***
Как только Юнги чувствует, как приходит в себя, то первым слышит тихий голос Тэхёна, о чём-то всё твердящий ещё кому-то, находящемуся в комнате. Он помнит, что произошло, горящая на шее метка не позволит забыть. Альфа вздыхает шумно и пытается сесть. Веки распахиваются рефлекторно, отчего Юнги остолбенело замирает. Перед глазами всё кружится и не может обрести чёткости, а вздох, вырвавшийся из груди, больше походит на стон. Он видит. С трудом, совсем нечётко, но может различить в пространстве свет заката, льющийся из большого окна, деревянные стены, рыжие пламенные языки в очаге, куда друг подкидывает дрова, чтобы вечером было в доме тепло. Тэхён на звук оборачивается и тут же бледнеет. Завидев севшего Мина, он бросает дело, подбегает и помогает сесть удобнее. Юнги ничего не в силах вымолвить. То, как Хосок помог ему ненадолго увидеть праздник, не сравнится с тем, чтобы видеть собственными глазами. Юнги чувствует смятение и ужас. Он так отвык от зрения, что помимо радости, оно вызывает в альфе настоящую тревогу. — Джин! — зовёт Тэхён шамана, и омега подлетает тут же, садясь на корточки рядом с лежанкой и заглядывая в глаза Мину. У Тэхёна красивый омега. Он пахнет по-прежнему сладко и пряно, а ещё у него толстые блестящие косы и ласковый взгляд. Так странно не только ощущать его, но иметь возможность осмотреть. Зрение альфы становится всё чётче. Можно разглядеть едва заметные веснушки на чужих щеках, выбившиеся прядки, красочные ленты, которыми перевязаны косы. Мин оборачивается к другу и разглядывает его. За столько лет слепоты он забыл совершенно, как тот выглядит мужественно, какой он красивый и высокий, насколько широки его плечи и глубоки карие глаза. Тэхён рвано выдыхает и утягивает Юнги в объятия, крепко стискивает ошарашенного, почти не дышащего. — Где Хосок? — только и может, что прохрипеть он. Он растерян, испуган и зол. На омегу. — Он ещё не пришёл в себя, — тихо отвечает шаман. Юнги ёжится, когда оборачивается и видит того в нескольких шагах от себя. Хо лежит на боку и кажется таким хрупким и маленьким, что у альфы ёкает в груди. Да, он позволял несколько несчастных раз прикоснуться к себе и то, что произошло между ними в бассейне источника… Но ничто не может обозначить истинных масштабов того, на что Чон пошёл, приняв ужасное решение. Юнги снова переводит взгляд на Сокджина, и у него кружится от резкого движения голова. Быть зрячим после стольких лет слепоты ещё тяжело. Раньше Юнги ориентировался на запах и осязание, и сейчас кажется себе донельзя неуклюжим, когда отбрасывает простыню. Джин тут же отворачивается, а Тэ протягивает Юнги свои штаны. Альфа неловко и поспешно натягивает одежду. Та велика ему, но сейчас не до того. Он торопится. Идёт, пошатывается, и только осторожно шагающий за ним следом Тэхён поддерживает Мина под локоть. Хо, всё так же не шевелясь и только размеренно, очень тихо дыша, лежит на мехах. С его голого плеча съехала простыня, оголяя худое телосложение, местами по-прежнему мокрые волосы прилипли к коже и завились лёгкими волнами. Альфа почти падает рядом с ним на колени, силой переворачивает, чтобы взглянуть — цел ли. Юнги зависает. Он помнит внешность Хосока только смазано с того раза, когда Чон позволил ему проникнуть в свою голову. Это не сравнится с тем, чтобы видеть омегу вживую. Юнги обхватывает его под лопатками и крепко прижимает к себе, чтобы тут же откинуть с лица влажную прядь. Красивый, словно небо в морозный день. И теперь страшно, что он сделал и чем поступился, чтобы сотворить такое с альфой. Юнги едва сдерживает гнев. Глупый омега. Зачем он так поступил? Юнги в другой ситуации стоял бы перед ним на коленях, если бы Хосок предложил ему поставить метку. И перед этим альфа бы попытался за ним поухаживать, добиться принятия. А не так. Юнги больно. Губы сами горестно искривляются, когда зрение фокусируется окончательно. Кожа Хосока бледная, почти серая отчего-то, рот плотно