Чимин не то чтобы сразу же оттаял в отношении Чонгука, нет. Слишком сложно перебороть свои страхи, которые омега взращивал внутри на протяжении долгих лет, невозможно оградить себя от тревожных мыслей, которыми сопровождается каждая, чёрт возьми, ночь, проведённая рядом с ним.
Объятия у Чона тёплые, бережные, но даже они не спасают от удушающих тревог, по-прежнему пленяющих его сердце. Омега боится. Потому что уже не молод, потому что он не такой, как другие, потому что ему будет тяжело примириться с тем, что твердит ему пророчество. Духи не обманывают, ведь так? И они уже сказали Чимину много лет назад, что ему не удастся стать чьим-то мужем. Потому страх, что Чонгук попросит поставить ему метку, гложет косточки, обсасывает, не позволяя спокойно жить.
Прошло всего ничего с момента, как молодой, полный сил альфа признался Чимину, что любит его, но так пока и не дождался ответа от вожака. Словно эти слова под запретом для Пака, они — отравленные. У него складывается впечатление, что стоит ему их произнести, как их обоих постигнет несчастье, горе явится по душу тех, кто рискнул нарушить волю духов.
Чонгук не настаивает, не давит. Просто слегка собственнически по вечерам закидывает руку ему на пояс и прижимается так близко, что у Чимина дух захватывает. Он вызывает мурашки по коже с тех пор, как вожак прекратил сопротивляться желаниям своего тела. Чон привлекателен, горяч, а воспоминания о проведённой вместе течке лишь подхлёстывают нутро и привлекают заманчивые, сладкие образы. Каждую ночь. Быть может, потому омега не может спокойно спать рядом с ним.
Жизнь в стае течёт своим чередом. Чимин, наблюдая за соплеменниками, радуется тому, что у них всё хорошо. Шаман светится от радости, Мими округляется, Санни влюблён в своего повязанного, которого тоже оставил жить рядом, намереваясь попросить у Чимина после благословения на их брак. Тэхён рассказал ему правду о своём облике, и они с Джином попросили у него прощения, что заключил союз без его разрешения. Узнав правду, Пак не стал горячиться, вошёл в положение, понимая, какие яростные чувства обуревали обоих в тот момент. Он верит словам Сокджина о том, что Тэ — действительно достойный альфа, к тому же видит, насколько трепетное у того к шаману отношение и как сильно он старается быть полезным и нужным.
Чонгук же не отлипает, ходит хвостиком за вожаком, выполняет исправно поручения и даже сам взялся помогать остальным альфам строить новые дома, чтобы обретённым членам стаи было где жить. Чимин же скромно наблюдает за ним, ощущая, как внутренние ледники тают всё стремительнее, когда то и дело он умудряется заметить сильный стан и яркую, светлую улыбку. Он готов принять собственные чувства. Единственной помехой остаётся проклятое пророчество и собственный ужас, надёжно поселившийся внутри и пустивший отвратительные, болезненные корни в основание души.
Сегодня особенно хороший день: солнечный, безветренный, даже мороз почти не ощущается. Чимину нравится такая погода. Он наслаждается колким воздухом, лучами прохладного солнца и жаром работы. Решив не упускать возможности, стая занимается стройкой, чтобы поскорее успеть — вдруг погода снова ухудшится. Им всем жарко от работы, потому скидывают объёмные плащи из меха и остаются только в тёплых рубахах. Пот стекает по лицу, когда Чимин взваливает на плечо довольно увесистое бревно. Но сила что-то его подводит, — доселе непреклонная и мощная, — Чимин ощущает, что сейчас завалится.
Кто-то вскрикивает, когда омега накреняется, почти падая в снег. Бревно сейчас придавит его, вожак даже опомнится не успеет… Но сзади кто-то крепкий подхватывает, удерживая тяжёлую древесину горизонтально. Испугавшийся Чимин оборачивается и замечает взгляд обеспокоенного Тэхёна.
— Ты в порядке? — спрашивает он, забирая бревно и откладывая его, чтобы осмотреть Чимина.
— Всё хорошо, — прокашливается тот, ощущая, как слабость в руках и плечах постепенно проходит.
— Чимин! — взволнованный Чонгук мигом оказывается рядом.
Он приподнимает руки омеги, осматривает его шокировано, чтобы убедиться — тот не поранился. Вожак смущается и кашляет, неловко забирая ладони из чужой крепкой хватки.
— Сходи к Джину, — продолжает с тем же выражением лица Тэхён. — Мне кажется, ты нездоров.
— Я в порядке, просто плохо сплю, — отнекивается Чимин, качая головой. — Мне нужно отдохнуть, только и всего.
Тэ нахмуривается и вздыхает — он вожаку указывать не может, а вот Чонгук смотрит строго и взволнованно.
— Чего? — непонимающе моргает тот в ответ, пока Чон пристально его оглядывает.
— Тэхён прав, ты бледный, — бубнит он.
— Нормально всё со мной, — отмахивается Чимин, а потом вдруг чувствует, как его ноги отрываются от земли.
Альфа нагло подхватывает Чимина, закидывает на плечо и уносит прочь с территории, где идёт стройка. Тот, отойдя от первого шока, принимается лупить Чонгука изо всех сил и шипеть на него:
— Какого чёрта, Чонгук! — хрипит он, видя перед собой только задницу альфы в тёплых штанах и притоптанный снег дорожки. — А ну отпусти меня немедленно!
— Нет, — спокойно отвечает тот, продолжая уносить омегу.
Тому то ли злиться в пору, то ли диву даваться, сколько наглости у альфы, медленно и верно покоряющего его. Чонгук размеренно шагает и уносит вожака прочь от рабочего процесса, петляет среди деревянных домов, а после поднимается на крыльцо, сбивая снег с обуви. Он заносит Чимина в их дом и валит на лежанку, строго нависая.
