До последней капли крови

Он дёргает на себя дверь — и бар забит битком. Минги тут же теряется: где ему искать этого парня?.. Они договорились встретиться у стойки, но здесь столько народу, и он не знает, как этот парень выглядит, только голос и группу крови. Ну и то, что по анализам тот вроде чист, по крайней мере, галочка в приложении стоит напротив ника — то есть парень действительно сходил в одну из немногих лояльных к вампирам клиник и сдал анализы. Минги задумчиво тянется к телефону, набирает номер. Идут гудки; его пытаются оттолкнуть с дороги — он так и стоит на входе, дурень, — но безуспешно. Впрочем, Минги отступает в сторону и сам, на миг отвлекаясь от телефона, а когда поднимает тот обратно к уху — вызов уже отрубается сетью. Можно, конечно, найти себе кого-нибудь ещё, но это гораздо больший риск. Вдруг это окажется охотник, вдруг просто псих или фанат «Сумерек», искренне считающий, что «дети ночи» — это клёво и у него (неё) обязательно с кем-нибудь случится импринтинг. Насколько это идиотизм, Минги обычно объяснять отказывается, потому что вообще-то надо начинать с того, что никакого импринтинга не существует. Никаких «истинных пар» и тому подобной лабуды, что гуляет в массах уже неизвестно откуда — тем более. Вампирам просто, чтобы сохранять человеческий облик и не начинать экстренно стареть, одновременно страдая от жуткой порфирии, нужна кровь. Всё. Это просто болезнь. Заразная. Как СПИД, только через кровь. Чума двадцать первого века. Минги, кстати, заразился в больнице, у стоматолога. Медсестра плохо простерилизовала инструменты, два дня мучений — и добро пожаловать на особую диету, получи в комплекте улучшенный слух, зрение, немного регенерации и повышенной агрессии. По крайней мере, загрызть кого-то иногда хочется совершенно не из-за нехватки крови, а сугубо ради блага избавить общество от какого-нибудь конкретного, отдельно взятого уёбка. Но это Минги, говорят, просто молодой ещё. Со временем, с годами — веками — чувства становятся спокойнее, легче, ко всему начинаешь относиться проще. По крайней мере, так говорит Сонхва, который Минги старше примерно на двести тридцать пять лет, два месяца и семь дней. Минги принципиально подсчитал бы ещё и часы, но Сонхва не знает, во сколько родился. Надёжнее, в общем, через приложение: несмотря на непопулярность вампиризма, это единственный легальный способ, одобренный властями, найти себе донора. Остальные куда опаснее и вообще-то уголовка, а Минги человек законопослушный. То есть вампир. Кроме того, обычно незаконные способы связаны с идеей выпить человека полностью, а Минги из людей в принципе-то почти не пил — не нравится, — не то что досуха высасывать. Он бы и не пил из живых, но крови из пакетов недостаточно. Какие-то вещества разлагаются, несмотря на консервацию, и приходится изредка восполнять кровью неконсервированной. Если этого не делать, со временем начнутся побочные эффекты: регенерация замедлится, солнце начнет жечь кожу, разовьются проблемы с внутренними органами, а потом человек умрет от рака крови. Или костного мозга. Минги не медик, Минги не шарит даже, зачем костям мозги, что, им думать тоже надо что ли? Прислоняясь к стойке, он машет бармену: налей, и смотрит на свою руку. Интересно, о чём она думает в этот момент? О том, что её хозяин долбоёб, скорее всего. Минги получает свой хайбол и усаживается за стойку на освободившееся место. Задумчиво разглядывая толпу, он прикидывает, что ему делать дальше. Учитывая, что пришел он сюда в капюшоне, маске и темных очках, скрываясь от агрессивного закатного солнца, то доехать завтра на пары, скорее всего, он не сможет. То есть решать нужно что-то сегодня, без