сжат, а веки подрагивают. — Хосок, — зовёт едва слышно. Юнги трясёт омегу за плечи. — Проснись, прошу тебя. Хо… Тот с трудом шевелится и стонет. Из его ноздри вырывается алая струйка крови, стекает к губам, а альфа стирает её взволнованно большим пальцем. Чон шевелится и стонет снова, словно ему больно. А страх внутри всё растёт и ширится, ведь он не знает, что теперь будет с омегой. — Для чего он это сделал? Он пометил меня, чтобы вернуть зрение? — спрашивает он, подняв голову и столкнувшись с печальным виноватым взглядом шамана. — Духи послали ответ на вопрос, который задал им Хоби, — на грани шёпота отвечает он, вынуждая что-то внутри Юнги оборваться с ужасным звоном. — Он оказался рядом, когда ко мне пришло видение. Они ясно дали понять, что он может сделать тебя зрячим, если оставит свою метку… — Но? — хрипло спрашивает Юнги. — Но у духов есть своя цена. В этот момент Хо распахивает глаза, вынуждая альфу обратить на него внимание. И что-то рушится внутри, словно трескается ледник, с грохотом срываясь и падая в воду. Ощущение, что Юнги загребает лавиной из комьев снега, никуда не девается. Альфа сильно стискивает зубы, видя, чёрт возьми, чем пожертвовал теперь уже его омега. Это — слишком великая цена, и им предстоит серьёзный разговор. Злые слёзы обжигают глаза, но не проливаются. Юнги сдерживается изо всех сил, глядя в глаза Хосоку. Один из них по-прежнему ярко-карий, живой, а второй — подёрнут пеленой слепоты. Чон Хосок пожертвовал половиной своего зрения, чтобы вернуть глаза Юнги. Но тот не просил. Он влюбился в этого омегу с первой минуты, как тот оказался рядом, с того самого мига, как услышал ласковый, но пугливый голос, ощутил мягкий, ненавязчивый волчий запах и узнавал его день за днём. Почему Хо пошёл на такое? Зачем? Юнги не просил. Он просто рад быть рядом с ним, дождаться момента, когда Чон откроется самостоятельно. Но вместо этого омега соблазнил его лишь для отвлечения внимания. Он был прекрасен там — на источнике — горячий и желанный, таял в руках альфы, и тот не мог нарадоваться, потому что искренне его желает всегда. Каждую минуту и секунду своей жизни бы отдал Хосоку, но только не просил так поступать. Юнги не сможет себе простить того, чем заплатил за него духам омега. Тот слабо шевелится в руках альфы, ёрзает и стонет от боли. Он старается сесть и прикрывает ладонью ослепший глаз, а Мин ощущает, как в нём кипит полный котёл злости. — Зачем ты это сделал? — шипит он, не удержавшись, отчего плечи омеги ссутуливаются, он сам весь уменьшается. Юнги не хочет делать ему больно, не хочет показаться неблагодарным. Всё иначе — никогда не расплатиться за то, что ему подарили. Просто переживания, злость, боль и стыд никуда уходить не собираются, лишь нагнетают, убивают изнутри. Из-за чего? Что могло сподвигнуть Хосока на такой шаг? А если бы он погиб? Если бы цена оказалась ещё выше, чем та, которую запросили? — Ты достоин лучшего, — тихо отвечает Хоби, прикрываясь простынёй. — Ты заслуживаешь счастья. — Я был и без того счастлив с тобой! — не выдерживает внутреннего маленького взрыва Юнги и подскакивает на ноги, вынуждая омегу сжаться ещё сильнее. — Я счастлив был, даже ничего не видя, только зная, что ты рядом, что позволяешь мне быть с тобой в одном доме. Мне не нужна была такая жертва! Тэхён хочет было схватить друга за плечо и одёрнуть, но тот рычит, и Тэ прикрывает собой Сокджина, не позволяя ярости вырваться в сторону своего омеги. Хосок весь в клубок сжимается, голову на Юнги поднять не смеет. — Я… Мне не нужно было, чтобы ты жертвовал ради меня! — срывается голос Мина, а Хо вдруг сам подскакивает на ноги и пошатывается. Юнги хочет его подхватить, но тот сам выпрямляется, удерживается на ногах и не обращает внимания на спавшую простыню. Он строго глядит на Юнги, весь донельзя напряжённый. — Ты достоин большего. Ты заслуживаешь весь этот чёртов мир. Видеть его, а не только ощущать. Они сами несправедливо