— Стае нужен сильный вожак, — хмурится он, — Ты — наша опора и поддержка. Если плохо спишь и недостаточно отдыхаешь, то на этот раз я позабочусь о тебе.
Он стаскивает с ног омеги унты и уносит их в сени, чтобы тоже разуться. Задёргивает штору на окне и подкидывает в очаг дров, пока Чимин обескураженно за ним наблюдает. Как и по ночам, он без особого дискомфорта заваливается рядом и прижимается к Паку, стискивает фигуру руками, словно вынуждает отдохнуть.
— Жарко, Чонгук, — жалуется омега, не желая препираться. Слабость возвращается, ломота в теле тоже, и он возится в объятиях альфы, начиная потеть от температуры в жилище.
— Так разденься, — произносит тот совершенно серьёзно на ухо, вынуждая вожака замереть. — И спи.
— Уснёшь тут… — пыхтит омега, продолжая возиться.
Чонгук, вздохнув, стягивает верхнюю кофту с омеги, вместе с ней стаскивая и лёгкую рубашку, а потом резво сдёргивает штаны, оставляя обнажённого лежать в одних только носках. После, как ни в чём не бывало, снова прижимается сзади к ошеломлённому Чимину, стискивая поперёк голого живота.
— Так лучше? — шёпотом спрашивает.
Чимин не отвечает, пока отходит от шока. Ему хочется ещё немного капризничать, чтобы посмотреть, что ещё вычудит альфа.
— Теперь холодно, — цокает он, возится в руках, тогда Чонгук натягивает одеяло на фигуру омеги, вынуждая того прикусить весело нижнюю губу.
Это забавляет вожака. Что кто-то может быть рядом и заботиться о нём, что его обнимают и удовлетворяют все капризы и причитания.
— Твоя кофта колется, — выдыхает он, а Чонгук, присев, стягивает её, оголяя торс, и отбрасывает к столу, тут же забираясь под одеяло.
Голая кожа его груди соприкасается с лопатками Чимина, вызывая стайку мурашек по линии позвоночника. Хочется выгнуться, то ли избежать контакта, то ли прижаться сильнее. Снова разум одолевают образы того, что было между ними в пещере, и омега сильнее прикусывает губу. Чонгук горячий, он спокойно дышит позади, прижимая к себе вожака. И тот начинает ёрзать снова, но тут скорее от нетерпения, от нарастающих, мучительных мыслей. Те горячими угольками сверкают в разуме, разогревая чуть вялое тело. Может, Чимин приболел? Что-то явно с ним не так.
Чонгук цокает, когда омега проезжается по его паху ягодицами, стискивает его сильнее, чтобы заблокировать движения.
— Вожак, — тихо проговаривает на ухо, заставляя мурашки охладить кожу на шее, — ты знаешь, что если тереться так о мужчину, он возбудится?
— Мне неудобно, — бросает тот, ещё раз поёрзав. — А ты возбудился? Мелкий похотливый щенок, — фыркает он, сам покрываясь пунцовыми пятнами и сдерживая вздох. Уж кто тут завёлся, то, кажется, он сам, судя по тому, как горячо становится в животе.
Чонгук кладёт ладонь чуть ниже пупка и с силой прижимает бёдра Чимина к себе, чтобы тот прекратил ёрзать.
— Ещё нет, но если продолжишь — я не отстану, — шепчет Чон, но опускается ниже, словно серьёзно не имеет никаких намерений, пока Чимин из шкуры лезет от желания.
Он, действуя на зло, потирается ещё настойчивее, вынуждая альфу приоткрыть глаза, начать наблюдать за Чимином. Что на него нашло? Вожак и сам не понимает. Но продолжает упрямо тереться, прижимаясь к горячей груди спиной. Чонгук не двигается, лишь слегка сбивается его дыхание. Омега уже ощущает, как его манипуляции достигают заметного результата, и, не выдержав, оборачивается к альфе. Тот внимательно наблюдает за Чимином, дышит через нос.
Ему вдруг правда хочется большего. Может, в таком случае его организм успокоится, даст ему продыху, может, мысли губительные оставят разум. Он вдруг заставляет альфу лечь на спину и, не задумываясь особо, седлает его бёдра. Чонгук терпеливо наблюдает за Чимином, усевшимся сверху.
— Зачем ты это делаешь? — выдыхает он, пока вожак гладит упругую кожу на груди, постепенно спускаясь к животу.
— Ты сказал, что любишь меня. Обычно в таких случаях подобное — норма, — отвечает Чимин. — Другой вопрос, почему ты в последнюю неделю даже не попытался прикоснуться ко мне.
— Потому что ты не ответил мне взаимностью, — шепчет Чон, внимательно заглядывая омеге в глаза.
Чимин слишком завёлся, чтобы серьёзно рассуждать о подобном, он прикусывает губу и призывно качает тазом, проезжая по возбуждению.
— Ты хочешь услышать, что нравишься мне? — изгибает бровь он, подхватывая руку альфы и вынуждая прикоснуться к плоскому животу.
В глазах Чонгука — желание, которое тот усердно сдерживает. В выдохах Чимина — непонимание, почему он не действует активнее.
— Я хочу, чтобы ты любил меня, — расстроенно проговаривает он, медленно проводя от солнечного сплетения до пупка подушечками, а после снова поднимает взгляд.
— Слишком мало времени прошло, — возмущается омега.
— Но мне хватило, чтобы понять свои чувства, — чуть раздражённо высказывает Чон. — Я дал тебе время и выбор, и ты не прогнал. Я дал тебе возможность и срок принять, но у меня заканчивается терпение. Я хочу, чтобы ты был моим, а я — твоим.
Метка. Ну вот, к чему пришли эти двое. Именно к тому, чего так боится Чимин.