вариантов. Ходить и опрашивать всех подряд, не они ли собираются пожертвовать кровушки на благо больным членам общества, во-первых, глупо, а, во-вторых, опасно: можно получить в рожу несмотря на то, что бар вроде как лоялен к кровососам. По крайней мере, если судить по наклейке с зубами в углу на двери; но это обычный бар на достаточно проходимой улице, сюда может зайти кто угодно и с какой угодно целью. На соседних стульях, переговариваясь и хихикая, сидят две девчонки в коротких платьях. Взгляд Минги скользит мимо; женский пол отпадает. На самом деле, конечно, плевать, из кого пить, но любая кровь имеет свои особенности, и женская кислее. Кроме того, Минги гей и вжиматься в чью-то руку приятнее, если человек нравится. А ну как возбудится ещё, что ему с полубессознательной возбуждённой женщиной делать?.. Ну и — помимо всего прочего — Минги, конечно, понимает, что в крайнем случае ему будет не до капризов, но пока на часах девять, бар закрывается в два, время ещё есть. Вроде бы. В конце концов, смирившись, он снова достаёт телефон, собираясь позвонить ещё раз, и с удивлением для себя понимает, что парень поступил гораздо умнее: написал ему сообщение. Чувствуя себя идиотом — не додумался, а можно же было и просто фотку скинуть — Минги открывает чат, уже готовый начать осматривать посетителей, подходящих под какое-нибудь описание, и жёстко обламывается. «Сорри, кое-что случилось, в этот раз не могу, — пишет парень. — В следующий раз?» Нет, ну, честно говоря, тот в своём праве, потому что волонтёрский подкорм вампиров на то и волонтёрский, чтобы иметь возможность передумать и отказаться в любой момент, но Минги от этого вовсе не легче. Зубы откровенно чешутся, хотя это, конечно, всего лишь психологическое: никаких вампирских клыков, никакого тока крови, слышимого у каждого человека, и уж тем более никакого «от этого человека вкусно пахнет, значит, кровь тоже будет вкусная». Сплошное расстройство и никакой пользы. В любом случае, Минги в заднице. В глубокой такой, настолько, что, сдаваясь, он машет бармену и заказывает «Кровавую Мэри» из спецменю. От обычной она отличается, что ожидаемо, консервированной кровью вместо сока — и минералкой вместо спирта. А то кровь свернётся, знаете ли. И так на вкус говно, а тут ещё и такое. Фу. Сонхва, впрочем, говорит, что у некоторых людей кровь вкуснее, чем не у некото… Айгу, то есть у одних вкуснее, чем у других. Нужно типа просто найти своего человека, тогда всё и приложится: и вампирские сказочки, — на этом моменте Сонхва обычно подмигивает, — и аппетит, и всё остальное. Точно. Сонхва. Минги выбирается на задний двор, туда, где народ обычно курит и обжимается в тёмной подворотне — но сейчас пусто, ещё слишком рано — и, прислонившись плечом к стене и старательно отвернувшись от входа, звонит хённиму. — Ну что опять? — ворчливо интересуется Сонхва. Даром что Минги последний раз с ним разговаривал позавчера, почему «опять», а? — Он не пришёл, — жалобно ноет Минги. — Кто? — хмурится на том конце несуществующего провода Сонхва. — Парень, который обещал мне кровь, — повышает Минги градус жалости к себе. — Ну сними кого-нибудь другого. На улице поймай и выпей, — советует Сонхва таким тоном, что Минги почти как наяву видит, как презрительно изгибается тонкая бровь. — Фу, хённим, — морщится он. — А если он болеть чем-то будет? А вдруг у него СПИД? Кроме того, на улице, непонятно из кого… — Хочешь вместо этого кровавую шлюху? — с отвращением спрашивает Сонхва. Ну да, это ещё один минус. Ладно, или плюс, смотря с какой стороны посмотреть. Помимо того, что вампиризм значительно увеличивает продолжительность жизни, с ним не болеют СПИДом. Вообще. Другой