с тобой поступили, забрав глаза из-за выбора твоего истинного! И я решил вернуть тебе то, что должно быть. Неважно, какой ценой, — хрипит Хосок, воинственно вздёрнув голову и сжимая кулаки. — Зачем? Я не просил! — срывается Юнги. Его щёки краснеют от ярости, грудь часто вздымается. Он не ожидает момента, когда Хосок подлетит к нему максимально близко и стукнет изо всех сил кулаком в грудь. — Потому что хочу, чтобы ты видел моё лицо, когда я скажу, что люблю тебя! — кричит омега в ответ и снова принимается лупить Юнги. — Хочу, чтобы ты видел меня каждый божий день, чтобы наблюдал за мной неотрывно! Чтобы видел появление на свет наших детей! Хосок понимает, что вырвалось из него, и вдруг ослабевает. Зажимает рот рукой и повисает в руках альфы, подхватившего его, когда подгибаются ноги. — Я так хочу, — выдыхает напоследок Хо. — Я чёртов эгоист. Я хочу, чтобы ты видел всё, что с нами будет происходить. Я знал, на что иду. Знал, как и насколько много заплачу за своё единоличное желание знать, что мой любимый альфа счастлив. — Как я могу быть счастлив, если ты пожертвовал своим глазом? — почти плача от отчаяния, произносит Мин. — Вот так! — выкрикивает Хосок, снова выпрямляясь и обхватывая чужое лицо ладонями. — Будь счастлив со мной, Юнги. Будь и всё! Не вини себя. Это было моим решением и только моим. — Вот именно, что лишь твоим! Ты не… — Я не спросил тебя, потому что тогда бы ты отказался, — выдыхает он, и оба совершенно забывают о том, что Джин и Тэ за ними наблюдают. — Я знал. Хочешь — возненавидь меня, хочешь — уйди. Но я буду знать, что сделал всё возможное. И в любом случае доволен тем, что произошло. Плевать на истинных, на цену, что за истинность нужно заплатить. Теперь ты — мой. Юнги чувствует, как от эмоций у него дрожит всё тело. Он плевать хотел на смущённых хозяев дома, на то, как те тихонько выскальзывают в сени, стоит ему обхватить своего омегу руками и впиться в его губы поцелуем. Жёстким, без капли сдержанности и такта, прикусывая почти до крови. Он целует Хосока, словно в последний раз, больно сжимает его бока пальцами, а тот поскуливает в ответ и трясётся. Они не обращают внимания на то, что Джин и Тэ ушли из дома, сосредотачиваются только друг на друге, покрывая кусачей лаской губы и лицо друг друга. Юнги валит Хосока на лежанку, рычит в рот, но их прерывает стон рядом. Альфа останавливается, переводит взгляд на бледного, сидящего за занавеской Чонгука, который отодвигает преграду и теперь непонимающе глядит на них.***
Пришлось сбегать за шаманом, чтобы позвать их с Тэ, отошедших уже на приличное расстояние от дома, и сказать о том, что Чонгук очнулся. Сокджин тут же отправил своего альфу на поиски Чимина, чтобы рассказать вожаку о том, что все трое пришли в себя, а сам помчался в дом, ведь нужно осмотреть Чонгука. Хосок заметил, что шаман ни слова ему не говорит, словно злится. И он может понять, почему. Хосок упросил его промолчать, и, скорее всего, тому досталось по самое не хочу от Чимина, когда он узнал о произошедшем ещё и с такими последствиями. Все трое оказываются в доме, пока Тэ ищет Чимина в округе, потому что, судя по вою в лесу, Чимина в доме не оказалось. Сокджин присаживается перед всё ещё слабым и бледным Чоном, смотрит ему в глаза и оглядывает лицо. — Чимин разозлился? — тихо спрашивает альфа, глядя на хмурого Джина. Тот не отвечает, лишь поджимает губы. И тогда Чонгук замечает, что его вещи покоятся рядом с лежанкой, и сглатывает. — Сокджин… — зовёт он, и даже Хосок понимает, что это значит. Чимин выставил Чонгука из своего дома окончательно. И тихое безмолвное прощание гораздо хуже, нежели их вечные перепалки. — Он боится, — коротко бросает шаман. — Боится не за себя и своё одиночество, Чонгук. Он опасается за то, что с тобой может что-то случиться. — Я всего лишь оступился, — отчаянно выдыхает Чон, хватая Джина за кисти и заглядывая в глаза. — Это случайность! Ничего ведь серьёзного! Шаман