— Я подумаю над этим.
— Сколько ещё? — спрашивает почти с отчаянием альфа.
— Дай мне хотя бы три дня, — рычит омега, склоняясь над Чонгуком. — Я живу в страхе много лет, мне нужно принять решение взвешенно.
— Так говоришь, словно… — Чонгук замолкает и отворачивается, сбрасывает омегу с себя.
Опешивший Чимин ничего не понимает. К чему такие резкие изменения в альфе? Он выглядит обиженным и оскорблённым, больше не поворачивается к омеге и не прикасается, а тот лежит нагишом рядом и не понимает, как ему поступить. Злость и желание обуревают его, заставляя раздосадованно прикусить губу. То Чонгук сам за ним ходит, то отвергает, когда Чимин делает первый шаг. Вынуждает метаться из стороны в сторону, отчего раздражение снова копится внутри.
Разве может он так быстро разобраться со всеми внутренними вьюгами? Разве кто-нибудь может так легко это сделать?
Разозлившись, Чимин дёргает альфу за плечо и заставляет обернуться к себе. Слабость в теле превращается в эмоции, и омега впивается в губы поцелуем, пока Чонгук ошеломлённо лежит.
— Моих прикосновений к тебе недостаточно, чтобы понять — я чувствую к тебе нечто.
— Нечто — не то, что меня устраивает, — отвечает ему альфа, сдерживая вожака и сжимая мягкую кожу на плечах. — Я хочу от тебя конкретного.
— Ты ждёшь признания, но я не могу так быстро, — начинает злиться омега и впечатывает Чонгука в лежаку.
— Я жду от тебя не только слов любви, а вообще искренности, — не менее пылко отвечает Чон, обхватывая снова оседлавшего Чимина за бёдра и принимая сидячее положение. — Поговори со мной. Расскажи мне, что творится в твоей душе. Это — важнее близости.
Чимин зардевается. Это кто ещё тут похотливый щенок… Сам так говорит о Чонгуке, а в итоге не может остановить поток желания, разгорающегося внутри.
— О чём? О том, что я боюсь, будто пророчество, данное Джином много лет назад, сбудется? Что есть вероятность моего вдовства?
Чонгук замирает, вдруг стискивает губы. Он глядит на вожака пронзительно, с долей обиды.
— Об этом я тебе и говорю, — шепчет он. — Я хочу знать, что с тобой происходит и что гложет, лишь для того, чтобы помочь с этим справиться.
— Это мои демоны, Чонгук, — выдыхает омега. — Никто, кроме меня с ними не совладает.
Альфа утыкается лбом в грудь вожака и покрывает ключицу поцелуями, вынуждая только утихшее пламя снова начать разгораться.
— Мне страшно, — вдруг вырывается между губ Чимина. — Страшно с первой минуты, как я услышал слова шамана. Не за себя. Не так больно, что я могу остаться до старости одиноким. За того, кого я полюблю. Что, если с ним что-то случится из-за меня? Вдруг, он погибнет?.. — голос омеги надрывается и он вздрагивает, но альфа вдруг крепче сжимает его руками. — Я переживу одиночество, но горе — нет, — хрипло заканчивает он и зажмуривается.
— Пусть духи покарают меня, но я пойду против их воли, — шепчет альфа, запуская в волосы Чимина пальцы. — Я от тебя не откажусь. Мы будем вместе, докажем, что исключения бывают.
— А если нет? — Чимин и сам не ожидает, что вскинет голову и позволит Чону разглядеть в глазах блеск подступающих слёз. — Если пророчество всё же сбудется, и с тобой что-то случится?
— Так, — губы альфы растягиваются в лукавой улыбке, — ты всё-таки любишь меня?
Чимин насупливается и кусает его за щёку, но… ничего не отрицает. Укус перерастает в мягкое касание губ, и альфа зажмуривается.
— Я понимаю теперь, почему тебе страшно произносить эти слова, — выдыхает он, поглаживая обнажённые лопатки. — И не буду больше торопить. Я дождусь, а пока моей смелости хватит на нас обоих, да и любви тоже пока достаточно, — Чонгук неловко улыбается, заставляя Чимина опустить глаза.
Омега возится на чужих коленях, а после, склонившись, осторожно целует альфу. Тот не торопясь отвечает и продолжает гладить кожу на спине вожака.
— Но своё, как я погляжу, получить ты намерен в любом случае, — усмехается Чонгук, когда тот обвивает его плечи руками и прижимается ближе.
— Меня мучают образы, — проговаривает тихо Пак, отстранившись, — того, что между нами было в пещере. Я спать из-за тебя не могу, гадёныш.
Чонгук низко смеётся в очередной поцелуй и заваливает омегу на спину, нависая над ним. Чимин вздыхает судорожно, когда он прикасается настойчивым поцелуем к шее, когда прикусывает кожу под челюстью, опускаясь ниже. Ласки Чона неторопливые, словно карамель они растекаются по телу, сосредотачиваясь внизу живота. Каждый поцелуй его, отданный горячеющей постепенно коже, вынуждает прогибаться в спине и выдыхать через приоткрытые губы.
Чонгук обласкивает грудь, тут же покрывающуюся мурашками, спускается ниже, чтобы пощекотать раскалённым дыханием пупок и поцеловать омегу в лобок, отчего тот крупно вздрагивает. Растекающаяся нега превращается в напряжение и свинцовым комком концентрируется в том месте, куда его целует альфа. И Чонгук больше не медлит: обхватывает твердеющую плоть ладонью у основания, позволяя головки коснуться губам. Его свободная рука шаловливо проскальзывает к ягодицам, поглаживая мягкую кожу и выбивая абсолютно все мысли прочь. Чимин больше думать не может, он весь превращается в натянутую тетиву, состоящую из нервов и импульсов, как только альфа берёт его возбуждение глубже в рот.
