда не видел никого подобного, и теперь не может понять, что ему делать. Зверь вдруг переминается с лапы на лапу — и даже те больше похожи на медвежьи: огромные и широкие, с длинными острыми когтями. Сокджин понимает, почему соплеменники его боялись. Тэхён выглядит по-настоящему грозно и опасно. Но при этом зверь вдруг смиренно дёргает короткими ушами и опускается у ног омеги, склонив большую голову. Шаман помнит, как ощущал этот страх в последние часы перед принятием «подкидышей» в стаю. Это — страх Тэхёна, его ужас от понимания, что ничего не изменит его положения. Когда остальные узнают, ситуация может повториться и в их общине, потому что волки тоже будут бояться непонятного и неизвестного чудовища. Но Джин ловит себя на мысли, что звать Тэхёна чудищем — неправильно. Он не такой. За те дни, что им удалось побыть вместе в качестве повязанных, омега увидел, что тот — мягкий и добрый. Терпеливый, податливый, но со стержнем внутри, позволяющим не задумываться о том, а получишь ли ты от этого человека поддержку и защиту. Тэхён всем помогает, старается, добивается признания и любви. Отчаянно нуждается в ней и ищет даже в чужом доме, хотя в глубине души, вероятнее всего, подозревал изначально, что тут история повторится. Что чувствует шаман рядом с ним? Защиту, поддержку, ласку, симпатию. Горячую и необузданную волну с первого взгляда, с первого танца. Так какая разница в том, какой облик принимает душа прекрасного оборотня?.. Дыхание Сокджина сбивается, когда он делает первый шаг навстречу Тэхёну. Зверь вдруг резко подрывается и отходит, но омега настойчиво продолжает идти к нему, пока тот не упирается задом с коротким хвостом в тёмный ствол дерева. Джин замёрз. Он дрожит, но никуда уходить не собирается, глядит в золотые глаза и признаёт, что не боится его. Взглядом, телом старается передать: Тэхён — прекрасен, какой бы облик ни принял. Протягивая к альфе руку, видит, как тот почти скукоживается перед прикосновением тонких, красных от мороза пальцев. Подушечки дотрагиваются до жёсткого меха, Джин зарывается в короткую шерсть пятернёй и гладит Тэ, вкладывая в это всё, что успел начать чувствовать к альфе. — Если не можешь почувствовать связь со стаей, то будешь ощущать со мной. Потому что ты — мой, — выпаливает Сокджин, заставляя зверя вытянуться, словно струнку на лире. Такие слова просто так не произносят. Связь между омегой и альфой означает метку, данную последнему, и в таком случае они оказываются не просто повязанными, а едиными до самой смерти, составляя пару. Сокджин знает, что в этом году он родит волчат, и теперь уверился в том — от кого. От своей пары. И пусть кто-то попробует его не принять, шаман лично устроит нешуточную взбучку. Тэхён, всё ещё осознавая сказанное, тычется мордой с выступающими клыками в ладонь омеги, касается горячим шершавым языком. Он хрипит, то ли рыча, то ли издавая такие неясные звуки в знак благодарности. — Пойдём домой, — шепчет Сокджин, прежде чем перекидывается. Он кажется совсем маленьким рядом со звериным обличьем Тэ, виляет сизым хвостом и манит за собой. Сегодня, пожалуй, без диких танцев.***
Чонгук до одури горячий, будто горячее источника, в котором они застыли, стиснув друг друга руками. Его пальцы, кажется, везде: под лопатками, на мокрых бёдрах. Он заставляет Чимина обвить свой пояс ногами, а тот отпускает поводья и поддаётся желаниям. Альфа кусает его за губы, отстраняется и спускается прикосновениями по подбородку, чтобы прикусить шею, пока Чимин теряет последние крохи здравого смысла. Зверь, так долго удерживаемый под замком, блаженно воет и полностью захватывает над омегой власть. Они сливаются воедино в узких зрачках и лазурных радужках, в острых ногтях и горячем желании, с которым Пак принимается покусывать чужие плечи удлинившимися клыками. Чонгук, придерживая омегу за ягодицы, уже без стеснения трогает тело: сжимает, царапает, приникает как можно ближе. Чимин чувствует его возбуждение и нетерпеливо о него трётся, позволяя скользнуть между ягодиц, чтобы подразнить. Дыхание обоих учащается, они кусаются, оставляя болезненные следы зубов, сталкиваются языками. Скопившееся одиночество омеги пламенем обжигает альфу, а тот совсем не против. Его ловкие пальцы поглаживают вход, вынуждая Чимина чуть ли не подпрыгивать от нетерпения. В воде хорошо, но Чимину хочется наружу, где он сможет взять власть над альфой в свои руки. Чон же никуда не торопится — мягко скользит в нежное нутро, растягивая подрагивающий анус пальцами. Омега выгибается, впивается ногтями в его руки, царапает плечи, наслаждаясь. Язык Чонгука проходится по ключице, плавно спускаясь к соску. Альфа чуть приподнимает его, заставляя покрепче ухватиться за шею, обхватывает грудь губами и дразнит донельзя заведённого вожака смелыми укусами. Чимин уже сам сорвано насаживается на чужие пальцы, ощущая, как головка возбуждённого члена Чона упирается каждый раз, как он приподнимается и опускается, в бедро. Он совершенно точно не хочет пальцы, он хочет больше. — На берег, — сипит омега, дико глядя на Чонгука, и тот подчиняется. Как только они выходят из тёплой воды, а кожа покрывается мурашками, но, скорее, не от холода, а от желания, Чимин грубо толкает его в грудь, заставляя грузно рухнуть на тут же промокшее покрывало. Одним ловким движением омега седлает молодого оборотня, ловит