вопрос, что кровь людей с иммунодефицитом на вкус такая, что как будто заменителя молока вместо обычного молока попил. А ещё есть люди, которые любят делиться собственной кровью, потому что слюна вампира обладает высокими регенеративными свойствами (Сонхва рассказывал, как зализывал себе рану от меча лет двести назад, чтобы зажило быстрее), и тех, кто меняет, кхм, партнёра, не любят примерно так же, как женщин, которые этих партнёров меняют. Классические представления об одном и том же человеке для кормления на долгое всё-таки не взялись в культуре из ниоткуда — но, в первую очередь, из банального удобства и склонности людей и вампиров превращать любые отношения в сексуальные, не более. Никакой, опять же, романтики. Сонхва, вынужденный классик из-за возраста, пьёт из Уёна последние лет пять и не собирается его отпускать следующие как минимум сорок. Иногда в его глазах мелькает что-то этакое, что заставляет Минги подозревать, что тот с годами предложит Уёну обращение. Возможно. Наверное. Может быть. — Фу, хённим, — укоризненно говорит он. — Зачем так грубо? Если бы не эти, как ты сказал, «кровавые шлюхи», половины из нас уже не существовало в принципе. Сонхва молчит. — Ты знаешь мою точку зрения по этому поводу, — в конце концов говорит он. — В любом случае, если всё будет совсем плохо, приезжай, я дам тебе глоток из Уёна. Но, — тянет он, — не раньше, чем с тебя полезет кожа. Сонхва — дикий собственник. Впрочем, ничего удивительного: все вампиры такие. Про Минги он говорит, что тот ещё просто не понял всей сути вампиризма, не осознал концепции, и вообще в плохом настроении через слово обзывает «сосунком». (Мнение Уёна по этому счёту он не спрашивает сугубо потому, что они оба и так знают, что тот согласится. В конце концов, Уён и так уже предлагал помочь — но, как уже говорилось выше, Сонхва дикий собственник, и для него поделиться человеком примерно то же самое, что поделиться половым партнёром. Учитывая, что Уён и Сонхва ещё и спят друг с другом периодически, то сравнение становится ещё более близким к правде). — Спасибо, хённим, — вздыхает Минги. Кладёт трубку и, убирая телефон в карман, смотрит вникуда перед собой — переваривает. — Простите?.. — окликает его кто-то из-за спины. Минги торопливо разворачивается. Из-за улучшенной реакции, возможно, даже слишком быстро, и чуть было не сталкивается лицом к лицу с человеком. Вампиры друг друга видят. Это не сверхъестественные способности, а опыт, нужно просто знать, на что смотреть: чистые белки без малейших покраснений, идеальная кожа и так далее. Недаром особенно много вампиров в шоу-бизнесе и в модельной сфере, то есть там, где внешность важна особенно сильно. Ну, или наоборот: изъеденное ожогами лицо, ввалившиеся глаза, сухая, тонкая, словно рисовая бумага, кожа, видок — только в гробу и прятаться. От солнечного света и стыда разом. Человек, протянувший руку к его плечу и сейчас испуганно её опустивший, точно человек по одной простой причине: он не идеален. Россыпь мелких, еле заметных прыщиков на лбу, синяки под глазами такие, будто тот совсем не спал последнюю неделю, царапина на щеке, полускрытая одноразовой маской. Грязные, закручивающиеся волосы под кепкой. Сонхва бы умер прежде, чем вышел на улицу без укладки — но вот это уже, кажется, его личный бзик. — Я могу чем-то помочь? — спрашивает Минги. Сонхва бы уже послал, но разница в психологии долгоживущих и свежеообращенных (и людей) — предмет отдельной, крайне длительной дискуссии. — Я случайно услышал ваш разговор по телефону… — взволнованно начинает человек, показывая ему какую-то из электронных сигарет в качестве оправдания. Вампиры, кстати, не курят — не берёт. — Вам