Омега стонет и прогибается в пояснице, смеживает веки, но тут же их распахивает, когда альфа проводит подушечками пальцев по анусу. Это вызывает нетерпеливую дрожь, отчего Чимин чаще вздыхает. Он не хочет лежать без дела, потому изворачивается, нависает над Чонгуком, чтобы перевернуться и оказаться лицом к его паху. Это даже острее, нежели в течку — ощущать его в своих руках, знать, что альфа хочет к нему прикасаться, хочет дарить омеге удовольствие.
Чимин стонет, когда тот целует его в ягодицу, а после нетерпеливо прикусывает. Возбуждение альфы явственно проступает через плотную ткань брюк, и омега нетерпеливо расправляется с завязками, чтобы те приспустить. Он почти урчит, когда его едва ли не стукает по пухлым губам влажная от естественной смазки головка, высовывает язык, отдаваясь природной волчьей дикости, и проводит им по всей длине. Он наслаждается низким тихим стоном альфы, тут же впивающегося в ягодицы руками и разводящего их в стороны.
Чужой юркий язык быстро принимается ласкать омегу, вынуждая того простонать. Чимин без стеснения обхватывает головку, сомкнув губы в плотное кольцо и помогая себе руками погрузить в рот. Ласки Чонгука отчаянно желающие, жадные, они кружат вожаку голову. Это оказывается даже более дико, чем в пролетевшую, казалось, так давно течку. Чимин искренне не сожалеет, что сейчас готов потерять голову.
Чонгук так уверенно готов противостоять духам, что кажется, будто он и правда сумеет их волю одолеть, будто он переломит всё, что потребуется ради того, чтобы быть с ним. Молодой и горячий разум альфы покоряет и вынуждает внутреннего омегу склонить голову в уважении. В Чонгуке по-настоящему океан смелости и упёртости. Хочется довериться, отдаться ему на попечение хотя бы в стенах этого дома, если не за его пределами.
Омега стонет, пуская по горлу вибрацию и вынуждая Чона податься тазом вперёд. Он помогает себе ладонью, ощущая, как к мокрому языку в нём присоединяются длинные пальцы. Чимин нетерпеливо снова скулит. Он хочет закончить с ласками, хочет прижаться к Чонгуку всем телом и почувствовать лишь на короткие мгновения, что альфа ему и правда принадлежит.
Чонгук сам не выдерживает и переворачивает его к себе лицом, они крутятся по лежанке, сбивая прочь подушки и одеяла, пока терзают губы друг друга поцелуями. Альфа прижимает к себе вожака, потирается о него, вынуждая окончательно потерять голову. Борьба заканчивается тем, что Чонгук оказывается сверху, а омега, лежа на животе, под ним. Плоть упирается в ягодицы Чимина и тот нетерпеливо трётся о него, безмолвно прося не тянуть.
Чон и не намеревался. Первый толчок получается плавным, тягучим, словно патока, из-за чего Чимин несдержанно стонет и подаётся навстречу. Альфа, упираясь руками по обе стороны от его головы, тяжело дышит в затылок, пока Чимин сходит с ума от жара внутри. Это не только его фантазии, навеянные горячкой течки, контакт с Чонгуком и правда опьяняет, кружит голову, заставляя натуру вожака рассыпаться и поддаваться его ласкам. Чон прижимается губами ко взмокшему виску, выдыхает возбуждённо на ухо, постепенно плавные толчки превращая в более резкие и нетерпеливые, а Чимин в его руках тает, словно масло.
Он позволяет переплести их пальцы, вздрагивая от каждого проникновения, сжимает ладонь в ответ и стонет, стоит плоти альфы внутри задеть чувствительную точку.
— Чонгук, — зовёт его омега, и тот откликается: крепче стискивает ладонь, прижимается теснее, делая толчки более глубокими и короткими, оттого попадая по простате всё чаще.
Чимина ведёт, он превращается в искру, когда Чон покрывает открытую шею кусачими поцелуями.
Быть может, не так страшно признать, как сильно вожак прикипел к альфе? Быть может, смелость и чувства Чонгука смогут преодолеть пророчество? Быть может, стоит признать, что не просто прикипел, не всего лишь нравится? Наглый и упёртый, совсем молодой, но такой серьёзный в нужные моменты, смелый и упрямо стоящий на своём, он не отпускает Чимина, чётко выполняя данное омеге обещание: он не отступит.
Айсберги рушатся, лёд с грохотом падает в воду, покрывается трещинами толстая корка. Хороший, заботливый, непослушный и своевольный. Горячий, не уступающий Чимину, упрямый. Яркий огненный цветок посреди бушующей метели.
Чимин вздрагивает и изливается, пачкая под собой лежанку из тёплых мягких шкур, хочет оказаться к Чонгуку как можно ближе. Чувствует буквально, как после короткого тихого стона начинает в оргазме пульсировать внутри него плоть альфы и оборачивается, чтобы тут же оказаться в его тёплых руках. Вжимается лбом в грудь. Чонгук не требует от него невозможного, он лишь хочет, по сути, правды.
— Я тоже… — едва различимо среди общего разразнённого биения сердца говорит омега. — Мне очень страшно, но я тоже люблю, — выдыхает чуть увереннее, а после вжимается носом в изгиб влажной от пота шеи.
Альфа замирает, весь напрягается, а потом крепко обнимает, без слов передавая всё, что так хотел. Прячет улыбку в растрёпанных тёмных волосах Чимина и поглаживает по затылку.
Ужас застилает взор, но Чимин свои слова забрать назад не сможет. Он так устал жить без этого пожирающего внутренности чувства. Он замёрз, окостенел, а тут явился Чон и показал ему, что нет ничего невозможного. И даже если создал кратковременную иллюзию, то подарит омеге больше счастья, чем за все прожитые до того годы. И пусть так.