несчастно глядит на альфу и сжимает добела губы. Он качает головой, и вид у Чонгука становится совсем разбитым, когда он понимает, что Чимин слишком сильно верит духам и их пророчеству. — Я не могу так просто сдаться, когда он ответил мне взаимностью! Он мой омега, — голос альфы садится, а сам он трясётся. — В этот раз ты упал с крыши. А ты подумал, что станет с ним, если случится нечто гораздо более серьёзное? — тихо спрашивает Сокджин. — Он ведь будет винить только себя. И горевать будет с этим чувством вины. С духами шутки плохи. Хосок на этих словах вздрагивает, привлекая внимание волков к себе. Его здоровый глаз горит, а вот подёрнутого пеленой второго омега попросту не чувствует. Его словно нет. И от этого дико некомфортно, но Хо об этом не жалеет. — Нет, Джин! — возмущается Чонгук, а после резко замолкает, прижимая тыльную сторону ладони ко рту. Зажмуривается, словно давит тошноту — тот ведь нещадно и правда ударился головой при падении. Волчья регенерация и воля высших сил уберегли в этот раз альфу от ужасающих последствий. — Я понимаю тебя, — выдыхает шаман. — Знаю — ты не хочешь сдаваться, ощущая, что ваши чувства взаимны. — Я не просто так его добивался, — вскрикивает Чонгук. Он кажется Хосоку таким юным, пылким, но серьёзным оборотнем, готовым бороться за своё счастье. — Я растопил все льды, которые его окружали, не для того, чтобы оставить совсем одного. — Ты и не оставишь, — грустно улыбается Джин. — Всегда ведь будешь рядом и в душе. Но, Чонгук, быть может… всё же стоит уберечь вас обоих от горя или же, того хуже, потери? Ты молод, ещё встретишь того, кто будет тебе дорог, с кем сможешь завести семью… — Нет! — обрубает Чон, строго и грозно глядя на омегу. — Не нужна мне семья. Не нужен никто другой. Мне Чимин дорог и нужен. Других не признаю. Сокджин устало вздыхает и толкает больного альфу на лежанку. Он медленно поднимается на ноги, не глядя ни на Чона, беспомощно злящегося и пыхтящего, ни на растерянного Хосока, нарядившегося в рубашку Тэхёна, закрывающую его тело почти по самые колени. Хо внимательно смотрит на почти строгое лицо шамана. — Чонгук, Чимин уже принял решение. После выздоровления ты переедешь в свободный новый дом. Без него, — с нажимом произносит Сокджин. — Нет! — вскакивает снова Чон. — Он не имеет права принимать решения за нас двоих! — Имеет, — с сожалением отвечает тот. — Он вожак. Его слово — закон. И Чимин отвергает тебя. Чонгук выглядит убитым. В его глазах на несколько мгновений гаснет та самая искорка, делающая его настолько живым и ярким. Осев на постель, Чон обхватывает себя руками и глядит в пустоту. Когда догадываешься о подобном, это всё равно совсем не то, что слышать напрямую. Хосоку жаль его, очень жаль. Молодой волк не заслуживает такого. Их обоих безумно жалко: и Чимина, мучимого пророчеством, которого духи откровенно уже изводят одиночеством. И Чонгука, отчаянно верящего в лучшее до этого момента, влюблённого юного альфу, готового горы свернуть и с подножья на вершины поставить ради любимого омеги. Хосок и сам не знает, как бы поступил в подобной ситуации. — Так нельзя, — вырывается против воли у него. Это привлекает внимание шамана и Чонгука. — Нельзя. Духи не могут поступать так несправедливо. — Для тебя мало доказательств? — проявляется в словах ядом злость Сокджина, когда он бросает взгляд на слепую посеревшую радужку друга. — Я сделал это по собственной воле. Ради альфы, которого считаю достойным, — отрезает Хосок. — Духи, ежели не желали бы, не дали бы и шанса на подобное. Они справедливо предложили мне вариант исполнения просьбы. Запросили цену, и я был готов её заплатить. Это мой выбор, — слова Хо звучат в конце жёстко и неоспоримо. — Я не хочу, чтобы ты меня судил. Ты не был на моём месте. В дом входит Юнги, впускает следом за собой холод приближающейся с сумерками ночи. Он стряхивает с унтов снег и ёжится, приближаясь к очагу. Ни с кем словом не