нужна кровь, да? — Ну вообще да, — хмурится Минги и шутит: — Хотите предложить мне кружечку? — Ну вообще да, — передразнивая, смеётся человек. — Может быть, не буквально из кружки, я не знаю точно, как это происходит, но говорят же, что если вампир пьёт напрямую, то это даже оздоравливает?.. Минги растерянно молчит. Дело в том, что человек не так уж и неправ, хотя это и не афишируется. Слюна вампира — не панацея, но содержащиеся в ней вещества влияют на человеческий организм как сильный иммуномодулятор. СПИД ею, конечно, не вылечить, но общее состояние подправить, скорее всего, можно. Другой вопрос, что постоянное донорство большого количества крови само по себе влияет на организм очень так себе, и вот от этих последствий слюна уже не спасает. Поэтому выходит баш на баш, в принципе. Из-за его реакции человек явно решает, что Минги против, и начинает торопливо объяснять снова: — Я слышал, что вы говорили про болезни, и я айдол, я прохожу постоянный контроль, я ничем не болею… таким, у меня есть все документы, если вам нужно. — И зачем тебе тогда это? — недоумевает Минги. Третий минус донорства — само донорство, что в первую очередь обычно людей и отпугивает. Буквально вскрытие вены, укус — это больно. А уж если неаккуратно… конечно, под влиянием слюны оно заживает, но шрамы остаются, и далеко не всегда аккуратные. Более того, даже несмотря на слюну можно в процессе заразиться чем-нибудь и помереть от столбняка или заражения крови. Ну, человеку, разумеется. — Внешность, — улыбается человек, но как-то… грустно, что ли? И тоже переходит на приятельский тон: — Я с этим графиком не тяну уже вообще, видишь? Хочешь, я буду тебе платить? Сколько? Минги, который ещё пять минут назад не ожидал, что это не он будет уговаривать, а его, удивлённо вскидывает брови: — Ты серьезно?.. Ты представляешь себе все последствия? — Я готов, — пожимает плечами человек и наклоняет голову набок, практически прямым текстом предлагая шею. Минги испуганно сглатывает. Ну ладно, фиг с ним, что он никогда никого за шею не кусал, хотя, в принципе, знает, что делать. Но дело в том, что такое поведение — знак доверия, и этот парень совсем с ума сошёл, что ли, предлагать вот такое первому встречному на задворках какого-то там непонятного бара?.. — Ты с ума сошел, что ли? — хрипло шепчет он, откашливается и дальше говорит уже в полный голос: — Точно не здесь, ты хоть представляешь, что здесь подцепить можно? — У тебя или у меня? — тут же спрашивает человек. Самоубийца. Минги поражённо качает головой и смотрит на него, точно впервые. В принципе, можно сказать, что с этой точки зрения — действительно впервые. Человек… в его вкусе, пожалуй, хотя Минги всё равно не узнает в нем никакого там айдола. Ниже него сантиметров на десять, человек абсолютно не уступает ему по ширине плеч, и, хотя фигуру его не видно за слишком бесформенной одеждой, что-то Минги подсказывает, что с ней тоже всё хорошо. Лицо… Ну лицо как лицо. Примерно такого же типажа, как у самого Минги: глаза появляются, только если их нарисовать косметикой. Впрочем, кожа светлая, как будто человек европеец, а не местный — и слова звучат как-то непривычно мягко, с акцентом. Наверное, в баре, если бы это было просто знакомство, Минги бы даже подошёл. Хотя на многое бы, конечно, не рассчитывал: редко когда парням его типажа нравятся такие, как он: высокие, широкоплечие — чаще всего те ищут кого-то противоположной внешности. — У меня, — отзывается он наконец, сам не веря, что это говорит. — Ты за рулём? Хочешь отправить мой адрес кому-то из своих друзей? — На такси, — мотает головой человек. — А… Это нормально? Минги, щурясь, смотрит на него. Зрение у него, конечно, вернулось