***
Хосок наблюдает за тем, как Юнги медленно насвистывает детям песенку, а те, собравшись вокруг альфы кружком, заворожённо слушают переливы флейты. У них… всё трудно. С того дикого поцелуя Юнги стал в разы осторожнее, пусть они и косвенно признались в своих желаниях, но более шагов навстречу не совершают.
Омега вздыхает и принимается расплетать дальше косы Сокджина, потому что тот попросил немного подстричь ему волосы, ведь те стали слишком тяжёлыми. Тэхён занят помощью на стройке, потому они на крыльце дома шамана только вдвоём, наблюдают, как Мин возится с щенками и увлечённо что-то рассказывает, сопровождая всё незамысловатыми мелодиями. Дети заглядывают в рот альфе, словно тот волшебник, очаровавший их необыкновенным заклинанием.
— Вы сблизились, — тихо произносит Сокджин, чувствуя пальцы Хо в своих волосах.
— Мы поцеловались недавно, — шепчет омега, продолжая распутывать тёмные жёсткие прядки.
Сокджин ничего не отвечает и только хмыкает, наслаждаясь тем, как гладит его голову друг, массируя кожу головы.
— Он тебя исцеляет, да? — тихо спрашивает шаман. — Потому ты так отчаянно хочешь помочь ему.
— Он заслуживает этого, как никто другой, — так же тихо отвечает Хосок, хватаясь за гребень и принимаясь расчёсывать длинные волосы омеги уже им.
Он ненадолго падает в свои мысли. Юнги особенный. Он бережёт чувства Хосока, он заботится о нём, он верит Хо. И сдерживает свои желания, хотя даже по терпкому запаху феромонов во время их поцелуя можно было понять, чего альфа желает. Симпатия перерастает в страсть, и остановить это невозможно. Юнги хочет его, но пытается это скрыть, чтобы не напугать, и омега не знает, как ему поступить.
Он, причесав все прядки, берёт в руки острые ножницы, чтобы начать подстригать кончики, почти достающие до его коленей, пока Джин ровно держит голову. Но шаман вдруг вздрагивает, оборачивается резко и хватает Хосока за руку. Его глаза закатываются так, что остаются лишь белки, и Чон даже опомниться не успевает, как его затягивает в странный водоворот. Связь с членами стаи — странная штука. Она играет с волками в таинственные игры. А Сокджин — не менее странный соплеменник. Он ближе всех находится к духам, каждый день стоя на границе двух миров. И в тот момент, когда он хватает Хосока за запястье, то утягивает туда, где тот не должен находиться.
Омега видит перед собой мерцание звёзд, превращающихся в снежинки и порхающих в воздухе на фоне темноты ночного неба. Бассейн горячего источника, привычное место, куда волки ходят купаться, кровь на изгибе чужой шеи, которая пачкает стекающими струйками кожу, обнажённые плечи и руки, бледные, подёрнутые дымкой глаза напротив.
А потом видит себя же, но не такого, каким привык замечать в отражении. Он вздрагивает и хочет сбежать от чужого видения, но не может. Продолжает смотреть на себя в бликах света и воды и замечает, что это его глаза подёрнуты дымкой слепоты.
Резко обернувшись, он видит Юнги — такого же улыбчивого, как и в вечер Йоля, когда Хосок показал ему окружающий мир. Юнги видит, но только один глаз у него тёмный и карий. Хосок тоже видит альфу, но искажённо, словно что-то справа мешает. Мин протягивает ему руку, и омега без тени сомнений хватается за его ладонь.
Хосок выныривает из чужого видения резко, как и провалился сначала. Он часто хватает воздух ртом, пока Сокджин отходит от транса, куда вогнали его неожиданно духи. Рука с зажатыми в ней ножницами дрожит, пока те не выпадают, громко стукнувшись о деревянное крыльцо. Джин поднимает взгляд на Хосока и напряжённо его оглядывает, понимая, что друг всё видел.
— Нет, — пытается начать отпираться шаман, отговорить омегу, но осекается.
На лице Хосока блеском солнца на только выпавшем снегу сверкает надежда. Духи дали подсказку, дали шанс и ответ. У него может получиться частично вернуть Юнги зрение, если взамен… он пожертвует своим.
Джин судорожно выдыхает и поспешно затягивает омегу в дом, чтобы никто не слышал их перепалки.
— Ты не можешь так поступить! — шипит на него шаман, пока Хсоок не может прекратить думать о том, что увидел.
— Почему нет? — печально поднимает голову Хосок. — Почему я не могу помочь ему?
— Потому что ты пожертвуешь собой, — качает головой Джин. — Духи порой жестоки. Ты можешь ошибаться в величине цены, которую должен будешь заплатить!
— Джин! — вскрикивает Хосок, вырывая руку.
— Не глупи, даже из любви не стоит так поступать! — повышает голос Сокджин.
Омеги стоят напротив, буравя друг друга глазами. Хосок пытается отстоять свой выбор и принять решение, которое посчитает нужным. Да, быть может, это глупо. Быть может, он пожалеет, но это будет потом, а сейчас ему дали шанс исцелить Юнги. Этот альфа не заслуживает страданий, он не должен был попадать в этот капкан. "Невиновен", — твердит Хо сердце без остановки и жалости и обливается кровью. Он так ждал ответа от духов, так желал его. И теперь, когда те показали возможный путь и жертву, которую Хо может отдать в качестве платы, Сокджин не позволяет ему пойти по той дороге.
— Я скажу всё Чимину, — отчаянно мотает головой Джин, понимая, что не получится переубедить друга.