обмолвившись, альфа садится у очага и наблюдает за развернувшейся ситуацией. — Такова их воля, озвученная много лет назад, — продолжает стоять на своём Сокджин. — Не верю, — отрицательно мотает головой Хо. — Они не могут быть так жестоки, что запрещают своему ребёнку — даже двум — любить. Джин хочет сказать что-то ещё, но вдруг содрогается, схватившись за грудь. Хо подскакивает и хватает друга поперёк живота, не понимая, что с ним происходит. Шаман корчится от боли, вынуждая всех беспокоится. Ему словно недостаточно воздуха, и омега хватает тот ртом судорожно, но слышатся не вдохи-выдохи, а мучительные хрипы. — Джин-ни! — пугается Хоби, стараясь хоть как-то помочь шаману. — Источник, — сипит омега, хватаясь за руки Хосока. — Кто-то… Тэхён влетает в дом неожиданно. Видимо, почуяв неладное из-за связи с парой, тот стремглав вернулся домой. — Что такое? — альфа хватает Сокджина и почти трясёт, стараясь выяснить, что же с ним такое случилось. — Кто-то вторгся в источник шамана, — выдыхает пришедший в себя хоть немного Джин. Все присутствующие поражённо замирают: пещера, в которой шаман контактирует с духами, находится под печатью неприкосновенности. Это — священное место, и будет огромной ошибкой и грехом, если кто-то, кроме самого проводника, решит проникнуть туда. Все, кто собрался в доме Джина и Тэ, вдруг понимают, что этим кто-то может оказаться только один отчаявшийся сейчас до безумия оборотень.***
Волосы для северных омег значат очень многое. По толщине косы можно определить характер и судьбу волка: если волосы послушные и прямые, тот будет жить легко, характер у него будет сладким, словно мёд. Ежели косы омеги непослушные и вьющиеся, то и дорога по жизни у него будет ветвистая и непростая. Чем толще коса, тем сильнее стан и воля. Чем пушистее волос, тем омега взбалмошнее и энергичнее. Потому в стаях снежных оборотней все омеги носят длинные причёски, заплетая их в различные косички и украшая красивыми лентами и заколками. Для них те — гордость и честь, их непосредственная составляющая. Для вожака коса — не менее важная часть. Чем крепче и послушнее она, чем темнее и гуще, тем вожак сильнее и властнее, а слово его — нерушимее. Чимину всегда не нравились его волосы. Непослушные, кудрявые, вечно лохматые и выбивающиеся, как бы тот их не заплетал. И жизнь ему такая же досталась: непослушная, тяжелая, с испытаниями. Всё вечно выбивается из колеи. Но остригать те запрещено законами, ведь омеги должны беречь свои волосы смолоду. Как, по мнению Пака, — излишняя приверженность старым традициям, с которыми, увы, не поборешься. Судьба так или иначе тебя находит. Хочешь ты того или нет, останешься с нею наедине, стриги ты косы или оставляй расти до земли. Войдя в пещеру, к которой даже приближаться не положено, Чимин знает, что за этим последует жестокое наказание. Но куда уже жёстче, если самое ужасное чувство, что несёт в себе омега уже много лет, даровали ему эти самые духи, ведущие его по жизни? Одиночество, холодность, за которой скрывается просто снежная лавина из боли и несправедливости. Желание быть кому-то нужным, любимым, что задавливает страх. Ужас, который сегодня испытал Чимин, не сравнится ни с чем, что бы не приготовили для него в дальнейшем проводники. Он готов ко всякому, только бы не тронули членов его стаи. Да и давно решался. Чонгук стал катализатором к действиям, пробудил спящего ласкового омегу, нуждающегося во внимании и любви. Оттого стало острее ощущение одиночества и незаслуженности происходящего. А что, собственно, Чимину терять? Альфу, которого он прогнал от себя снова, хотя сердце от этого обливается кровью? Себя — искорёженного переживаниями, одинокого и забитого? Его не слушают. Так разве есть к тому повод, чтобы стараться ещё больше? Нет. Чимин устал. Он спросит ответы лично, наплевав на все законы и устои. И ему неважно, что за это с ним сделают. Не страшно уж точно. Омега переступает через мокрые камни, приближаясь