в норму после заражения вампиризмом, но привычка осталась. — Конечно, нормально, — возражает он. — Ты когда кого-то в баре потрахаться снимаешь, тоже за свою задницу не переживаешь, что ли?.. Пошли, тогда на моей поедем. — Справедливо, — признаёт человек и отчего-то смеётся. В его смехе невооружённым ухом можно разобрать облегчение, так что, возможно, тот тоже слишком нервничал всё это время и сейчас расслабляется — прямо как Минги. — А ты не?.. — Вампиры не пьянеют, — ухмыляется Минги и первым направляется обратно сквозь весь бар к главному входу, прокладывает путь, словно ледокол, и люди расступаются, видя его сверкающие красным глаза. Ну ладно, это тоже не миф, хотя работает только при определенном освещении. Что-то там про перераспределение пигмента в глазном дне и радужках, Минги, опять же, не шарит. — Как тебя зовут-то? — спохватывается он, стоит им выйти на улицу. Это вопрос, конечно, не принципиальный, но, честно говоря, уже просто любопытно. Да и нужно как-то всё-таки обращаться к человеку, которого ты собираешься привезти к себе домой и укусить. И назвать уже ему адрес, в конце концов. — Я Минги. Чандок Эвервилл апаты, не забудь написать другу. — Я Чан, — улыбается человек. Кажется, не верит, что Минги его не узнает — но никакого притворства, память на лица у него настолько отвратительная, что Сонхву Минги при второй встрече через день не узнал тоже. Ну а зачем хённим переоделся, спрашивается? — Рад знакомству, Чан, — кивает Минги и распахивает дверь автомобиля. — Не передумал?.. Вместо ответа тот решительно дёргает на себя пассажирскую дверь и забирается внутрь старенького, несколько подзаржавевшего джипа. Да, мифы про обязательно сопровождающее жизнь вампира богатство — тоже мифы. По крайней мере, если говорить про молодых вампиров, Сонхва-то и правда богат, да и Ёсан тоже. Больше, правда, Минги из стариков никого не знает, но что-то на него ниоткуда специальные вампирские субсидии в виде огромного количества вон не сыпятся. А жаль. Они едут молча, не обсуждая совершенно ничего. Про самого себя Минги даже не удивляется, он себя знает, ему вообще пить из людей не нравится, не нравится эта дурацкая жажда — и это тоже не миф, кстати — а вот молчание его неожиданного спутника напрягает. Пусть на заднем дворе бара тот вел себя крайне уверенно, здесь и сейчас тот молча смотрит в окно и напряжённо сжимает кулаки. Нервничает? От всех своей широкой души пытаясь его успокоить, Минги кладет ему свою лапищу на колено и коротко сжимает. (Положил бы на чужую ладонь, но та слишком далеко, а тянуться, когда ты за рулём — ну такая себе идея). — Всё будет нормально, — обещает он. — Я уже это делал раньше… Не обращая внимания на его руку, Чан хмурится и поворачивается к нему. — Сколько раз? — настороженно спрашивает он. — Ну… — тянет Минги, перекладывает ладонь на рычаг акпп и переводит взгляд на дорогу: какой интересный асфальт. А уж разметка какая!.. — Сколько раз? Сколько тебе лет вообще? — давит Чан. Минги молчит. И молчит снова, очень-очень смущённо. Ну молодой он вампир, он говорил уже. — Я девяносто девятого года, — вздыхает он наконец и радуется только, что физически не краснеет, не может. — Ну три раза, и что? Изумлённый вздох Чана рядом такой изумлённый, что Минги не выдерживает и косится в его сторону, но тут же отводит глаза обратно, встречая направленный на себя взгляд. — Как давно тебя вообще обратили? — стоит ему опомниться, продолжает планомерно додавливать его Чан. — Год?.. — отзывается Минги. Выходит почему-то вопросительно. Чан некоторое время молчит. Видимо, обрабатывает. Спустя несколько секунд, правда, оказывается, что всё наоборот — тот считает. В