— Прошу тебя, возможно, это единственный шанс! — безнадёжно, почти плача, просит Хосок. — Разве ты не сделал бы то же ради Тэхёна? Разве, если бы у тебя была возможность дать Тэхёну то, в чём тот так отчаянно нуждается, ты бы не рискнул?
— Ты… — Джин пристыженно замолкает.
— Это мой выбор. Будет моей ошибкой и ответственностью в случае чего, — выдыхает он, сжимая молебно руки шамана.
— Я не могу, — выпутывается Сокджин, а глаза его наполняются влагой.
— Я не прошу многого, лишь дай мне попробовать, — шепчет Хосок, прикусывая губы. — Если духи дают шанс — грех им не воспользоваться.
Сокджин хмурится, злится и поджимает губы. Он, совсем отчаявшись переубедить Хосока, опускает низко голову и скованно кивает. Хо тут же крепко обвивает друга руками и шепчет в ухо сорванное «спасибо», тут же бросаясь к выходу.
Хосок перепрыгивает ступеньки, слетая с чужого крыльца. Его тело горит, а сердце без остановки колотится в груди. Юнги оборачивается раньше, чем Хо успевает до него добраться торопливыми, размашистыми шагами. Он вздёргивает голову, как и малышня, окружающая его. Дети внимательно оглядывают взволнованного омегу, который словно долго бежал, а не шёл к альфе, сидящему на пеньке.
— Хосок? — удивлённо зовёт Юнги, повернув голову в том направлении, где стоит омега.
— Хочешь на источники? — выпаливает он, сразу же прикусывая кончик языка.
— Что? Мы с Тэ только вчера там были, — непонимающе хмурится альфа.
— Хочешь на источники
со мной? — с нажимом произносит омега, пока дети вертят головами, переводя взгляд с альфы на него.
— Я… — Юнги ненадолго замолкает и задумывается. — Это что-то важное?
— Да, — выдыхает Хо, и Мин без промедления поднимается на ноги.
Он прикасается покрасневшей от холода ладонью к голове в шапке маленького альфы. Дети привязались к Юнги и совсем не хотят его отпускать. За время, пока тот находится в стае, стоит ему выйти из дома, как толпа щенков окружает его и не даёт скучать от слова совсем.
— Я с вами чуть позже ещё свижусь, — мягко улыбается альфа, позволяя малышне себя обхватить руками в прощальном жесте.
Хосок нетерпеливо хватает его за руку и утягивает за собой.
— Что с тобой такое? — выдыхает Юнги, когда тот без устали торопливо тащит его за собой по давно известным тропам.
Хо выбирает самый дальний источник, куда редко заглядывает стая, только если это не банный день, и остальные бассейны не полны купающихся. Их не должны побеспокоить. Юнги сжимает крепко губы, ничего не понимая. Он напряжён, но омеге кажется, если сейчас расскажет Мину хоть что-то, тот велит развернуться в обратном направлении. Юнги однозначно будет против того, что задумал Хосок, он не позволит случиться такому.
Омега помогает альфе осторожно спуститься в пещеру. Здесь тепло, пахнет горячей водой и мхом, а Хо отчего-то начинает взволнованно дрожать. Чтобы провернуть задуманное, пока Сокджин не передумал и не пошёл за Чимином, ему необходимо усыпить бдительность Мина. А это сделать не так-то просто.
— Что случилось? Почему так резко? — снова спрашивает альфа, когда они останавливаются неподалёку от источника и замирают: один в нерешительности, другой в непонимании.
— Хочу с тобой искупаться, — скрывая дрожь в голосе, произносит омега и тут же принимается расстëгивать свой плащ, позволяя ему тяжело упасть на каменный пол.
Юнги вдруг вздрагивает и странно морщит нос, прислушиваясь. Хосок подходит ближе, чтобы справиться с завязками на накидке Юнги, пока тот хмурится всё сильнее.
— Зачем ты это делаешь? — на выдохе спрашивает он, схватив руки омеги и не позволяя ему раздевать себя дальше.
Хосок не знает, что ответить. Этот вопрос содержит в себе не только просьбу объяснить поведение, но и то, что Хосок сам у себя хочет спросить: для чего он так рвётся помочь этому альфе. Ещё несколько недель назад он был готов визжать и бежать прочь от любого, кто попробует к нему приблизиться. Он боялся каждого шороха, не подпускал к себе ни одного альфу, а теперь смело вцепляется в чужую одежду и тянет на себя, вынуждая Юнги приблизиться непозволительно. Они сталкиваются грудью, Мин непроизвольно кладёт ладони на чужой пояс и тут же убирает.
Хосок, закусив губу, возвращает чужие руки к себе и ведёт ими по талии, постепенно опуская ниже — к краю рубашки. Юнги напряжённо выдыхает, когда Хосок настойчиво прижимает его кисти к себе. Тот, уловив намёк, хватается за край одежды, но всё равно замирает.
— Это…
— Я так хочу, — твёрдо выпаливает омега, сжимая уверенно запястья Юнги.
Альфа хмурится, сжимает губы добела и всё же тянет рубаху вверх, а Хо поднимает руки, позволяя ткани соскользнуть с тела. Он сжимается, вздрагивает из-за прохлады воздуха, пока Юнги нерешительно стоит напротив. Всё, как в видении Джина, которым тот поделился с ним. Хосок на верном пути.
— Ты торопишься, — шепчет альфа, а вместо ответа получает поцелуй.
Хо приподнимается на носочках, мягко прикасается к чужим губам и тут же отодвигается. Он повторяет манипуляции Юнги с ним самим: хватается за подол рубахи и тянет выше. Непривычно видеть того обнажённым, Хосок нерешительно вдруг прикасается подушечками пальцев к груди и ощущает, как кожа тут же покрывается мурашками. Юнги почти не дышит, лишь стоит с прямой донельзя спиной, а слепой взгляд направлен в пространство.