его восхищённый взгляд на изящном, возбуждённом теле. Масок нет — они все потрескались, показывая пылкость Пака. Он, покачиваясь, позволяет плоти альфы проскользнуть между ягодиц. Чонгук постанывает и подаётся навстречу, на что получает грубый шлепок по животу. Чимин позволяет ему лишь придерживаться за пышные влажные бёдра, но не более, когда, обхватив возбуждение, нетерпеливо направляет в себя. Первый гортанный стон разлетается эхом по пещере, стоит в Чимина проникнуть только головке. Альфа откидывает голову, часто выдыхает и глядит на вожака во все глаза: на дикую улыбку и заострённые клыки, яростный взгляд и мокрые, липнущие к телу тёмные волосы. Часто вздыхая, Чимин медленно опускается и прикрывает веки, наслаждаясь тем, чего так давно не ощущал — близости, желанности, единения. Его омежья сторона полностью берёт верх и открывается, когда, опустившись на плоть, он постанывает и впервые двигает бёдрами. Чонгук более откровенный — он не сдерживает звуков, рвущихся из горла, страстно отдаётся желанию, сильно сжимая ягодицы Пака и помогая тому двигаться. Тот же, выпрямившись и откинув голову, наслаждается толчками, а волк внутри ликует, чувствуя свою победу над страхами и холодностью Чимина. Это не стопроцентное решение их проблем. Не панацея и не магическое избавление от страха и одиночества вожака, а начало пути. Шанс, под воздействием природы и поведения Чонгука, данный Чимином — лишь первая трещина в стене из блестящего, тяжёлого льда. Сейчас вожак отпускает себя и позволяет очередному толчку разрядами тока проноситься по телу, отдаваясь в каждой клеточке, но он не думает и не знает, что будет, когда течка закончится. Чон отдаётся ему полностью и без остатка, что не может не льстить. Омега воркует, мурлычет ему в губы, склонившись для поцелуя. Затягивает в танец языков и мокрых губ, пока Гук жёстче начинает вбиваться в него — мягкого, мокрого и горячего. Чимин достигает пика неожиданно — сказывается долгое воздержание, нежелание принимать помощь альф во время течек. Ноги подрагивают, и омега тихо, часто стонет, почти падая на грудь Чонгуку. Альфа осторожно его ловит и переворачивается, чтобы продолжить ласку. Он целует губы и щёки, соблазняет каждым своим касанием, наполненным чувственностью и желанием быть ближе, нужнее, гладит бока и дрожащий живот. Обхватывает обмякший после оргазма член омеги, проводя по влажной плоти пальцами, и снова двигается внутри него, зажигая искры заново. Чимин позволяет ему это, сбив первую оскомину дикости, выгибается, закидывая смело ногу на плечо, а Гук покрывает голень лёгкими безболезненными укусами. Молодой, сильный, он вызывает в омеге дрожь и естественную потребность — больше. Больше, сильнее, жёстче. Тихим шёпотом он просит обо всём, и Чонгук выполняет его просьбу-приказ, доводя до кружащегося перед глазами потолка пещеры раз за разом.***
Хосок не знает, как там Чимин. Он ощущал его недолго по связи, но мозг был занят дрожащим во время ритуала помещением и Юнги, которому нужна была поддержка. Страх удалось перебороть перед тем, как омега прикоснулся к нему, закрывая глаза. Это было тяжело, но никто, кроме самого Хо, не смог бы этого сделать с повязанным, а оставить Мина в такой момент одного, было бы верхом трусливости и подлости. Юнги теперь с довольно счастливым видом сидит на шкурах и пригубливает вино, слушая музыку. Хосоку танцевать не хочется, он старается обходить круг дорогих ему оборотней стороной, потому сидит рядом с альфой и лишь наблюдает за всеобщим весельем стаи. — Почему ты не идёшь танцевать? — спрашивает вдруг он, не оборачиваясь. — Это из-за твоего страха? Юнги впервые указывает на то, что понял — Хосок боится прикосновений. Омега сжимается, не глядит на него и хмурит брови. — Прости, — подсаживается ближе тот, явно чувствуя себя виноватым. — Я не хотел, прости, Хосок. — Ты прав, я боюсь, что меня коснутся, — выдыхает он. Юнги был честен с ним в тот раз, когда поведал о своей истории с истинным. — Я боюсь, что альфы будут трогать меня, и мне снова будет больно и горько. Юнги с несчастным выражением лица замирает, а Хо наблюдает за ним. Хочется верить, что он — не такой, как остальные. Что Юнги не сделает ему плохо, не навредит. Когда омега наблюдал за его мягким выражением на лице в момент игры с детьми, когда видел и ощущал столько чувств во время рассказа истории из прошлого, то проникался всей душой. Он боится, поджимает хвост и удирает, но знает, что Мин достоин большей открытости с его стороны. Он не доверял альфе на протяжении всего периода, когда они были связаны. И сейчас хочет приоткрыться чуть больше, впуская глубже. — Юнги, — голос срывается от волнения. Мин резко оборачивается на голос омеги, удивлённо приподнимая брови. Слепые радужки не пугают Хосока, он и без того трусишка… Больше волнует то, что Хо хочет относиться к альфе иначе, чем к остальным. И это отнюдь не из жалости. Просто потому, что тот — необыкновенный сам по себе. — Я хочу, чтобы ты «посмотрел» на меня, — дерёт слабо сухое от переживаний горло Хосок. Тянется к кисти альфы, расслабленно лежащей на колене, дрожащими пальцами обхватывает решительно запястье. Ему страшно, но мир не трескается, когда он прикасается к чужой коже по собственной воле. Осторожно направляя, Хосок крепко зажмуривается и позволяет Юнги прикоснуться к своему лицу.