буквальном смысле. — Ты тянешь до максимума, что ли? — поражённо спрашивает тот. — Три раза за год — это… Да даже если из пакетов пить — это же впроголодь жить и постоянно болеть! Как ты вообще дотянул до этого момента? Чан говорит со знанием. Как будто разбирается, на самом деле разбирается в предмете. Но если тот действительно знает о вампирах много, но его никогда не кусали и тот искал вампира в баре для кровососов, то… — Ты охотник? — быстро спрашивает Минги и сворачивает на обочину, встаёт на аварийку. — Вылезай. Здесь камеры, ты не сможешь меня убить, тебя отследят. Вылезай и проваливай отсюда. — Что? — удивляется тот; пальцы Чана сжимают ремень безопасности так, что, кажется, даже с вампирской силой не отодрать. И отстёгиваться тот явно не спешит. — Почему ты так решил? — Откуда ты знаешь столько о вампирах? — повторяет свои мысли вслух Минги, на этот раз смотря прямо ему в лицо, ловя малейшие признаки лжи. — В моей группе есть вампир, — быстро обьясняет Чан, выглядя при этом почему-то слегка паникующим. — Джисон. Мы на сцене больше пяти лет, а я узнал ещё до дебюта. Откуда, ты думаешь, я про свойства укуса знаю? Минги не верит. — Почему ты тогда не попросил его тебя укусить? — спрашивает он. Теперь они как будто меняются ролями: Минги давит, Чан отвечает. — Ага, чтобы мне потом Феликс голову оторвал за то, что я к его парню полез? — фыркает вдруг Чан. — Там такие оргии после каждого укуса, ты бы слышал, и мне вовсе не улыбается в них участвовать! Сердце Минги, которое и так стучит с перебивами, срывается с ритма сразу по двум причинам: во-первых, это звучит так, как будто Чан с самим Минги как раз готов в этих оргиях участвовать, и, во-вторых, хоть он и не знает, кто такие Джисон и Феликс, похоже, что Чан говорит правду. В принципе, есть ещё и третий, куда менее смущающий момент, про который он не может не упомянуть, потому что он тесно связан с «во-первых»: — Укусы не обязательно связаны с возбуждением, ты в курсе? — Но… — начинает возражать Чан, и Минги тут же перебивает его, трогаясь с обочины — сдаётся: — Слушай, ну я тут вампир или ты? Ни когда я раньше кого-то кусал, ни как минимум в половине случаев, когда это делает хённим, это не приводит ни к какой оргии. — Джисон говорит, это зависит от человека, — делится Чан и быстро меняет тему: — Хённим? Тебя обратили? Минги сухо смеётся. — Мне зуб удалили, — признаётся он. Про «зависит от человека» не комментирует, но на подкорку себе всё-таки записывает: Сонхва что-то похожее говорил, но это же Сонхва, он мог и пошутить с серьезным лицом. — Хённим подобрал меня на улице, когда мне стало плохо, и всё это время приглядывал. — То есть ты даже этого не хотел?.. — хмурится Чан так, как будто ему есть дело до Минги. В груди что-то радостно замирает от его беспокойства. Минги морщится. Какого чёрта?.. Они первый и последний раз видятся, в конце концов, какая ему разница, как он стал вампиром? Какая им обоим разница, беспокоится Чан или нет? — Какая разница, — повторяет он вслух, и это даже не вопрос. — Не беспокойся, эффект от укуса всё равно будет тот же самый. — Я твой хён, я имею право беспокоиться, — отрезает Чан и осекается, как будто, только договорив, понимает, что сказал, разводит руками: — Извини. Привык со своими мальчишками. Но я действительно тебя старше. Минги качает головой и сворачивает на парковку у дома. Мало ему Сонхвы, ещё и здесь донсеном быть? — Ладно, хён, — он выделяет обращение интонацией, — я этого не хотел. Но всё равно уже ничего не поделаешь. Мне нужна кровь, тебе — здоровье, так что имеем то, что имеем. Мы приехали, кстати. Удивлённо хмурясь, Чан оглядывается и наконец-то тянется к ремню безопасности.