Хосок быстро расправляется с шнурками на своих брюках, сбрасывает их, следом отправляя в кучу вещей свои носки и сапоги. Он ненадолго замирает, когда дело касается штанов альфы, но после костяшками дотрагивается сразу вздрагивающего живота, рассматривает. Красивый. Хосок скромно оглядывает голый торс и чувствует, как его омега скребёт испуганно. Но он его усмирит. Это Юнги. Он не причинит вреда Хосоку. Пальцы перемещаются с живота на пояс, цепляются за завязки, чтобы потянуть на себя.
Омега опускается на корточки и помогает Мину снять унты, носки, но снова замирает на поясе брюк. Выдыхает едва слышно, прежде чем решительно дёрнуть одежду вниз. Он боится поднимать глаза на Юнги, точнее, на его наготу, которая вместе с трепетом вызывает нарастающий ужас. Потому быстро выпрямляется, зажмурившись. Берёт дрожащими пальцами чужую ладонь и медленно ведёт не понимающего ничего альфу в воду.
Она мягким потоком обвивает сначала ступни и щиколотки, после — икры и колени, оглаживает кожу на бёдрах. Юнги до безобразия красивый, идеальный. Его фигура вызывает трепет, пусть становится легче, когда всё, что ниже пояса, скрывается под водой. Хо всё ещё тяжело представить, что он может… Что Юнги… Он запинается в собственных мыслях и сглатывает.
— Для чего ты привёл меня сюда, если боишься, словно огня? — строго спрашивает альфа. — Мне не нужна жалость и поступки, сподвигнутые ею.
— Я не жалею тебя, — выдыхает судорожно Хосок.
— Но ты боишься, — впервые Мин повышает на омегу голос. — Я… прости. Я серьёзен, — он жуёт губу, оба останавливаются и не движутся дальше, туда, где поглубже. — Хосок, — омега вздрагивает от обращения, — я испытываю к тебе не только романтическое влечение. Я хочу тебя, как альфа может хотеть омегу. И мне больно оттого, сколько я страха в тебе чую от вида моего нагого тела.
Тот лишь стыдливо прячет взгляд, словно слепец может заметить.
— Это дурацкая шутка, — горько скривив губы, Юнги поворачивается и старается вылезти обратно из воды.
— Нет! — вскрикивает омега, старается остановить его. Обхватывает руками, увлекая за собой и прижимается внезапно всем телом. Кожа соприкасается с кожей, но потолок пещеры на Хо из-за этого не обваливается, не содрогается земля.
Юнги неприлично горячий и крепкий, его руки сильно стискивают талию омеги, а Хо тут же дёргается в кольце объятий, дрожа. Ему непривычно, но вместо того, чтобы заплакать от паники, Хосок прижимается носом к жилке на шее Мина. Втягивает носом запах чужого тела, старается выровнять сердцебиение, выдающее его с головой.
— Я не шучу, — едва слышно шепчет омега, не отпуская Юнги от себя.
Тот, ослабив хватку на талии, проводит мокрыми руками по рёбрам, ощупывает.
— Если ты сбежишь с криками от меня, от моей гордости не останется и песчинки, — с горькой усмешкой проговаривает альфа и судорожно выдыхает.
Хосок чувствует, как по его телу мягко проскальзывают влажные пальцы, а сам тянет альфу чуть глубже, чтобы не мёрзнуть. Он позволяет Юнги подняться касаниями до рук и очертить плечи, а из губ Мина вырывается вздох, стоит ему дотронуться до ключиц и шеи. Он прижимается лбом ко лбу Хосока, смеживает веки и вдыхает серный запах источника, неспособный перебить аромат чужого тела.
Хо почти не дрожит. Прислушивается к своим ощущениям и вою внутри, но не удирает, словно трусливый заяц. Позволяет Юнги подхватить подбородок и осторожно прикоснуться к губам. Он сам отвечает на поцелуй, прикусывая губы и впуская язык. Пожар. Всё дымится и полыхает, стоит альфе прижаться чуть теснее, как дрожь снова одолевает тело. Но мысленно Хосок себе повторяет: «Это Юнги». Чуть выходит успокоиться, потому омега позволяет ему ещё приблизиться, обхватывая за талию. Его ведёт в тот момент, когда их тела безбожно сталкиваются, и всей кожей омега ощущает жар чужого возбуждения. Юнги было достаточно прикоснуться совсем немного, чтобы начать сходить с ума.
Альфа не напирает, но не останавливает поцелуи. Он оставляет в покое истерзанные покусываниями губы и утыкается в шею, почти урча. Хосок дрожит, но обхватывает Юнги за плечи, самостоятельно приникая к его плечу поцелуем, когда чувствует горячие ладони под водой на своих бёдрах. Страшно, но… Духи, как горячо. Слишком уж полыхает внутри, чтобы сопротивляться. Хосоку настолько же страшно, насколько хочется ощутить. И его омега почти плачет от ужаса и возбуждения, когда альфа оставляет руки на круглых ягодицах.
Единственное воспоминание о близости, что не искоренить из разума — боль от того, что с ним это сделали против воли. В гон. Заполняя ноздри отвратным, ненавистным запахом альфы. Было раздирающе, отвратительно, страшно, но с Юнги — не так. Омега прислушивается к своим ощущениям, позволяет ему гладить ягодицы и бёдра, пока тот с трудом снова находит губы Хосока.
И решает отпустить всё, знает ведь, что у него есть конкретная цель. Он тонет, пусть и не погружается в воду источника с головой, потому что альфа подхватывает под бёдра и заставляет обвить свой пояс ногами. Горит без пламени, когда с тихим нетерпеливым рыком Юнги покусывает мокрую от брызг шею, спускается ниже, чтобы обхватить губами сосок. Хосок тихонько выдыхает с полустоном, когда ладони альфы стискивают половинки и чуть разводят в стороны.