к центру пещеры. Он никогда здесь не был. Ему и не положено находиться в священном месте, потому что это — большой проступок и грех. Но сейчас настолько наплевать. Если тонкая слабая ниточка, связывающая его с Чонгуком, внезапно оборвётся, то кажется, будто и сам Чимин перестанет существовать. Так чего ему в таком случае бояться? Он оглядывается, рассматривая высокий потолок, усеянный сталактитами, с которых то и дело капает вода в огромный, исходящий паром источник. Гладь голубоватой горячей воды, над поверхностью которой клубится пар, стелется, словно большое пуховое одеяло, подрагивает, когда Чимин приближается. Он хочет просто спросить у духов, чем заслужил такое и может ли исправить, вымолить у них за неизведанный грех прощения. Но пока не знает, как обратиться. Пак не общался с духами с тех пор, как Сокджин произнёс ставшие роковыми для вожака слова. Он не обращался к ним ни мысленно, ни вслух, потому что был настолько обижен, насколько это возможно. Но теперь чувствует, что он готов. Разглядывая молочно-белый пар, омега приближается к краю природного необычного бассейна. Медленно присаживается на колени, но воды не касается, лишь пялится в её глубины, пытаясь там добраться до необходимых ответов. — Я не понимаю, в чём мог перед вами провиниться. Я всегда делал то, что мне положено. Всегда ставил стаю превыше всего, превыше себя. И чем я был способен вам насолить? Почему я должен нести на плечах всё это бремя, когда не хочу? — тихо обращается к воде омега, но ответа ожидаемо не получает. По поверхности источника идёт рябь, словно подземная дрожь сотрясает дно бассейна. Чимин жмурится и вцепляется ладонями в мокрый от пара камень, совсем низко оказываясь над отражающей свет гладью. Он снова распахивает глаза, внимательно глядя на своё же отражение. А в голове, словно в набат, стучат его же слова. Он всегда жертвовал собой ради стаи. Зная, что ему уготована такая судьба, Чимин даже не пытался её изменить до того, как пришёл в стаю Чонгук. И даже с его появлением омега продолжал отталкивать альфу от себя, сетуя на то, как несправедливо с ним поступают высшие силы. Чимин непонимающе глядит на поверхность воды. Он не узнаёт себя. Из отражения на него строго глядит оборотень: белоснежные вьющиеся волосы ниспадают и почти касаются его прядей кончиками, словно они двое — из параллельных миров. Пар рассеивается, позволяя Чимину чётче разглядеть лицо в отражении. Сперва ему кажется, что на него смотрит папа: те же белоснежные непослушные пряди, строгий, хмурый взгляд и насупленные брови. Но после, приглядевшись, Пак узнаёт себя, как ни странно. Да, это он глядит с той стороны озера. Хочется коснуться, потревожить рябью бассейн и заставить отражение исчезнуть. Глядящий в ответ беловолосый омега ему не нравится. То ли это внутреннее «Я» строго и недовольно оглядывает его, то ли смотрит на Чимина тот, кого прозвали за пределами стаи «Ледяным сердцем». — Что я должен делать? — отражение шевелит губами, позволяя увидеть, как повторяет слова вожака. Сделал ли Чимин достаточно? Почти всю жизнь омега отрицает тот факт, что до безумия нуждается в любви, но ничего для её появления не сделал самостоятельно. Он убеждает себя день за днём, что справится, что вынесет любые испытания, хотя волк внутри истерзан кровавыми слезами и горем, которые Пак скрывает за внешней невозмутимостью и холодностью. Чонгук все его страхи и боли вытянул наружу, испещрил трещинами доселе надёжную маску, выудил чувства и показал Паку их — маленькие, кривые, болезненные, порой уродливые. Страх Чимина уродлив. Его трусость, которая отличается от ужаса быть несчастным, жалкая. Чимин сам себе мешает быть счастливым. Разве духи сказали ему напрямую? Возможно. Но никогда нельзя трактовать их слова правильно, даже с помощью проводника-шамана. «Никогда тебе не быть мужем и отцом. Никогда, пока ты сам не сможешь побороть в себе лёд». Так звучали слова Сокджина. И