Он готов. Готов к тому, чтобы пожертвовать ради Юнги всем. Он не прикасался к нему, хотя была тысяча возможностей, не показывал своего буйного желания, пока Хо не сделал первый шаг. Хосок вдруг понимает, что хочет позволить произойти тому, что показали ему духи. Он решается.
Утягивая альфу в очередную ласку, Хо стонет, как только тот дотрагивается до твердеющего члена. Как же горячо. Опасно приближаются пальцы к анусу, но Мин что-то шепчет успокаивающее, обводя подушечкой среднего сжавшийся до предела вход.
— Я не сделаю этого, если не позволишь, — едва различимо за выдохами, произносит тот.
На что Хоби настойчиво направляет его кисть, Юнги ничего не должен заподозрить. Хосок теряет ориентацию в пространстве, когда в него проникает палец. Боли нет. Странно? Да. Но не мучительно. Юнги тяжело дышит, кусает его за губы, что-то шепча, но в голове омеги только одна настойчивая мысль: «Ты должен!»
Хо позволяет себя растянуть, не замечая, насколько сильно возбуждается. Он спохватывается, только когда сам уже постанывает и подмахивает, позволяя длинным красивым пальцам альфы — уже трём — свободно входить. Внизу живота — жар полыхающего пожара, Юнги рядом и покрывает его грудь и шею поцелуями.
— Боги, были бы дома, я бы тебя загнул и вылизал, — шепчет отчаянно альфа, проводя мокрым языком по шее и вынуждая Хосока откинуть голову, но всё равно вздрогнуть.
Эта фраза — властная, напористая и неосторожная, заставляет омегу сжаться, но скорее от предвкушения, чем от ужаса. Это так развратно прозвучало в сознании Хосока, что он даже ощущает, как смазки, смешивающейся с водой от каждого проникновения пальцев, становится больше. Жарко выдохнув в припухшие от поцелуев губы Юнги, омега смело заводит руку назад и отбрасывает пальцы. Он дрожит, когда обхватывает крупный твёрдый член и направляет в себя. Страшно. До одури, но вместо режущей боли от проникновения головки, растягивающей анус, Хосок чувствует, как его собственная плоть дёргается нетерпеливо.
Юнги сдаётся, он срывается, стискивает пальцами ягодицы омеги и довольно резко опускает его до половины, вынуждая ошарашенно вскрикнуть. Чувство заполненности Хосок ощущает разрядами вспышек по всему телу. Не больно — одуряюще. Омега сам, трясясь, опускается до конца и с дрожью выдыхает в губы альфы. Тот низко стонет, кусает плечо и шею, совершенно меняясь из ласкового и флегматичного, да горячего и дикого. Первый толчок оглушающим звоном в ушах вынуждает Хосока выгнуться.
— Юнги, — сбивчиво шепчет он, на что получает поцелуй в красные искусанные губы. — Матерь…
Альфа, словно дорвавшись, сразу же переходит на ускоренный темп, вынуждая Хосока держаться крепче за его плечи. Он не раскрывает глаза, утыкается носом всё время в шею омеги и вдыхает с трепетом его запах. А тот почти теряет нить связи с реальным миром и едва не забывает, для чего альфу сюда привёл.
Хосок ощущает, как от одной мысли о жилке, бьющейся на чужой шее, у него рот наполняется слюной и проступают клыки. Так легко ему уступил внутренний зверь? Без тревог и почти без страха? Хосоку некогда думать. Если он ошибётся сейчас, то больше не сможет решиться. Вероятно, Юнги на него смертельно обидится после этого и к себе больше не подпустит. Так что омега наслаждается их, возможно, единственной близостью, берёт от неё всё. Чувство, что с Мином они поругаются, никуда не уходит.
В момент, когда альфа ближе всего подводит их обоих к пику, омега собирает все свои силы, хватает его за тёмные мокрые от испарины волосы и вынуждает наклонить голову вбок.
Хосок впивается острыми клыками в мягкую, сладкую кожу, прорывает её, ощущая первые капли крови на языке. Юнги вскрикивает от неожиданности, прижимает Хосока к себе, но поскальзывается на камне и они оба погружаются в воду. Мин хочет оттолкнуть омегу от себя, пока тот не закончил метку, но Хосок глотает кровь вперемешку с серным привкусом воды и сильнее сжимает челюсть.
У Юнги выходит оттолкнуть Хосока, и тот обречённо глядит на него. На то, как хватается альфа за голову, как из его носа вырывается струйка крови, тут же рассеиваясь и растворяясь в тёмной воде. Как альфа неожиданно распахивает глаза и впервые без чьей-либо помощи
видит Хо. А у самого по краям зрения собирается темнота, заволакивает окружающий мир. Он сделал это.
Хо зажмуривается, чтобы не заметить наступления полной темноты вокруг него. Он знает, видел, какую цену запросили Духи.
***
— Чимин! — раздаётся испуганный крик Санни.
Он отвлекает омегу от плетения кружева для рубашки ко дню рождения Хоби. Поднимает голову к вошедшему бледному волку, который почти плачет. После пробуждения Чон велел ему отдыхать, а сам пошёл помогать остальным в работе на постройке почти готового дома.
— Чимин! — вскрикивает Санни, и слёзы всё же брызжут из его глаз. — Чонгук!
— В чём дело? — тут же хмурится вожак, отбрасывает рукоделие и подскакивает.
— Чонгук упал с крыши! — отвечает Санни, позволяя слезам градом катиться по щекам.
Вместе с произнесёнными словами что-то обрывается, рушится на части внутри омеги, вынуждая почти упасть от головокружения. Он знал. Чувствовал, что волю духов нельзя нарушать. Вот и явилось их наказание.