Чимин долгое время думал лишь о собственном несчастье от невозможности стать тем, кем желает больше всего на свете. Мужем, отцом, другом, любимым. Он закрыл все двери на ледяные замки, заморозил сердце. И всё собственными руками — не духи это сотворили с вожаком. А только лишь он. И обещание Чонгука обнадёжило омегу. Вот только лёд Чон не сумел бы растопить целиком. Он разрушил толстую корку снаружи, и лишь сам вожак способен избавиться от него внутри. Важен ли Чонгук ему настолько, чтобы решиться на подобный шаг? Чимин задумывается. Он не знает. Важен ли Чимин себе настолько?.. Сердце расстроенно вздрагивает в груди, сжимается до немыслимых размеров. И тогда вожака накрывает осознанием. Он всё понял. Вскинув голову, омега выдыхает, беспокоит пар над бассейном. Так вот в чём была вся загвоздка. И сколько же ему понадобилось лет, чтобы осознать и дойти до этого. Он снова глядит в отражение, а там — по-прежнему то же самое «Ледяное сердце». Чимин шарит рукой по бережку и ищет камень поострее. Почти режет о него пальцы, но не останавливается. Дерёт и дерёт волосы, схватив за прядки, а те падают в воду, испещряя глядь рябыми кругами. Отражение пропадает, а ленты, которыми была закреплена коса, тонут, погружаются на дно источника. Избавившись от последней давящей к земле прядки, омега поднимается на ноги и отправляет камень следом на дно источника. Он вдыхает полной грудью, ощущает лёгкость. Духи никогда не ведут их по неправильному пути. И, видимо, Чимину действительно потребовалось почти двадцать лет, чтобы это понять.***
Сокджин испуган. Никому не позволено нарушать неприкосновенность его пещеры. Оттого он и несётся сломя голову в сторону источника, где духи соприкасаются с их миром. Тэ несётся следом, загребая ногами в унтах снег. Хоби и Чонгука с Юнги было принято решение оставить дома, так как те всё ещё слабы. Шаман ощущает, как внутренняя связь с Чимином рябит и натягивается. Что-то вынуждает их остановиться возле пещеры, перевести дыхание. Сокджин выдыхает судорожно, отправляя в небо поток тёплого, полупрозрачного от мороза пара. Тишина стоит такая, словно перед ударом молнии, за которой последует громовой раскат. Тэхён подходит ближе и дальше не двигается, стараясь не усугубить положение и не потревожить, не разгневать духов ещё больше. Джин только собирается двинуться вперёд и узнать, зачем Чимин сюда явился, зачем нарушает всякие мыслимые традиции, как силуэт вожака появляется впереди. Пак выходит спокойно. На его лице печаль, словно он что-то упустил, нечто крайне важное. Оба волка, ждущие снаружи, ошеломлённо замирают, оглядывая искромсанные волосы вожака, а тот останавливается и удивляется, словно совсем их тут не ждёт и не ощущает присутствия. — Чимин, что ты натворил? — выдыхает Сокджин, вцепляясь от шока в руку Тэхёна. — Нарушил закон, испортил отношения с духами, но… наконец-то я всё понял, — и улыбается омега так легко, но в то же время мучительно, что у Джина слёзы встают комом в горле. — Я сам во всём виноват. Лишь только я. Тэ хочет было что-то сказать, но вид вожака вгоняет их в ступор, потому оба оборотня молчат. — Я много чего понял. Прости, Джин, доставил тебе трудностей и заставил поволноваться. Я больше не вожак, так что можешь меня отругать, — подходит Чимин и вдруг неожиданно обнимает друга. — Как это не вожак? — отчаянно выдыхает омега, стискивая вдруг ставшее таким маленьким и хрупким тело друга. — Я ведь нагрешил. Пусть духи выберут того, кто будет больше всего достоин этого поста. А я… просто буду жить, — шепчет на ухо Сокджину Пак и отлипает от друга. Бросив взгляд на Тэхёна и улыбнувшись, Чимин просто уходит прочь. — Я буду жить так, как должен. Не смотреть ни на духов, ни на стаю, ни на то, чего боюсь, — бросает напоследок омега, даже не обернувшись. — Я слишком долго боялся. Настолько долго, что замёрз. Омега и альфа непонимающе глядя вслед вожаку — или уже не вожаку — и ничего не понимают.